Выдержал, или Попривык и вынес.
Глава XXIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Выдержал, или Попривык и вынес. Глава XXIV. (старая орфография)

ГЛАВА XXIV.

Я решил приобрести верховую лошадь. Нигде не видел я такой лихой и отчаянной езды, не считая цирка, как у этих живописно задрапированных мексиканцев, калифорнийцев и американцев, которые каждый день скакали по улицам Карсона. Как они ездили! Чудо! Немного наклонившись вперед, в шляпах с широкими полями, спереди приподнятыми, с развевающимися над головами длинными вуалями, легко и свободно пролетали они по городу, подобно вихрю; через минуту вдали в степи виднелась только пыль поднятая ими. Когда они ехали тихою рысью, они сидели прямо, красиво и грациозно, как бы составляя одно с лошадью, а не подскакивали в седле, по принятой глупой школьной методе. Я живо выучился отличать лошадь от коровы, но дальше мои познания были плохи и потому горел нетерпением обогатить их. Я решил купить лошадь. Пока эта мысль гнездилась в моей голове, на аукционную площадь приехал оценщик-продавец, на вороной лошади, усеянной таким количеством наростов, что она походила на дромадера и потому была весьма некрасива; но его "идет, идет за двадцать два доллара - лошадь, седло и сбруя за двадцать два доллара, джентльмэны!"

Я на силу сдерживался.

Какой-то человек, которого я не знал (он оказался братом оценщика), заметив жадный взор мой, сказал, что такая замечательная лошадь идет так дешево и прибавил, что одно седло стоило этих денег. Седло было испанское с тяжеловесными украшениями и с неуклюжим кожаным покрывалом, название которого трудно выговаривается. Я сказал, что готов надбавить цену; тогда этот хитрый на вид человек заговорил с простодушной прямотою, которая меня подкупила. Он сказал:

- Я знаю эту лошадь, знаю ее очень хорошо. Вы иностранец, я вижу, и могли принять ее за американскую лошадь, может быть; но я уверяю вас, что нет, ничего подобного нет; но извините, если я говорю шепотом, тут стоят чужие, она, не безпокойтесь, "кровной мексиканской породы" (Plug).

Я не знал, что значило "кровной мексиканской породы", но прямодушная манера говорит этого человека заставила меня внутренно поклясться, что я или куплю эту "кровную мексиканскую породу", или умру.

- Имеет ли она еще какие-нибудь достоинства? - спросил я, удерживая, насколько возможно было, свой порыв.

Он потянул меня за рукав немного в сторону и шепнул в ухо следующия слова:

- Она может перебрыкать что хотите в Америке!

- Идет, идет за двадцать четыре доллара с половиною, джентль...

- Двадцать семь! - крикнул я с яростью.

- Продана, - сказал оценщик и передал мне "кровного мексиканца".

Я едва мог сдерживать свое волнение. Я заплатил деньги и поставил животное в нанятую мною соседнюю конюшню для корма и для отдыха.

После полудня я привел лошадь на площадь, и когда садился на нее, несколько горожан держали ее, кто за голову, кто за хвост. Как только все отошли, она, собрав все четыре ноги вместе, опустила спину, потом вдруг выгнула ее дугой и подбросила меня вверх на три или четыре фута! Но я удержался и счастливо попал обратно прямо в седло, снова взлетел вверх, опустился на круп, опять взлетел и очутился на шее; все это произошло в течение трех или четырех секунд. Потом лошадь встала на дыбы и я, обняв ее безнадежно руками за тощую шею, скользнул в седло и удержался в нем; потом она вскинула вверх задния ноги, как бы желая лягнуть само небо, и встала на передния; потом снова начала подбрасывать; в это время я услышал чей-то голос:

- О, да она брыкается!

В тот момент, как я взлетел на воздух, кто-то дал лошади полновесный удар кнутом, и когда я на этот раз опять опустился, моего кровного мексиканца уже не было. Один калифорнский юноша погнался за ней, поймал ее и просил у меня позволения прокатиться на ней. Я разрешил ему это удовольствие. Он сел, был подброшен раз и, упавши в седло обратно, пришпорил лошадь, и она понеслась, как птица, перелетела она через три плетня и исчезла по дороге к долине Уашу.

Я с грустью присел на камень и невольным движением одной рукой схватился за голову, а другой за живот. Мне кажется, только тогда понял я всю слабость человеческого организму мне недоставало еще одной или двух рук, чтобы приложить их к болящим местам. Перо не в силах описать, насколько я страдал физически; никто не может вообразить, как я был весь разбит, как внутренно, внешне и вообще был потрясен, ошеломлен и убит; кругом меня собралась сочувственная толпа.

Один пожилой мужчина, желая меня утешить, сказал:

- Иностранец, вас поддели, всякий, живущий в этой местности, знает эту лошадь. Всякий ребенок, всякий индеец мог бы вам сказать, что она брыкается; на всем континенте вы не найдете хуже лошади. Послушайте-ка меня, я - Каррей, старый Каррей, старый Эб {Авраам по-английски Abraham, сокращ. Abe, по-русски Эб.} Каррей. Кроме того, должен сказать, что этот "кровный мексиканец" - проклятая и подлая лошадь. Эх, вы, простофиля, если бы не совались в аукцион, вы бы имели случай купить настоящую американскую лошадь, прибавив немного в той цене, что дали за этого старого кровного заграничного скелета!

Проскакав шестнадцать миль, "кровный мексиканец" с калифорнским юношей на нем влетел во весь опор обратно в город, роняя повсюду клубы пены, как брызги несущагося тифона, и под конец, перескачив через тачку с посудой и через самого торговца, остановился, как вкопанный, перед нашим жилищем; какое дыхание, тяжелое, порывистое, красные ноздри раздуваются и дикие глаза полны огня. Но было ли это благородное животное укрощено? Нет, не было. Его сиятельство г-н спикер палаты полагал, что было, и сел верхом, чтобы доехать на нем до Капитолия, но с первого же раза животное сделало скачек через высокую груду телеграфных столбов, и дорога до Капитолия, одна и три четверти мили, осталась по сей день не тронутая им; дело в том, что лошадь выгадала, выбросив одну милю и сделав только три четверти, а именно пролетев напрямик через ограды и рвы и этим избежав извилин дороги; и когда спикер доехал до Капитолия, то сказал, что чувствовал себя все время на воздухе, как будто летел на комете.

Вечером спикер для моциона пришел домой пешком, а "кровного мексиканца" привязал сзади к фуре. На следующий день я одолжил лошадь клерку палаты, чтобы ехать за шесть миль на серебряные рудники Дана, и он тоже для моциона прошелся назад пешком, привязав лошадь. И кому бы я ни давал ее, все возвращались назад пешком, точно у них не было другого времени для ходьбы; я всетаки продолжал давать ее всем, кто только просил, в надежде, что заемщики, если изувечат ее, то оставят за собой, если же убьют, то заплатят мне за нее; но, к несчастию, ничего подобного не случалось. Ей положительно везло: она всегда из всего выходила невредима; ежедневно выкидывала разные штуки, почти невозможные, но из них выходила цела. Иногда, плохо разсчитав, привозила ездока немного помятым, но сама всегда возвращалась благополучно. Конечно, я старался ее продать, но это была наивность с моей стороны, и я не находил покупателя. Оценщик, взявшись за это дело, ездил на ней взад и вперед дня четыре по улицам, пугая народ и давя детей, но ни разу не достиг надбавки на предложенную цену. Покупатели только насмешливо улыбались и воздерживались от покупки, если только собирались сделать эту глупость. Кончилось тем, что оценщик подал мне счет, и я снял лошадь с аукциона. Потом мы пробовали продать ее сами, предлагая ее в убыток себе на обмен хотя плохого памятника, старого железа или брошюры о воздержании, одним словом, на какую-нибудь собственность. Но собственники были стойки и нам пришлось уйти с торгов опять. Я, конечно, никогда больше не садился на эту лошадь. Ходьба пешком была только полезна для человека, каким был я, здорового и никакого повреждения не имеющого, исключая душевной досады, обиды и тому подобного. Наконец я решил подарить ее кому-нибудь, но и это потерпело неудачу. Многие находили, что и без моей лошади достаточно часто подвергались землетрясению на прибрежье Тихого океана, так что не нуждались в лишнем.

Я прибегнул к последнему средству, предложил губернатору лошадь для "бригады", он сначала просиял, но потом одумался и сказал, что это будет уже слишком приметно.

целую тонну этого добра, и конюх сказал, что он съел бы в сто раз больше, если бы он ему дозволял.

за тонну, а в зиму перед тем сена было так мало, что, продавая его по малым частям, выручали по восьмисот долларов за тонну. Последствия этого всякий может понять: народ, не имея возможности кормить скот, выпустил его на свободу, и к весне долины Карсон и Игль были покрыты их костями и скелетами!

Тамошние старожилы подтвердят этот факт. Я кое-как ухитрился уплатить по счету и в тот же день подарил "кровного мексиканца" арканзасскому переселенцу, с которым судьба меня так счастливо столкнула. Если эти строки попадутся ему когда-нибудь на глаза, то он, без сомнения, вспомнит о сделанном ему даре.

Если кто-нибудь уже испытал счастие прокатиться на "кровном мексиканце", то легко узнает животное из этого описания и найдет, что ничего лишняго не прибавлено, и только люди несведущие примут эту характеристику за выдумку.