Выдержал, или Попривык и вынес.
Глава XXXIX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Выдержал, или Попривык и вынес. Глава XXXIX. (старая орфография)

ГЛАВА XXXIX.

В одно жаркое утро (мы находились теперь в середине лета) Хигбай и я сели в лодку и пустились по озеру, намереваясь плыть к островам, чтоб их осмотреть. Нас давно тянуло это сделать, но мы все отклоняли, боясь грозы, которая тут бывает довольно часто и настолько сильная, что легко может опрокинуть обыкновенную небольшую лодку, какова была наша, а раз попадешь в эту воду, конечно, ожидай смерти, несмотря ни на какое искуство плавать, потому что эта вредная вода выела бы все глаза и все внутренности у человека. Плыть в лодке приходилось двенадцать миль до островов, - длинное, утомительное путешествие, но утро было такое тихое и солнечное, а озеро гладкое, прозрачное и до того безжизненно-спокойно, что мы никак не могли устоять от искушения. Итак, взяв с собою два оловянных кувшина полных воды (так как не знали расположения острова и место ручья, по слухам находившагося на большом острове) и поплыли, Хигбай обладал сильными мускулами, греб легко, и лодка шла быстро, но, судя по времени нашего прибытия, мы положительно сделали не двенадцать, а все пятнадцать миль.

Мы причалили к большому острову и вышли на берег. Стали пробовать воду в кувшинах и нашли, что теплая погода ее испортила, она сделалась солоновата и не годна для питья, мы ее вылили и начали искать ручей - чувство жажды сильно увеличивается раз ясно, что нечем его немедленно утолить. Остров был длинный, изображал возвышенность умеренной вышины, покрытую пеплом, ничем более, как серым пеплом и пемзой, в которые мы утопали по колена, при каждом шаге, а кругом повсюду вверху виднелись стены оголенных скал самого отвратительного вида. Когда мы дошли до верхушки и вошли внутрь стен, мы увидали мелкий, далеко простирающийся бассейн, дно которого устлано было пеплом и только кое-где, вроде заплат, мелким песком. Местами, между расщелинами скал, замечательно живописно виднелся пар, ясно доказывающий этим, что хотя прежний кратер потух и бездействует, но что там существует еще подземный огонь. Близ одной такой струи пара стояло дерево, единственное на всем острове, маленькая сосна, красивая и замечательно симметричная; цвет листьев её имел прелестный зеленый оттенок; пар, проходивший между ветвями, покрывал их постоянно влагою. Этот красивый и мощный изгнанник совсем не подходил к окружающей его природе. Он собою напоминал, веселое живое существо, среди печали и скорби.

Мы усердно разыскивали везде ручей, ходили раза два вдоль и поперек всего острова, лазили с большим терпением по пепельным горам, потом спускались с них в сидячем положении, поднимая за собою целые облака пыли. Но ничего не нашли, кроме пустыни, пепла и томящей тишины.

к берегу. Подбежав к месту, откуда можно было видеть даль, и бросив взгляд вокруг, мы остолбенели - о, ужас, лодки нет! Слова не в силах передать нашего смущения! Надеяться найти другую лодку было невозможно, на всем озере не было ни одной. Положение было из незавидных, по правде сказать, оно было ужасное. Мы сделались пленниками на необитаемом острове, вблизи друзей, которые ничем не могли помочь нам; и что еще сильно безпокоило нас, это то, что у нас не было ни провизии, ни воды. Но в скором времени мы увидали лодку, она была в пятидесяти ярдах от берега и кружилась в пенистой воде. Она то плыла, то крутилась и все в одном и том же разстоянии от земли, мы шли вдоль берега по тому же направлению, что и она, и все надеялись на счастье и удачу. Спустя час времени она приблизилась к выдающемуся мысу, и Хигбай побежал опередить ее, встал на самый конец мыса и готовился взять лодку приступом. Если постигнет нас неудача, то все пропало, надеяться было не на что больше. Лодка неслась по направлению к берегу и трудно было определить быстроту её движения, а в этом-то состоял весь вопрос. Когда она была в тридцати шагах от Хигбая, я был в таком волнении, что слышал биение своего сердца, когда же, немного позднее, она, тихо плескаясь по воде, поплыла и, казалось, хотела пройти мимо, разстояние ее от нас было всего один ярд, я схватился за сердце, которое положительно перестало биться, а когда, приближаясь, она стала как раз напротив Хигбая и снова стала удаляться, а он, как вкопанная статуя, стоял недвижим, мое сердце от волнения, я помню, замолкло совсем. Но тут же он совершил громадный прыжок и прямо попал в лодку, я, от удовольствия, крикнул: "Ура, победа!" Но Хигбай скоро умалил мой энтузиазм, сказав, что ему было безразлично, в каком разстоянии будет от него лодка, в восьми ли, в десяти ли ярдах, он давно решил, зажмурив глаза и закрыв рот, броситься в воду и проплыть это незначительное разстояние. Дурак я, мне это даже не приходило в голову! Только долгое плавание по этой воде могло быть пагубным.

Море волновалось и буря усиливалась, становилось темно, было около трех или четырех часов, и мы колебались, пуститься ли нам в путь или нет, но чувство жажды так нас мучило, что мы решили попробовать счастья. Хигбай стал приготовляться, а я сел в рулю. Проплыв около мили, мы поняли, что большая опасность нам угрожает, потому что гроза увеличивалась, волны бушевали, покрывались пеной, темные тучи повисли над нами и ветер дул со страшною силою. Мы теперь охотно вернулись бы назад, но не смели повернуть лодки, потому что раз попади она в середину моря, то непременно бы опрокинулась. Вся наша надежда была умело направить лодку в разрез волнам; труд этот был не легок, лодка погружалась в воду, билась и колотилась о волны. Иногда одно из весел у Хигбая скользило по гребешкам волн, тогда другое быстро направляло ее в другую сторону, несмотря на мое внимательное управление рулем. Нас постоянно обдавало волной и лодка то и дело зачерпывала воду. Вскоре мой сильный товарищ изнемог от усилий и просил меня взять весла, чтобы заменить его, но я нашел это невозможным, потому что для перемены места надо было, хотя не надолго, бросить руль, а это была бы наша гибель; лодка приняла бы другое направление и, раз попав в середину моря, опрокинулась бы, и не более как через пять минут пришлось бы нам целыми галенками глотать эту мыльную воду и быть ею разъеденными и съеденными с такою быстротою, что нам даже не пришлось бы присутствовать на нашем собственном исследовании.

Но ничего нет вечного на земле. Как только мрак усилился, мы так и врезались носом лодки в пристань, Хигбай бросил весла и крикнул "ура!", я бросил руль, чтобы помочь, но внезапно лодка закружилась и... перевернулась.

Страдания, которые причиняет эта алкалическая вода на ушибы, ссадины и царапины, положительно трудно передать и только смазывание больных мест жиром несколько умеряет боль, но, не взирая на это, мы ели, пили и спали великолепно эту ночь.

Говоря о разных особенностях Моно-Лэк, я должен упомянуть, что местами вокруг всего берега стоят массами живописные скалы, издали напоминающия башенки, и груда беловатого грубого известняка, в виде цемента, смешанного с хрящем; если отломать кусок этого цемента, то найдешь глубоко лежащия отличного вида и совершенно окаменелые яйца чаек. Как они туда попали? Не знаю. Я просто передаю факт, потому что это действительно факт, а пусть уже читатель, геолог сам разберет на досуге эту загадку и разрешит ее по своему.

на десять или на одиннадцать футов выше уровня моря; во время полдневных жаров августа месяца мы прохлаждались тем, что сидели на снежных рифах, под защитою которых роскошно росла трава и цвели нежные цветы, а ночью занимались разговором, наслаждаясь прохладою, доводившей нас иногда почти что до замерзания. Вернувшись на Моно-Лэк и заметив, что там возбуждение на счет цементной руды улеглось на время, уложили свои вещи и поехали обратно на Эсмеральду. М-р Баллу занялся разведываниями, но местность пришлась не по вкусу и он один отправился на Гумбольдт.

В то же самое время произошел со мною маленький случай, который остался мне навек в памяти, так как я был близок от смерти. Надо сказать, что во время ожидания жителей одного нападения со стороны индейцев они прятали свой порох в помещения безопасные и недалекия, чтобы иметь его под рукой в случае надобности. Сосед наш спрятал шесть кружек пороху в трубу одной заброшенной кухонной печи, которая стояла на открытом воздухе, близ сруба амбара или какого-то навеса, и с той минуты забыл и думать о нем. Мы наняли полудикого индейца выстирать нам белье, и он вместе со своим ушатом поселился в этом срубе.

вернулся к ушату. Я вошел к нему в сруб, бросил ему еще белья и платья и только-что хотел с ним заговорить, как вдруг послышался страшный треск: оказалось, что печь взорвало на воздух и она исчезла с наших глаз, не оставляя за собою никаких следов. Разлетевшиеся обломки её упали на отдаленные улицы, крыша над нашею головою на-половину провалилась и одна из заслонов печей, разрезав пополам маленькую стойку перед самым носом индейца, с визгом пролетела между нами и вылетела, проткнув навес. Я был бледен, как полотно, слаб, как котенок, и сразу лишился дара слова. Индеец же остался невозмутимым, он не выказал ни страха, ни смущения; он только бросил стирать, выдвинулся весь вперед и стал удивленно обозревать гладкое, пустое место, потом сказал:

- Пфу! От печи куча ушла! - и возобновил свое стирание так же спокойно, как будто ничего не произошло особенного, а было обыкновенное явление печей взлетать и разлетаться на куски. Под словом "куча" индеец, на своем исковерканном английском языке, хотел сказать, "очень много".