Выдержал, или Попривык и вынес.
Глава XL.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Выдержал, или Попривык и вынес. Глава XL. (старая орфография)

ГЛАВА XL.

Я теперь приближаюсь в рассказу одного странного эпизода, весьма странного, который оставил по себе сильное воспоминание в моей ленивой, ничего не стоющей и пустой жизни. Близ города, на склоне одной горы, выступали красноватые кварцевые края, обнаруживающие признаки серебряных прожилок, которые глубоко проникали, разумеется, в недра земли. Они принадлежали обществу, называемому "Обширный Запад". Там была шахта, глубиною в шестьдесят или в семьдесят футов, прорытая внизу под кварцевым краем, и каждый знал о существовании этой скалы и об её богатстве, которое, впрочем, было не из ряду выходящее. Я тут замечу, что неопытному человеку, все кварцы известной области могут казаться одинаковыми, но старый, бывалый человек при одном взгляде на смешанные груды скал отделит части их и скажет, которая откуда и куда идет, так же свободно, как кондитер отделяет и располагает конфектами, смешанными в одной куче.

Прошел слух, что "Обширный Запад", говоря языком минеров, "ударил по богатой!". Весь город заволновался, все сбежались посмотреть на новое раскрытие, и несколько дней подъряд скопление народа около "Обширного Запада" было так велико, что неизвестному показалось бы, что верно собрался митинг для заседания. Разговор только и вертелся, что о богатом открытии, никто более ни о чем не думал и не говорил, как только об этом. Каждый брал и уносил с собою образчик, молол его в ступке, промывал в своей роговой ложке и безмолвно глядел на чудесные результаты. Это была скала не твердая, но черное, растворяющее вещество, которое можно было смять в руке, как картофель, и потом, положив на бумагу, видеть в нем множество крапинок золота и частички "самородного" серебра. Хигбай принес целую горсть к нам в хижину, и когда он промыл ее, то удивление его было выше всякого описания. Общество "Обширного Запада" возгордилось. Говорили, что были сделаны ему предложения продать по тысяче долларов за фут, но общество отказало. Каждый из нас испытал неудачи, но такой обидной, чтоб не иметь возможности приобрести собственность в "Обширном Западе", казалось, трудно перенести. Свет Божий мне опротивел и жизнь сделалась тягостна, я потерял аппетит и способность чем бы то ни было интересоваться; к несчастью, я принужден был не двигаться с этого места вследствие своего безденежья и видеть и слышать радостные лица и разговоры.

Общество "Обширного Запада" запретило, наконец, брать и уносить с собою образчики этой руды, и хорошо сделало, потому что каждый кусок изображал из себя крупную ценность. Чтоб дать понять о чрезвычайном богатстве этой руды, я только замечу, что одна 1600 часть фунта была продана так, как есть, при самом отверстии шахты, по одному доллару за фунт, человек, который совершил эту покупку, навьючил ее на мулов и отправился в Сан-Франциско, не взирая на разстояние и трудности сделать сто пятьдесят или двести миль по горам, довольный тем, что получит громадную прибыль, которая вполне вознаградит его за труд. Общество также дало приказание своим служащим не пускать на руду никого без дозволительного пропуска. Я все продолжал предаваться своим мрачным мыслям, Хигбай также не мог успокоиться, но выражал это иначе, чем я. Он постоянно ходил около скалы, разсматривал ее через лупу, обозревал ее ее всех сторон и с разных мест и после каждого такого исследования приходил все к одному и тому же результату, и возвращался, говоря одну и ту же фразу: "Нет, это "не" есть скала "Обширного Запада!"

Раза два он мне говорил, что непременно проникнет в шахту "Обширного Запада", несмотря на опасность быть застреленным. Я так был убит, что совсем хладнокровно относился к его намерению. Попытка его в этот день потерпела неудачу; он отправился ночью, - опять не удалось; на другой день встал чуть свет, попытался - и снова неудачно. Тогда он спрятался в шалфейные кусты, лежал в них час, лежал другой, в ожидании ухода некоторых рабочих, которые должны были идти обедать за каменной глыбой; думал, что пора встать и попытать счастье, но оказалось преждевременно: один из людей вернулся назад; опять подождал немного, опять встал и пошел, и, подходя уже совсем к отверстию шахты, другой из служащих поднялся из-за глыбы как бы для рекогносцировки; Хигбай бросился на земь и лежал неподвижно; через несколько времени он пополз на руках и коленях в отверстию шахты, быстро оглядел вокруг себя, схватил веревку и опустился вниз. Он исчез во мраке по боковому направлению, как раз в то время, как из отверстия шахты показалась голова и кто-то крикнул: "Эй, кто там?", но он ответа не дал. После этого никто больше его не безпокоил. Спустя час времени он вошел в хижину потный, красный и готовый, кажется, лопнуть от сдержанного волнения, он проговорил театральным шепотом:

- Я ожидал это! Мы богачи, знайте это! Это потайной слой!

Одну минуту я думал, что земля колеблется подо мною. Сомнение, убеждение, снова сомнение, восторг, надежда, изумление, вера, недоверие - все эти чувства и много других всевозможных пролетели в моей голове, и я не мог выговорить ни слова. Минуты две спустя после этого умопомешательства я привел себя несколько в спокойное состояние и сказал:

- Повторите, что сказали!

- Это потайной слой.

- Ну, так, дружище, давайте сожжем дом или убьем кого-нибудь! Выйдемте отсюда на простор, крикнем ура! Нет это не может быть! Оно черезчур хорошо, чтоб оно могло быть в действительности.

- Это потайной слой, говорю я вам! Висячия стены, обложные стены, глиняная оболочка - одним словом, все, что требуется!

Он весело подбросил фуражку на воздух, прокричал три раза ура, и я, глядя на него, отправил все сомнения к чорту, и заразился его веселым настроением.

Но, вероятно, читатель ждет объяснения. "Потайным слоем" называется залежь, которая не выступает поверх земли; рудокоп не может знать об её существовании, на нее натыкаются случайно, делая шахту или при прорытии тоннеля. Хигбай хорошо знал скалу "Обширного Запада", и чем более он разсматривал новое разветвление, тем более убеждался, что руда эта не могла происходить от жилы "Обширного Запада". Итак, ему одному пришло в голову, что внизу, на дне шахты, должен находиться потайной слой, существование которого даже рабочие "Обширного Запада" не подозревали, и действительно он был прав. Когда он спустился в шахту, то нашел, что потайной слой совершенно самостоятельно проходил через жилу "Обширного Запада", разрезая ее диагонально, и что имел хорошо обозначенную свою наружную оболочку и глинозем. Из этого следует, что слой этот был общественным достоянием. Обе залежи отлично обозначались, и минеру легко было определить, который принадлежит "Обширному Западу", и который нет.

Мы предположили, что не дурно было бы иметь в этом деле энергичного товарища, и потому пригласили к себе вечером главного приказчика "Обширного Запада" и передали ему наше открытие. Хигбай сказал:

- Мы собираемся приобрести в свою собственность этот потайной слой, подадим на него заявления и тогда уже запретим обществу "Обширного Запада" брать куски от этой скалы. Вы ничем не можете помочь обществу по этому делу, неправда ли? Да и никто не может. Я спущусь хотя вместе с вами в шахту и докажу вам, что есть потайной слой. Теперь мы вам предлагаем следующее: присоединиться к нам и подать вместе заявления на этот слой. Что вы на это скажете?

Ну, что же мог сказать на это человек, которому случай дает возможность приобрести состояние легко, не рискуя ничем, никого не обижая и не подвергая своего имени никакому безчестию?

Он мог только ответить "согласен".

В эту же ночь заявление было помещено и надлежащим образом записано в книгах. Мы заявили требование на двести футов каждый, всего значит на шестьсот, и составили бы самое маленькое и тесное общество в области, с которым легко было бы справиться.

Надеюсь, что всякий поймет, что в эту ночь мы не могли сомкнуть глаз. Хигбай и я хотя и легли спать около полуночи, но верно только для того, чтобы все время лежать с открытыми глазами, думать и мечтать о будущем.

Повалившаяся на бок хижина наша, без пола, казалась мне дворцом, рваные серые одеяла были в моих глазах шелковыми, мебель - вся из розового и красного дерева. Каждый раз, как приходила мне в голову какая-нибудь новая фантазия роскоши, я волновался, метался по кровати и задыхался от наплыва мыслей, вследствие которых внезапно садился в кровати, как будто ко мне приложили электрический ток. Мы перебрасывались отрывочным разговором. Хигбай спросил:

- Завтра, - в это время один или два нервных поддергиваний заставляют меня принять сидячее положение, - То есть нет, но в будущем месяце, наверное.

- Согласен.

Молчание.

- На пароходе No 10?

- Да, нет, на No 1.

Опять молчание.

- Где намерены вы поселиться? - спросил Хигбай.

- В Сан-Франциско.

- Дело, я также.

- Слишком высоки, слишком много придется все лазить, - слышится из уст Хигбай.

- Что такое?

- Я думал о горе Рашион, выстроить там наверху дом.

- Слишком много придется лазить? Да разве вы не намерены держать лошадей?

Молчание.

- Какой дом хотите вы построить?

- Я об этом только-что думал. Трех-этажный с мезонином.

- Но какой, из чего?

- Почему? Какая же ваша мысль?

- Коричневый каменный, зеркальные французския стекла, биллиардная комната близ естоловой - лепная работа и живопись, два акра прелестного газона - теплицы, чугунную собаку на парадном крыльце, серых лошадей, ландо и кучера с кокардой на шляпе!

- Недурно.

- Когда думаете вы выехать в Европу?

- Об этом я еще не думал. А вы когда?

- Весною.

- Чтобы пробыть все лето?

- Неужели? Вы это серьезно говорите?

- Конечно.

- Я также поеду,

- Конечно, поедемте.

- Повсюду. Во Францию, Англию, Германию, в Испанию, Италию, Швейцарию, в Сирию, в Грецию, в Палестину, в Аравию, в Персию, в Египет, везде и повсюду.

- Я согласен.

- Отлично.

- Вот будет важная поездка!

Еще продолжительное молчание.

- Хигбай, мы должны мяснику шесть долларов, он угрожал остановить наши...

- С чорту мясника!

был готовить кушанье. Я всегда ненавидел стряпать, а теперь просто не мог и думать об этом.

По всему городу разнесся слух о нашей претензии на новооткрытый слой. Предыдущее возбуждение было велико, но это было вдвое больше. Я ходил по улицам веселый и счастливый. Хигбай рассказывал, что главному приказчику предлагали за его третью часть руды двести тысяч долларов. Но я сказал на это, что ни за какую цену не продам своей части. Мои мечты парили гораздо выше, я ценил свою особу не менее миллиона. Я до сих пор убежден, предложи мне в то время кто-нибудь эту сумму, я бы только стал требовать вдвое больше.

Я испытал большое удовольствие чувствовать себя богатым. Один человек предложил мне купить у него лошадь за триста долларов, и соглашался взять с меня только простую росписку. Это предложение со стороны продавца убедило меня в моем богатстве, я чувствовал себя богачем и ни одной минуты в этом не сомневался. Последующие многочисленные факты еще сильнее потвердили мое положение, например, мясник: оставил нам мяса вдвое больше прежнего и не заикнулся даже о деньгах.

По местным законам, предъявители требований на залежи были обязаны, в продолжение десяти дней непременно начать какие-нибудь работы на заявленной местности; в случае неисполнения этого закона каждый новопришедший имел право на эту землю и мог подавать, со своей стороны, новые заявления. Зная это, у нас было решено завтра же начать работы. В середине дня, выходя из почтового отделения, я встретил мистера Гардинера, который передал мне, что капитан Джон Най лежал у него опасно больным и что ни он, ни жена его не в силах были за ним ухаживать и не могли предоставить, ему всего необходимого в его положении. Я попросил его подождать меня немного, чтобы вместе идти к больному. Я побежал домой с намерением сообщить Хигбаю о причине моего отсутствия, но не застал его дома и написал ему записку, которую положил на стол, и минут через десять я уже сидел с Гардинером в его фуре и выезжал из города.