Принц и нищий.
Глава II. Раннее детство Тома.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Принц и нищий. Глава II. Раннее детство Тома. (старая орфография)

ГЛАВА II.
Раннее детство Тома.

С тех пор минуло несколько лет. Лондон, существовавший уже целых пятнадцать веков, был для тогдашняго времени большим городом. В нем оффициально насчитывалось до ста тысяч жителей, а многие полагали, что в действительности это число позволительно было бы удвоить. По сравнению с тем, что оне теперь, улицы тогдашняго Лондона показались бы чрезвычайно узкими, кривыми и грязными, особенно в том квартале, где жил Том Канти, то есть неподалеку от Лондонского моста. Дома там были сплошь деревянные, вторые этажи которых выдавались над первыми, а третьи высовывались в свою очередь за вторые. Чем выше поднимался дом, тем сильнее разростался он и в ширину. В видах экономии стены домов строились из так называемого фахверка, то есть из брусьев, связанных друг с другом прочными крестовинами, промежутки между которыми заполнялись всевозможным, менее ценным, строительным материалом и покрывались слоем штукатурки. Вертикальные брусья и крестовины окрашивались, смотря по вкусу домовладельца, в красный, синий, или же черный цвет, что придавало домам весьма живописный вид. В маленькия окна вставлялись крохотные стекла ромбической формы, и оконные рамы отворялись, совершенно как двери, на петлях наружу.

Дом, где жил отец Тома, находился в небольшом глухом дворике Пирожного переулка. Дворик этот назывался Мусорным двором; выходившие на него дома были все, как на подбор, маленькие, ветхие, покосившиеся на бок и сверху до низу битком набитые семьями самых злополучных бедняков. Семья Канти занимала комнату в третьем этаже. Для отца и матери стояло там в углу нечто вроде кровати, но Том со своей бабушкой и двумя сестрами, Лизой и Аней, не были приурочены к определенному месту. В распоряжение их предоставлялся весь пол, и они могли спать, где заблагоразсудится. Имелись, правда, лохмотья одного или двух одеял и несколько охапок грязной измятой соломы, но эти приспособления нельзя было, собственно говоря, назвать постелями, так как они не обладали необходимой для этого организацией. По утрам их всех сбрасывали в одну кучу, а вечером распределяли опять как придется и устраивали из них некоторые подобия постелей.

Близнецы Лиза и Аня, которым исполнилось уже пятнадцать, лет, были добродушные девочки, нечистоплотные, одетые в лохмотья и глубоко невежественные. Мать их обладала такими же свойствами, но отец и бабушка оказывались настоящими воплощениями злых духов. Они напивались до-пьяна каждый раз, как представлялась к этому какая-либо возможность и тогда затевали драку друг с другом, или же с первым встречным. Что касается до брани и проклятий, то они щедро, расточали таковые во всякое время в пьяном и в трезвом виде. Джон Канти промышлял воровством, а его мать - нищенством. Детей приучили просить милостыню, но не удалось воспитать из них воров. Среди отверженцев, обитавших в этом доме, жил человек совершенно иной категории, - добродушный старый приходский священник, которого король уволил в отставку с самой скудной, нищенской пенсией. Священник этот старался потихоньку уводить детей к себе и украдкой наставлял их на путь истинный. Этот священник, патер Эндрю, выучил Тома читать и писать и познакомил его с начатками латинского языка. Он выучил бы тому же самому и девочек, но оне боялись насмешек своих товарок, которые нашли бы до чрезвычайности странным приобретение таких необыкновенных сведений.

Весь Мусорный двор представлял такой же вертеп, как и квартира, в которой жили Канти. Пьянство, буйство и ругань были там в порядке вещей не только по вечерам, но. и в продолжение почта целой ночи. Расшибленные головы считались там столь же заурядным явлением, как и голодовка. Тем не менее маленький Том не чувствовал себя несчастным. Жизнь складывалась для него не легко, но он этого не сознавал. Ему жилось так же скверно, как и всем другим мальчикам на Мусорном дворе, а потому он, не представляя себе возможности ничего иного, считал такую жизнь совершенно в порядке вещей, и как нельзя лучше с нею мирился. Возвращаясь домой вечером, с пустыми руками, он заранее уже знал, что отец встретит его целым потоком брани и проклятий, приправленных доброю потасовкой, а затем передаст его бабушке. Эта злющая старуха отпустит провинившемуся внуку еще более внушительную дозу брани и ударов. Потом, когда все уснут, исхудавшая от голода и лишений мать Тома прокрадется потихоньку к нему с какой-нибудь корочкой хлеба или небольшим кусочком чего-нибудь съестного, который ей удалось приберечь для своего мальчика от собственной её скудной порции, несмотря на то, что муж зачастую ловил ее и бил нещадно за такое негодное баловство.

Впрочем, Тому жилось довольно таки хорошо, особенно в летнее время. Он занимался нищенским промыслом по стольку, по скольку это представлялось безусловно необходимым для ограждения себя от побоев. Такого рода сдержанность и осторожность представлялись далеко не лишними в виду строгих законов против нищенства, по которым, за прошение милостыни, полагались весьма строгия наказания. При таких обстоятельствах он располагал достаточным количеством времени для того, чтобы слушать очаровательные старинные сказки и легенды про великанов и волшебниц, карликов и духов, про заколдованные замки и дворцы, про царей и принцев в золоченых латах и с коронами на шлемах. Эти сказки и легенды рассказывал достопочтенный патер Эндрю. Том слушал их так внимательно, что голова у него переполнялась сказочными чудесами. Зачастую по ночам, лежа в темноте на вонючей соломенной подстилке, усталый и голодный, с телом, разболевшимся от побоев, он давал волю своему воображению и вскоре забывал боль и страдания, рисуя себе очаровательные картины дивной жизни, которую должен был, по его мнению, вести настоящий принц в королевском дворце. С течением времени он начал день и ночь томиться неотвязным желанием увидеть как-нибудь собственными глазами такого настоящого принца. Том как-то рассказал об этом некоторым из своих товарищей с Мусорного двора, но его подняли так безпощадно на смех и принялись до того дразнить, что он после не решался уже откровенничать и никому более не говорил о своих мечтах.

У священника было много старых книг. Мальчик читал их и разсуждал потом с патером Эндрю о прочитанном. Таким образом он уяснил себе многое и значительно расширил свой кругозор. Постепенно эти грезы и чтение вызвали в самом Томе некоторые изменения. Личности, которых он представлял себе в мечтах, были все такими нарядными щеголями, что поношенное грязное платье ему самому опротивело. Он начал питать стремление к опрятности и желание одеваться хоть сколько-нибудь приличнее. Правда, Том продолжал играть с товарищами в грязи и в прибрежном иле. Игра эта доставляла ему величайшее удовольствие, но, вместо того, чтобы плескаться в Темзе единственно только для забавы, он начал ценить это купанье также и потому, что оно доставляло возможность вымыться самому и выполоскать свои лохмотья.

В Чипзейде, близ Майской Мачты, а также на других площадях, во время ярмарок, Том мог всегда найти для себя что-нибудь интересное. От времени до времени ему и прочим лондонским жителям представлялся случай видеть военный парад, когда отвозили в Лондонскую башню сухим путем, или же в лодке, какого-нибудь знатного несчастливца. В один прекрасный день, летом, он видел, как в Смитфильде сожгли на костре бедняжку Анну Эскью и трех мужчин. Он слышал даже проповедь, с которой обратился к этим несчастливцам преосвященный епископ, но эта назидательная проповедь его лично не заинтересовала. Да если принять все это в соображение, то окажется, что жизнь Тома была в достаточной степени разнообразной и забавной!

вежливыми и церемонно учтивыми. Это сперва забавляло и восхищало его сверстников, но постепенно влияние его между ними начало с каждым днем все более возростать. Мало-по-малу они стали глядеть на него с благоговейным почтением, как на существо высшого разряда. Им казалось, что он обладает Бог весть какими обширными сведениями. Он умел, ведь, даже писать и рассказывать такия диковинные вещи. В довершение всего он разсуждал так глубокомысленно и обнаруживал такую необычайную мудрость. Мальчики рассказывали своим родителям об остроумных и мудрых словах и поступках Тома, после чего даже и взрослые принялись толковать про Тома Канти и смотреть на него, как на необычайно талантливого и сведущого юношу. Пожилые люди обращались в затруднительных случаях к Тому за советом и, зачастую, изумлялись необычайному остроумию и мудрости его решений. Таким образом он сделался чем-то вроде героя для всех, кто его знал, за исключением собственной семьи, не усматривавшей в нем ничего путного.

По истечении некоторого времени Тому удалось составить себе секретным образом целый придворный штат. Сам он был, разумеется, принцем, а его товарищи распределили между собою роли камергеров, шталмейстеров, камер-юнкеров, статс-дам, фрейлин, особ королевской фамилии и дворцовых гвардейцев. Они ежедневно встречали своего принца, строго сообразуясь с церемониалом, который был заимствован Томом из прочитанных книжек. Важные дела воображаемого царства ежедневно обсуждались в государственном совете. Он сам ежедневно издавал высочайшие указы воображаемой своей армии, флоту и вице-королям.

а затем улечься на скудной подстилке из полусгнившей соломы и погрузиться опять в грезы о роскошных заколдованных дворцах и царственном их великолепии.

Он всетаки томился желанием взглянуть хоть раз в жизни на настоящого, живого принца. Желание это становилось с каждым днем все сильнее, так что под конец поглотило все остальные желания и приобрело характер неудержимой страсти.

Раз как-то, в январе месяце, Том, отправившись по обыкновению просить милостыню, тщетно бродил в продолжение нескольких часов взад и вперед по всему кварталу между Котлетным переулком и Малой Съестной улицей. Босоногий мальчик дрожал от холода, поглядывая на окна съестных лавок и облизываясь на выставленные там пироги со свининой и другие столь же коварные соблазны. Для него все это казалось лакомствами, изобретенными исключительно для ангелов, при чем он сам судил об означенных яствах единственно лишь по запаху, так как ему ни разу в жизни не доводилось отведать что-либо подобное. День был пасмурный и туманный. Кроме того, все время накрапывал холодный мелкий дождь. Вечером Том вернулся домой, промокший до костей, усталый и голодный. Его отец и бабушка не могли не заметить несчастного его положения и не тронуться таковым по своему. Не теряя времени на брань, оба они сразу задали ему добрую трепку и тотчас приказали без ужина лечь в постель. Он долго не мог заснуть от боли и голода и, лежа, прислушивался к ругани, возне и дракам в соседних квартирах, но под конец мысли его унеслись в далекую сказочную страну, и он уснул в обществе царственных особ, одетых в золото и осыпанных драгоценными каменьями. Эти августейшия особы жили в громадных дворцах, окруженные несметным множеством слуг, которые отвешивали им низкие поклоны или же бросались сломя голову исполнять их приказания. По обыкновению, Том видел себя во сне одною из таких августейших особ.

чудную музыку и отвечал на почтительные поклоны роскошно разодетой толпы придворных, разступавшихся, чтобы очистить ему дорогу. Одних он осчастливливал улыбкою, а других - легким кивком августейшей своей головы. Утром мальчик проснулся и, всмотревшись в окружавшую его мерзостную нищету, ощутил обычную реакцию после таких величественных грез. Мусорный двор со всею своей обстановкой казался ему теперь в несметное число раз гаже и несчастнее, чем в действительности. Горькое болезненное разочарование Тома разрешилось, наконец, потоком слез.