Принц и нищий.
Глава XI. В Гильдейской зале.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Принц и нищий. Глава XI. В Гильдейской зале. (старая орфография)

ГЛАВА XI.
В Гильдейской зале.

Королевская баржа, с сопровождавшей ее великолепно разукрашенной флотилией, торжественно плыла вниз по течению Темзы сквозь несметное множество роскошно иллюминованных яликов и лодок. Музыка играла все время,но переставая. На обоих берегах реки горели праздничные костры. Над отдаленным городом стояло от зажженных костров нежное розоватое зарево, над которыми вздымались в многих местах к небу высокие островерхие шпицы церквей, усеянные яркими разноцветными фонарями. Эти шпицы производили издали впечатление поднятых вверх копий, осыпанных драгоценными каменьями. С берегов приветствовали плывшую мимо флотилию возгласами, сливавшимися в глухой рев, который чуть не покрывал безпрерывный грохот артиллерийских орудий, салютовавших королевской барже залпами.

Для Тока Канти, обложенного со всех сторон шелковыми полушками, эти звуки и это зрелище представлялись неизреченно изумительным и великолепным чудом. Девочки, сидевшия с ним рядом, принцесса Елизавета и лэди Анна Грей, не усматривали тут ничего, заслуживающого внимания.

зданиями. Проплыв по этой речке мимо домов и под роскошно иллюминованными мостами, на которых толпился разодетый по праздничному народ, флотилия прибыла в Бэклерсбюри и под конец остановилась в бассейне, находившемся в самой середине старинного лондонского Сити, там, где теперь Барочная площадь. Выйдя на берег, Том, со своей блестящей царственной свитой, прошел через Чипзейд и, проследовав по Старой Еврейской и Базингельской улицам, прибыл в Гильдейский зал.

Том и сопровождавшия его девочки-подростки были встречены с должным церемониалом лордом-мэром и эльдермэнами в золотых цепях и пунцовых парадных кафтанах. Затем высоких гостей повели к великолепному балдахину, стоявшему в почетном конце большой залы. Впереди них шли герольды и оруженосцы, с городской булавой и мечом, дабы расчищать дорогу. Лорды и лэди, долженствовавшие прислуживать Тому и несовершеннолетним его приятельницам, заняли свои места за предназначенными для них креслами.

За другим столом, расположенным тоже на эстраде, но только несколько ниже, уселись высшие придворные чины и другие вельможи вместе с городскими магнатами. Менее знатным лицам предоставлены были столы, размещенные во множестве прямо на полу залы. С возвышенного своего наблюдательного поста древние стражи лондонского Сити, великаны Гог и Магог, созерцали это зрелище очами, с незапамятных времен уже привыкшими к таковому. После сигнала, поданного рожком, и громогласного заявления дать дорогу, появился сквозь высокую дверь, прорезанную в левой стене залы, толстяк дворецкий, за которым шли служители, несшие с внушительной торжественностью горячий царственный ростбиф, который оставалось только разрезать.

После молебствия Том (которому дана была уже надлежащая инструкция) встал, при чем все присутствовавшие поднялись тоже с мест. Приняв от лорда-кравчато громадный золотой почетный кубок, он отпил из него вместе с принцессой Елизаветой. Затем кубок этот перешел к лэди Анне и обошел всех присутствующих. Таким образом начался банкет.

В полночь пиршество было в самом разгаре. Для увеселения гостей дано было одно из тех представлений в лицах, которыми так восхищались в старинные времена. Очевидец этого представления описал его следующим образом:

"Как только расчищено было свободное место, там появились барон и граф, одетые по турецкой моде в длинные парчевые халаты, вышитые золотыми блестками. На головах у них были алые бархатные ермолки с большими золотыми кистями. К золотым же поясам халатов приделано было на золотых перевязях, усыпанных драгоценными каменьями, по два меча, именуемых ятаганами. Вслед затем вышли на расчищенное место другой барон и другой граф в двух длинных кафтанах из желтого атласа с белыми атласными вставками, отороченными, по русской моде, алым атласом. На головах у них были серые меховые шапки, а на ногах сапоги с остроконечными носками, торчавшими на целый фут вверх. Оба они держали в руках секиры. Вслед затем выступили баронет и старший лорд-адмирал, в сопровождении пяти дворян. Все они были в жилетах из алого бархата, закрывавших всю спину и спереди доходивших до бедер. Вместо пуговиц жилеты эти на груди стягивались золотыми цепочками. Поверх накинуты были епанчи из алого атласа, а на головах надеты шляпы с фазаньими перьями, вроде как у балетных танцоров (костюмы эти были тогда модными при прусском дворе). Факелоносцы, которых насчитывалось около сотни, были в атласных костюмах алого и зеленого цветов. Они изображали арапов, а потому лица и руки у них пришлось выкрасить в черную краску. За факелоносцами следовали паяцы. Потом явились менестрели в масках. Они пели и танцовали. Многие лорды и лэди пустились тогда тоже в пляс и откалывали с таким оживлением разные дикие танцы, что на них приятно было смотреть".

В то время, как Том с возвышенного своего места под балдахином глядел на эти дикие танцы, восхищаясь проходившим у него перед глазами ослепительным калейдоскопом нарядных фигур в пестрых костюмах, которые развевались в бешеном вихре пляски, одетый в лохмотья мальчик, называвший себя настоящим принцем Уэльским, стоял у ворот Гильдейской залы. Он громко требовал, чтобы его впустили, утверждал, что он действительно принц, и обещал уличить самозванца. Все это очень забавляло толпу, собравшуюся на улице. Каждый старался пробиться вперед и вытягивал шею, чтобы взглянуть на помешанного мальчика, поднимавшого такой скандал. Стоявшие поближе к принцу начали его дразнить и смеяться над ним, с умышленной целью довести его до еще большого бешенства, ожидая, что он сделается тогда еще забавнее. На глазах у раздосадованного принца выступили слезы, но он продолжал стоять на своем и с истинно царственным величием отвечал на оскорбления черни; так как его продолжали, однако, дразнить и осыпать колкими насмешками, то он под конец воскликнул:

- Говорю вам опять, неблаговоспитанные ублюдки, что я принц Уэльский! Хотя я теперь одинок и возле меня нет друга и приятеля, который помог бы мне теперь в нужде словом или делом, я всетаки не отступлюсь от своего права и буду его отстаивать!

- Принц ли ты, или не принц, а всетаки ты молодец мальчик! Не говори, что у тебя нет друга и приятеля! Я тут возле тебя и не дам тебя в обиду! Позволю тебе сказать, что такого надежного друга и приятеля, как Мильс Гендон, ты и днем с фонарем не скоро разыщешь. Дай отдохнуть маленькому твоему ротику, дитя мое, я лучше тебя объяснюсь с этими подлыми подпольными крысами, потому что говорю на их языке так же свободно, как если бы родился в какой-нибудь их норе!

Говоривший напоминал своим костюмом, внешним видом и манерой держаться известного дона Цезаря де-Базан. Рослый, хорошо сложенный и мускулистый, он был одет в когда-то щегольской, но сильно поношенный и потертый костюм, золотые галуны и шитье на котором сильно потускнели. Кружевной его воротничек оказывался помятым и разорванным, страусовое перо на мягкой шляпе с широкими полями было изломано и растрепано, так что имело очень неказистый вид. На боку у Гендона висела длинная боевая шпага в ржавых железных ножнах. Он держал себя с вызывающим молодцеватым видом, который сразу позволял угадать военного, не раз уже бывавшого в походах и привыкшого в лагерной жизни. В общем, однако, фигура Мильса Гендона представлялась до такой степени странной и фантастической, что его слова были встречены взрывом хохота и насмешек. Одни кричали: "Это наверное тоже какой-нибудь переодетый принц!" другие советовали держать язык за зубами, потому что с ним шутки плохия, присовокупляя: "Взгляните только на его глаза, как он их страшно таращит! - Оттащите-ка прочь этого щенка. - Швырнем мальчишку в пруд. Может быть, он там очухается!"

означенной счастливой мыслью, что он опрокинулся навзничь. В следующее затем мгновение человек двадцать крикнуло: "Надо убить этого негодного пса. Убьем же его, убьем!" и разъяренная чернь с бешенством бросилась на обнищавшого воина, который прислонился к стене и принялся с ловкостью и энергией бешеного безумца работать длинною своею шпагой. Каждый удар валил кого-нибудь на земь, но падавших попирали ногами и с тем большею яростью стремились разорвать в клочья незнакомца, который один осмелился завязать ссору с целой толпою. Минуты его, казалось, были уже сочтены. Он должен был неизбежно погибнуть, когда внезапно зазвучали трубы. Раздался возглас: "Дорогу королевскому гонцу!" и отряд вооруженных всадников, мчавшийся во всю прыть своих коней, заставил чернь, толпившуюся перед Гильдейской залой, разбежаться с величайшей поспешностью. Смелый незнакомец схватил принца на руки и вскоре унес его далеко от опасности, грозившей им обоим.

Вернемся теперь в Гильдейскую залу. Внезапно сквозь жизнерадостный шум, гул и грохот пиршества раздался пронзительно резкий сигнал рожка. Мгновенно водворилось глубокое мертвое молчание. Тогда послышался голос посланца, прибывшого из дворца. Он читал визгливым дискантом манифест, который все присутствовавшие слушали стоя.

Последния слова манифеста: "Король скончался" произнесены были особенно торжественным тоном. Все словно по сигналу опустили головы на грудь. Наступило глубокое молчание, длившееся несколько мгновений, а затем все разом удали на колени, протянули руки к Тому и воскликнули так громогласно, что, казалось, будто потряслось все здание.

- Да здравствует король! - Недоумевающие взоры бедняги Тома глядели на это ошеломлявшее его зрелище, перебегая от одного из присутствовавших к другому и под конец остановились, словно в сонной грезе, на принцессах, стоявших перед ним на коленях. Мгновенье спустя, на лице Тома выразилась внезапная решимость. Пристально поглядев на графа Гертфорда, он сказал ему потихоньку на ухо:

- Отвечай мне совершенно искренно, по чести и совести. Если я отдам здесь приказание, на которое один только король имеет право и власть, будет ди приказание это выполнено, или осмелится кто-нибудь на него возразить?

- В таком случае пусть с этого дня королевское слово станет законом милосердия и никогда впредь не будет законом кровавой кары. Встань с колен, граф, и спеши сейчас же в Тоуер объявить герцогу Норфолькскому королевское помилование.

Ближайшие к Тому слышали эти слова, которые, передаваясь из уст в уста, быстро распространились по всей зале. В то время, как лорд Гертфорд торопливо шел к выходу, чтобы безотлагательно выполнить повеление молодого короля, вся зала снова потряслась громовым возгласом:

- Царство ужаса кончилось! Многая лета Эдуарду, королю английскому!