Принц и нищий.
Глава XVIII. Король с бродягами.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Принц и нищий. Глава XVIII. Король с бродягами. (старая орфография)

ГЛАВА XVIII.
Король с бродягами.

На другой день рано утром, чуть только занялась заря, вся шайка вышла из сарая на поляну и тронулась в путь. Небо было покрыто тяжелыми тучами. Ноги вязли в земле, намокшей от дождя, а в воздухе веяло зимней стужей. Ни у кого в шайке нельзя было подметить даже и тени вчерашняго веселья. Некоторые шли угрюмо и молча вперед, другие обнаруживали раздражительность и наклонность к ссорам; ни у кого не было кротости и добродушия, но всех, очевидно, томила жажда.

Атаман отдал "Джека" на попечение Гуго, получившого краткия, но ясные инструкции относительно того, каким именно образом надлежит ему обращаться с его величеством. Джону Канти приказано было держаться подальше от короля и ни под каким видом не осмеливаться его обижать. Атаман объявил также и Гуго, что не потерпит слишком грубого обращения с мальчиком.

По прошествии некоторого времени погода стала теплее и тучи несколько разсеялись. Путники более ужь не дрожали от стужи и расположение духа у них начало улучшаться. Они становились все бодрее и веселее, так что под конец принялись дразнить друг друга и приставать в прохожим на большой дороге, осыпая их насмешками и оскорблениями. Со стороны бродяг и мошенников это свидетельствовало, что они пробуждаются опять к ясному пониманию жизни и её радостей. О страхе, который они внушали простым смертным, свидетельствовал тот факт, что все и каждый давали им дорогу и смиренно выслушивали их наглые дерзости, не осмеливаясь возражать на таковые. Члены шайки хватали и уносили с собой белье, развешанное на дорогах. Это происходило иной раз на глазах самих хозяев, которые не смели в таких случаях протестовать и, казалось, даже радовались, что бродяги не уносили вместе с бельем и заборов.

Часам к девяти утра шайка зашла на маленькую ферму, стоявшую поодаль от других изб, и расположилась там, как дома. Фермер и вся его семья, дрожа от страха, выложили все запасы из кладовой, чтобы приготовит для бродяг завтрак. В благодарность за то, что фермерша и её дочери разносили им пищу, бродяги хватали их за подбородок, обнимали за талью и позволяли себе над ними разные грубые шутки, сопровождавшияся оскорбительными эпитетами и взрывами громкого хохота. В фермера и его сыновей они кидали костями и вареным картофелем, разражаясь громкими рукоплесканиями каждый раз, когда какой-нибудь из снарядов метко попадал в цель. Под конец они расшибли голову одной из дочерей, вздумавшей найти обращение с нею слишком фамильярным. Прощаясь с хозяевами, шайка угрожала вернуться назад и сжечь ферму со всеми её обитателями, если только попробуют донести местным властям о подвигах бродяг.

Около полудня, после долгого и утомительного перехода, шайка сделала привал у забора, на окраине большого села. Решено было там с часок отдохнуть, а затем члены шайки разбрелись до сторонам, чтобы войти в село одновременно с разных сторон и заняться там каждый своим промыслом.

Джек должен был идти вместе с Гуго. Они бродили по селу в течение некоторого времени. Гуго высматривал случай чем-нибудь поживиться, но, не находя такового, сказал:

- Какое паскудное место! Тут даже ничего, повидимому, не украдешь. Нам с тобой поневоле придется просить милостыню.

- Не станешь? - воскликнул Гуго, с изумлением глядя на короля. - Скажи на милость, какая это муха тебя укусила? Давно ты перестал заниматься нищенством?

- Не понимаю, что ты хочешь сказать.

- Что я хочу сказать? Да ведь ты же всю жизнь собирал милостыню на лондонских улицах.

- Я-то? Ах, ты, идиот!

сказать ему это прямо в глаза? - насмешливо спросил Гуго.

- Человеку, которого называют здесь моим отцом, я, разумеется, скажу, что он лжет.

- Можешь сколько угодно разыгрывать роль сумасшедшого, но только советую тебе всетаки держаться в некоторых границах. Отчего не позабавиться малую толику, но при этом не следует накликать на себя побоев. Если я передам ему твои слова, он отлупит тебя так, что ты своих не узнаешь!

- Можешь избавит себя от этого труда. Я скажу ему сам, что он лжет.

- Малой, подумаешь, удалец! Смелость твоя и в самом деле мне нравится, но в то же время я не могу сказать, чтобы особенно восхищался твоею разсудительностью. На долю нашего брата и без того приходится довольно зуботычин и палочных ударов, и я не вижу ни малейшей надобности накликать их на себя умышленно. Впрочем, к чему нам спорить из-за пустяков? В данном случае я верю твоему отцу. Не сомневаюсь, что он может лгать и лжет не краснея, когда находит это для себя выгодным, но теперь ему и лгать-то незачем. Мы все умеем при случае втирать кому следует очки. Умный человек не станет тратить по пустякам такую драгоценную вещь, как ложь. Послушай, однако, если ты не хочешь просить милостыню, чем же тогда мы займемся? Будем, что ди, с тобой воровать цыплят?

- Отстань, наконец, от меня с такими глупостями! Ты мне надоедаешь!

Гуго с замечательным долготерпением заметил:

- Странный ты, однако, человек, любезнейший. Ты не хочешь просить милостыню и отказываешься воровать! Пусть будет, впрочем, по твоему. Во всяком случае тебе придется подманивать, пока я буду просить. Попробуй-ка только отказаться! Надеюсь, что ты на это не решишься.

С уст короля хотел было уже сорваться презрительный ответ, но Гуго прервал его заявлением.

Надеюсь, что ты умеешь рыдать так, как еслиб у тебя в животе скреблись не то что кошки, а настоящие черти. Покажи же теперь твою удаль, а затем начинай причитывать сквозь слезы: "Ах, сударь, это бедный мои брат, страдающий падучей болезнью! Мы с ним остались круглыми сиротами!.. Нет у нас ни друзей, ни приятелей. Ради Бога удостойте взглянуть с состраданием на больного, покинутого несчастного юношу! Подайте хоть грошик от ваших избытков человеку, убитому Богом, и находящемуся на краю гибели". Заметь себе, что ты должен выть, не умолкая до тех пор, пока мы не выманим у него хоть грош. Если ты этого не сделаешь, то пеняй потом сам на себя!

Гуго безотлагательно принялся реветь диким голосом, стонать, неистово ворочать глазами, метаться из стороны в сторону и шататься, как пьяный. Едва только незнакомец подошел достаточно близко, как юноша, взвизгнув, словно ужаленный змеей, повалился на земь, растянулся поперек дороги и принялся валяться в грязи, при чем подергивал руками и ногами, словно в предсмертных судорогах.

- Ах, Боже мой... Ах, ты, Господи! - вскричал добродушный незнакомец. - Бедняжка, как он страдает! Ну, вот, дай я помогу тебе встать.

- Да благословит вас Бог за вашу доброту, сударь, но я всетаки попрошу вас до меня не дотрогиваться. Вы не можете себе и вообразить, какую страшную боль я терплю, если кто-нибудь хоть слегка прикоснется ко мне во время припадка. Спросите у моего брата. Он разскажет вашему сиятельству, какие ужасные муки приходится мне тогда выносить. Подайте мне, сударь, грошик, чтобы купить кусочек хлеба, а затем оставьте меня на жертву ужасной моей неисцелимой болезни!

- Грошиком тут ничего не поделаешь. Я дам тебе целый гривенник, несчастный бедняга, - возразил джентльмен, засовывая с нервной поспешностью руку в карман и вытаскивая оттуда деньги. - Возьми их, бедный мальчик, и пусть они пойдут тебе в прок. Подойди же сюда, мальчик, и помоги мне донести больного твоего брата вот до этого дома. Там...

- Как, ты не его брат?..

- Праведный Боже, этого еще только недоставало! - простонал Гуго, скрежеща вместе, с тем от злости зубами. Он отрекается от родного своего брата, который стоит, если можно так выразиться, одной ногою уже в могиле.

- Какое у тебя черствое сердце, мальчик! Разве можно отрекаться таким образом от родного брата, который не в состоянии двигать теперь ногами и руками? Если он тебе не брат, кто же он тогда?

- Попрошайка и вор. Получив от вас деньги, он успел обшарить ваш карман, пока вы к нему нагибались. Если хотите совершить чудо, которое вылечит его сразу, то примитесь обрабатывать вашею палкою ему плечи, а в остальном положитесь на Бога.

"Лови! Держи!" Король вздохнул с облегченным сердцем и, благодаря Бога за собственное свое избавление, пустился улепетывать во всю прыть в противоположном направлении. Мальчик не замедлял своего бега до тех пор, пока не очутился достаточно далеко от места, где расположилась на привал шайка бродяг, к которой примкнул названный его отец. Свернув на первую попавшуюся дорогу, король вскоре оставил далеко за собою село. Он шел в продолжение нескольких часов с величайшей возможной для него поспешностью, нервно оглядываясь от времени до времени, чтоб убедиться, нет ли за ним погони. Под конец, однако, опасения его разсеялись и заменились приятным сознанием безопасности. Вместе с тем, однако, мальчик заметил, что голоден и очень устал. Дойдя до отдельно стоявшей крестьянской избы, он остановился, но только-что открыл рот, чтоб попросить себе кусочек хлеба, как его грубо прогнали, осыпав жесточайшей площадной бранью. Нищенские лохмотья мальчика, очевидно, не располагали в его пользу.

Оскорбленный и негодующий король продолжал свой путь, твердо решившись не подвергать себя более подобному обращению. Голод, однако, как говорится, не тетка. В данном случае он оказался в состоянии сломить даже и королевскую гордыню. День клонился уже к вечеру, когда маленький король решился повторить свою попытку в другой крестьянской избе. Попытка эта оказалась, однако, еще более неудачной. Его не только всячески изругали, но обещали даже арестовать, как бродягу, если он сейчас же не уберется оттуда.

Наступила ночь, холодная и темная. Все небо заволокло тучами, так что не видать было ни месяца, ни звезд. Ножки у маленького короля были изранены и страшно болели, но он всетаки потихоньку шел вперед. Ему приходилось во что бы ни стало идти, так как, если он пытался присесть, чтоб отдохнуть, холод прохватывал его сейчас же до мозга костей. Пробираясь сквозь непроглядный мрак и торжественную тишину беззвездной зимней ночи, молодой король испытывал совершенно новые, странные, неведомые ему до тех пор ощущения. По временам слышались голоса, которые приближались, проносились мимо и снова замирали вдали. Людей, которым принадлежали эти голоса, мальчик не мог разглядеть. Они представлялись ему лишь какими-то безформенными черными тенями, скользившими мимо. Поэтому самые голоса казались ему какими-то призрачными и таинственными, так что его невольно бросало в дрожь. По временам виднелся мерцавший свет, но всегда так далеко, словно из какого-нибудь другого мира. Слышался иногда звон колокольчиков, которые привязывают в Англии овцам на шею, чтобы оне не затерялись, но этот звон доносился всегда неясно, как бы из туманной дали. Иногда слышалось также молодому королю прерывистое мычанье стад, долетавшее грустными отзвуками на крыльях ночного ветра. По временам раздавалось жалобное завывание собаки, разносившееся по необозримым пространствам полей и лесов. Все эти звуки слышались из такого отдаления, что маленькому королю казалось, будто вокруг него все вымерло, и что он стоит один без друзей и товарищей посреди громадной необозримой пустыни.

Эта необычайная обстановка словно гипнотизировала мальчика. Он шел все вперед, как бы в полусонном состоянии, из которого иногда пробуждал его тихий шелест сухой листвы над головою, напоминавший человеческий шепот. Под конец он совершенно неожиданно для себя набрел на мерцающий свет жестяного фонаря, стоявшого неподалеку на земле. Свернув в сторонку, чтобы выйти из полосы света, мальчик начал осматриваться кругом. Оказалось, что фонарь стоит у открытых дверей сарая. Кругом все было тихо. Король ждал несколько времени, но не слышал ни малейшого шума, или шороха. При этом он до такой степени прозяб и гостеприимный сарай имел такой заманчивый вид, что мальчик под конец решился рискнуть войти. Он быстро проскользнул в двери неслышными шагами; но в то самое мгновенье, когда перешагнул за порог, услышал за собою голоса, а потому поспешно спрятался за бочку, которая стояла в сарае. Двое рабочих с фермы вошли в сарай, принесли с собой фонарь и принялись там молотить, беседуя в то же время друг с другом. Пока ови ходили с фонарем, маленький король смотрел во все глаза и сообразил, что находится в овине, за которым непосредственно следует хлев довольно больших размеров. Мальчик решил туда пробраться, как только рабочие уйдут. Вместе с чем он заметил лежавшую на половине дороги груду лошадиных попон. Одной из них он решился воспользоваться на ночь для собственных надобностей его величества, считая, что имеет законное право произвести такую реквизицию.

Закончив молотьбу, рабочие ушли, унесли с собою фонарь и заперли двери. Дрожавший от холода король пустился разыскивать попоны. Он шел настолько быстро, насколько это было возможно в совершенной темноте. Добравшись до попон, он захватил их с собою и затем благополучно прокрался ощупью в хлев. Там он сделал себе из двух попон постель, а двумя другими покрылся вместо одеяла. Попоны были старые и тонкия, так что не особенно грели. Кроме того, от них несло лошадиным потом, так что его величество чуть не задыхался, но это не мешало ему чувствовать себя как нельзя более счастливым монархом.

состояние. Как раз в ту минуту, когда предстояло перейти из этой подготовительной стадии в крепкий здоровый сон, его величество почувствовал совершенно явственно, как что-то до него дотронулось. Король разом проснулся и широко раскрыл рот, чуть не задыхаясь от ужаса. Чье-то таинственное прикосновение в темноте до того пугало мальчика, что сердце у него чуть не остановилось. Он лежал неподвижно и прислушивался, почти не смея дышат. Ничто, однако, не шевелилось, и августейшее его ухо было не в состоянии уловить ни единого звука. Маленький король начал под конец снова впадать в дремоту, но тотчас же ощутил то же самое таинственное прикосновение. Это легкое прикосновение чего-то незримого и неслышного являлось положительно ужасающим. Бедный мальчик был вне себя от неизъяснимого страха. Он спрашивал себя, как тут поступить? но не умел надлежаще ответить на этот вопрос. Ему удалось устроить себе на ночь сравнительно удобную постель. Неужели теперь придется ее бросить и бежать от неведомого, загадочного страшилища? Да и куда еще бежать? Ведь дверь овина заперта снаружи, так что выбраться оттуда нельзя. Неужто он станет слоняться в темноте взад и вперед по овину наедине с привидением, которое будет скользить за ним следом неслышными шагами, пугая от времени до времени отвратительным своим легким прикосновением к лицу или же к плечу? Одна мысль об этом казалась мальчику невыносимой. Но разве лучше было оставаться тут на месте и всю ночь выносить такую смертельную пытку? Нет, это представлялось тоже немыслимым. Что же в таком случае делать? Маленький король совершенно явственно сознавал, что для него оставался всего только один исход: надлежало протянуть руку и разыскать предмет, дважды уже потревоживший его своим, прикосновением. Легко было это подумать, но не так-то легко выполнить! Надо было собраться с духом, чтобы решиться на такую попытку. Молодой король три раза потихоньку протягивал руку во мраке и каждый раз внезапно отдергивал ее назад, чуть не вскрикивая от страха не потому, чтобы он что-нибудь ощупал, но вследствие уверенности, что в следующее затем мгновение его рука непременно коснется до неведомого страшилища. При четвертой попытке, однако, рука молодого короля, вытянувшись немного дальние, скользнула по чему-то мягкому и теплому. Мальчик совершенно оцепенел тогда от страха. Он был в таком возбужденном состоянии, что невольно вообразил себе, будто дотронулся до мертвеца, еще не успевшого остыть. Он думал, что скорее умрет, чем попробует дотронуться вторично. Такая ложная мысль могла явиться у мальчика лишь вследствие его молодостей неопытности. Непреодолимое могущество человеческого любопытства еще не было ему известно. Вскоре его рука, без согласия разсудка и даже в противность велениям такового, принялась опять ощупывать мрак в том самом направлении, где находилось страшилище. После непродолжительных тщетных поисков она встретила пучок длинных волос. Король вздрогнул, но продолжал ощупывать дальше и нашел, что к этому пучку привыкает словно какой-то теплый канат. Дальнейшее исследование, направленное вверх по канату, открыло ни в чем, неповинного теленка. Самый канат оказался вовсе не веревкой а просто на-просто телячьим хвостом.

Король совершенно искренно стыдился, что такое безобидное существо, как сонный теленок, могло привести его в такой ужас и подвергнуть столь мучительной душевной пытке. Стыд этот нельзя было признать, однако, вполне основательным. Маленький король испугался на самом деле вовсе не теленка, а неведомого страшилища, которое, при дальнейшем исследовании, оказалось теленком. В тогдашния времена суеверие было до того распространено, что всякий другой мальчик, на месте короля, точно также бы испугался и страдал бы совершенно таким же образом.

Маленький король не только обрадовался тому, что испугавшее его страшилище оказалось просто-на-просто теленком, но вместе с тем, пришел положительно в восторг, ощутив возле себя присутствие этого живого существа. Он чувствовал себя перед тем до того покинутым и одиноким, что ему приятно было теперь общество даже такого скромного животного, как теленок. К тому же, за последние несколько дней, ему пришлось вытерпеть от людей столько дерзостей и оскорблений, что теперь он испытывал истинное удовольствие, сознавая себя в обществе создания Божия, которое хотя и не отличалось выдающимися умственными способностями и талантами, но зато обладало добрым сердцем и ласковым характером. Король решился поэтому снизойти с головокружительных высот своего ранга и вступить в дружеския отношения с теленком.

Его величество принялся гладить мягкую теплую спину теленка, лежавшого тут же неподалеку, так что до него легко было достать рукою. При этом королю пришла счастливая мысль о возможности воспользоваться теленком также и для некоторых иных, как нельзя более желанных целей. Ухватившись за эту мысль, король перенес свою постель как раз к самому теленку, прилег вплотную в спине четвероногого своего приятеля и накрыл попонами и себя, и его. Через минуту или две ему стало также тепло и уютно, как если бы он лежал на пуховиках королевской спальни в Вестминстерском дворце.

Как только мальчик согрелся, мысли его тотчас же приобрели приятную жизнерадостную окраску. Действительно, он освободился из уз неволи и преступления, отделался от общества грубых бродяг и подлых мошенников; ему было тепло, он находился под кровом и, одним словом, чувствовал себя счастливым. Поднявшийся ночью ветер все более усиливался. Он дул теперь страшными порывами, от которых старый овин вздрагивал и сотрясался. Порою ветер как будто замирал и принимался жалобно стонать и завывать вокруг углов и под стрехою крыши, но все это казалось приятною музыкою маленькому королю, сознававшему, что он до чрезвычайности уютно и удобно устроил свой ночлег. Пусть себе свирепствует хоть настоящая буря, пусть она рвет и мечет, визжит и завывает, как хор адских бесов, счастливому мальчику до нея теперь дела нет! Все это могло теперь его только забавлять. Чем сильнее завывал ветер, тем крепче прижимался король к своему четвероногому приятелю, наслаждаясь тем, что ему удалось, наконец, согреться. Это блаженное самочувствие не замедлило перейти в глубокий сон, полный мира и спокойствия и не тревожимый никакими грезами. Где-то вдалеке завывали собаки, порою примешивалось к этому завыванию грустное мычание коров; ветер продолжал дуть бешеными порывами, после которых дождь ниспадал целыми потоками на землю. Его британское величество спало, нисколько этим не тревожась. То же самое, впрочем, делал и теленок, который был от природы простодушным созданием, не особенно смущавшимся бурями, или же высокою честью почивать рядом с королем.