Принц и нищий.
Глава XXXII. День коронования.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Принц и нищий. Глава XXXII. День коронования. (старая орфография)

ГЛАВА XXXII.
День коронования.

Заставим время вернуться на несколько часов вспять и явимся сами в Вестминстерское аббатство ровно в четыре часа утра, в достопамятный день коронования. Мы там не одни, так как, несмотря на позднюю ночь, освещенные факелами хоры, постепенно наполняются уже людьми, которые знают, что им придется сидеть там и ждать часов семь или восемь, но охотно соглашаются вынести эту маленькую неприятность, чтобы присутствовать при таком выдающемся событии, как коронование короля, которое редко кому доводится видеть два раза в жизни. Да, Лондон и Вестминстер бодрствовали с трех часов утра, когда раздались выстрелы сигнальных пушек. Толпы богачей, не обладавших знатными титулами, но купивших себе за большие деньги льготу разыскать для себя удобное местечко на хорах, если таковое там найдется, теснились уже у предназначенных для них входов.

Часы тянулись с самой томительной медленностью. Хоры и галереи были давным давно уже переполнены зрителями, которые в этой тесноте не могли даже и пошевельнуться. Пользуясь этим, мы можем безпрепятственно и на досуге заняться своими наблюдениями и размышлениями. Сквозь полумрак средневекового собора мы видим там и сям участки галерей и балконов, переполненных народом, тогда как другие их участки скрываются от наших взоров за капителями колонн и различными архитектурными украшениями. Зато прямо перед нами раскидывается весь большой северный придел, предназначенный для английской знати и пока еще пустой. Мы видим также обширную эстраду, или тронную платформу, устланную коврами и драпированную парчей. Трон занимает середину этой платформы и стоит не прямо на ней, а на небольшой терассе, на которую ведут с эстрады четыре ступеньки. В сиденье трона вделана грубая плоская каменная глыба, так называемый Скэпский камень, на который садилось столько уже поколений шотландских королей при короновании, что он с течением времени сделался пригодным, дабы служить для той же цели и английским монархам. Как трон, так и скамеечка у его ног обиты золотым штофом и парчею.

Среди глубокой тишины тускло мерцают факелы. Время тянется до чрезвычайности медленно. Но вот, наконец, в окна собора закрадывается постепенно дневной свет. Факелы угасают и нежное сияние дня разливается по всему собору. Все подробности этого великолепного здания можно теперь уже различить, но очертания их кажутся смягченными и словно призрачными, так как солнце скрывается еще под легкой дымкой облаков.

В семь часов утра скучное однообразие этого ожидания впервые нарушается. Ровно в семь часов входит в придел первая представительница английской знати, разодетая, словно Соломон во всей славе его. Ее ведет на предназначенное место должностное лицо, облеченное в атлас и бархат. Другое такое же должностное лицо подбирает длинный шлейф у знатной лэди, несет его за нею и, когда она садится на место, укладывает этот шлейф у ней на коленях. Затем он устанавливает скамеечку для ног почтенной лэди сообразно с её указаниями и кладет пэрскую её корону на такое место, откуда знатная лэди удобно может ее достать, когда наступит для всей аристократии момент возложить короны себе на головы.

Тем временем знатные дамы прибывают одна за другой в придел. Оне производят впечатление потока сверкающого драгоценностями, а должностные лица в атласных кафтанах безпрерывно снуют по всему приделу, усаживая дам и заботясь об их удобствах. Зрелище становится теперь довольно оживленным. Нельзя пожаловаться на недостаток жизни, движения и разнообразия красок. По прошествии некоторого времени водворяется опять спокойствие. Знатные дамы все на лицо и на своих местах. Мы имеем перед собою занимающий чуть не полдесятины человеческий цветник, который пестреет самыми разнообразными цветами и сияет бриллиантами, словно млечный путь. Тут представительницы всех возрастов, в том числе и желтолицые,морщинистые седые старухи, которые, поднимаясь против течения времени, явственно помнят коронование Ричарда III и кровопролитные смуты тогдашней эпохи. Рядом с ними сидят красивые еще дамы средних лет, прелестные и грациозные молодые замужния женщины и очаровательные молоденькия девушки со свеженькими личиками и сверкающими глазками. Эти молоденькия девушки, пожалуй, не сумеют с надлежащей ловкостью возложить себе на головы короны, осыпанные драгоценными каменьями. Дело это для них еще непривычное, а потому оне могут взволноваться и придти в замешательство. Впрочем, против этого приняты всяческия меры предосторожности. Волосы причесаны у всех дам и девиц так, чтобы содействовать быстрому и успешному помещению короны на голове, как только отдан будет к этому сигнал.

Мы уже видели, что весь сплошной цветник представительниц английской знати усыпан бриллиантами и представляет великолепное зрелище. Он готовит нам тем не менее еще более дивную неожиданность. Часов в девять тучи внезапно расходятся, и целый сноп ярких солнечных лучей, пронизывая насквозь весь собор, достигает до северного придела, где помещаются стройными рядами знатные дамы. Каждый ряд, до которого коснется солнечный луч, мгновенно вспыхивает ослепительным великолепием разноцветных огней. У нас пробегает по всему телу словно электрическое сотрясение, до того мы изумлены неожиданной красотой этого зрелища. Но вот проходит сквозь полосу солнечного света чрезвычайный посол какого-то восточного державца, вместе с прочими членами дипломатического корпуса. У нас захватывает дыхание при виде того, как он сияет и сверкает обворожительно дивной игрою ослепительно ярких лучей. Он весь осыпан с ног до головы драгоценными каменьями, и каждое, самое легкое его движение разсыпает всюду кругом целые волны лучезарных переливов света.

Позволим себе немножко отдохнуть от этих впечатлений. Время идет своим чередом. Пробило уже час, два часа и, наконец, половина третьяго. Тогда глухие раскаты артиллерийских орудий сообщают о прибытии короля с торжественной его процессией в Вестминстерское аббатство. Томившийся ожиданием люд радуется от всего сердца. Все знают, что будет еще маленькая задержка, так как королю надо подготовиться и одеться для торжественной церемонии, но этот промежуток времени можно употребить с пользой и удовольствием на то, чтобы полюбоваться пэрами королевства, собирающимися в парадных своих облачениях в предназначенные для них места. Их торжественно там усаживают, укладывая возле каждого его корону, так чтобы её удобно было достать рукой. Тем временем народ, толпящийся на хорах и в галереях, глядит на них с величайшим интересом. Большинству впервые лишь удается видеть герцогов, графов и баронов, фамилии которых в продолжение пятисот уже лет служат украшением английской истории. Когда, наконец, все пэры уселись, они представили собою для публики, глядевшей с хор галерей и балконов, великолепное зрелище, стоившее, чтобы на него посмотреть и сохранить его в своей памяти.

Но вот двинулись на эстраду высшие церковные сановники в ризах и митрах. Они со своим причтом заняли там назначенные для них места. За ними проследовали: лорд-протектор и другие высшие государственные сановники. На эстраде расположился также отряд гвардейцев в блестящих стальных бронях.

После того наступила пауза, полная ожидания. Затем, по сигналу, раздался под сводами собора приветственный гимн, исполненный органом с участием оркестра музыки. Том Канти, в длинном кафтане из золотой парчи, появился в дверях и взошел на эстраду. Все присутствовавшие встали и начался церемониал торжественного признания Тома английским королем.

Величественный гимн наполнил все аббатство мощными волнами музыкальных своих звуков. Среди торжественных приветствий Тома Канти возвели на престол. Традиционный церемониал коронования шел своим чередом с внушительной торжественностью на глазах у всех присутствующих. По мере того, как церемониал этот близился в окончанию, Том Канти становился все бледнее. Глубокое горе и отчаяние, все более обостряясь, охватывали своими когтями его ум и сердце, измученные угрызениями совести.

Коронование подходило уже к концу. Архиепископ Кентербэрийский, подняв с подушки английскую корону, держал уже ее над головою дрожавшого мальчика, сознававшого себя в данную минуту самозванцем. В тот же миг сквозь обширный северный придел сверкнула как будто радуга, так как по данному сигналу каждый из представителей и представительниц знати поднял свою корону, вознес ее над своей головою и остановился в выжидательном положении.

В Вестминстерском аббатстве водворилась глубокая тишина. В это внушительное мгновение мучилось нечто совершенно необычайное, поразившее всех своею странностью. На сцене появилось новое действующее лицо, которое не было замечено никем до тех пор, пока оно не очутилось в большом главном приделе неподалеку от эстрады. Это был мальчик, с обнаженной головой, в рваных башмаках и грубой плебейской одежде, успевшей уже обратиться в лохмотья. Подняв руку с торжественностью, казалось, вовсе неподобавшей такому грязному оборванцу, он воскликнул тоном предостережения:

- Запрещаю возлагать английскую корону на эту преступную голову. Я король!

В тот же миг мальчик был схвачен несколькими негодующими руками, но в это время Том Канти в парадном королевском своем облачении быстро шагнул вперед и воскликнул звучным голосом:

- Оставьте его и не смейте к нему прикасаться: он король!

Всех присутствовавших охватило от изумления нечто вроде паники. Многие встали со своих мест и, вытаращив глаза, с недоумением глядели друг на друга и на главных действующих лиц, словно спрашивая самих себя: действительно ли они бодрствуют в полном сознании, или же сделались жертвою сонной грезы? Лорд-протектор был в такой же степени изумлен, как и все остальные, но, быстро оправившись, воскликнул авторитетным тоном:

- Не обращайте внимания на его величество. У короля снова припадок болезни. Схватите бродягу!

Приказание это было бы, без сомнения, исполнено, если бы лже-король не топнул ногою и не воскликнул:

- Посмейте только это сделать! Не дерзайте до него касаться, так как он король!

Ни одна рука не шелохнулась. Все присутствовавшие были словно парализованы. Никто не трогался с места и не решался что-либо сказать. Действительно, никто не знал, что именно следовало делать, или же говорить при таком изумительном и странном случае. Пока все терзались недоумением, тщетно пытаясь отыскать какой-нибудь исход, мальчик-оборванец продолжал с величавой самоуверенностью идти вперед. Вообще он с первого мгновения шел не останавливаясь и, пока английские пэры и государственные сановники все еще пребывали в томительной нерешимости, он поднялся уже на эстраду. Лже-король с радостным лицом побежал в нему навстречу, стал перед ним на колени и сказал:

- О, милорд-король, дозволь бедняге Тому Канти принести тебе прежде всех присягу в верности и сказать: возложи на себя корону и вступи в отправление царственных твоих обязанностей!

Глаза лорда-протектора с суровою строгостью взглянули на новоприбывшого, но это суровое выражение мгновенно исчезло, уступив место величайшему изумлению. То же самое случилось со всеми прочими высшими государственными сановниками. Они переглянулись друг с другом и, словно подчиняясь общему безсознательному импульсу, отодвинулись на несколько шагов. Каждый из них думал в это время: какое необычайное сходство!

Лорд-протектор погрузился на минуту в глубокую думу, а затем, обращаясь с серьезной почтительностью к оборванцу, сказал:

- Я готов ответить на ваши вопросы, милорд!

Герцог обратился в мальчику в лохмотьях с несколькими вопросами относительно покойного короля, принца, принцесс и королевского двора. Мальчик ответил на все эти вопросы совершенно правильно и без всяких колебаний. Он описал все дворцовые парадные залы в аппартаментах покойного короля и принца Уэльского.

Все это являлось странным, изумительным и совершенно непонятным. Таково было мнение всех, кто его слышал. Течение начало, повидимому, направляться в другое русло, и Том Канти проникся основательными надеждами на скорое освобождение из царственной своей неволи, когда лорд-протектор, покачав головой, возразил:

- Все это и впрямь удивительно, но то же самое мог бы ведь нам рассказать и милорд-король.

Том Канти, слыша, что его всетаки называют королем, очень огорчился этим замечанием и почувствовал, что его надежды разсыпаются прахом.

- Неть, все это еще не доказательства, - добавил протектор.

Течение изменялось быстро и даже очень быстро, но оно шло теперь в ложном направлении, оставляя несчастного Тома Канти бедствовать на троне и унося настоящого короля в бездну погибели. Посоветовавшись с самим собой, лорд-протектор задумчиво покачал головой. Он разсуждал: "Для государства и нас всех опасно оставаться долее лицом к лицу с этой загадкой. Она может вызвать раздоры и междоусобия в народе и таким образом подорвать авторитет престола". Поспешно обернувшись, он воскликнул: "Сэр Томас, арестуй этого!.. Впрочем, погоди"... Лицо протектора озарилось самодовольной улыбкой, и он задал оборванцу, именовавшему себя королем, следующий вопрос:

- Где большая государственная печать? Если ты ответишь на это удовлетворительно, то загадка будет разрешена, так как ответить на это надлежащим образом может только бывший принц Уэльский. Подумаешь, от каких мелочей зависит иной раз будущность престола и династии!

Это была счастливая, дельная мысль. О том, что ее считали таковой все высшие государственные чины, свидетельствовало молчаливое одобрение, с каким они переглядывались друг с другом. Да, только настоящий принц мог разъяснить изумительную тайну исчезновения большой государственной печати. Этот несчастный маленький обманщик хорошо выучил свой урок, но всетаки попадется теперь впросак. Даже и сам его учитель не смог бы ответить на вопрос, заданный лордом-протектором. Как хорошо, что герцогу пришла в голову такая мудрая мысль! По крайней мере, теперь будут устранены все недоразумения, несомненно грозившия государству серьезной опасностью. Обменявшись едва заметными кивками головы и внутренно улыбаясь от удовольствия, вельможи с уверенностью ожидали, что маленький оборванец смутится и задрожит от страха и сознания своей вины. К величайшему их изумлению ничего подобного не случилось. Напротив того мальчик ответил совершенно спокойным и уверенным тоном:

- В этой загадке я не усматриваю ничего трудного.

Затем, не спрашивая ни у кого разрешения, он обернулся и с ненринужденным видом человека, привыкшого повелевать, отдал следующее приказание:

- Милорд Сент Джон! Сходите в мой собственный кабинет во дворце, где вы частенько бывали. Там, возле самого пола, в левом углу, наиболее отдаленном от дверей в прихожую, вы найдете в стене гвоздик с медною шляпкой. Нажмите на шляпку, и тогда раскроется маленький шкапчик для хранения драгоценностей. О существовании этого шкапчика вы до сих пор не знали, так как о нем известно было только мне да столяру, который для меня его сделал. Первое, что броситься вам там в глаза, это большая государственная печать. Принесите ее сюда!

Слова эти привели всех присутствовавших в изумление, которое усилилось еще более, когда маленький оборванец без всякого колебания, или же опасения сделать промах, выбрал именно этого пэра с такой благодушной уверенностью, как еслиб знал его с самого своего детства. Означенный пэр в свою очередь до того удивился, что чуть было не бросился со всех ног выполнять отданное ему приказание. Он, впрочем, не замедлил одуматься и снова уселся как ни в чем не бывало на месте, покраснев до ушей в знак того, что сознается в сделанном было промахе. В то же мгновение, однако, Том Канти обернулся к нему и резким тоном спросил:

- Как смеешь ты колебаться? Разве ты не слышал приказания короля? Сейчас же изволь идти, куда тебя посылают!

Лорд Сент Джон отвесил глубокий поклон. Присутствовавшие заметили, что этот поклон был мнозначительно осторожным и некомпрометирующим, так как не обращался ни к одному из королей. Сент Джон отвесил его как раз по линии, проходившей между обоими кандидатами на королевский престол и удалился.

В блестящих элементах оффициальной группы государственных сановников началось движение, медленное и едва заметное, но тем не менее стойкое и непрерывное, сходное с тем, что наблюдается в калейдоскопе, когда ему сообщают медленное вращение. Составные частицы блистательной фигуры постепенно отпадают и, примыкая друг к другу, образуют другую блистательную фигуру. Подобное же почти неуловимое движение мало-по-малу разсеяло блестящую нарядную толпу, окружавшую Тома Канти и заставило ее собраться снова вокруг мальчика-оборванца. Том Канти остался почти в совершенном одиночестве. Наступил краткий промежуток томительного ожидания. Тем временем даже немногие робкие духом царедворцы, все еще остававшиеся возле Тома Канти, постепенно прониклись достаточным мужеством для того, чтобы один за другим у скользнуть из его соседства и присоединиться к большинству. Под конец Том Канти, в королевском своем одеянии, осыпанном драгоценностями, остался один, как перст. Вокруг него образовалось на эстраде обширное пустое место, благодаря которому его грациозная изящная фигура выделялась тем явственнее.

Тем временем лорд Сент Джон уже возвращался. Когда он дошел до средняго придела, все были до того заинтересованы ответом, который он принесет, что разговор, завязавшийся было перед тем вполголоса, замолк и сменился глубокою тишиной, в которой явственно слышались шаги лорда по мраморным плитам. Все взоры были устремлены на него. Взойдя на эстраду, благородный лорд на мгновение остановился, а затем подошел с глубоким поклоном к Тому Канти и сказал:

- Государь, печати там нет!

Если на улице неожиданно окажется больной чумою, то уличная чернь бросится от него бежать сломя голову. Толпа побледневших испуганных придворных еще поспешнее отшатнулась теперь от маленького оборванца, имевшого дерзость предъявлять притязания на английскую корону. В одно мгновение он оказался один без друзей и сторонников и обратился в мишень, которую начали обстреливать сосредоточенным огнем презрительных гневных взоров. Лорд-протектор сердито воскликнул: - Вышвырните этого мальчишку на улицу. Пусть его проведут по городу, наказывая розгами на всех перекрестках. Этот маленький негодяй не заслуживает, чтоб на него обращали более внимания.

Несколько гвардейских офицеров бросились исполнять эти приказания, но Том Канти жестом руки остановил их и сказал:

- Назад! Тот, кто посмеет до него коснуться, подвергает свою жизнь опасности!

Лорд-протектор был в величайшем недоумении. Обращаясь к Сент Джону, он спросил:

- Хорошо ли вы искали? Впрочем, извините, разве можно было бы в этом сомневаться. Тем не менее все это кажется мне очень странным. Какие-нибудь маленькия вещицы ускользают иной раз от нашего внимания, и это никого не удивляет, но каким образом могла исчезнуть такая громоздкая вещь, как большая английская государственная печать? Ужь кажется, она не могла затеряться. Это ведь массивный толстый золотой кружок...

- Молчи, довольно... Она ведь была круглая, толстая? На ней были вырезаны буквы и разные фигуры?

назад. Мне как нельзя лучше известно, где она теперь, но не я положил ее туда в первый раз.

- Кто же сделал это, государь? - осведомился лорд-протектор.

- Вот этот мальчик, что стоит здесь, законный английский король. Он объяснит вам сам, куда положил печать, и тогда вы должны будете ему поверить. Подумай хорошенько, государь, постарайся припомнить, куда ты ее положил! Это было последнее, самое последнее, что ты сделал перед тем, как выбежал из дворца, одетый в мои лохмотья. Ты ведь хотел еще наказать оскорбившого меня солдата!

Очевидно, он пытался разыскать в своей памяти, среди множества ничтожных фактов, один, столь же ничтожный сам по себе факт, который приобретал теперь для него такое важное решающее значение. Если удастся вспомнить этот факт, он будет признан всеми королем, а в противном случае останется безправным мальчишкой-оборванцем, которого в государственных английских интересах необходимо будет устранить. Мгновенье происходило за мгновеньем, из секунд слагались минуты, а мальчик все еще пытался припомнить. Попытки его, очевидно, не увенчались успехом. Под конец он вздохнул, тихонько покачал головою и сказал с отчаянием в голосе и дрожавшими от волнения губами:

- Я, кажется, припоминаю решительно все, как было, но государственная печать тут положительно не при чем.

Он замолчал, а затем, окинув присутствовавших взглядом, сказал с кротостью и достоинством:

- Милорды и джентльмэны, если вам угодно лишить законного своего государя престола за непредставлением им требуемого доказательства, я не в силах этому помешать, но...

- Вздор, государь, все это глупости! - вскричал Том Канти, объятый паническим страхом. - Обождите еще и подумайте хорошенько. Не отчаявайтесь, дело ваше не проиграно, да и не может быть проиграно ни в каком случае. Послушайте, что я вам скажу и следите за каждым моим словом. Я напомню вам все тогдашнее утро в строгом порядке и последовательности. Мы с вами беседовали. Я говорил про моих сестер, Аню и Лизу. Вижу, что вы это вспоминаете. Потом я стал рассказывать про старуху бабушку и грубые игры мальчиков с Мусорного двора. Вы это тоже помните. Ну, и прекрасно. Продолжайте меня слушать, и вы, без сомнения, припомните все остальное.

цепенели от удивления. Разсказ представлялся до чрезвычайности правдоподобным. Все спрашивали себя, однако, каким образом могло случиться такое невозможное сочетание поразительного сходства между принцем и нищенкой-мальчиком. Все слушали с величайшим вниманием, в котором недоумение соединялось с самым оживленным интересом.

- Вспомните, государь, что мы ради шутки поменялись одеждой. Мы стояли перед зеркалом и оказывались до того похожими друг на друга, что мы оба нашли, будто от переодеванья никакой перемены не воспоследовало. Вспомните, что это были ваши собственные слова. Вы изволили заметить тогда, что солдат слегка повредил мне руку. Вот следы этого ушиба. Я до сих пор еще не могу писать этой рукой, так как пальцы на ней плохо двигаются. Ваше величество поклялись отмстить солдату за такое грубое обращение с вашим поданным, вскочили и побежали к дверям. Пробегая мимо стола, вы увидели лежавший на нем предмет, ту самую печать, о которой идет речь, схватили ее и принялись осматриваться кругом, как бы отыскивая место, где ее лучше спрятать. Ваш взор остановился на...

- Верно! Теперь я вспомнил все, слава Богу! - воскликнул взволнованным голосом мальчик-оборванец. - Сходи опять в кабинет, добрейший мой Сент Джон. Там в рукавице миланской брони, которая висит на стене, ты найдешь государственную печать.

- Совершенно справедливо, государь. Память, как вижу, тебе не изменила! - воскликнул Том Канти. - Теперь английский скипетр твой и тому, кто вздумал бы у тебя его оспаривать, лучше было бы родиться немым. Спешите скорее, милорд Сент Джон, мчитесь, как если бы у вас на ногах выросли крылья!

Все присутствовавшие повскакали с мест и казались словно обезумевшими от волнения, томительных ожиданий и тревожных опасений. На эстраде и в саном соборе раздавался оглушительный гул безсвязных разговоров. В продолжение некоторого времени в нем положительно нельзя было разобраться. Каждый кричал своему соседу на ухо, чтобы поделиться с нйм впечатлениями,или же сам подвергался означенной операции. Неизвестно, сколько именно времени при этом прошло, но не подлежало сомнению, что оно промелькнуло совершенно незаметно. Внезапно, однако, установилась в соборе мертвая тишина. В то же самое мгновенье Сент Джон появился на эстраде, высоко держа в руке большую государственную печать. Тогда раздался оглушительный возглас: "Да здравствует законный наш король! Многая ему лета!"

дамы и девицы. Среди этой бури верноподданического восторга мальчик в лохмотьях, являвшийся теперь самым важным лицом во всей Англии, стоял, раскрасневшийся от волнения, счастья и гордости посреди обширной эстрады, и все великие вассалы королевства преклоняли пред ним колени. Когда наконец они встали, Том Канти воскликнул:

- Теперь, о, король, возьми себе твои царственные одежды и верни покорному твоему слуге, Тому, прежнее его драное платье.

Лорд-протектор отдал приказание:

- Сейчас же раздеть этого нищенку и засадить его в Тоуер!

Новый законный король на это, однако, не согласился и объявил: - Нет, я этого не потерплю. Без него я не получил бы своей короны. Не смейте его трогать и делать ему какое-либо зло! Что касается до тебя, любезный дядюшка, милорд-протектор, то своим поведением относительно этого мальчика ты не выказываешь к нему благодарности, а между тем, по дошедшим до меня слухам, он возвел тебя в герцоги (при этих словах протектор покраснел), впрочем, он ведь не был настоящим королем, а потому, позволительно спросить: какую именно ценность представляет теперь твой громкий титул? Изволь подать мне завтра через этого мальчика просьбу об утверждении сделанного им пожалования; в противном случае ты останешься не герцогом, а простым графом.

- Скажи мне, любезный мальчик, как тебе удалось запомнить, куда именно я спрятал печать, между тем как мне самому не удавалось воскресить этого в своей памяти?

- Ах, государь! Мне было это не трудно! Я ведь частенько ею пользовался!

- Как же ты ею пользовался, когда не мог объяснить, где именно она лежала?

- Я, к сожалению, не знал, что именно она и была им нужна. Мне не потрудились описать ее надлежащим образом, ваше величество.

Кровь бросилась Тому в лицо, его щечки покрылись густым румянцем, он потупил глаза и ничего не ответил.

- Говори же, любезный мальчик, не бойся! - ободрял король. - На что именно пригодилась тебе большая печать английского королевства?

- Колоть ею орехи!

королем и обладать всеми сведениями, потребными для выполнения августейших королевских обязанностей, то она окончательно разсеялась, благодаря этому ответу.

Тем временем роскошный парадный кафтан был снят с плечей Тома и одет на короля, лохмотья которого оказались как нельзя лучше прикрытыми золотой парчей. Церемониал коронования продолжался после того обычным порядком, но уже не над Томом Канти, а над настоящим королем. Его помазали мѵром и возложили ему на голову королевский венец. Гром пушечных выстрелов возвестил об этом всему городу и верноподданический Лондон потрясся в своих основаниях от дружных приветственных возгласов:

"Многая лета королю Эдуарду!"