Принц и нищий.
Глава XXXIII. Эдуард на престоле.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Принц и нищий. Глава XXXIII. Эдуард на престоле. (старая орфография)

ГЛАВА XXXIII.
Эдуард на престоле.

Внешность Мильса Гендона представлялась в достаточной степени живописной, прежде чем он попал в свалку на Лондонском мосту, но она сделалась еще живописнее, когда он высвободился из этой свалки. Въезжая на ноет, он располагал еще маленькою суммою денег, но, благополучно выбравшись оттуда, он не нашел у себя более ни копейки: воры очистили его карманы до последняго гроша.

Все это казалось бы ему не особенно важным, если бы удалось только разыскать пропавшого без вести мальчика. В качестве военного человека, Мильс не был расположен вести свои розыски без толку, по воле случая, и прежде всего занялся составлением плана кампании.

"Куда мог деваться мальчик и в какую именно сторону должен был он направить шаги? Естественно, что он вернется на прежнее свое логовище, - разсуждал сам с собою Мильс, - видя себя одиноким и не зная, куда преклонить голову так должен будет поступить и человек и зверь как в здравом уме, так и в состоянии умопомешательства. Где же, спрашивается, надо искать это логовище? Лохмотья, в которые был одеть мальчик, равно как и личность грубого негодяя, который, повидимому, его знал и называл даже своим сыном, свидетельствовали, что это логовище находится в каком-либо из самых нищенских лондонских захолустьев. Трудно ли разыскать там мальчика и много ли времени придется затратить на его розыски? Нет! По всем вероятиям, это можно будет сделать легко и скоро. Вместо того, чтобы искать мальчика, надо будет разыскивать толпу уличной черни. Рано или поздно он, без сомнения, найдет маленького своего приятеля, окруженного более или менее многочисленною толпою. Вся эта сволочь будет потешаться и дразнить мальчика, который, по обыкновению, станет объявлять себя королем. Мильс Гендон расправится тогда с негодяями по-свойски, уведет с собой маленького беднягу, утешит и развеселит его ласковыми речами. После того он никогда уже не будет разлучаться с своим мальчиком".

Выработав себе такую программу действовать, Мильс отправился на розыски. Он бродил по целым часам в грязных глухих улицах и переулках, направляясь всюду, где замечал скопление черни. При всем том, ни в одной такой толпе не находил он даже и следов своего мальчика. Это очень изумляло храброго воина, но он всетаки не падал духом. План кампании казался ему попрежнему безусловно верным. Все сводилось к маленькой ошибке в разсчетах. Кампания затягивалась на гораздо более долгий срок, чем он ожидал первоначально.

К разсвету выяснилось, что Мильс Гендон прошел много верст и осмотрел много больших и малых скопищ черни. В результате всего этого он чувствовал себя порядков уставшим и голодным. Вместе с тем его изрядно клонило ко сну. Положим, что ему очень хотелось завтракать, но он не усматривал к этому ни малейшей возможности. Ему даже и в голову не приходило просить подаяния. Заложить боевую шпагу было нельзя, так как он считал неприличным для себя разстаться с нею. Мильс Гендон мог бы, пожалуй, обойтись без верхняго плаща, но эта часть его одеяния так сильно пострадала в уличной свалке, что не представляла, очевидно, ни малейшей денежной ценности.

В полдень Мильс все еще бродил по городу, замешавшись на этот раз в толпу, которая шла следом за королевской процессией. Он разсчитывал, что это торжество должно привлекать с неудержимою силой сумасшедшого его мальчика. Таким образом Мильс шел следом за процессией по всему Лондону и, наконец, добрался до Вестминстерского дворца и аббатства. По временам он сворачивал с дороги, всматриваясь в массы народа, стоявшия по сторонам, но все его поиски оставались тщетными. Это привело под конец сэра Мильса в такое недоумение, что он погрузился в мысли и соображения о том, как бы ему исправить и пополнить свой план кампании. При этом он продолжал идти, куда глаза глядят и, очнувшись от своих размышлений, нашел, что оставил далеко позади себя город и что день клонится к вечеру. Осмотревшись, он нашел себя неподалеку от Темзы в пригородном участке, изобиловавшем дачами богатых вельмож, где его костюм, навряд ли мог служить хорошею рекомендациею для своего владельца.

Погода стояла сравнительно теплая, а потому сэр Мильс разлегся на земле возле забора, защищавшого его от ветра. Храбрый воин чувствовал необходимость отдохнуть и обдумать свое положение, но только-что успел улечься, как его начало клонить ко сну. Когда отдаленный гул пушечных выстрелов донесся до его ушей, он сказал себе самому:

"Ну, вот, коронация уже состоялась", и тотчас же уснул. Перед тем он не спал и даже не отдыхал в течение более тридцати часов. Не мудрено, что на этот раз он постарался вознаградить себя за это упущение и проснулся лишь на следующий день утром, когда солнце стояло уже высоко на небе. Пробудившись, он встал, словно разбитый параличем, обезсиленный и голодный, вымылся в реке, заморил червячка приблизительно двумя штофами воды и поплелся к Вестминстерскому дворцу, ворча на себя за то, что без толку потерял так много драгоценного времени. Голод помог ему придумать новый план действий. Он решился добиться свидания с сэром Гемфри Марлоу и занять у того старичка немного денег, а там... В качестве человека практического Мильс воздержался от дальнейшей разработки зтого проекта, соображая, что прежде всего надо добиться осуществления первой его стадии.

Часам к одиннадцати он добрался до дворца. По одному с ним пути шли целые толпы великолепно разодетых знатных лиц, но, при всем том, собственная его особа в достаточной степени бросалась в глаза. Это следовало, без сомнения, приписать необычайной живописности его костюма. Мильс тщательно изучал лица своих спутников, надеясь увидеть на каком-либо из них достаточно сострадания для того, чтоб можно было поручить его владельцу наведение справки о том: нельзя ли будет повидаться с сэром Гемфри Марлоу? Гендон как нельзя лучше понимал, что о попытке пробраться самому во дворец не могло быть в данном случае и речи.

Как раз в это мгновенье знакомый уже нам мальчик для порки, пройдя мимо 'Гендона, обернулся кругом и начал пристально всматриваться в его фигуру, говоря себе самому:

"Будь я ослом (каким, вероятное оставался до сих пор), если это не тот самый бродяга, о котором так безпокоился его величество. Он до последних своих отрепьев подходит к сделанному мне описанию. Если бы Господь Бог создал двух таких молодцов, то сделал бы подрыв собственным своим чудесам, совершая таковые без надобности. Хорошо было бы найти благовидный предлог, чтоб заговорить с этим оборванцем!"

Мильс Гендон вывел его из затруднительного положения. Обернувшись, как это вообще свойственно сделать человеку, которому кто-нибудь пристально глядит в затылок, и заметив, что мальчик им не на шутку интересуется, он подошел и сказал:

- Точно так, сударь!

- Не знаете ли вы сэра Гемфри Марлоу?

Мальчик вздрогнул от удивления и сказал сам себе:

"Господи, он говорит о моем покойном отце!" а затем ответил вслух:

- Очень рад этому. Что, он теперь там?

- Точно так, сударь! - отвечал мальчик, добавив про себя: "Да, там, в могиле".

- Не будете ли вы так добры сообщить ему, что я здесь и хотел бы сказать ему словечко на ушко.

- Охотно сделаю это для вас, милостивейший государь!

"Король титуловал его иначе, чуть ли не графом! - разсуждал сам с собою мальчик. - Впрочем, это безразлично. Я уверен, что мой Мильс доводится близнецом королевскому и может дать его величеству самые обстоятельные сведения об его оборванце-графе". Он сказал поэтому своему Мильсу:

- Потрудитесь на минутку сюда зайти, милостивый государь, и обождать, пока я вернусь.

Гендон тотчас же удалился в указанное ему место. Это была устроенная в дворцовой стене ниша с каменною скамьею, служившая будкой для часовых в дурную погоду. Он только-что успел там усесться, как мимо будки прошел взвод дворцовой стражи, вооруженной бердышами, под командою офицера. Заметив человека, сидевшого в будке, офицер остановил свой взвод и приказал Гендону выйти. Он повиновался и был немедленно же арестован, как подозрительная личность, позволившая себе забраться в королевский дворец. Дело принимало неблагоприятный оборот. Бедняга Мильс хотел было объясниться, но офицер грубо велел ему замолчать и приказал солдатам, обезоружив арестанта, тщательно его обыскать.

- Дай Бог, чтобы им удалось найти у меня что-нибудь ценное, - сказал бедняга Мильс. - Я, кажется, и сам искал очень тщательно, но мне это не удалось. Между тем интерес, побуждавший меня к поискам, был, смею уверить, гораздо могущественнее.

"каракули", нацарапанные маленьким, пропавшим без вести его маленьким приятелем, в тот самый злополучный день, когда они оба посетили Гендонский замок. Лицо офицера побагровело от гнева, когда он прочел вслух английский текст этого документа. Лицо Мильса, напротив того, покрылось смертною бледностью.

- Еще новый претендент на престол! - вскричал офицер. - Они плодятся теперь словно кролики! Схватите этого негодяя, ребята, да смотрите, чтобы он от вас не улепетнул! Тем временем, я отнесу этот драгоценный документ во дворец и отошлю его королю!

Он поспешно ушел, оставив арестанта в руках стражей, державших его за шиворот.

- Теперь мои невзгоды, по крайней мере, кончились, так как из-за этой бумажечки меня, без сомнения, заставят болтаться на конце веревки, - проворчал сквозь зубы Гендон. - Что станет тогда с моим бедным мальчиком? Одному Богу это известно!

Несколько времени спустя он увидел, что офицер с величайшей поспешностью возвращается назад. Тогда, собрав все мужество, сэр Мильс решился встретить свою участь с бодростью, подобающей храброму воину. Офицер приказал стражам освободить арестанта и возвратить ему шпагу, а затем, почтительно поклонясь Мильсу, сказал:

Гендон пошел за офицером, разсуждая сам с собою: "С каким удовольствием удушил бы я этого мерзавца за лицемерную его вежливость! Теперь, к сожалению, мне предстоит немедленно самому путешествие на тот свет. При таких обстоятельствах не следует увеличивать и без того уже крупный багаж своих грехов".

Следуя за офицером, он прошел через двор, где теснились экипажи и лакеи, к парадному крыльцу. Там офицер с другим поклоном, передал Гендона в руки великолепно одетого дежурного камер-юнкера, который принял его с знаками глубокого уважения и провел через парадные сени, по обе стороны которых стояли целые ряды придворных лакеев в великолепных ливреях. Они почтительно кланялись посетителю, но чуть не умирали от безмолвного смеха, начинавшого их душить, как только это воронье пугало проходило мимо них. Поднявшись по широкой лестнице, на площадке которой стояла группа придворных, камер-юнкер ввел Мильса в обширную залу, расчистил для него дорогу среди собравшихся там представителей высшей английской аристократии, отвесил ему поклон, напомнил об уместности снять шляпу и оставил его посреди комнаты в качестве мишени для недоумевающих взоров, негодующих гримас и насмешливых улыбок. Мильс Гендон чувствовал себя совершенно сбитым с толку. Шагах всего лишь в пяти от него сидел на троне под парадным балдахином молодой король, несколько от него отвернувшись и, склонив голову, говорил с какой-то райской птицей в человеческом образе, - вероятно, с каким-нибудь герцогом. Гендон решил в уме своем, что весьма неприятно быть приговоренным к смертной казни в полном расцвете жизненных сил и что незачем было бы отягчать эту неприятность, выставляя такого несчастливца на позорище всей знати. Ему очень хотелось, чтобы король поторопился с ним покончить, так как некоторые из стоявших по близости разряженных в пух и прах аристократов высмеивали его слишком уже обидным образом. В это мгновение король слегка поднял голову и Гендон, явственно разсмотрев его лицо, чуть не обмер от изумления. Словно в каком-то оцепенении он глядел на хорошенькое детское личико и воскликнул вполголоса: "Вот так штука. Здесь на престоле мой король царства теней и призраков!"

Продолжая с изумлением глядеть на короля, он пробормотал еще несколько отрывистых фраз, а потом стал осматриваться кругом, - вглядываться в пышное убранство тронной залы и в роскошные костюмы собравшихся там герцогов, графов и баронов: "Сплю я или нет? - спрашивал он самого себя. - Кажется, ведь, что я бодрствую? Да, все это не мечта, а настоящая действительность". Он снова принялся пристально глядеть на короля и принялся разсуждать: "А всетаки это смахивает на грезы!.. Впрочем, может быть, он и впрямь английский государь, а не сумасшедший покинутый всеми мальчик, за которого я его принимал. Как разрешить эту загадку?"

Внезапная мысль мелькнула у него в уме: он подошел, как ни в чем не бывало к стене, взял себе стул, принес на указанное ему место, поставил там и преспокойно уселся.

- Изволь сейчас же встать, неблаговоспитанный клоун. Как смеешь ты сидеть в присутствии короля!

Шум этот привлек на себя внимание его величества. Король протянул руку и воскликнул:

- Оставьте его в покое! Он в своем праве.

Все с изумлением отшатнулись назад. Король продолжал:

и даже, может быть, смерти. За то он возведен словесным королевским указом в баронское звание. Знайте также, что за еще более важную услугу, а именно: за спасение своего государя от позорного наказания плетьми, которое сэр Мильс принял взамен на себя, он возводится в английские пэры с титулом графа Кентского и пожалованием надлежащих поместий и денежных сумм для поддержания нового его достоинства. Привилегия, которою он только-что воспользовался, пожалована ему королевским указом. Мы предписали уже, что старшему в его роде даруется на вечные времена право сидеть в присутствии английских королей. Право это останется не нарушенным, пока будет стоять английский престол. Никто да не дерзает препятствовать возлюбленному моему графу пользоваться законным его правом!

Две особы, которые, вследствие задержки в пути, прибыли только лишь утром из провинции и находились в приемной зале в течение всего лишь каких-нибудь пяти минут, попеременно глядели то на короля, то на оборванца, напоминавшого собою воронье пугало. Обе оне, очевидно, были поражены таким изумлением, что не в состоянии были верить собственным своим глазам. Это были сэр Гуг и лэди Эдифь. Новопожалованный граф не замечал их присутствия. Продолжая глядеть на монарха с таким видом, как если бы грезил наяву, он бормотал вполголоса: "Господи, что это со мною творится! Ведь это мой маленький нищенка! Ведь это мой умопомешанный мальчик! А я еще хотел познакомить его с настоящею роскошью, показав ему свой замок с семьюдесятью комнатами и двадцатью семью лакеями! Это мальчик, про которого я думал, что он всю жизнь одевался только в лохмотья, питался объедками и закусывал побоями! Его именно я собирался усыновить, чтобы выростить из него порядочного человека! Как было бы хорошо, если бы нашелся тут мешок, куда я мог бы спрятать от стыда свою голову".

Внезапно, однако, к новопожалованному графу вернулось сознание. Он преклонил колени, положил свои руки в руки короля, присягнул ему в верности, как своему сюзерену за пожалованные поместья и титулы. Затем он встал и почтительно отошел в сторону, при чем всетаки остался мишенью для всех взоров, многие из которых поглядывали на него теперь с завистью.

Король, заметив сэра Гуга, сердито сверкнул очами и объявил гневным голосом:

- Отнимите от этого грабителя незаконно присвоенные им себе титулы и поместья и заприте его под замок. Пусть он сидит там до тех пор, пока он мне не понадобится.

Но вот в противоположном конце приемной залы обнаружилось волнение. Пэры королевства разступились и Том Канти, предшествуемый церемониймейстером в своеобразном, но богатом костюме, прошел между почтительно кланявшимися ему рядами английской знати. Он стал на колени перед королем, а его величество сказал:

Во всяком случае мы о них позаботимся, но твой отец будет повешен, если его присудит в тому закон. Знайте, все здесь присутствующие, что с этого дня воспитанники приюта Христа Спасителя, содержащиеся на королевский счет, будут пользоваться пищею не только для своей плоти, но также для ума и сердца. Мальчик этот будет жить в означенном приюте и пожизненно состоять старшим из достопочтенных его директоров. Он исполнял в течение некоторого времени обязанности короля, а потому заслуживает, чтобы ему оказывали больший, чем обыкновенно, почет. Обратите внимание на парадный костюм, долженствующий служить отличительным знаком его достоинства. Такого костюма никто, кроме него, носить не в праве. Всюду, где он будет являться в своем костюме, надлежит помнить, что он одно время заступал место короля, а потому все должны оказывать ему подобающий почет и уважение. Он состоит под покровительством английской королевской короны, будет пользоваться её поддержкой и впредь носить почетный титул Королевского Питомца.

Обрадованный Том Канти встал, поцеловал руку его величества и удалился с такою же торжественностью, предшествуемый опять церемониймейстером. Он, не теряя времени, поспешил к своей матери, чтобы рассказать ей, Анне и Лизе все, что с ним случилось, и доставить им таким образом возможность разделить его радость!