Простодушные у себя дома и за границею.
Часть первая. Простодушные у себя дома.
Глава XI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Простодушные у себя дома и за границею. Часть первая. Простодушные у себя дома. Глава XI. (старая орфография)

ГЛАВА XI. 

В Сан-Франциско! - Картины Запада и Востока. - Настоящее пекло на земле. - Зима идет.

Мы катили по лугам и долам, взбирались под облака, на хребет Сиерры и смотрели вниз на летнюю, нарядную Калифорнию. Кстати замечу тут же мимоходом, что все картины природы Калифорнии требуют, чтоб на них любовались в отдалении, которое им и придает их главную прелесть. Горы, положим, внушительны своим величием и царственной красой своих вершин и общих очертаний, с какого бы вы места на них ни посмотрели, но для того, чтобы смягчить их грубые стороны, их суровость и придать яркости общей их окраске, необходимо глядеть на них издали.

Калифорнийский лес красивее всего на небольшом разстоянии, потому что страдает весьма плачевным недостатком в разнообразии пород: он, главным образом, принадлежит к разряду краснолесья. Все ели да канадския сосны, которые вблизи и являются черезчур однообразной картиной их ветвей, распростертых как-то угловато, частью приподнятых, частью опущенных книзу и наружу, как будто говоря без слов: "Шшш... молчите! Вы, пожалуй, кого-нибудь еще разбудите!"

весь из желтой коры, твердо утоптанной и усеянной мертвыми иглами хвойных дерев, и идти, идти до тех пор, пока не начнешь чувствовать себя каким-то безплотным духом, витавшим в пространстве, но не касающимся поверхности земли. Скоро утомишься видеть пред собою бесконечные пучки игл и начнешь желать более плотных, осязательных листьев, ищешь вокруг и не находишь ни мху, ни травы, на которой бы можно было поваляться: здесь, где не видно сосновой коры, там не увидишь ничего, кроме голой глинистой земли и грязи, этих врагов мечтательности и... чистого наряда. Часто случается, что зеленая равнина в Калифорнии, покрытая травой, оказывается в действительности тем же, чем казалась издали, но часто бывает, что она лучше только издали по той причине, что, несмотря на свой высокий рост, его стебли, как бы враждуя между собой, далеко сторонятся один от другого, как бы с особенным самодовольством, и остаются стоять весьма недружелюбно порознь, а между ними виднеются некрасивые пустые места голого песку.

Самое забавное, что я когда-либо видывал на свете, это - восторги туристов, которые приезжают сюда "из штатов" и восхищаются прелестью вечно-цветущей Калифорнии. Да они и всегда проявляют такой же восторг. Но, может быть, они бы несколько ему изменили, если бы знали, до чего были поражены калифориские старожилы (у которых свежа в памяти запыленная и неопределенная "зелень" калифорнской растительности), когда им пришлось в благоговейном восторге созерцать роскошную глянцовитую окраску, безграничную свежесть и щедрое разнообразие форм, величин и пород растительности, которая превращает картины природы Востока в райское видение. Было бы смешно, если бы не было в сущности так грустно подумать, что человек может приходить в восторг от суровой и мрачной калифорнской природы после того, как он видел луговой простор Новой Англии, видел её клены, дубы и сводчатые липы, одетые в летний наряд или роскошные оттенки и переливы осенней окраски. Никакая страна не может быть красива, если климат её остается без перемены, а следовательно и тропики не могут быть красивы, несмотря на все похвалы, которыми их осыпают. На первый взгляд они кажутся действительно красивы, но однообразие отнимает у них мало-по-малу все их прелести. Перемена, вот помощница, необходимая природе для того, чтобы творить чудеса. Страна, в распоряжении которой есть четыре вполне определенных и раздельных времени года, не может страдать недостатком красот или изнывать в неизменном однообразии. Каждое время года несет с собою свой особый мир радостей и интересов, сосредоточенных на наблюдении за его нарождением, его постепенным дружным развитием, его возростающими прелестями, и в ту самую минуту, когда оно начнет надоедать, оно проходит и наступает полнейшая перемена, с целой свитой новых чар и новых роскошных даров. Мне кажется, что человеку, который сочувствует природе, каждое время года кажется самым лучшим и самым прекрасным.

Город Сан-Франциско действительно очарователен для его обитателей, не он имеет красивый и внушительный вид только издали. Вблизи заметно, что дома его большею частью старинной архитектуры, что многия из улиц состоять из полуразрушенных, закоптелых деревянных домов, а безплодные песчаные холмы, подступающие к его предместьям, слишком заметно вдаются в него. Даже его мягкий климат гораздо приятнее, если не сам испытываешь его на себе, а только про него читаешь, потому что прекрасный, безоблачный небосвод постепенно теряет свою привлекательность, а если желанные дожди и наступают, то наступают действительно надолго. Даже такое игривое явление природы, как землетрясение, гораздо привлекательнее, если на него смотреть только изд...

Впрочем, на этот счет мнения крайне разнообразны. Климат в Сан-Франциско весьма мягкий и поразительно ровный. Термометр стоит приблизительно на семидесяти градусах круглый год. Вообще, он вряд ли подвергается каким-либо изменениям.

Вам приходится спать под одной или под двумя легкими простынями как летом, так равно и зимою, и не употреблять сетки от москитов. Никто никогда не носит летних нарядов; вам приходится ходить неизменно в широком черном суконном сюртуке (если у вас есть таковой, конечно) как в августе, так и в январе - безразлично: климат здесь не бывает ни теплее, ни холоднее, чем обыкновенно, - чем каждый месяц, неизменно. Вам не приходится носить пальто; но не приходится зато употреблять и вееров. Это самый приятный климат, какой только можно себе представить во весь круглый год, и, без сомнения, должен считаться самым неизменным климатом в целом мире. В продолжение летних месяцев здесь дуют ветры; но вы можете, если вам угодно, на это время уехать в Оклэнд, за три-четыре мили отсюда: там нет ветров. За целых девятнадцать лет снег шел здесь только раз, да и то пролежал на земле лишь настолько, чтобы успеть удивить собою малых детушек, которые не могли понять, что бы это могло быть, такое пушистое, перистое вещество?

пойти и хоть украсть себе зонтик, потому что он понадобится вам... и понадобится не в продолжение одного только дня, а целых ста двадцати дней почти без перерыва и без перемены. Если вам надобно пойти с визитом, вам нечего справляться с облаками, обещают ли они, что будет дождь или нет: вам стоит только заглянуть в альманах. Если там стоит "зима",--значит, будет дождь; а если "лето", - дождя не будет, и вы ничего против этого не поделаете. В Сан-Франциско вам не нужны громоотводы, потому что там никогда не бывает ни грома, ни молнии. После того, как в течение шести или восьми недель под-ряд вам пришлось слушать по ночам непрерывный, однообразный и жуткий шум этих тихих дождей, вы пожелаете от всего сердца, чтобы гром грянул и загрохотал, и раскатился по этому дремлющему небосводу, чтобы он оживил все вокруг; вы пожелаете, чтобы скрытые за ними молнии прорезали унылый и однообразный небосклон и зажгли его ослепительным огнем хоть на одно единое мгновенье! Вы готовы бы отдать все, что угодно, за то, чтобы услышать старые, знакомые раскаты грома, чтобы увидеть, как молния убьет кого-нибудь. О так же точно, как во время зимних дождей, приходится вам в летнюю пору, прострадав целых четыре месяца от блеска и сухости безжалостного солнца, чувствовать стремленье упасть на колени и молить Бога о ниспослании дождя... или града... или снега... или грома и молнии... или чего бы то ни было, чтобы только прервало этот летний однообразный зной; вы готовы даже согласиться на землетрясенье... если не нашли ничего лучшого, и есть шансы, что вы его дождетесь.

и терпеньем в парниках и теплицах, здесь, на открытом воздухе, цветут круглый год: всех сортов герании, лилии, терновники и махровые розы... я не знаю и десятой доли всех названий; знаю только, что в то время, когда нью-иоркцы завалены сугробами, скрыты под пеленами снега, калифорицы завалены такими же ворохами и коврами цветов... впрочем, в том только случае, когда их не обрывают и дают им рости. Я слышал также, что у них есть еще самый редкий и самый прекрасный из цветов - "Espiritu Santo", т. е. цветок "Святого Духа", хоть мне казалось, что он растет только в Центральной Америке, в южной части Панамского перешейка. В чашечке этого цветка заключено миниатюрное подобие голубка, белого, как снег. Испанцы питают суеверное благоговение к нему. Его бутон был перевезен в Соединенные Штаты, залитый эфиром; молодой отросток и самый зародыш цветка тоже были отвезены туда, но всяческия попытки заставить его там расцвесть не привели ни к чему.

Я где-то, в другом месте, упоминал о бесконечной калифориской зиме в Моно (Калифорния), а сию минуту говорю о вечной весне в Сан-Франциско. Если же мы проедем еще на сто миль подальше, по прямой линии, мы попадем в страну вечного лета, в Сакраменто... В Сан-Франциско никогда не увидишь ни летних платьев, ни москитов, но в Сакраменто можно найти и те, и другие, положим, не всегда и не сплошь круглый год, но, по крайней мере, в течение ста сорока трех месяцев за двенадцать лет. Там всегда цветут цветы, в этом читатель может мне легко поверить; и там люди страдают, и в поте своего лица трудятся, и ругаются и днем и ночью, вечером и утром, и тратят понапрасну свои самые свежия силы на то, чтобы только обмахиваться веерами. Там уже становится жарко; но если вы спуститесь еще южнее, к Форту-Юма, вы найдете, что там еще жарче. Форт-Юма, по всей вероятности, самое жаркое место на земле; термометр стоит на ста двадцати градусах в тени все время, за исключением того, когда он подвергается перемене и поднимается еще выше. Этот форт - военный пост Соединенных Штатов и его обитатели до того привыкают к этому ужаснейшему зною, что даже страдают без него. Есть особое сказание, гласящее (по словам Джона Феникса, которому приписывают его), что там умер некогда какой-то очень, очень грешный, очень дурной солдат и, само собою разумеется, отправился прямешенько в самый жаркий уголок вселенной, в пекло, и... на следующий же день "вытребовал по телеграфу свои одеяла". Не может быть ни малейшого сомнения в правдивости этого рассказа: я видел сам своими глазами то самое место, где некогда жил этот солдат в качестве постояльца.

В Сакраменто вечно стоит знойное лето и вы можете круглый год срывать розы, есть землянику и мороженое и носить белое полотняное платье, и задыхаться, и потеть часов с восьми, с девяти утра и в конце концов возвращаться в карете. А в двенадцать закутаться в меха и шубы, надеть коньки и отправиться кататься по замерзшей поверхности Доннера, - озеро, которое лежит на семь тысяч футов над поверхностью долины, меж снежных берегов в пятнадцать футов глубины, под сенью величественных горных вершин, которые вздымают свои ледовитые зубцы на десять тысяч футов в вышину над уровнем моря. Как вам понравится такой резкий переход? Где вы найдете другой такой же во всем западном полушарии?

Некоторые из нас скользили вокруг горных ледовитых стен по изгибам Тихоокеанской железной дороги, тут же, по близости, на высоте шести тысяч футов над уровнем моря, и с высоты птичьяго полета смотрели, как птицы, на безсмертное, неувядающее лето в долине Сакраменто с её плодородными полями, её перистой кудрявой листвою, её серебристыми потоками, которые дремлют в нежной дымке волшебно-прекрасного воздуха. И все это бесконечно смягчается, приобретая более одухотворенный оттенок, и становится еще более привлекательным и очаровательным, благодаря отдалению и тому, что оно виднеется за неприступными снежными и ледовитыми вратами, за дикими, суровыми зубцами и обрывами..