Простодушные у себя дома и за границею.
Часть первая. Простодушные у себя дома.
Глава XXV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Простодушные у себя дома и за границею. Часть первая. Простодушные у себя дома. Глава XXV. (старая орфография)

ГЛАВА XXV. 

Забавный человек. - "М-с Бизлей и её сын. - Размышления о репе. - Письмо от Горация Грилэя. - Негодующий ответ. - Письмо переведено, но слишком поздно!

На некоторое время мы остановились в одной из плантаций, чтобы отдохнуть и задать корму лошадям. Кроме нас здесь было несколько лиц, с которыми мы и завязали веселый разговор; но один из них, господин средних лет, довольно разсеянный на взгляд, только молча поднял глаза, пожелал нам доброго утра и снова погрузился в раздумье, прерванное нашим появлением.

и что родина его Штат Мичиган.

его с интересом, даже поддержать его в его заблуждении, будто бы эта переписка известна всему миру.

Нетрудно было убедиться в том, что это было кротчайшее создание, в сумасшествии которого не было ничего опасного или дурного. Его бледный, немного изнуренный вид свидетельствовал о тревожной мысли и о душевном безпокойстве. Долго сидел он, вперив глаза долу и от времени до времени что-то бормотал, причем или одобрительно кивал головой, или же тихо покачивал ею в знак протеста. Он был весь погружен в свои мысли и воспоминания. Мы продолжали разговор с плантаторами, перескакивая с одного предмета на другой, как вдруг одно, случайно брошенное слово "обстоятельство" привлекло его внимание. Лицо его вспыхнуло; он обернулся к нам и проговорил:

- "Обстоятельство"? Какое такое обстоятельство? Да, я знаю! Мне все это слишком хорошо известно. Так, значит, и вы тоже слышали об этом? (тут бедный помешанный вздохнул). Что жь, ничего! Оно ведь всем известно - всему миру... да, всему миру! И какой это должно быть большой мир, если в нем можно делать такия большие путешествия, не правда ли? Да, да! Переписка Грилэя с Эриксоном вызвала самую печальную, самую резкую полемику по ту и по сю сторону океана, а ее все-таки еще поддерживают. Она покрывает нас славой, но эта слава куплена ценой ужасной жертвы! С каким сожалением узнал я, что она явилась причиною кровопролитной и нежелательной войны там, в Италии. После такого кровопролития я не мог найти себе утешения даже в том, что победители были моими сторонниками, а побежденные - сторонниками Грилэя. Для меня также мало утешительно сознание, что не на меня, а на Горация Грилэя падает ответственность за битву при Садове. Королева Виктория писала мне, что она вполне разделяет мои чувства и что, относясь враждебно к Грилэю и к тому духу, который он проявил в переписке со мною, она ни за какие деньги не допустила бы, чтоб случилось то, что произошло под Садовой. Я могу показать вам её письмо, если вам угодно его видеть. Но, господа, хоть вам и кажется, будто вам уже все известно об этой злосчастной переписке, вы тем не менее не можете до тех пор сказать, что знаете всю правду, пока не услышите её прямо из уст моих. В газетах и журналах постоянно попадаются искажения. Да, даже в истории... нет, вы себе представьте! Позвольте... пожалуйста позвольте мне изложить вам это дело во всех его подробностях, так именно, как оно произошло. Уверяю вас, что я не стану злоупотреблять вашим доверием.

сомнения в правдивости и честности рассказчика, как бы дававшого показание под присягой, во имя святой справедливости..

- Миссис Бизлей, - начал он, - миссис Джаксон Бизлей, вдова, проживающая в деревне Кэмпбельтон, в штате Канзас, написала мне однажды о деле, близком её сердцу. Дело это может многим показаться пустым и маловажным, но она принимала в нем горячее участие. В то время я служил в священниках в Мичигане. Эта вдова всегда была, есть и будет женщиной, достойной всякого уважения; для нея бедность и лишения служили побудительными причинами к трудовой жизни, вместо того чтобы вызывать в ней упадок духа. Все её богатство заключалось в её единственном детище, её сыне Вильяме, юноше, который в то время еще только становился мужчиной. Это был человек религиозный, приветливый и большой любитель земледелия. В нем вдова видела все свое утешение, всю свою гордость.

"Итак, побуждаемая своей любовью к сыну, она и написала мне про свое сердечное дело, как я уже сказал выше, то есть про дело, касавшееся её сына. Она меня просила вступить в переговоры с мистером Грилэем по поводу репы: в мечтах о репе и заключалось все честолюбие её сына.

"В то время, как другие юноши растрачивали на легкомысленные увеселения драгоценнейшие годы своей жизни и свои молодые силы, данные им самим Богом на полезное развитие, этот юноша терпеливо и упорно обогащал свой ум сведениями о разновидных репах. Его чувство к репе доходило до обожания: он не в состоянии был думать о ней без волнения, он не мог о ней спокойно говорить, не мог смотреть на нее без восхищения! Кушая репу, он проливал слезы умиления. Все поэтическия стремления его чуткой души сосредоточивались на этом изящном плоде огородной культуры.

"Чуть только занималась заря, он уже отправлялся на свой клочок земли, а когда завеса ночи, спустившись на землю, гнала его оттуда, он запирался со своими книгами наедине и собирал статистическия данные, пока его не одолевал глубокий сон. В дождливые дни он целые часы просиживал вместе с матерью и разсуждал о репе.

"Когда у них бывали гости, он откладывал на время все остальные занятия и вменял себе в приятную обязанность занимать их беседой о своем восхищении репой!

"Но было ли это восхищение вполне искренняго и исключительно радостного свойства? Не было ли в нем примеси горечи? Увы, было! Тайный недуг снедал ему сердце; возвышенные стремления его души превосходили все его старания и он никак не мог добиться, чтобы превратить репу в растение вьющееся. Прошло несколько месяцев.

"Щеки юноши побледнели и глаза потухли; вздохи и разсеянность заступили место улыбок и веселой болтовни. Все это видел, все подмечал зоркий глаз матери, и материнская любовь не замедлила разоблачить его тайну. Вот потому-то я и получил от нея письмо.

"Она умоляла меня обратить внимание на её сына, который умирал медленной смертью. Я не был лично известен Грилэю, но что же за беда? Дело было неотложное; и я написал ему, прося его (если это возможно) разрешить данное затруднение и спасти жизнь ученому. Да я и сам начинал интересоваться этим делом и в конце концов стал безпокоиться об этом юноше не меньше, чем его родная мать.

"С тревогой ожидал я ответа, который, наконец, пришел. Не будучи предварительно знаком с почерком письма и находясь в некотором возбуждении, я не мог сразу его разобрать. В нем отчасти упоминалось о деле юноши, но главным образом говорилось о разных других, совершенно посторонних предметах, каковы, например, булыжник для мостовой, электричество, устрицы и еще что-то такое, что я прочел за "отпущение грехов" или "аграрный вопрос". Обо всем этом упоминалось лишь вскользь, мимоходом - и только. Тон письма был, без сомнения, доброжелательный, но для того, чтобы принести пользу, ему недоставало связи и последовательности. Думая, что мое волнение виновато в моем непонимании письма, я отложил чтение его до следующого утра.

"На другой день утром я опять прочел его, но все еще с большим трудом и неуверенностью: тревога затмевала мое духовное зрение. Теперь письмо показалось мне более складным, но все еще не давало того решения, которого я от него ожидал. В нем было слишком много разсуждений.

"Не отвечаю за верность некоторых слов, которые встречаются в нем, но вот как оно читалось:

"За многоженством скрывается величие. Извлечения искупают полярность; следовательно, на это должны существовать причины. Овации преследуют мудрецов, или уроды последуют им и порицают. Бостон, ботаника, пирожки, предприниматель - мошенник; но кто все это облегчит? Нам это не страшно.

"О репе, очевидно, не было сказано ни одного слова; ни одного указания на то, как обратить ее во вьющееся растение. Про мать юноши Бизлея совсем в нем не упоминалось. Я лег спать без ужина и на другое утро остался без утренняго завтрака.

"Таким образом, я опять приступил к делу с новыми силами и преисполненный надежд. Теперь все письмо представилось мне в новом свете - все, исключая подписи, в которой мне казалось, что я вижу неумелое подражание еврейскому наречию.

"Судя по штемпелю, не подлежало ни малейшему сомнению, что это послание исходило от мистера Грилэя. В заголовке стоял штемпель газеты "Трибуна", а никому другому, кроме него, я туда не писал. О так, я говорю, что теперь письмо имело иной вид, хотя слог его попрежнему был эксцентричен и в нем совершенно отсутствовал окончательный вывод. Вот как оно теперь гласило:

"Боливия импровизирует макрель. Бура почитает многоженство. Колбаса вянет на Востоке. Творчество потеряно и кончено. Унаследованные бедствия можно предать проклятию. Пуговицы, пуговицы, пробки. Геология принижает, но мы уравновесим и смягчим. Мое пиво все вышло.

"Очевидно, я был переутомлен, и моя способность понимания ослабела. Поэтому, я дал себе двухдневный отдых, после которого вновь принялся за свой труд, чувствуя себя вполне окрепшим. Теперь письмо приняло нижеследующий вид:

"Припарками иной раз можно уморить свинью. Тюльпаны влияют на уменьшение потомства. Кожу заставляют сопротивляться. Наши понятия усиливают мудрость: добьемся её, пока еще есть возможность. Смажьте маслом какие угодно пирожки; удовлетворите какого угодно поставщика, мы удалим его от кобылицы. Нам жарко!

"Я все еще чувствовал себя неудовлетворенным. Все эти общия места не давали ответа на мой вопрос. Они были сильны, изворотливы и заключавшаяся в них уверенность была почти что убедительна.

"Но в данный момент, когда дело шло о человеческой жизни, они казались неуместными, поверхностными и обличали дурной тон писавшого. Во всякое другое время я не только счел бы себя счастливым, получив письмо от такого важного человека, как м-р Грилей, но я даже гордился бы им; я изучил бы его основательно, серьезно и постарался бы на нем усовершенствоваться, насколько возможно. Теперь же, когда бедный юноша изнывал и чах вдали, на родине, в ожидании, чтобы пришли ему на помощь, теперь у меня не хватило духу приняться за изучение этого письма.

"Прошло три дня, и я снова перечел это же самое послание. Опять оно гласило совершенно другое; теперь в нем стояло:

"Напитки иногда порождают пьянство. Употребление репы сдерживает страсти, результат, о котором упомянуть необходимо. Терзайте бедную вдову и результаты трудов её супруга будут безполезны. Но грязи, купанье и т. д. и т. д., если их исполнять недобросовестно, не искоренят в нем его сумасшествия. Так что за это не ручайтесь.

"Это уж показалось мне более правдоподобным. Однако, я еще не был в состоянии продолжать, так как чувствовал сильную усталость. Слово "репа" на время обрадовало и воодушевило меня, но мои силы были уже надорваны, а всякая отсрочка угрожала юноше погибелью, поэтому я отказался от дальнейшого разбора и решился сделать то, с чего мне собственно следовало бы начать. Я взял и написал м-ру Грилэю нижеследующее:

"Боюсь, что я не вполне понимаю ваше любезное письмо. Немыслимо, чтобы "употребление репы сдерживало страсти". По крайней мере, изучение её и наблюдения над нею не могут достигнуть этой цели, так как они же сами истощили умственные силы и надорвали здоровье юноши. Но если она в самом деле способна сдерживать страсти, то не будете ли вы столь добры объяснить нам её состав? Далее, вы пишите: "Результат, о котором необходимо упомянуть". Вы ошибаетесь в своем предположении, будто я действую в видах личного интереса.... говоря деликатно. Уверяю вас, любезный сэр, что если вам я кажется, что я "терзаю вдову", это вам только "кажется", но в действительности этого нет! Я очутился в данном положении не по собственному моему желанию. Вдова сама просила меня написать вам. Я же никогда не терзал её; я почти совсем её не знаю. Я никого не мучаю; я смиренно иду себе своей дорогой, по мере сил и возможности исполняя свой долг, не причиняя никому вреда и никогда не "делая намеков". Что же касается "ея супруга и результатов, которых он достиг", то они вовсе меня не интересуют. С меня довольно результатов, достигнутых мною самим, и я вовсе не желаю пользоваться чужими, да еще к тому же совершенно "тщетными". Эта женщина - вдова и у нея нет "супруга". Он умер или притворился мертвым, когда его хоронили. Поэтому слова: "Никакия грязи, никакое купанье, как бы недобросовестно оно ни делалось, не искоренят в нем сумасшествия", - ваше последнее замечание так же неласково, как и непрошено, и если верить слухам, вы могли бы применить их к вам самим; это было бы и вернее, и менее неприлично.

"Несколько дней спустя м-р Грилэй сделал то, что (сделай он это немного пораньше) предотвратило бы целый мир тревог, много духовных и физических страданий и всяческих недоразумений.

месте. Привожу это письмо в его точном, настоящем виде:

"Картофель может иногда обратиться в вьющееся растение, но репа - никогда. Причину этого объяснять излишне. Уведомьте бедную вдову о том, что все старания её сына будут безполезны, но что диэта, купанье и т. п., если пользоваться ими правильно, излечат его от безумия. Следовательно, вам нечего опасаться.

"Но, увы, господа, было слишком поздно... слишком поздно! Роковая проволочка сделала свое дело, и юного Бизлея не стало. Его душа отлетела в ту сторону, где нет места тревогам, где все желания осуществляются, где все стремления достигают своей цели... Бедный мальчик!

"Его хоронили с репою в каждой руке".

Так кончил свой рассказ Эриксон и опять погрузился в свое киванье, бормотанье и разсеянное раздумье.

Никто, однако, не сказал мне причины его помешательства, а в общей суете я и сам позабыл о ней спросить.