Простодушные у себя дома и за границею.
Часть первая. Простодушные у себя дома.
Глава XXX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Простодушные у себя дома и за границею. Часть первая. Простодушные у себя дома. Глава XXX. (старая орфография)

ГЛАВА XXX. 

Северное озеро. - Огненные фонтаны. - Потоки пылающей лавы - Волны прилива.

На следующий же вечер мы собрались посетить кратер, чтобы пройтись по дну его до самого "Северного озера" (огненного, конечно), которое находилось на разстоянии двух миль отсюда, у дальней его стены.

Как только стемнело, мы тотчас же двинулись в путь; нас было шесть человек и мы ехали с фонарями и с туземцами-проводниками. Спустившись на тысячу футов по головокружительно-крутой тропинке, выбитой в разселине стены кратера, мы благополучно достигли его дна. Вчерашнее извержение уже утратило свои силы; сегодня дно кратера имело вид черный и холодный; но, пройдя немного, мы почувствовали под ногами тепло и тогда только заметили, что поверхность его изборождена трещинами, в которые было видно, как в глубине их ожесточенно горел подземный огонь. Опасность нашего положения увеличивалась еще тем, что соседний с нами котел был переполнен и грозил окатить нас своим расплавленным потоком. В силу этого проводники-туземцы отказались от дальнейшей попытки следовать вперед, а за ними отказались идти дальше и другие, исключая только одного иностранца, по имени Марлетт.

самую неприятную его часть и вместе с тем сохранить в целости свои подметки. Его храбрость и мне придала смелости. Мы взяли с собой один фонарь, а проводникам приказали повесить другой на крыше павильона, чтобы он служил нам сигнальным огнем в случае, если бы мы потеряли дорогу, и разошлись; все наше общество начало подниматься обратно вверх по обрыву, а мы с Марлеттом пошли дальше.

Мы шли, проворно припрыгивая по горячей земле, перескакивая через довольно широкия и, должно быть, бездонные пропасти; а затем стали довольно самоуверенно пробираться меж живописных кучек лавы. Значительно удалившись от котлов клокотавшого огня, мы очутились в мрачной пустыне,удушливой и темной, окруженной черными стенами, которые, казалось, поднимались до самого неба. Вокруг нас только и было отрадного, что звезды, сверкавшия высоко у нас над головами!..

Вдруг Марлетт крикнул мне:

- Стой!

Никогда в жизни не останавливался я быстрее, чем тогда. Я спросил, в чем дело, он ответил, что мы потеряли дорогу, что дальше нельзя и не следует идти, пока мы не разыщем своей тропинки, потому что мы окружены разлагающейся лавой, в которую можем легко провалиться на "тысячу" футов в глубину.

"восемьсот", хотел было я заметить, как вдруг Марлетт, в подтверждение только-что им высказанного мнения, действительно провалился по самые плечи. Но он выкарабкался проворно и мы пошли с помощью фонаря отыскивать дорожку; он уверял, что всего только одна дорожка и есть, да и ту трудно различить. Мы не могли её найти: при свете фонаря поверхность лавы казалась нам везде одинаковой. Но Марлетт был человек догадливый.

- Не фонарь, - говорил он, - показал мне, что мы сбились с пути, а мои "ноги".

Он почувствовал, что под ногами у него хрустят хрупкия, тонкия иглы лавы и что-то подсказало ему догадку, что на протоптанной тропинке не было такой шероховатости.

Держа фонарь за спиной, он принялся искать не глазами, а ногами. Это действительно оказалось весьма тонкой и сметливой мерой.

Как только он ступил ногами на такую почву, которая не хрустела, он объявил, что нашел дорогу; и после того мы уже не переставали прислушиваться в хрустенью, которое всегда во-время нас предупреждало.

Усталые, но довольные, мы, наконец, добрались до "Северного озера" в одиннадцатом часу и присели отдохнуть на выдававшемся рифе из лавы. Пред нами открылась такая картина, из-за которой стоило пройти даже вдвое больше, чем мы прошли.

У наших ног разстилалось, теряясь вдали, бушующее, безграничное море расплавленного огня, такого ослепительного блеска, что только много времени спустя мы могли смотреть на этот огонь не щурясь: это все равно, как если бы вы смотрели на полуденное солнце с тою только разницей, что его блеск был бы не таким белым.

Вокруг веего озера, на неравных промежутках виднелись раскаленные очаги или пустые "барабаны" лавы вышиной от четырех до пяти футов; вылетали сильные струи лав и разноцветные блестки: белые, красные, золотые... своего рода безпрерывная картечь, ни с чем не сравненное великолепие которой пленяло взоры. Более отдаленные струи, сверкая сквозь паутину испарений, казались отошедшими вдаль на много миль, и чем дальше были расположены неровные ряды фонтанов, тем прекраснее и тем волшебнее казались они.

По временам находившияся непосредственно под нами недра кратера как-то притихали, предвещая беду и как бы собираясь с силами для нового приступа. Потом внезапно, как воздушный шар, сорвавшийся с веревки, поднимался в воздухе красный купол из лав, величиной с обыкновенное жилище, из которого после взрыва вылетало бледно-зеленое облачко пара; потом оно поднималось высоко и, наконец, исчезало во мраке, как чистая душа, которая только-что вырвалась из заточения с проклятыми и возносится обратно, в небесную высь. В то же время, разрушенный "купол" с шумом падал обратно в озеро, разбивая о берега его горячия волны, и потрясая до основания риф, на котором мы приютились, как птицы на насести.

"озером", расшаталась и свалилась в озеро, потрясая все вокруг нас, как землетрясение, это могло, конечно (или быть может, не могло), послужить нам предостережением. Впрочем, мы не оставались там настолько, чтобы успеть в этом убедиться.

На обратном пути мы снова заблудились и дольше часа разыскивали тропинку. Все это время мы видели сигнальный фонарь на павильоне, но приняли его за звезду и потому не обратили на него никакого внимания. Утомленные в высшей степени, мы добрались до гостинницы в два часа ночи.

Приблизительно в 1840 году его переполненные недра прорвали свою оболочку и широкий, как река, огненный поток лавы понесся вниз, к морю, унося за собою целые леса, хижины, дома, и даже плантации, ну, словом, все вообще, что ей ни попадалось на пути. Этот поток был шириной в пять миль, а в некоторых частях своих глубиною в двести футов и бежал на протяжении сорока миль. Он срывал и уносил с собою целые участки земли, которые неслись по его струям, точно плоты, а также целые утесы и деревья, и все вообще. По ночам его багровое сияние было видно с моря за сто миль, а на разстоянии сорока - можно было в самую полночь читать мелкую печать. Воздух был пропитан сернистыми парами и наполнен падающим пеплом, пемзой и золою; поднимались безчисленные столбы дыма и, сливаясь, превращались как бы в какой-то скомканный балдахин, окраска которого напоминала нежнейший румянец, служивший отражением огней, пылавших внизу. Здесь и там поднимались струи лавы на сотни футов в вышину и разсыпались ракетами, падавшими на землю в виде алого дождя; а в продолжение всего этого времени гора тряслась, как от великого могучого дыхания самой природы, предоставляя отчаянным стонам и глухому реву своих подземных раскатов как бы выражать без слов её отчаяние и тревогу.

В двадцати милях от берега, с которого лава стекала в озеро, ловилась рыба. Землетрясения стоили здесь нескольких человеческих жертв, и однажды, во время прилива, чудовищная волна залила сушу, все смыла на пути своем, и затопила значительное число туземцев. Опустошение, произведенное в местности, по которой пробежал этот поток лавы, было одно из самых разрушительных.