Простодушные у себя дома и за границею.
Часть первая. Простодушные у себя дома.
Глава XXXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Простодушные у себя дома и за границею. Часть первая. Простодушные у себя дома. Глава XXXI. (старая орфография)

ГЛАВА XXXI. 

Воспоминания. - Еще история одной лошадки. - Моя езда на отставной "чернорабочей" лошади. - Экскурсия-пикник. - Потухший вулкан Холеакала - Сравнение его с Везувием. - Внутренний вид

Мы прокатились верхом по всему Гавайскому острову и вполне насладились верховой ездою. (По кривой линии это составляло протяжение в двести миль).

Больше недели пробыли мы в дороге, так как наши лошади, т. е. лошади канаков, обязательно останавливались перед каждым домом, перед каждой хижиной, и ни кнутом, ни шпорами нельзя было заставить их переменить намерение, так что мы, наконец, решились дать им полную волю, чтобы не тратить времени понапрасну.

По справкам, мы потом узнали, что туземцы очень болтливый народ и что ни один из них не может проехать мимо дома без того, чтобы не остановиться и не обменяться новостями с его обитателями. Вследствие этого, их лошади привыкают считать такия остановки прямой и естественной необходимостью при исполнении прочих, по отношению к людям, обязанностей, без которых немыслимо спасти свою душу.

При этом мне и припомнился, как бы давно прошедший, ранний период моей жизни, когда я повез кататься одну молоденькую американку. Лошадь, которая нас везла, только-что перед тем бросила свою многолетнюю и почетную практику в качестве средства к передвижению телеги с молоком. Вот почему, вместо того, чтобы возмутиться её медлительностью (это было бы гораздо естественнее с моей стороны), я предался самым грустным воспоминаниям.

Помню, каким безпомощным и униженным почувствовал я себя тогда; помню, как мне стало стыдно, что я подал молодой девушке мысль, будто я хозяин этой лошади и человек, привыкший к роскоши; как я силился казаться спокойным и даже оживленным, несмотря на резкия внутренния страдания; как безмятежно и вместе с тем злорадно улыбалась девица и продолжала улыбаться даже в то время, как лицо мое, покрытое ярким румянцем, разгоралось до оттенка кровяного пуддинга; как лошадь бросалась с одной стороны улицы на другую, преспокойно останавливаясь на две и три четверти минуты то у одного, то у другого дома, в то время как я усердно осыпал её спину ударами и в душе проклинал эту клячу; как я напрасно старался удержать ее, чтобы она не заворачивала за угол; как я потерпел неудачу в отчаянной попытке заставить ее вывезти нас за-город; как, проехав через все поселение и в воображении своем уже доставив молоко в сто шестьдесят два различных жилища, она в конце концов остановилась у молочного склада, положительно отказываясь двинуться дальше, окончательно обнаружив при этом свою плебейскую службу в течение всей жизни; как я проводил свою спутницу домой при самом красноречивом молчании и как, прощаясь с нею, я чувствовал жгучую боль в груди, когда она сказала, что моя лошадь прекрасное и понятливое животное и в свое время, должно быть, служила мне большим утешением, но что на следующий раз было бы недурно взять с собою билетики для раздачи молока, делая вид на остановках, что я раздаю их по местам: быть может, это заставит милую лошадку несколько поторопиться.

После этого мои отношения к этой девушке совсем изменились.

В одном месте на Гавайском острове мы увидели шумящий водопад прозрачной воды, вытекавший из углубления на высоте тысячи пятисот футов; но подобные виды поражают нас скорее с точки зрения "численных" эффектов, нежели с точки зрения зрелища. Но, если вы ищете живой поэмы природы, которая могла бы вас умилить до слез своим удачным сочетанием красот живописных утесов, сверкающого блеском горизонта, яркой зелени и её оттенков, свето-тени, водопадов, для этого вам нет необходимости бежать из Америки. Примером подобных картин может служить "Долина Ваткинса" (в штате Нью-Иорк), расположенная на железнодорожной линии Эри.

Эта долина показалась бы всякому туристу жалкой и ничтожной, если бы он вздумал равнодушно применить к ней мерило арифметических достоинств; тогда как, с точки зрения чисто обстановочной прелести и красоты, она до такой степени великолепна и божественна, что нет ей ничего равного ни в Старом, ни даже в Новом Свете.

Во время нашего путешествия нам случилось в одном месте видеть таких лошадей, которые родились и выросли на вершине горы, высоко над уровнем текучих вод.

Вследствие этого оне никогда в жизни не пили воды и были приучены утолять жажду тем, что ели зелень и листья, покрытые дождем или росой. Ужасно забавно было видеть, как эти бедные животные недоверчиво обнюхивали ведро с водой и как, уткнувшись в него носом, они старались "откусить" кусочек от жидкости, как от плотного тела. Но, встретив одну только жидкость, они поспешно выдергивали голову из воды и начинали фыркать, дрожать и вообще выказывать все признаки боязни и тревоги. Наконец, убедившись в безобидности и "доброжелательстве" к ним воды, оне погружали в нее морды по самые глаза и, набрав полный рот воды, вытаскивали голову из ведра и принимались, не тороgясь, "жевать" воду.

Раз мы видели, как один человек должен был от пяти до десяти раз уговаривать, бить и пришпоривать лошадь, чтобы заставить ее перейти через ручеек. Она раздувала ноздри, выпучивала глаза и вся тряслась, как это бывает с лошадьми, если им случится увидать змею. Почем знать? Быть может, она и в самом деле приняла подвижные воды ручья за ползущую змею.

В надлежащий срок наше путешествие закончилось в Кавихи, которое обыкновенно произносится: "То-а-хи". Но, прежде чем предать порицанию такую сложную орфографию, дающую в сущности такие несложные результаты, мы сами должны бы отбросить излишния буквы "ugh" в нашем слове "though" (где звук ough выговаривается как о).

пятнадцать долларов. Отмечаю этот случай, за неимением мела, белым камешком, хоть никогда еще мне не случалось видеть, чтобы можно было отмечать что-либо белым камешком, но тем не менее нередко я пытался это сделать, из уважения к народам древности... тем более, что по сей день и час это была (строго говоря) моя первая удачная торговая сделка, из которой я вышел победителем!

Вернувшись в Гонолулу, мы отплыли к острову Мауи, где весьма приятно провели несколько недель. Я до сих пор еще помню, в минуты своей ленивой неги, как мы отправились пикником в узкое горное ущелье, называемое "Долиной Пао". Наш путь тянулся вдоль самого берега журчащого ручья, который протекал в этой теснине через путь, словно крышей, осененный густыми зелеными вершинами лесных дерев. С каждым шагом вперед, нам открывались живописные картины, мелькавшия сквозь отверстия в листве, картины прелестные и бесконечно разнообразные. Перпендикулярные стены, вышиною от одной до трех тысяч футов, ограждали дорогу. В некоторых местах оне были покрыты разнородной растительностью, в других оне поросли папоротником, который не переставал колыхаться.

Облака, проносившияся над нами, мчались вперед и за ними, по гладкой поверхности лицевого склона тянулись их тени, ложась на нее пятнами. Волнистые массы белого пара скрывали за собою зубчатые вершины, а высоко над туманами стоял позади ряд ярко-зеленых гор и утесов, которые, как острова, плывущие в тумане, то появлялись из-за него, то снова исчезали; порою с высоты спускалась облачная завеса, наполовину закрывая стену ущелья, и, медленно разрываясь на клочки, давала возможность в их просветы видеть папоротники; затем она вдруг поднималась, снова обнажая стену, залитую солнцем. От времени до времени, по мере того, как мы меняли положение, от стены отделялись скалистые бастионы, как бы в подражание полуразрушенным крепостным зубчатым башням и валам, покрытым мхом, и увешанным гирляндами вьющихся растений... И все это снова исчезало и тонуло в зелени, как только мы двигались вперед.

Но вот внезапно из-за угла выступила остроконечная зеленая вершина утеса, словно страж, охраняющий тайны этой долины, с высоты тысячи футов. Я невольно подумал, что это был бы хороший и притом совсем готовый естественный памятник капитану Куку, если бы он нуждался в нем; отчего бы не перенести надпись с него сюда, предварительно продавши дряхлый кокосовый пень?

Главная гордость Мауи, однако, заключается в её потухшем вулкане "Халеакала". что в переводе означает "Дом Солнца". Однажды в полдень мы поднялись по откосу этого одинокого колосса и добрались до высоты в тысячу футов, затем, расположившись отдыхать на его вершине и разведя огонь, всю ночь непеременно то парились, то страшно мерзли. Заря чуть занималась, когда мы проснулись и увидели новое для нас зрелище.

Море раскинулось во все стороны, и его бурная поверхность казалась издали покрытой морщинами и рябью. Внизу широкая долина походила на шахматную доску: её бархатистые, зеленеющия сахарные плантации чередовались с коричневыми шашками - квадратами безплодной земли, а рощицы казались издали клочками мхов. Живописными группами высились здесь горы за долиной; не забывайте кстати, что мы смотрели на все это как бы снизу вверх, а не сверху вниз; сами же мы сидели как бы на дне симметрично расположенной чаши, глубина которой доходила до десяти тысяч футов. Долина и море, которое ее окружало, были высоко у нас над головой, в небесах. Это было чрезвычайно странно, и не только странно, но даже досадно. Мы как будто не достигли своей цели и напрасно поднялись на такую вышину, как десять тысяч футов, откуда все равно приходилось смотреть снизу вверх. Тем не менее мы должны были смириться и удовольствоваться этим, потому что были не в силах заставить весь этот чудный вид спуститься с облаков на землю. До той минуты, читая у Поэ описание этого замечательного обмана зрения в больших пустынных пространствах, я думал, что это не больше, как его собственный досужий вымысел.

Я описал наружный вид вулкана; но у него был еще и внутренний. Это была зияющая пропасть потухшого кратера, в которую мы от времени до времени сбрасывали каменные глыбы величиною с полбоченка и наблюдали за тем, как оне быстро скатывались по почти прямым откосам, делая скачки в триста футов и поднимая целые облака пыли там, где стукались о землю, как оне постепенно уменьшались по мере того, как от нас удалялись, совершенно пропадая из виду, и, напоминая о себе только небольшими клубами пыли, достигали до дна пропасти, на две тысячи пятьсот футов в глубину, считая от того места, с которого начинали падать.

Этого рода забава была великолепна; но мы положительно все силы свои истощили на её созерцание.

Как я уже сказал выше, кратер Везувия - незначительное углубление в тысячу футов, при трех тысячах в окружности; кратер Килауея несколько глубже, а в диаметре имеет десять миль. Но они оба - полное ничтожество в сравнении с обширными, могучими недрами Халеакалы. Я не предлагаю вам судить по моим собственным вычислениям и итогам, а приведу оффициальные. Командир Вайлькс, из Соединенных Штатов, утверждает, что в диаметре он равняется двадцати семи милям.

всю силу своей ярости.

Вдруг, неожиданно две большие отдельные тучи появились высоко над озером и над долиной; потом оне стали появляться группами и, наконец, целыми внушительно большими эскадронами. Постепенно стягивая свои силы, оне тесно сплотились на разстоянии тысячи футов над нами и совершенно скрыли от наших взоров материк и океан; не оставалось ни малейшого следа чего бы то ни было, за исключением самой небольшой части края кратера, начиная с того места вершины, где мы сидели.

до самого верха кудрявым туманом. На протяжении нескольких лиг под-ряд, без перерыва простиралось это "снежное" дно до самого горизонта; неровно-выпуклыми складками, с углублениями в промежутках, там и сям высились над равниной стройные столбы неопределенной воздушной архитектуры, одни тут же под рукою, другие подальше, а третьи ужь совсем вдали, нарушая своим присутствием однообразие горизонта.

Разговаривали мы мало: сила впечатления мешала говорить. Я чувствовал себя, как тот "последний из смертных", про которого забыли во время совершения "Страшного суда" и оставили витать в небесном просторе, как последний из атомов исчезнувшого мира.

В то время, как еще царила тишина, на востоке появились первые предвестники приближающагося возрождения дня. Горизонт заалел и вскоре выглянуло солнышко, бросая на облачную пустыню красные лучи света, разрумянило её складки и гребни валов, придавая всему и даже углублениям пурпуровую окраску и обливая роскошным радужным сиянием туманные, призрачные дворцы и соборы.