Простодушные у себя дома и за границею.
Часть первая. Простодушные у себя дома.
Глава XXXII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Простодушные у себя дома и за границею. Часть первая. Простодушные у себя дома. Глава XXXII. (старая орфография)

ГЛАВА XXXII. 

Странный человек. - Ряд рассказов. - Плачевная судьба одного лгуна. - Очевидное сумасшествие.

Я напал случайно на одного странного человека, все на том же острове Мауи, который в конце концов надоел мне до смерти. Впервые я его увидел в каком-то общественном месте, в городе Лахайна.

Сидя в противоположном конце комнаты, в продолжение нескольких минут этот человек с любопытством всматривался в нашу компанию и с таким критическим видом прислушивался к нашим словам, точно мы обращались к нему и ждали от него ответа. Такая общительность поразила меня в чужом для нас человеке. Я было только-что сделал заявление, касавшееся того предмета, который мы обсуждали, и сделал его, конечно, с надлежащей скромностью, так как в нем не было ничего особенного, и я поставил его на вид единственно для иллюстрации затронутого вопроса.

- О, конечно, и это удивительный случай... но если бы вы только видели "мой" камин! Если бы вы, сэр, могли взглянуть на "мой" камин! Дым... Чорт его побери! Мистер Джонс, "вы" помните этот камин? Нет, нет! Теперь я вспоминаю, что в то время вы жили еще по сю сторону острова. Но я вам говорю чистейшую правду, и провались я на этом самом месте, если мой камин не дымил до такой степени, что дым запекался в нем, как тесто, и я должен был добывать его оттуда заступом. Можете улыбаться, господа, сколько вашей душе угодно; но у главного шерифа хранится большой "кусок" его, который я отрыл у него на глазах. Следовательно, вам стоит лишь пойти к нему, чтобы в этом убедиться!

Его вмешательство прервало разговор, который ужь начал затягиваться; мы наняли несколько человек туземцев и пару лодок и поехали смотреть на состязание купальщиц в прибое.

Две недели спустя, беседуя в одном обществе, я поднял глаза и увидел того же самого человека, который пронизывал меня насквозь своим острым взглядом; опять я заметил подергивание его мускулов и его лихорадочные порывы заговорить. Как только я замолк, он сказал:

- Прошу прощения, сэр! Прошу прощения! Но "оно" может показаться замечательным только при полнейшей изолированности. Нет, сэр! По сравнении со случившимся при мне обстоятельством, "оно" тотчас же становится заурядным. Нет, это не то!.. Я хочу сказать, что вы "не могли бы" и "не стали бы" отзываться об этом дереве, как о "большом", если бы вам довелось, как мне, видеть исполинское дерево Якматак на острове Унаска в Камчатском море. Это дерево, сэр, ни на один дюйм не меньше четырехсот пятнадцати футов в своем диаметре у основания. Убей меня Бог на этом самом месте, если это неправда! О, нечего так вопросительно посматривать на меня, джентльмэны! Вот наш почтенный капитан Солтмарш, он может вам удостоверить, знаю ли я действительно, о чем говорю, или нет. Я показывал ему это дерево.

"обещали" мне показать это чудо и, в поисках за ним, я сделал с вами одиннадцать миль по самым причудливым дебрям, какие мне когда-либо приходилось видеть. Но то дерево, которое вы мне показали, было не больше пивной бочки в диаметре... и вам, Маркисс, это прекрасно самому известно.

- Да, мало ли чего он еще вам наскажет! "Разумеется", дерево действительно уменьшилось в объеме; но разве я вам этого не разъяснил? Разве я вам не говорил, что сожалею, что вы не видели его тогда, когда я сам впервые увидал его? А когда вы уселись в повозку, всячески обзывая меня и говоря, что я заставил вас пройти одиннадцать миль для того только, чтобы взглянуть на молодое деревцо, разве я вам не толковал тогда же, что в продолжение целых двадцати семи лет все китоловные суда "Северных великих озер" срубали с него понемногу. Неужели вы воображали, что дерево может вечно существовать в одном и том же виде.... чорт его побери! Не понимаю, почему вы стараетесь скрывать подобные вещи и вредить такой личности, которая никогда не сделала вам никакого зла?

Мне почему-то было как-то не по себе в присутствии этого человека и я обрадовался, что в эту минуту явился к нам туземец с известием, что Мукаво, самый общительный и самый богатый изо всех жестоких военных вождей этого острова, просит нас к себе, чтобы помочь ему потешиться над миссионером, который нарушил пограничные права на чужой земле.

Кажется, и десяти дней не прошло с тех пор, как я беседовал с несколькими из своих товарищей и знакомых, делая им какое-то сообщение, как вдруг чей-то знакомый голос подхватил последнее мое слово:

- Но, дорогой мой сэр, право же, ни в этой лошади, ни в обстоятельствах дела не было ничего удивительного, ровно ничего удивительного на свете! Этим возражением я не хочу, сэр, вовсе вас обидеть, но, право же, вы не имеете никакого представления о том, что такое скорость! Бог с вами! Если бы вы только видели мою кобылу Маргариту! То-то было чудное животное! То-то была быстрота - настоящая молния! И что за рысь!.. Да и рысью этого нельзя было назвать: она не бежала, а летела! Как она неслась вперед, когда везла одноколку! Однажды, сэр, я выехал на ней... Полковник Бельджватер, "вы" помните прекрасно, что это было за животное! Я проехал на ней тридцать - тридцать пять ярдов во время страшнейшей бури, какую когда-либо мне доводилось видеть, и буря гналась за нами в продолжение восемнадцати миль... Клянусь вечными горами! Это чистейшая правда. И это чистейшая правда, если я вам говорю, что на меня не упало ни одной капли дождя, ни одной "капли", сэр! Клянусь!.. Только мой пес следовал за мною всю дорогу вплавь!..

Перкинсу и его друзьям и мы весьма приятно провели время. Около десяти часов я случайно заговорил об одном своем приятеле-торговце и, без всякого намерения, у меня вырвалось замечание, что при разсчете со своими рабочими он действовал довольно таки непорядочно и скаредно.

В тот же миг с противоположного конца комнаты, из-за плотной завесы пара, который поднимался от горячого пунша, чей-то знакомый голос громко крикнул мне (и еще минуту я чувствовал, что готов выругаться безбожно).

- О, дорогой мой сэр, вы подвергаете себя насмешкам, если выставляете напоказ, что это "удивительный" факт!.. Спаси вас, Господи! Вы, значит, не знаете, в чем собственно состоит подлость! Вы наивны, как новорожденный младенец! Наивны, как два новорожденных близнеца! Да вы ничего ровно не знаете об этом! Мне просто жаль на вас смотреть, сэр! Вы, человек, пользующийся такой хорошей репутацией и столь располагающий в свою пользу, вы громко разсуждаете о предмете, не знать которого унизительно для вас!.. Посмотрите-ка прямо мне в глаза, посмотрите в глаза! Джон-Джэмс Годфрей был сын бедных, но благородных родителей. Он, этот друг моего детства, душевный мой приятель в последующие годы жизни, жил в Миссисипи. Мир праху его! Он нас оставил навсегда. Джон-Джэмс Годфрей был нанят в каменоломни горнозаводским обществом "Полевой цвет", которое мальчишки прозвали "Соединенным Товариществом Негодяев".

"Так вот, однажды он просверлил дыру глубиной около четырех футов и, всыпав в нее страшное количество пороха, остался стоять над нею и начал трамбовать порох большим ломом, величиною в девять футов, как вдруг вспыхнула искра... порох воспламенился и... паф! Подобно ракете, взлетел на воздух сам Джон Годфрей вместе со своим домом. И вот, сэр, он поднимался все выше и выше, пока не стал казаться величиной с малого ребенка, и еще продолжал подниматься все выше и выше, пока не стал казаться величиною с куклу; и еще продолжал подниматься все выше, и выше, пока не обратился в малую пчелку, а затем... затем окончательно пропал из виду!..

"Вдруг он внезапно появился снова, сначала в виде малой пчелки, и стал спускаться все ниже и ниже, пока не вернулся снова к величине малого ребенка, а потом еще и еще ниже, пока не достиг снова обыкновенного мужского роста, после чего он сам и его лом попали как раз на свое прежнее место и Джон снова принялся вбивать порох в яму, как ни в чем не бывало. Надо вам сказать, что этот бедняга был в отсутствии всего каких-нибудь минут шестнадцать, не более того; тем не менее "Соединенное Товарищество Негодяев" привлекло его к ответственности и взыскало за потерянное время"...

"Еще один испорченный вечер"... благодаря этому неприятному бродяге-болтуну. И тут же, рядом с этой записью, я вклеил сильное ругательство; а на следующий день, потеряв всякое терпение, я собрал свои вещи и покинул остров...

А этот человек ведь чуть что не с самого начала казался мне лгуном.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Этот ряд точек указывает на промежуток времени в несколько лет. К концу этого промежутка то мнение, которое я осмелился высказать в последней из вышеприведенных фраз моего дневника, нашло себе удивительное и вполне достоверное подтверждение ее стороны людей, для которых это не представляло никакой выгоды.

Однажды утром Маркисса нашли мертвым у него же в комнате. Он повесился на балке; на груди у него была приколота бумажка, на которой его рукою была написана просьба к его друзьям не подозревать в его смерти ни в чем неповинных людей, так как это было делом его собственных рук.

"смерть его была делом рук одной или нескольких неизвестных личностей".

Они объявили, что непоколебимое постоянство в характере Маркисса в течение тридцати лет служит крупным и верным доказательством того, что, какое он ни сделал бы заявление о чем бы то ни было, его следовало немедленно и безповоротно признать за "ложь". Они даже пошли дальше в своем убеждении и заявили, что не верят в его смерть, а как неопровержимое доказательство своей правоты привели тот факт, что "он сам" написал, что умер. Они упросили прокурора отложить похороны на возможно более дальний срок, и их просьба была уважена. Таким образом, несмотря на знойный, тропический климат Лахайна, гроб его стоял незаколоченным целых семь дней и тогда только судьи праведные поверили. Но они не успокоились на этом, а изменили только самый текст своего приговора на самоубийство человека, у которого ум совращен с пути истинного.

- Потому что (прибавляли они) он, ведь сам говорит, что он мертв и действительно умер. А разве он сказал бы правду, еслиб оставался при своем уме?

- Конечно "нет", сэр!