Простодушные у себя дома и за границею.
Часть вторая. Простодушные за границею.
Глава XVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Простодушные у себя дома и за границею. Часть вторая. Простодушные за границею. Глава XVII. (старая орфография)

ГЛАВА XVII. 

Война. - Американския войска одолевают. - "Опять дома!" - Италия уже виднеется вдали. - "Столица дворцов". - Красота генуэзских женщин. - "Охота за обломками". - Среди дворцов. - Талантливый проводник. - Церковная роскошь. - "Женщинам вход воспрещен". - Как живут генуэзцы. - Массивная архитектура. - Отрывок из древней истории. - Могильное пространство на 60.000 человек.

Наше путешествие обратно к морским берегам было весьма приятно.

По приезде домой, на пароход, мы, однако, нашли, что за последние три дня он был на военном положении. В первый вечер матросы с какого-то английского судна, счастливые тем, что могли вдоволь налить себя грогом, высадились на набережной и вызвали на бой наших матросов. Те бойко согласились, отправилась себе на мол и выиграли... но не всю битву, а лишь свою долю в ней. Некоторые из участников в бою, побитые и окровавленные, были убраны полицейскими властями и ввергнуты в темницу до следующого утра. На следующий вечер англичане опять явились продолжать прерванный бой, но нашим был отдан строгий приказ оставаться на пароходе и не показываться им на глаза. Они так и сделали; но осаждающие все больше и больше шумели по мере того, как для них становилось очевидным (то есть могло быть "как бы" очевидным), что наши боятся им показаться на глаза. В заключение, они ушли прочь ни с чем, если не считать целого потока насмешливых и обидных названий, которыми они осыпали наших. На третий день вечером они опять явились на почти безлюдный мол и принялись изрыгать проклятия, непристойности и едкости по адресу нашего экипажа. Это уже превзошло всякия человеческия силы. Начальствующий офицер приказал своим людям высадиться, но строго запретил драться. Однако, наши напали на англичан и одержали блестящую победу. Весьма возможно, что я и не упомянул бы вовсе об этой битве, если бы она окончилась иначе. Но я ведь странствую для того, чтобы поучаться, и помню хорошо, что на французских батальных картинах в Версальских галереях не встретить ни одной проигранной французами битвы.

в нашей "семье спутников" отсутствовало несколько человек её членов; недоставало несколько приветливых лиц, которых нам было бы, как всегда, приятно видеть за обедом и за игорным столом. Мульт был в Англии, Джэк - в Швейцарии, Чарли - в Испании, Блюхер тоже отправился... но никто так и не мог сказать куда. Как бы то ни было, мы опять вышли в море и могли вдоволь наглядеться на звезды и на океан, могли вдоволь предаваться своим мечтам и размышлениям.

В надлежащее время мы увидали берега Италии и, рано поутру стоя на палубе, могли уже полюбоваться стройными зданиями Генуи, которая отражала в окнах своих многочисленных дворцов солнечные лучи и, казалось, сама у нас на глазах вставала из глубины морской. Мы здесь остановились отдыхать или, вернее говоря, пробовали отдыхать хоть короткое время; но мы слишком находимся в бегах для того, чтобы хоть чего-нибудь достигнуть в этом направлении. Мне бы даже хотелось совсем здесь остаться и никуда дальше не ездить. Может быть, и есть где-нибудь в Европе более хорошенькия женщины, чем здесь, но я серьезно в этом сомневаюсь.

Население Генуи равняется 120.000 человек, из них две трети женщины, а две трети всех генуэзских женщин хороши собой. Оне так милы, так нарядны, так полны вкуса и изящества, как это только мыслимо для женщин, которые все-таки не ангелы небесные. Впрочем, ангелы, кажется, и вовсе не наряжаются. По крайней мере, на картинах на ангелах нет ведь другой одежды, кроме крыльев.

Но эти генуэзки просто восхитительны! Большинство барышень и девушек окутаны облаком белых одеяний и вуалей, хоть некоторые одеваются и более тщательно. Девять десятых всех женщин носят на голове только легкое, как облако, покрывало, которое ниспадает на спину в виде белой дымки тумана. Волосы у них светлые и у многих встречаются голубые глаза, но чаще всего генуэзки бывают черноглазые, с томным взглядом.

Генуэзския жительницы и жители имеют очень приятное обыкновение прогуливаться ежедневно от шести до девяти часов вечера на вершине холма, в центре города, в большом парке, а затем еще часа два угощаются мороженым в соседнем саду. В воскресенье вечером мы отправились туда. Там собралось тысячи две мужчин и женщин, особенно же много молодых людей и девиц. Мужчины были одеты по последней парижской моде, а белые платья женщин сверкали, как снежные хлопья, в просветах между деревьями. Народ толпами двигался вокруг парка широкой вереницей. Оркестр играл, били фонтаны, луна и газовые рожки освещали всю эту картину, которая в общем имела весьма блестящий и оживленный вид. Я пристально всматривался в лицо каждой проходившей женщины и мне казалось, что все оне прекрасны. Мне еще никогда не случалось видеть такое скопище совершенств и прелести. Не понимаю, как человек средняго уровня решимости и твердости характера мог здесь решиться выбрать себе жену: ведь, прежде чем остановить свой выбор на одной, он должен был непременно влюбиться в другую.

Вы не можете бросить окурка без того, чтобы на него тотчас же не набросился какой-нибудь бродяга. Я люблю курить и курю очень много, но мои чувства оскорбляются при виде того, как меня из-за угла подстерегают жадные взоры одного из таких охотников до окурков, который видимо прикидывает в уме, на долго ли хватит моей сигары. Мне больно было думать, что это похоже на одного гробовщика в Сан-Франциско, который с часами в руке прохаживался мимо смертного одра злополучного больного и по часам прикидывал время, когда ему могут понадобиться его услуги. Один из охотников за окурками сопровождал нас по всему парку и ни одной сигары не удалось выкурить спокойно за все это время. Нам каждый раз приходилось повиноваться желанию успокоить его рвение, прежде чем мы до самого конца докурим сигару, и потому мы отдавали ее лишь наполовину докуренную, - очень ужь он казался нам озлобленно-встревоженным! Надо полагать, что он считал нас своей законною добычей, так как многих других, себе подобных, он отгонял прочь от нас. Ну, так вот, мне кажется, что итальянцы наверно перемалывают, сушат эти окурки и опять продают их в виде курительного табаку. Поэтому пожалуйста будьте покупателем сигар всякой другой марки, только не итальянской.

"Пышная", "столица дворцов", - вот прозвища Генуи за истекшие века. Она и в самом деле переполнена дворцами, и эти дворцы, конечно, весьма пышны внутри, но зато крайне неприглядны снаружи и не имеют никаких претензий на архитектурное величие. Название "Генуя пышная" было бы действительно удачным прозвищем, если бы оно относилось только к женщинам этого города.

Мы посетили несколько дворцов, - громадных зданий с толстыми стенами, с большими гранитными лестницами и мозаичными мраморными полами; иногда узоры мозаики составлены из мелких камешков или из небольших обломков мрамора, вложенных в цементную массу. Величественные залы увешаны картинами Рубенса, Гвидо, Тициана, Павла Веронезе и др., а также и портретами родоначальников семьи в украшенных перьями шлемах и изящных бронях, или же дам-патрицианок в роскошнейших нарядах давно прошедших веков.

Понятно, все хозяева дворцов были в отсутствии, т. е. на даче; но они могли бы, пожалуй, вовсе не предложить нам у них отобедать, даже если бы и были дома. Как бы то ни было, все эти роскошные пустые залы с гулким полом, с угрюмыми изображениями предков и с обтрепанными знаменами, покрытыми пылью минувших веков, казалось, сами поддавались думам о смерти и могиле. И наше оживление пропало, наше веселье покинуло нас совершенно. Мы так и не добрались до одиннадцатого этажа и начали за его пределом уже подозревать о существовании выходцев с того света. За нами непременно следовал служитель, у которого был вид гробовщика и который подавал нам программу (вернее, список картин), указывая при этом на ту из них, с которой начиналась галерея данного "салона". Затем, он останавливался на вытяжку, без слов и без улыбки и оставался так стоять на месте, в своей ливрее, пока мы не были уже в состоянии перейти в соседнюю комнату. Тогда он печально двигался вперед, перед нами, и принимал на следующей остановке опять такую же лукаво почтительную позу. Я потратил так много времени на внутреннюю мольбу, чтобы потолок свалился и придавил этих бездушных чучел, что мне уже весьма мало оставалось времени на осмотр дворцов и картин.

Наш, генуэзский, уверял нас, что он самый лучший лингвист во всем городе... по отношению к английскому языку, что только двое генуэзцев, кроме него самого, могли говорить по-английски. Он показал нам место, где родился Христофор Колумб; но после того, как мы минут пятнадцать простояли в почтительном молчании, он объявил нам, что собственно не сам Колумб родился здесь, а его бабушка! Когда же мы его спросили о причине подобного поведения с его стороны, он только пожал плечами и отвечал нам что-то на своем непроницаемом итальянском языке. В следующей главе я опять вернусь к этому проводнику. Все сведения, которые мы получили от него, мы, вероятно, так и увезем с собою.

Давным давно мне уже не случалось бывать в церкви так часто, как это пришлось за последния две-три недели. В здешних старомодных местностях люди как будто своей специальностью избрали церкви и соборы. Особенно же этот вывод применим в гражданам города Генуи. Кажется, через каждые триста-четыреста ярдов здесь можно встретить церковь. Все улицы, из конца в конец, усеяны долгополыми упитанными патерами в широкополых шляпах. Церковные колокола почти что целый день без перерыва целыми дюжинами за-раз трезвонят над городом. Порой встретится и монах в серой грубой одежде, опоясанный веревкой, с четками у пояса; голова у него выбрита, а ноги в сандалиях или совершенно голы. Эти святоши, повидимому, истязуют свою плоть и всю жизнь каются во грехах своих; но, судя по наружности, вовсе не кажется, что они заморены голодом и нуждой: все они так дородны и спокойны! Старый собор Сан-Лоренцо почти такая же редкость, какие мы видели и в Генуе. Он весьма просторен; в нем высятся целые колоннады стройных столбов; есть большой орган и обычная роскошь в виде позолоченных украшений, картин, расписных потолков и так далее. Я не могу, конечно, все их описать, это заняло бы слишком много страниц. А все-таки это любопытное сооружение. Говорят, что половина собора, от главных дверей фронтона до полдороги в алтарю, была некогда еврейской синагогой (еще "до" Рождества Христова) и что с тех пор в ней ничего не было изменено. Мы в этом усомнились, но, признаюсь, скорее могли бы поверить, если бы все здание не казалось для этого слишком хорошо подновленным.

В главной части собора особенно достойна внимания маленькая часовня во имя св. Иоанна Предтечи. Сюда положительно запрещен доступ женщинам вследствие враждебного чувства, которое мужчины до сих пор еще питают ко всему женскому полу по причине умерщвления св. Иоанна Крестителя в угоду прихоти Иродиады; только раз в год разрешается женщинам доступ в эту часовню. В этой часовне стоит мраморный ящичек, в котором, говорят, покоится прах св. Иоанна. Вокруг него протянута цепь, которая, по преданию, будто бы сковывала Предтечу, когда он был в темнице. Нам не хотелось относиться недоверчиво в этим словам, но в то же время мы не могли быть убеждены, что они совершенно верны: отчасти потому, что эту цепь мы могли бы легко порвать (а, следовательно, мог бы и св. Иоанн), отчасти же и потому, что мы ужь видели в другой церкви прах того же Иоанна, Крестителя Господня. Мы так и не могли придти к убеждению, чтобы у св. Иоанна было две земных оболочки.

Показали нам также изображение Богоматери, писанное св. апостолом Лукою, но оно и вполовину не имело такого старого и потускневшого вида, каким отличались, например, некоторые из картин Рубенса. Мы не могли, однако, удержаться, чтобы не похвалить св. апостола за скромность, с которою он во всех своих посланиях умолчал о своем умении писать картины.

которыми он был сколочен. Мне не хотелось бы говорить слишком утвердительно, но все-таки мне кажется, что мы перевидали этих гвоздей с добрый боченок. Вот хоть бы, например, терновый венец: одна часть его хранится в Париже в часовне, другая - в парижском же соборе Богоматери. Что же касается костей св. Дионисия, я положительно уверен, что мы видели их довольно для того, чтобы из них составить, в случае необходимости, целых два скелета.

Однако, я ведь собирался писать теперь только о церквах, а сам уклонился от этой темы. Я мог бы, конечно, сказать, что храм Благовещенья представляет собой целую массу прекрасных колонн и статуй, позолоченной резьбы и лепной работы и безчисленного множества картин, но разве это могло бы дат настоящее о них понятие? Так к чему же тогда и заводить о них речь? Какая-то семья выстроила все это здание и у нея еще остались деньги на то, чтобы его украсить: в этом весь секрет и только! А мы-то думали сначала, что только фальшивый монетчик был бы в состоянии вынести такия страшные затраты!

Здесь, в Генуе, люди живут в высоких, неуклюжих, широченных домах, мрачнейших, а также и прочнейших во всем мире. Каждый из таких домов легко мог бы выдержать "осаду приступом". Общий тип их приблизительно таков: 100 футов протяжения по фронтону и 100 футов в вышину. Три перехода придется вам пройти вверх по лестнице, прежде чем вы набредете на малейшие признаки жилого помещения. Здесь, внутри домов, все сделано из гранита: пол и лестницы, камины и скамьи, все это из самого прочного, самого тяжелого камня! Стены имеют от четырех до пяти футов толщины. Улицы не шире четырех, пяти и самое большее восьми футов и извиваются, как спираль пробочника. Вы идете себе по одному из таких ущелий и смотрите вверх, где высится далекое небо в виде узкой ленты света, высоко у вас над головою, где вершины домов почти сходятся вместе. Вам кажется, что вы стоите в глубине громадного обрыва и что весь мир раскинулся высоко над вами. Вы идете туда, сюда, сворачиваете вправо, влево и не имеете ни малейшого понятия о том, что может показать вам компас; словом, вы идете вперед ощупью, как слепой. Вы никак не можете убедить себя в том, что эти ущелья настоящия улицы, а хмурые, грязные, громадные дома - человеческия жилища; но это длится лишь до тех пор, пока на пороге их не появится одна из прекрасных, изящно одетых генуэзок, пока красавица не выйдет на свет Божий из одного из этих домов, угрюмых, как логовище или как строжайшая тюрьма.

Тогда вам остается только удивляться, как это мог такой прелестный мотылек выпорхнуть из такого отвратительного места.

Впрочем, весьма умно, что в этом знойном климате улицы так узки, а дома высоки: это, конечно, помогает жителям Генуи быть спокойнее и хладнокровнее. Они и в самом деле здесь прехладнокровные. Ах, чтобы не забыть: мужчины здесь исключительно брюнеты, а женщины - блондинки.

Предполагается вообще, что в громадных генуэзских дворцах живет лишь по одному семейству; но поместиться в каждом из них могли бы сотни семейств. Эти дворцы своего рода святыни, свидетельствующия о величии Генуи в дни её блеска, дни, когда она имела большое коммерческое и мореходное значение несколько веков тому назад. Эти дома, хоть они и построены из прочных мраморных глыб, в большинстве случаев окрашены в грязно-розовую краску и снаружи (начиная с фундамента и до карнизов) разрисованы сценами батального содержания из истории Генуи, чудовищными Юпитерами и купидонами и наиболее известными картинами греческой мифологии. В тех местах, где краски поддались времени и непогоде, оне сходят или уже сошли кусками, и получается впечатление чего-то довольно неказистого. Ни в какой картине не может показаться привлекательным безносый купидон, одноглазый Юпитер или Венера с большим пластырем на груди. Некоторые из этих разрисованных стен отчасти напомнили мне высокую повозку, облепленную фантастическими объявлениями и картинами, повозку, сопровождающую обыкновенно странствующий цирк по деревням и провинциальным захолустьям. Но никогда еще не доводилось мне слышать, чтобы дома в Европе декорировались в этом роде.

Я не могу себе представить Геную в развалинах. Таких массивных сводов, таких внушительных построек и стропил, на которых лежат эти широко раскинувшияся здания, нам редко приходилось видеть. И ужь наверно никогда не могут поддаться разрушению большие каменные глыбы, на которых возведены эти здания. Стены, имеющия в толщину столько же, сколько американския двери в ширину, конечно, не могут осесть.

Республики Генуя и Пиза были особенно могущественны в средние века. Их судами было переполнено Средиземное море; оне обе вели обширную торговлю с Константинополем и Сирийскими землями. Их торговые дома были главнейшими пунктами, чрез которые дорогие восточные товары разсыпались за границу по всей Европе. Генуэзский и пизанский народ были такого воинственного свойства, что устрашали собой в эти дни даже те самые державы, которые возвысились теперь над ними, как горы над простыми полевыми буграми. Девять веков тому назад сарацины овладели Генуей и разграбили ее; но в течение следующого же столетия Пиза и Генуя соединили свои силы в наступательном и оборонительном союзе и принялись осаждать колонии сарацин в Сардинии и на Балеарских островах с постоянством, которое не ослабевало в продолжение сорока долгих лет.

Наконец, оне победили и разделили свои завоевания поровну между своими патрицианскими семьями. И по сейчас еще в некоторых из генуэзских дворцов живут потомки этих гордых поколений; в их чертах еще сохранилось сходство с суровыми рыцарями, изображения которых висят на их высоких стенах, с разрисованными красавицами с пухлыми губками и смеющимися глазками, которые успели уже истлеть в земле за многие минувшие и ужь давно забытые века...

больших сенях и корридорах отдавался звонко стук их каблуков, окованных железом.

Но величие Генуи пало и сосредоточилось единственно в торговле бархатом и серебряными филиграновыми изделиями. Говорят, у каждого из европейских городов есть своя специальность. Специальность Генуи эти самые филиграновые изделия.

Генуэзские кузнецы плавят слитки серебра, а серебряных дел мастера придают им всевозможный красивый и разнообразный вид, делают пучки цветов из отдельных пластинок и тонких, как проволока, нитей, своим рисунком, напоминающих нежные узоры, которыми мороз разрисовывает оконные стекла. Нам показали миниатюрное серебряное изображение храма, коринфские капители которого, колонны с выемками и богатые карнизы, шпили, статуи, колокола и изобилие лепных украшений, все, все было сделано из полированного серебра. Совершенство работы было до того поразительно тонко, что каждую мелочь так и тянуло разсмотреть подробнее; да и все здание вообще было чудом красоты, до того неподражаемо-художественно было его исполнение!

"погреба": это слово больше всего подходит к Генуе, освещенной звездами небосвода. Когда мы пробирались в полуночный час по мрачным ущельям, которые здесь величают улицами и в которых не отдается никаких шагов, кроме наших, когда мы там бродили совершенно одни и лишь изредка и вдалеке нам виднелись огоньки, таинственно исчезая, а дома, которых мы почти касались локтями, как бы тянулись вверх, к небесам, даже выше, чем обыкновенно, тогда мне вспоминался один большой погреб, в котором я бывал еще ребенком. В его высоких галереях было уединение и тишина, мертвенная угрюмость, могильные отголоски, мерцающие огни и, главным образом, внезапно появлявшияся разветвления разселин и ходов в таких местах, где мы меньше всего могли бы ожидать их встретить.

Мы еще не устали смотреть на безпрерывные вереницы оживленной, болтливой толпы, наполняющей дворы и улицы Генуи весь Божий день; мы не устали встречать безпрестанно монахов в их грубой одежде; не надоели нам и вина "Asti", которые доктор (наш старик-доктор по прозвищу "Оракул"), ликующий, когда по обыкновению скажет что-нибудь неудачное, назвал: "nasty {По-английски "nasty" значит: противный, гадкий, скверный, мерзкий и т. п.}"... А все-таки, нам пора уезжать!

здешних дворцах. Это кладбище представляет собою широкий мраморный корридор с колоннами, огибающий большой еще незанятый четыреугольный участок земли. Пол тоже мраморный и на каждой его плите есть надгробная надпись: под каждой из них покоится чье-нибудь тело. По обе стороны, если спуститься на середину корридора, окажутся памятники, могилы и скульптурной работы фигуры, исполненные топко и изящно и, вдобавок, полные красоты. Оне еще новы и белы, как снег. Малейшая черта в них - совершенство; ни один член их мраморного тела не изуродован и не испорчен, не подбит и не запачкан. Вот почему нас привлекают художественные формы гораздо больше в опрятном виде, нежели побитые и загрязненные статуи, спасенные от погрома творений древняго искусства и выставленные в Парижских галереях на-показ, на поклонение всему миру.

Мы собираемся садиться в миланский поезд.