Простодушные у себя дома и за границею.
Часть вторая. Простодушные за границею.
Глава XX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Простодушные у себя дома и за границею. Часть вторая. Простодушные за границею. Глава XX. (старая орфография)

ГЛАВА XX. 

Вид на итальянския деревни с поезда. - "Окуривание" по всем правилам закона. - Огорченный англичанин. - Ночь у озера Комо. - Знаменитое озеро. - Его виды. - Сравнение его с озером Тэхо. - Встреча с попутчиком. - Мы выехали из Милана по железной дороге.

Позади нас, на разстоянии шести-семи миль, остался Миланский собор, впереди, милях в двадцати, высились задумчивые вершины синеющих гор, одетых вечными снегами. Таковы были наиболее выдающияся точки общого вида. Ближайшие же виды представляли собой поля и мызы вне вагона; внутри же его мы могли любоваться карликом с чудовищной головой и девицей с усами. Но ни тот, ни другая не были представителями подмостков. Увы, карлики и усатые, даже бородатые женщины, к сожалению, слишком обыкновенное явление в Италии, чтобы его замечали.

Мы проезжали через длинные хребты диких, живописных, лесистых, остроконечных холмов, на которых выдавались кое-где неровные утесы; местами виднелись на них полуразвалившиеся замки или вообще жилища, острыми верхами своими уходившие в небеса.

Едва вышли мы на берег, как нами завладела кучка полисмэнов в таких остроконечных шляпах и таких нарядных мундирах, которые пристыдили бы наши самые парадные американския военные формы. Полицейские отвели нас в тесную каменную келью и заперли на ключ. Там не было ни света, ни окон, ни какой бы то ни было вентиляции; было душно и жарко. Нам было тесно. Это была своего рода "Черная Яма"; как в Калькутте, но только в миниатюре.

Вдруг у нас из под ног поднялся пар, от которого шел запах, отзывавший всевозможным гниением, всевозможными разлагающимися веществами.

Мы пробыли там минут пять, а когда вышли, было бы трудно сказать, кто из нас унес с собою худший запах. Эти изверги называли это безобразие "обкуриванием", и самое название, конечно, звучало довольно просто. Они "обкуривали" нас для того, чтобы оградить себя от холеры, хоть мы и не были ни в одном зараженном порте, и наоборот, все время даже далеко позади оставляли всякую холеру. Впрочем, надо же и им каким-нибудь способом удалять эпидемии, а обкуривание для них дешевле мыла: им ведь приходится или мыться мылом самим, или обкуривать других. Некоторые из низших классов общества готовы скорее умереть, нежели мыться, а "обкуривать" чужестранцев им ничуть не жалко. Сами же итальянцы в обкуривании не нуждаются; их привычки делают это совершенно излишним, так как они носят противозаразное средство при себе: они потеют и издают испарения целый день под-ряд. Надеюсь, что я твердый и смиренный христианин, что я стараюсь идти правым путем. Я знаю, что моя обязанность молиться за тех, которые "поносят меня и ижденут", и потому, как это ни трудно, я все-таки попробую молиться за этих "зловонных" макарононасыщеиных грызунов.

Наш отель стоит у самой воды (по крайней мере, туда спускается его сад). Мы гуляем по аллеям и покуриваем в сумерки; мы смотрим вдаль, на Швейцарию и Альны, и чувствуем ленивое довольство, не желая видеть их поближе. Мы спускаемся к озеру по ступенькам и плаваем в воде, берем стройную лодочку и бежим на парусах среди отражений звездного неба; ложимся на скамьи и прислушиваемся к далеким отголоскам смеха, песен и мелодий на флейтах и гитарах, звуки которых несутся по воде с увеселительных гондол; наш вечер заканчивается несносным биллиардом на одном из отвратительнейших старых столов. В полночь мы закусываем в своей просторной спальне; затем следует заключительное куренье в её узкой веранде, которая выходит окнами на озеро, на горы и сады, и, наконец, подводится итог событиям дня. Потом, мы ложимся в постель, и наш ошеломленный ум осаждают смутные, безпорядочные картины, в которые сливается все, виденное нами во Франции, в Италии, сцены на корабле, на океане, дома, сливаются в одну смешную и безпорядочную картину. Потом знакомые лица тускнеют, исчезают, равно как и виды городов и колыхающихся валов, пропадающих в великой тишине забвенья.

Утром мы завтракаем, а затем прямо на озеро.

Вчера оно мне не понравилось. Мне даже казалось, что озеро Тэхо гораздо красивее его. Должен, однако, сознаться, что мое мнение оказалось ошибочно, хотя не слишком. Я всегда представлял себе озеро Комо большим водным бассейном, как например, Тэхо, окруженное высокими горами. Ну, горы-то высокия здесь есть, положим, но само озеро не имеет вида бассейна.

Оно извилисто, как любой ручей, и имеет лишь от четверти до двух третей ширины нашей Миссиссипи. Не встретится на берегах его ни одного ярда низменной почвы; по обе стороны его лишь тянутся бесконечные цепи гор, круто поднимающияся у самой воды; вершины их тянутся от тысячи до двух тысяч футов над уровнем моря. Их утесистые откосы одеты растительностью и повсюду белыми пятнами белеют дома среди роскошной зеленой листвы. Даже на высоте тысячи футов, у вас над головою, лепятся они на острых, живописных уступах.

Вдоль берегов целые мили под-ряд тянутся красивые усадьбы, окруженные рощами и садами и стоящия почти в самой воде, а иной раз и в каком-нибудь укромном уголке, врезанном в одном из одетых виноградом обрывов, с единственным путем сообщения - водою. У некоторых из таких домов широкия ступени поднимаются наверх прямо от воды, их тяжелые, а также каменные перила украшены статуями, вьющимся виноградом и яркими цветами: всякий готов бы их сравнить с театральною завесой, не хватает только нарядных женщин на высоких каблуках и с длинною талией, а также увенчанных перьями франтов в шелковом трико, которые спускались бы вниз по лестнице, чтобы отправиться давать серенады на роскошной гондоле, которая их ожидает.

бы погружено в дремоту и над водой тихо доносятся отголоски церковных колоколов, невольно можно подумать, что нигде, кроме озера Комо, не найдешь такого райски блаженного уголка отдохновения.

Из моего окна в Белладжио открывается вид на ту сторону озера, который красив, как картина. Неровный, изрытый морщинами обрыв поднимается из глубины тысячи восьмисот футов. На узком выступе, в виде скамеечки, на полдороге стоить, словно упавшая снежная пушинка, церковь, величиной, повидимому, не больше. Подножие утеса окаймляет добрая сотня рощиц и садов, межь которыми белыми пятнами мелькают потонувшие в них дома. Прямо, напротив, стоят на воде три четыре незанятые гондолы, а в зеркальной поверхности озера торы, часовня и дома, и рощи, и люди отражаются до того отчетливо и ярко, что трудно понять, где кончается отражение и начинается действительность.

Рамки этой картины превосходны.

На разстоянии одной мили отсюда, увенчанная рощами возвышенность вдается глубоко в озеро и, как подводный дворец, отражается в его синей глубине. В середине течения скользит лодка по блестящей поверхности воды и оставляет за собой длинную, светящуюся полосу. Вдали горы окутаны пурпурной дымкой; на противоположной стороне озера возвышается безпорядочная куча зданий, виднеются зеленеющие откосы и долины. Вот тут-то отдаленность картины и придает общему её виду особенное обаянье. На её обширном полотне в тысячу тонов и красок слились и солнце, и облака самых ярких, сочных колоритов; над её поверхностью ежечасно скользят свет и тени и венчают ее красотой, которая нисходит как бы с небес. Безспорно, этот вид настолько полон неги и наслаждения, что мы еще не видывали ни одного ему подобного.

Вчера вечером этот вид был полон поразительной картинности. По ту сторону озера в нем отражались с изумительной ясностью скалы и деревья, и белоснежные домики, и полосы света, которые струились из многочисленных окон, сиявших далеко за мирной поверхностью вод. А по сю сторону, совсем близко под рукою, сверкали своей белизной посеребренные луною большие здания, утопавшия в массах листвы, которая безформенно чернела среди мрачных теней, падавших с высоких утесов. Внизу, в зеркале вод, каждая черта этой волшебной картины отражалась со всеми её подробностями.

"довольно" и должно значить действительно довольно!

Конечно, озеро Комо прозрачнее многих других озер, но как скучны его воды в сравнении с изумительной прозрачностью озера Тэхо!

Я говорю о северных его берегах, близ которых можно счесть каждую чешуйку на форели, на глубине ста восьмидесяти футов. Я было пробовал проверить это на озере Комо, но не имел успеха; пришлось мне согласиться на 50%, то есть примириться на половине ста восьмидесяти, что составит девяносто. Может быть, и читатель на это согласится? Впрочем, да не забудет читатель, что эти условия - вынужденные, аукционные. Что касается меня, то я не отступлю от своего убеждения, что в этих, так сказать, "увеличительных" водах можно сосчитать чешуйки форели (крупной, конечно!) на глубине ста восьмидесяти футов, можно разглядеть каждый камешек на дне; даже пересчитать булавки на бумажке. Люди толкуют много о прозрачных водах Мексиканского залива при Акапулько; но я по собственному своему опыту знаю, что оне не сравнятся с озером Тэхо, о котором я теперь веду речь. Я, например, ловил там на удочки форелей и на глубине восьмидесяти четырех футов мне ясно было видно, как оне губами своими касались приманки; было видно, как оне раскрывали и закрывали рот. На открытом воздухе я вряд ли мог бы увидать даже целую форель на таком разстоянии.

Комо могло бы показаться лишь небольшим нарядным царедворцем в присутствии царственного величия Тэхо.

Да ниспошлет небо всяческия горести и беды на правительство, которое допускает, чтобы Тэхо до сих пор еще сохраняло свое неблагозвучное прозвище! "Тэхо"! Эти звуки не дают никакого намека на зеркальные, прозрачные воды, на живописные берега, на его высокия совершенства! Разве годится "Тэхо" для целого моря, которое утопает в облаках, моря, у которого есть свой особый характер, проявляющийся то в его торжественном затишье, то временами в бешеных бурях. Его величественное уединенье охраняет целый кордон сторожевых вершин, которые своими остроконечными ледяными вершинами высятся на шесть тысяч футов над уровнем земли; каждый из его видов внушителен; каждая из его окрестностей прекрасна; его уединенное величие божественно!

"Тэхо" означает "кузнечики" или точнее "суп из кузнечиков". Это слово индейское и намекает на индейцев. Говорят, оно дано озеру Пиютами, а может быть и "Конотелями". Я даже уверен, что именно последними, этими дикими низшого разбора, которые жарят своих покойников-родных, затем смешивают человеческий жир и пепел от костей с варом и густо покрывают себе этой "смазкой" голову, лоб и уши и отправляются шататься по холмам, завывая, как кошки. Это у них называется "траур" и "полицеки". Так эти-то вот люди и дали озеру его название.

Комское озеро, если здешние жители говорят правду, немного глубже, нежели Тэхо. Говорят, оно здесь достигает глубины до тысячи восемьсот футов; но для этого его синева недостаточно густа. Тэхо имеет в середине тысячу пятьсот двадцать пять футов глубины, по измерению геологов Соединенных Штатов. Говорят, что горная вершина напротив города Комо достигает пяти тысяч футов в вышину, но я уверен, что палка землемеров выскользнула у них из рук в то время, как они измеряли. В этом месте озеро имеет целую милю в ширину и сохраняет ее приблизительно до самой северной своей точки, которая отстоит отсюда на шестнадцать миль, между тем к югу отсюда, до южной своей конечности, милях, пожалуй, в пятнадцати от г. Комо, оно нигде не превышает шириной полмили. Комския снежные вершины, о которых приходится так много слышать, видны лишь иногда, а вдалеке высятся и Альпы. Тэхо имеет от десяти до восемнадцати миль в окружности, а вокруг горы замыкают его как бы стенами. Вершины их никогда не освобождаются от своего снежного покрова, весь год напролет. Есть у этого озера одна странность: никогда еще на поверхности его не видано хотя бы тончайшого кусочка льду, несмотря на то, что другия озера, лежащия при более низкой и более теплой температуре среди той же цепи гор, замерзают зимою.