Простодушные у себя дома и за границею.
Часть третья. Простодушные за границею.
Глава VI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Простодушные у себя дома и за границею. Часть третья. Простодушные за границею. Глава VI. (старая орфография)

ГЛАВА VI. 

Возвращение в Константинополь. - Мы едем в Азию. - Древняя Смирна. "Восточная нега и роскошь - обман!.. - "Венец жизни" по Библии. - Паломники и их "мудрое" пророчество. - Общительность армянских девушек. - Приятные воспоминания. - Верблюды - верблюды идут!

Мы возвратились в Константинополь, провели там дня два в усиленной беготне по городу и утомительных разъездах в "каиках" к Золотому Рогу, и отправились дальше. Пройдя по Мраморному морю и через Дарданеллы, мы направились к новой земле... или, по крайней мере, "новой"... для нас, т. е. к Азии! Пока мы вели с нею еще только шапочное знакомство побывав на острове Скутари и его окрестностях.

Мы прошли между островами Лемнос и Митилены, разглядев их настолько же подробно, как мы разглядели Эльбу и Балеарские острова, т. е. видели в далеке, за туманом, какие-то безформенные массы, издали напоминавшия фигуры китов за стеною морских испарений. Затем мы продолжали путь на юг и начали уже предвкушать в будущем прибытие в "воспетую" Смирну.

здесь нет предместий. Он так же плотно населен по окраинам, как и в центре; затем, жилье вдруг прекращается и равнина за городом разстилается совершенно нежилая, безлюдная. Внутри города Смирна такая же точно, как и все другие восточные города. Дома мусульман имеют неуклюжий вид; внутри их темно и неуютно, как в могиле. Улицы кривые и грубо, негладко вымощенные, узкия, как обыкновенная лестница. Любая улица непременно приведет всякого, куда угодно, только не в то место, куда он именно разсчитывает выйти, и покажет ему самый неожиданный уголок. Торговля ведется преимущественно на больших крытых "базарах", состоящих, как улей, из безчисленного множества ячеек, то есть лавок, величиной не более обыкновенного чулана; весь же улей-базар перерезан множеством дорожек, достаточно широких, чтобы дать пройти вьючному верблюду, и разсчитанных на то, чтобы сбить с дороги и окончательно запутать чужеземца. Повсюду грязь и блохи, повсюду тощия, безнадежно-унылые собаки, повсюду на каждой дорожке народ! Куда ни взглянешь, глаз встречает какой-то маскарад при самых экстравагантных нарядах. Лавченки ремесленников открыты на улицу и сами мастера за работой видны проходящим. В ушах звенит самый разнообразный крик, а громче всего раздается призыв муэдзина к молитве. Но что еще громче, нежели призыв к молитве, и еще настойчивее обращают на себя внимание прежде всего и после, и все время непрерывно больше уличного шума и гама, больше пестроты нарядов и всего другого, это - магометанския зловония, сравнительно с которыми запахи даже Китайского квартала были бы благоуханием своим подобны действительно приятному запаху "тельца упитанного", которым встречают в Библии "блудного сына"...

Такова-то роскошь и нега Востока! Таково восточное великолепие! Нам приходится чуть не каждый день читать про них; но мы не можем все-таки понять их хорошенько, пока сами не увидим.

Смирна - город древний; имя его неоднократно упоминается в Библии; один или двое из учеников Христовых посетили его; он был вместилищем одной из "седьми церквей" Апокалипсиса, о которых говорится в Откровении св. Иоанна. Все эти церкви в Священном Писании уподобляются "светильникам" и при известных условиях смирнской церкви обещан "венец жизни", а именно: "если она будет верна Христу по гроб своего существования". Положим, она не вполне удержалась в твердой вере, но паломники, заходящие сюда, считают, что она все-таки достойна обещанного ей спасения, и, как на доказательство правоты своих слов, указывают на то, что Смирна уже обратилась в значительный обширный торговый город, словом, уже достигла "венца жизни"; между тем, остальные шесть церквей, т. е. собственно городов, где оне находилились, давно исчезли с лица земли. Итак, одна только Смирна в настоящее время еще обладает "венцом жизни"... с точки зрения торговых успехов. Восемнадцать веков под-ряд её торговая карьера, да и вообще все её существование, находились в зависимости, подчиняясь власти разных императоров и королей всевозможных вероисповеданий; но за все это время (и даже в те периоды, когда она, сколько нам известно, оставалась совершенно необитаемой) никогда еще в ней не переводилась небольшая христианская община, состоявшая из последователей Христа, "верных до гроба". Она-то и составляла ту седьмую "церковь", которой не касались угрозы и проклятия, упоминаемые в Откровении св. Иоанна; она одна уцелела и живет по сей час.

Что же касается Ефеса, который отстоит на сорок миль отсюда, то его судьба совсем иная. "Свет Христов" или "светильник" (по Библии) больше не светит ему: его больше нет в Ефесе, он погас! Паломники, всегда ловкие на то, чтобы откапывать в Библии подходящия пророчества, даже и в том случае, когда таковых по данному поводу вовсе не существует, добродушно и с сожалением говорят о бедном разрушенном Ефесе, как о жертве пророческого предсказания. А между тем, нет никакого такого места в Библии, где бы упоминалось прямо о разрушении этого города. Вот те слова, которые будто бы к этому относятся:

"И посему помни, откуда ты пал, и покайся, и делай первые дела. А не то я внезапно посещу тебя и загашу светильник твой, если не покаешься"...

Все остальное, что только говорится об Ефесе, говорится скорее ему в похвалу. Угроза действительно высказана; но нигде не видно, чтобы ефессяне "не" каялись. Мне кажется, что это страшная жестокость со стороны современных "учено-пророков" так не задумываясь, хладнокровно напяливать не ту рубаху и не на того, на кого следует и кому она впору. Не спросясь броду, они суются в воду. Оба приведенные мною случая могут служить тому примером. Так, например, оба пророчества прямо называют "Церковь Смирнскую", "Церковь Ефесскую", а между тем усердные паломники относят пророчества к самим городам: Смирне и Ефесу. Никакого "венца жизни" не было обещано городу Смирне и его торговым сношениям, но единственно той горсточке христиан, из которой и состояла "Смирнская Церковь". Если они "пребудут верными до гроба", им обещан и ими ужь теперь получен "венец жизни"; но никакая степень усердия в вере христианской, никакое справедливое и честное упорство не могли бы, по всей справедливости, перенести пророчество на самый город, не заставили бы его принять участие в исполнении пророчества. Величественные, внушительные слова Библейского Писания относятся к "венцу жизни", свет которого будет отражать в себе лучи дневного светила из века в век и до бесконечности, а не мимолетное существование города, созданного руками человеческими, которому надлежит превратиться в прах, как и самим людям, создавшим его, и быть предану забвению в каких-нибудь несколько веков, которые пройдут над непоколебимой вселенной с момента его появления на свет и до могилы...

Мода к "натяжкам" даже в пророчествах в тех случаях, когда эти пророчества состоят из простых "если бы", да "что бы", граничит с прямою нелепостью. Допустим, что лет через тысячу от настоящого времени из мелководной Смирнской бухты образуется зловонное болото или, ну, что-нибудь подобное уничтожит город. Допустим также, что по прошествии этой же самой тысячи лет болото, занимавшее некогда знаменитую гавань города Ефеса и сделавшее его славные окрестности совершенно пустынными и смертоносными, высохнет и станет твердою, здоровой почвой. Допустим, что из этого всего воспоследуют весьма естественные результаты, а именно: что Смирна обратится в печальные развалины, а Ефес застроится за-ново. Что скажут тогда вещуны-пророки? Да они преспокойно перешагнут, тогда через наше время и скажут так: "Смирна не "пребыла верною до гроба" и за это от нея отнят "венец жизни"; Ефес покаялся во грехах своих и вот светильник его оставлен при нем. Смотрите на эти два примера и поучайтесь, как дивно своей премудростью пророческое слово!"

Город Смирна подвергался шесть раз разрушению. Если бы этот "венец бытия" был для нея все равно что страховым обезпечением, то она с первого же раза могла бы разбогатеть. Но она не пользуется им, а лишь сохраняет за собою любезность, заключенную в изречении, которое даже вовсе не к ней относится. А все-таки, я полагаю, уже раз шесть какой-нибудь самонадеянный прорицатель имел возможность повторять, к великому отвращению Смирны и её жителей:

- Вот, поистине изумительное пророчество! Смирна не была верна до гроба и вот "венец жизни её" похищен от нея Подлинно, дивны дела Твои, Господи!

наносят религиозному началу более вреда, нежели преданные, но смиренные священнослужители имеют сил его исправить, как они ни старайся! Ужь, конечно, не здравый же разсудок говорит, чтобы наделять "венцом жизни" город, который шесть раз подвергался разорению. Тем же вещунам, которые истолковывают это предсказание в другую сторону, т. е. будто бы оно обещает городу Смирне гибель и мерзость запустения, очевидно, их толкование тоже не удается, потому что, вопреки ему, Смирна находится в настоящее время в самом цветущем состоянии, как будто им на зло. Такие аргументы сами даются в руки неверующим.

Одна часть города почти исключительно занята турками, евреям принадлежит целый квартал, французам также отдельный квартал, армянам также. Последние, понятно, христиане. Дома у них большие, чистые, просторные, красиво выложенные плитами (шашками) из белого и черного мрамора; нередко внутри дома расположен четыреугольный двор, в котором разведен роскошный цветник, и бьет сверкающий брызгами фонтан; двери дома отворяются прямо в этот двор. Большой зал ведет к входным дверям (на улицу) и в ней-то большую часть дня проводят женщины и девушки. В сумерки, когда становится прохладнее, оне наряжаются получше и показываются у себя на пороге. Все оне видные, опрятные и замечательно аккуратные, словно куколки, только-что вынутые из коробки. Некоторые (даже многия) из молодых девушек красивы; средняя пропорция их красоты несколько выше, чем у нас, в Америке. За эти безпристрастные слова прошу у своих молодых соотечественниц извинение,

Юные жительницы Смирны весьма общительного нрава; оне улыбнутся чужестранцу, если он им улыбнется; ответят поклоном на его поклон и заговорят с ним, если он сам с ними заговорит. Представляться им нет необходимости, поболтать часочек на пороге с хорошенькой девушкой, с которой до тех пор не встречался, здесь весьма легко и приятно. Я знаю это по опыту. Я не мог говорить ни на каком другом языке, кроме английского, а моя собеседница знала только по-армянски и по-гречески, но мы прекрасно понимали друг друга. Мне положительно кажется, что в подобных случаях незнание языков не должно служить препятствием.

мы оба болтали и смеялись до изнеможения, хотя ни один из нас не понимал, что ему толковал другой. Но все равно, это было чудо что за прелесть! Нас было всех человек двадцать танцующих; танцы были очень оживленные и сложные. И без меня ужь они были достаточно сложны, но со мной, на придачу, выходило куда сложнее! Я то-и-дело вставлял невзначай какую-нибудь такую фигуру, которая всех нас повергала в изумление... Но о своей даме я никогда не переставал думать; я ей написал целое письмо, но, к сожалению, не могу только надписать адрес: её имя одно из тех длиннейших девятисложных русских слов, на которые всей нашей азбуки не хватает. На-яву у меня не хватает смелости попробовать его произнести, но зато я ощупью пробую этого добиться... когда сплю. Каждый раз, что я делаю эту попытку, судорога сжимает мне челюсти: одна из них стучит о другую и у меня из уст вылетают последние слоги... но и они все-таки для меня приятны.

Проезжая через Дарданеллы, мы издали видели в подзорную трубу целые караваны верблюдов; но вблизи не встречались с ними, пока не добрались до Смирны. Эти верблюды гораздо больше величиною, нежели тщедушные экземпляры, которые нам случается видеть в зверинцах. Здесь верблюды ходят по улицам гуськом, по одному, целыми вереницами в двенадцать штук. Тяжелый груз взвален им на спину; им предшествует негр, фантастически разодетый в турецкий костюм, или араб верхом на небольшом осле. Он кажется еще миниатюрнее, еще незначительнее в сравнении с этими громадными животными.

которые гнут свою спину под тяжелой ношей, посреди менял, продавцов лампад и фонарей, стекольщиков или торговцев стеклянными изделиями, важных турок, которые, скрестив ноги, покуривают себе свое прославленное "наргилэ", в то время как толпа народу в самых разнообразных и живописных костюмах отдельными кучками снует туда и сюда.

Все, что угодно, вы можете найти в этой картине Востока. Она вас переносит к воспоминаниям детства, и вы опять отдаетесь грезам, навеянным арабскими сказками "Тысяча и одной ночи". Опять, как и в далеком детстве, вы видите себя в обществе арабских сказочных принцев; ваш повелитель - великий Гарун-аль-Рашид, а ваши слуги - наводящие ужас великаны и духи, появляющиеся не иначе, как с грохотом и треском, с дымом и молнией, и исчезающие, как исчезает грозное явление молнии и грома вместе с бурным мимолетным вихрем!..