Простодушные у себя дома и за границею.
Часть третья. Простодушные за границею.
Глава XI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Простодушные у себя дома и за границею. Часть третья. Простодушные за границею. Глава XI. (старая орфография)

ГЛАВА XI. 

Патриархальные обычаи - Роскошь Баальбека. - Описание развалин. - Царапающие Смиты и Джонсы. - Преданность паломником букве закона. - Священный источник Валаамовой ослицы.

Около пяти часов под-ряд пришлось нам провести в утомительном пути, под лучами солнца, в долине Ливанской. Она оказалась совсем не такой кудрявой, какою казалась с откосов холма: это была какая-то пустыня, поросшая дикими сорными травами и густо устланная камнями с человеческий кулак величиной. Здесь и там туземные жители проскребли местами её грубую поверхность и взрастили чахлый хлеб на убогой пашне; но в большей своей части долина сделалась достоянием горсти пастухов, стада которых делают добросовестно все, что могут, для того, чтобы добыть себе средства к пропитанию. Однако, им в этом не очень-то везет. Мы видели при дороге грубые каменные столбы, стоявшие на некотором разстоянии один от другого, и тотчас же узнали в них древний способ обозначать границы двух владений, - способ, ведущий свое существование со времен Иакова. Нигде не заметно было ни стен, ни валов, ни изгородей, словом, ничего такого, что бы служило к ограждению собственности человека, за исключением этих груд камней, положенных там и сям, словно наудачу. В древности, во времена патриархов, израильтяне считали эти каменные сооружения чем-то священным; их прямые потомки, арабы, также следуют их примеру. При такой свободной системе ограждения своей собственности любой американец, самого заурядного ума человек, весьма скоро и широко раздвинул бы пределы своих владений с помощью самой обыкновенной затраты ручного труда.

Плуги, которыми здесь население взрывает землю, просто-на-просто заостренная палка, какою сам наш праотец Авраам возделывал свое поле; веют здесь пшеницу все так же точно, как он сам некогда веял. Ее складывают в кучу на крыше дома и подбрасывают в воздухе охапками до тех пор, пока ветер не разнесет по сторонам всю мякину. Здешние сирийцы никогда ничего не придумают, никогда ничему не научатся.

и покрикиванье, щелканье бичем и быстрая езда всех участвующих в поездке делали ее особенно шумной и горячей.

В одиннадцать часов мы, наконец, узрели стены и столбы Баальбека, или, вернее, величавые развалины, история которых для нас все равно что закрытая книга. Тысячи лет стоят ужь оне там, как предмет удивления и восторга путешественников, но кто построил великий Баальбек и когда, - вот вопросы, на которые, пожалуй, никогда не будет ответа. Впрочем, одно только можно с достоверностью сказать: такой величавости в рисунке, такого совершенства в отделке, какие видны на храмах Баальбека, еще не было подобной (или хотя бы сколько-нибудь подходящей) ни в одном творении рук человеческих, сооруженном за последние двадцать веков.

Главный храм Солнца, храм Юпитера и многие другие храмы, меньшие по своим размерам, сбиты все в кучу и возвышаются теперь посреди одного из самых жалких сирийских селений, и как-то довольно странно видеть их в такой невежественной обстановке. Все эти храмы лежат на массивных фундаментах, которым, пожалуй, впору было бы поддерживат хоть целые горы. Материал, из которого они сложены, гранитные глыбы, величиной чуть ли не с целый омнибус; весьма немногия из них по величине своей равняются столярному станку. И все-то эти фундаменты внутри состоят из туннелей, в которых могли бы свободно проехать целые поезда вагонов. Принимая во внимание прочность подобного фундамента, можно считать весьма естественным, что Баальбек просуществовал так долго.

Храм Солнца имеет около трехсот футов в длину и ста шестидесяти в ширину. Вокруг него стоит пятьдесят четыре колонны, но только шесть из них действительно еще "стоять", все остальные распростерты у подножия их в виде неопределенных, но живописных груд.

Все шесть уцелевших колонн - верх совершенства, а равно и их основания, коринфския капители и фрески, и карнизы; словом, все шесть колонн полны совершенств, каких еще свет не производил. Колонны с карнизами имеют до девяносто футов в вышину, замечательная вышина для каменных столбов, а между тем, глядя на них, думаешь только об их красоте и пропорциональности; столбы кажутся на вид стройными и даже хрупкими; карниз, покрытый богатою лепной работой, кажется просто богато-исполненной штукатурной отделкой.

видите, что оне имеют по восьми футов в разрезе, что вместе с ними лежат на земле прекраснейшия капители величиною с небольшой коттэдж, то отдельные каменные глыбы, покрытые роскошнейшей лепной работой, имеющия от четырех до пяти футов толщины. Своею массой оне могли бы заполнить такое же пространство, какое у нас занимает, например, гостиная средней величины. Вы смотрите и невольно чувствуете удивление при мысли: откуда могли взяться такие исполинские предметы? Только немного спустя вы можете, наконец, сообразить, что воздушно-легкия и изящные сооружения, которые еще высятся у вас над головою, сделаны из таких же глыб, родственных распростертым на земле, слишком ужь это предположение кажется дерзновенным!

Храм Юпитера меньше размерами, нежели тот, о котором я только-что говорил, но он все-таки громаден и довольно хорошо сохранился. Один ряд, состоящий из девяти колонн, остался почти неповрежденным. Эти колонны, по шестидесяти-пяти футов в вышину, поддерживают свод или кровлю, которая соединяет их с общею крышей всего здания. Эта кровля-свод состоит из громаднейших глыб гранита, высеченного с нижней их стороны, до того тонка, что снизу можно принять эту работу за фрески. Одна или две из таких гранитных глыб упали, и я опять мог только удивляться, неужели эти гигантския массы высеченного камня, которые разбросаны вокруг меня на земле, не больше размерами, чем те, которые удержались наверху, у меня над головою? Внутри храма работа была так же искусна, как и грандиозна. Каким чудом архитектурных красот и великолепия был, вероятно, этот храм, пока он еще не устарел! Какою величественною картиной является он до сих пор в лунные ночи вместе со своим величавым товарищем и с целым хаосом могучих обломков, которые разбросаны вокруг!

Я никак не могу понять, каким образом все эти огромные глыбы гранита были вывезены из каменоломен, или как их могли поднять на головокружительную высоту, на которой оне теперь находятся с незапамятных времен внутри храма? А между тем эти тонко-высеченные гранитные глыбы сущие пустяки в сравнении с грубо отделанными гранитными громадами, из которых состоит обширная веранда или платформа, огибающая кольцом главный храм. Одна часть этой платформы, в двести футов длины, состоит из каменных глыб не меньше (а некоторые из них даже больше) уличного вагона. Оне служат вершиною стене в десять-двенадцать футов вышиной. Мне и эти камни уже казались чрезмерно большими; но они были еще ничто в сравнении с теми, из которых состояла другая часть платформы. Здесь было их счетом всего только три, но зато таких, что каждый из них показался мне величиною с три вагона, поставленных один к другому конец с концом, т. е. гуськом; только, понятно, каждый из них был на целую треть выше и шире такого экипажа; впрочем, может быть, сравнение каждого из них с двумя железнодорожными вагонами (поставленными конец с концом) даст более определенное понятие об их величине. В общей сложности эти три камня имеют в длину около двухсот футов и до тринадцати футов в квадрате; два из них имеют по шестьдесят-четыре фута каждый, а третий - шестьдесят-девять! Они вделаны в массивную стену на разстоянии двадцати футов от земли.

Да, они теперь уже там, давным давно; но как они туда попали, вот вопрос? Все эти огромные стены так же аккуратны и красивы, как и те легкия показные постройки, которые мы возводим теперь из кирпича. В Баальбеке, вероятно, некогда проживало целое племя богов или великанов, многое множество веков тому назад.

Отсюда мы отправились в каменоломни, из которых были взяты гранитные глыбы Баальбека; оне находится на разстоянии четверти мили от развалин, ниже по холму. Там, в большой яме, лежал камень, родной брат того, который больше самого большого из обломков этих развалин. Он так тут и лежит, в том самом виде, в каком его оставили великаны в древния сказочные времена, когда они сами были отозваны в вечность; лежит так точно, как пролежал здесь много тысяч лет, как безмолвный свидетель и немой укор тем людям, которые с презрением относятся к народам, жившим задолго до них самих. Эта огромная гранитная глыба так и лежит там, выжидая, что когда-нибудь она да попадет в руки зодчему. Она имеет вид твердой, прочной массы в четырнадцать футов ширины и семьдесят - длины! Два одноконных экипажа могли бы проехать рядом по его поверхности с одного конца до другого и по бокам еще осталось бы место для одного иди двух пешеходов.

"Джоны Смиты" и "Джоржи Вилькинсоны" и все другия ничтожнейшия личности, живущия в пространстве между Великими Соляными Озерами и Баальбеком питают непременное желание начертать свои презренные "именишки" на стенах величественных развалин Баальбека и вдобавок еще обозначить и город, и графство, и штат, из которого они приехали. Можете в этом поклясться и быть уверены, что всегда ваша клятва останется оправданной. Жаль только, что ни одна из величественных развалин не упадет на этих жалких червей и не придавит хоть некоторых из них, чтобы навсегда отучить их безтолковое племя от привычки и стремления увековечить свое имя тем, что оно останется красоваться на каких-нибудь стенах или других памятниках старины.

было "необходимо" в тех видах, что наши три паломника не хотели быть в дороге в "день субботний". Мы ничего не имели против того, чтобы помнить день субботний, но ведь случается иной раз так, что придерживаться буквы священного и справедливого закона становится даже грехом, а наше положение в данном случае именно таково и было. Мы ратовали за усталых, забитых лошадей, старались доказать, что их преданная служба стоила того, чтобы за нее отплатить им добром. Но когда же бывало, чтобы людам, которые чувствуют свою правоту, было знакомо чувство сострадания? Что значило для них прибавить еще несколько мучительных часов к мучениям и без того ужь обезсиленных животных, когда душе их угрожала опасность проклятия?

Путешествуя с такою компанией, нечего было и думать получить еще большее уважение в религии, если судить о ней по примеру её приверженцев. Мы говорили нашим спутникам, что сам Спаситель, питавший сострадание к твари безсловесной, учил людей, что даже в день субботний человек должен пойти и помочь волу, если тот увяз в болоте, и Он Сам, Благий и Милосердый, не посоветовал бы им идти таким форсированным маршем. Мы им доказывали, что "дальний переход" утомителен, а следовательно и опасен под палящим зноем летняго солнца даже при тех условиях, когда приходится делать обычный переход; если же мы непременно принудим себя к такому усиленному передвижению, некоторые из нас могут заболеть местной лихорадкой. Но, нет, ничто не могло поколебать решимости паломников: им "необходимо" идти вперед да и только! Пусть умирают люди, пусть дохнут лошади, им все равно! Они должны непременно вступить в пределы Святой Земли на будущей неделе и не чувствовать на себе греха нарушением дня субботняго. Таким образом, они выказали полную готовность совершить преступление против самого духа религиозного закона, лишь бы только им удалось соблюсти букву его. Не стоило того доказывать им, что "словом можно убить человека". Я собственно говорю теперь о своих личных друзьях, о людях, которые мне нравятся, людях, которые вдобавок хорошие граждане, людях, которые честны, искренни, совестливы и порядочны, но понятия которых о Христе Спасителе кажутся мне извращенными. Они читают нам безпощадные нравоучения и каждый вечер созывают нас вместе прочитывать несколько глав из Нового Завета, глав, полных кротости, милосердия и благости. На следующий же день они крепко приростают к своим седлам и взбираются на вершины крутых, скалистых гор и опять спускаются с них. Применить кротость, милосердие и благость, которым учит Новый Завет, к трудящейся, усталой, обезсилевшей лошади - вот еще вздор какой! Оне хороши для человеческих существ, а не для Божьей "твари безсловесной"! Что собственно намереваются делать наши паломники, уважение к их почти священным нравам повелевает мне пройти молчаньем, но мне бы так хотелось изловить кого-нибудь другого из нашей же компании на том, что и он тоже взбирается верхом на лошади на такую убийственную, головоломную крутизну!..

раздражения друг против друга, а они... "Они" даже поссорились между собой раз или два! Мы "любим" слушать, как они ссорятся после того, как сами только-что читали нам нравоучения. Первым их делом во время переправ на берег в Бейруте было поссориться еще на пути туда, в лодке. Я сказал, что они мне нравятся, и они в самом деле нравятся мне, но каждый раз, что они дерут мне уши своими нравоучениями, я имею твердое намерение отозваться на них в печати.

Не довольствуясь тем, что они и без того ужь удвоили законный размер переходов, они свернули с большой дороги и отправились в сторону, чтобы непременно осмотреть какой-то дурацкий фонтан, по прозванию Фиджия, у которого некогда, будто бы утоляла жажду Валаамова ослица. И так, мы продолжали свой путь по ужаснейшим холмам и пустыням, под жгучими лучами солнца и до поздней ночи в поисках за колодой, из которой пила Валаамова ослица - этот ангел-хранитель всех паломников и "нам подобных". В моей записной книжке нет за этот день никакой другой заметки, кроме нижеследующей:

"Сегодня, в общей сложности, мы ехали тринадцать часов, частью по пустынным местностям, частью по голым, безплодным, некрасивым холмам и под конец по диким, скалистым местам. Около одиннадцати часов вечера расположились лагерем на берегах прозрачного ручья, близ сирийского селения. Названия его я не знаю, да и знать не желаю... а желаю только поскорей добраться до постели! Две лошади у нас хромают: лошадь Джэка и моя; остальные находятся в полном изнеможении. Джэк и я сделали пешком целых три-четыре мили по холмам и вели своих лошадей. Забавно... да только не очень!

Пропутешествовать двенадцать-тринадцать часов верхом в христианской стране и при христианских условиях климата, даже на хорошей лошади - весьма утомительно; но в таком пекле, как Сирия, на таком вилообразном седле, как здешнее, которое скользит и "кренит" на бок и на все стороны; на усталом и хромом коне, которого, несмотря на это, надо подгонять и пришпоривать, ни на минуту, не переставая, пока кровь не обагрит его бока, а совесть не начнет вас мучить каждый раз, как вам приходится ударить (если в вас есть хоть на половину человеческих чувств), это, знаете, такое путешествие, которое можно вспоминать только с горечью и ожесточением, и проклинать в течение значительной части человеческой жизни.