Простодушные у себя дома и за границею.
Часть третья. Простодушные за границею.
Глава XIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Простодушные у себя дома и за границею. Часть третья. Простодушные за границею. Глава XIV. (старая орфография)

ГЛАВА XIV. 

Дан. - Вассан. - Генисарет. - Достопамятный вид. - Миниатюрность Палестины. - Отрывки из истории. - Общий отпечаток страны. - Пастухи бедуины. - Беглый взгляд на глубокую старину. - Бедуины м-ра Грайма" - Поле сражения Иисуса Навина. - Способ боевой схватки этого полководца. - Бой Барака. - Необходимость кой-чему учиться. - Запустение.

Мы добрались до Дана после часового переезда по неровному, скалистому пути, наполовину залитому водою, и по дубовому лесу Вассана.

Из небольшой насыпи здесь, в этой раковине, вытекает широкий поток чистой воды и образует большой мелководный пруд, а затем стремительно рвется вперед, увеличенный в объеме. Эта насыпь и есть один из значительнейших истоков Иордана. Её берега, как и берега потока, весьма значительно украшены цветущими олеандрами; но все-таки незъяснимая краса этой местности не приведет разсудительного человека в дикий восторг, как можно бы об этом заключить из описания путешествий по Сирии.

Земли мы только-что начали должным образом познавать цену того, что находимся в совершенно иного рода земле, нежели к какой мы привыкли; смотрите, как нас тесною толпою обступили историческия имена! Дан... Вассан... Озеро Гулэ... Истоки Иордана... Озеро Галилейское...

Озеро Гулэ есть не что иное, как библейское "Озеро Мером". Дан был северной, а Вирсавия - южной границей Палестины; отсюда и выражение "от Дана до Вирсавии". Оно равнозначуще нашим выражениям: "от Мэна до Техаса" или "от Балтиморы до Сан-Франциско", понятия наши и понятия израильтян одинаково служат для обозначения большого разстояния. При медлительности израильских верблюдов и ослов путешествие от Дана до Вирсавии, приблизительно, миль сто-пятьдесят, сто-шестьдесят занимало добрых семь дней. Таково было протяжение всей страны и пускаться в такой дальний путь они не могли иначе, как после больших приготовлений и с особою торжественностью. Когда блудный сын ушел в "дальние края", то, по всей вероятности, эти края были не дальше, чем в восьмидесяти или девятидесяти милях от его дома. В ширину Палестина занимает всего лишь шестьдесят миль. Наш штат Миссури мог бы уложиться в трех Палестинах и, пожалуй, еще осталось бы место для части или даже еще для целой Палестины. От Балтиморы до Сан-Франциско несколько тысяч миль, но в вагоне железной дороги, по всей вероятности, это будет лишь на семь дней пути, когда я буду года на два, на три старше {С тех пор, как это говорилось, железная дорога уже вполне окончена. М. Тв.}. Если я доживу до этого, мне, вероятно, не раз придется переезжать по нашему материку; но одного единственного переезда от Дана до Вирсавии с меня будет довольно, это несомненно. Из этих двух переездов последний должен быть наиболее тяжелый. Поэтому, если нам случится самим убедиться, что разстояние от Дана до Вирсавии казалось израильтянам большим пространством земли, не будем смотреть на них свысока, но поразсудим, что действительно это "было" и "есть" для них большое разстояние, если его нельзя проехать по железной дороге.

Небольшая насыпь, о которой я упоминал недавно, была некогда занята финикийским городом Лаисом. Отряд флибустьеров из Зора и Эсхала овладел этой местностью и жил себе здесь в тишине и довольстве, поклоняясь богам своего собственного изделия и воруя кумиров у своих соседей, когда их собственные приходили в ветхость. Здесь же Иеровоам воздвиг златого тельца, чтобы привлечь к нему народ и удержать его от опасных путешествий в Иерусалим, с целью там поклоняться божеству, что могло бы повлечь за собою возвращение их к своему прежнему и законному подданству. Как я ни уважаю древних израильтян, я все же не могу смотреть сквозь пальцы на тот факт, что их доблести не всегда хватало на сопротивление искушению златого тельца. С той поры природные сисйства человека не особенно успели измениться.

Сорок веков тому назад город Содом был ограблен арабскими царями, жившими в Месопотамии. В числе прочих пленных находился и патриарх Лот; его привели в землю Данову, но Авраам, который преследовал неприятеля, в глухую ночь прокрался меж шепчущих олеандров и, под сенью вековых дубов, напал на спавших победителей и разбудил их неожиданно бряцаньем оружия. Он отнял у них Лота и всю их остальную добычу.

Мы продолжали ехать все вперед. Теперь мы были в зеленой долине, которая простиралась на пять-шесть миль в ширину и на пятнадцать в длину. Ручьи, которые носят название потоков Иордана, протекают чрез озеро Гулэ, собственно мелкий пруд до трех миль в диаметре, и уже из южной его части вытекают соединенные воды Иордана. Это озеро окружено широким болотом, которое поросло тростником. Между болотом и горами, которые стеной окружают долину, расположено значительное пространство плодоносной земли. В конце долины, по направлению к Дану, даже половина всей земли тверда и плодоносна, а орошается она потоками Иордана. Этой земли хватило бы на целую земледельческую ферму. Она почти оправдывает восторг соглядатаев, принадлежавших к числу бродяг, искателей приключений, которые завладели Даном. Соглядатаи пришли и сказали:

Их восторг имел, по крайней мере, основание, потому что им никогда еще не случалось видеть страны, прекраснее этой. В ней было всего вдоволь для продовольствия шести сот человек мужчин и их семейств.

Когда мы окончательно спустились в низменную, гладкую часть возделанных полей Дана, мы начали проходить по таким местам, где буквально могли бы устроить бега своим лошадям. Это было, действительно, замечательное обстоятельство.

Мы много дней под-ряд с трудом взбирались на бесконечные холмы и утесы и, когда пришли в этот изумительный уголок гладкой равнины, всякий из нас тотчас же поспешил пришпорить свою лошадь и полетел вперед с быстротою, которая его тешила, конечно, больше всех других, но никогда не могла быть понята в Сирии её природными обитателями. Тут были на-лицо очевидные признаки обработки полей, картина, чрезвычайно редкая в этой стране: один или два акра богатейшей почвы, утыканной стеблями прошлогодних хлебов, в палец толщиною и на далеком разстоянии один от другого. Но в такой стране, как Сирия, и это уже было замечательной картиной. Тут же по близости был ручей, а на его берегах большое стадо странных сирийских козлов и овец, с благодарностью жевавших крупный песок. Я не привожу этого факта, как нечто поразительное, убийственное, я просто-на-просто высказываю предположение, что они, вероятно, ели песок, потому что им, повидимому, там больше нечего было есть. Пастухи, которые их пасли, были копией Иосифа и его братьев, в этом я ни за что на свете не мог бы усомниться. Это были высокие, мускулистые, темнокожие бедуины с бородами, черными, как чернила. Твердо очерченные губы, смелый взгляд и царственная величавость в осанке - их отличительные свойства. На них была надета двухцветная полу-шапочка, полу-шапка с концами, обшитыми бахромою и ниспадающими по плечам; их широкое, длинное, развевающееся платье заткано широкими черными полосами, такое точно, как мы видим в картинах на смуглых сынах пустыни. Этого рода люди, я думаю, продали бы своих младших братьев, еслиб им представился случай. У них те же нравы и обычаи, та же одежда, те же занятия и те же свободные воззрения, какие были у древних племен. (Вчера ночью они напали на наш лагерь и я не могу относиться к ним доброжелательно). С ними были и ослы-пигмеи, которых мы видим здесь в Сирии и которых помним по изображениям на картинах "Бегство во Египет", где Пресвятая Дева Мария едет с Младенцем на осле, а Иосиф идет рядом, ростом своим далеко превосходя миниатюрного ослика.

В действительности, теперь здесь мужчина едет с ребенком на руках, а женщина идет пешком. Но, в общем, со времен Иосифа здешние обычаи остались без изменений. Мы не хотели бы иметь у себя в доме картину с изображением Иосифа на осле, а Богоматери, идущей рядом; мы бы сочли ее святотатством, но сириец-христианин - нисколько. Что же касается меня, я знаю, что впоследствии картина, о которой я говорил выше, покажется мне несогласной с действительностью.

вокруг не было ни одной пяди тени, а мы умирали от жажды, как... "Под сенью большого утеса в голой, безплодной стране"... Нет в Библии места, прекраснее этого, и, конечно, нет такого, в котором бы мы побывали и которое могло бы носить более трогательный отпечаток, чем эта спаленная солнцем, голая, безплодная земля.

Здесь вы можете остановиться на отдых только там, где это возможно, а не там, где бы вам захотелось. Мы, например, нашли воду, но не нашли тени. Мы поехали дальше и, наконец, нашли дерево, но не нашли воды! Мы отдохнули и позавтракали, и пришли сюда, в Аин-Меллаха. Это был самый короткий переезд за весь день; но наш драгоман (толмач) не хочет идти дальше и придумал весьма правдоподобную ложь, будто бы дальше этой местности земля населена жестокими, кровожадными арабами, которые отравляют в ней существование и обращают кочевку в их пределах в опасное времяпрепровождение. Что жь, они и должны быть опасны! Они имеют при себе заржавленное, отсыревшее ружье с таким стволом, который длиннее их самих; оно не попадет дальше простого черепка и бьет наполовину не так уверенно. Большой кушак, который они носят обернутым в несколько раз вокруг пояса, придерживает два илиитри таких нелепейших лошадиных пистолета, которые заржавели от вечного бездействия и собирались бы дать залп как раз столько времени, чтобы дать вам возможность убежать "за линию", а затем их взорвать, а вместе с ними и голову самого араба...

Чрезвычайно опасный народ эти сыны пустыни! Бывало меня дрожь пробирала, когда я читал, как Вил. Ч. Граймс неоднократно чуть не погибал от ярости бедуинов; но теперь, пожалуй, я мог бы прочесть эти описания без малейшого трепета.

Сколько мне кажется, он ни разу не говорил, чтобы бедуины на него нападали, или вообще когда-либо нелюбезно с ним обращались, но зато в каждой главе он непременно делал открытие, что они приближаются, и у него была своя особая манера описывать опасность так, что кровь в жилах стынет. Он задавал себе вопрос, как чувствовали бы себя его родные, еслиб они могли видеть своего "бедного мальчика", который скитается здесь, как устали его ноги, как померкли его ясные очи и какой он подвергается ужасной опасности. Он вспоминал уже в последний раз про отчий дом, про милую, старую церковь, про свою корову... ну, и про все такое. Он выпрямлялся во весь свой рост на седле, вынимал свой верный револьвер, пришпоривал своего верного "Мехмета" и нападал на кровожадного врага с твердым намерением продать жизнь свою как можно дороже. Правда, бедуины не только не делали ему никакого вреда, когда он к ним подъезжал, и никогда не имели намерения сделать ему вред, но даже удивлялись, чего ради он так всполошился; но все-таки я не мог отделаться от мысли, что, так или иначе, а отчаянная храбрость этого господина отстранила от него ужаснейшую опасность. Поэтому я не мог читать "Бедуинов" г-на Вил. Ч. Граймса и спать потом спокойно. Но теперь я убедился, что эти бедуины не более как выдумка и ложь. Я сам видел это страшилище и могу побороть его; меня больше никогда уже не будет пугать то, что он имеет дерзость прятаться за свое ружье и стрелять из него.

Около пятнадцати столетий до P. X. место нашей стоянки при водах Мерома было полем сражения во время одной из кровопролитных битв, которыми предводительствовал Иисус Навин. Иавин, царь Асорский (по ту сторону Дана и выше его), созвал к себе всех своих шейхов вместе с войсками их, чтобы приготовиться встретить грозного вождя израильтян, который уже приближался.

"И собрались все цари сии, и пришли и расположились станом вместе при водах Меромских, чтобы сразиться с Израилем.." (Иис. Нав. XI, 5).

"... И выступили они и все ополчение их с ними, многочисленный народ, который множеством равнялся песку морскому..." (Иис. Нав.. XI, 4).

Но Иисус Навин напал на них и совершенно их уничтожил, стерев с лица земли. Таков ужь был его обычный воинский прием. Он никогда не оставлял газетам возможности спорить и обсуждать, за кем осталась победа. Из этой долины, ныне такой тихой и спокойной, он сделал кровопролитную бойню.

Где-то по близости, в этой же части Палестины (не знаю в точности, где именно), сто лет спустя, израильтяне опять дали кровопролитное сражение. Девора-пророчица приказала Бараку взять десять тысяч воинов и выступить против еще какого-то царя Иавина, который понатворил что-то там такое. Барак спустился с горы Фавор в двадцати или двадцати пяти милях отсюда и сразился с войсками Иавина, которые состояли под командой Сисары. Барак выиграл сражение и, в то время, как он завершал свою победу обычным способом избиения врагов, еще оставшихся в живых, Сисара бежал пеший с поля битвы. Когда он изнемог от жажды и усталости, одна женщина, по имени Иаиль, с которой он, повидимому, уже раньше был знаком, пригласила его зайти к ней в шатер и отдохнуть. Усталый воин довольно охотно согласился и попросил свою великодушную заступницу дать ему чашу воды. Она принесла ему молока; он с благодарностью выпил и опять улегся, чтобы в приятных сновидениях позабыть о своей проигранной битве и попранной гордости. Но вот, пока он спал, Иаиль тихонько вошла к нему с молотком и вбила ему в голову колышек от шатра.

"Ибо оз был сонный и чувствовал усталость. И так, он умер".

Вот в каких восторженных выражениях воспевает "Песнь Деворы и Барака", хвалу Иаили за памятную услугу, которую она оказала своему народу:

"Да будет благословенна между женами Иаиль, жена Хевера Кенеянина, между женами в шатрах да будет благословенна! Воды просил он: молока подала она, в чаше вельможеской принесла молока лучшого. Левую руку протянула она к колу, а правую свою к молоту работников; ударила Сисару - поразила голову его, разбила и пронзила висок его. К ногам её склонился, пал и лежал; к ногам её склонился, пал; где склонился, там и пал, сраженный". (Суд. Изр. V, 24--28).

Кстати, интересно заметить, что у индийского племени команчей сохранились те же патриархальные обычаи и приемы, как у избранного народа Божия.

Подобных потрясающих сцен больше ужь не случается в этой долине. Нет теперь ни одного единого селения на всем её протяжении. Есть, правда, две-три небольших кучки палаток бедуинов, но ни одного постоянного жилья. Здесь и в окрестностях можно изъездить целые десятки тысяч миль и не встретить ни одного десятка живых существ.

"Я предам эту землю разрушению; и враги ваши, которые пребывают в ней, те ему подивятся. И Я разсею вас среди язычников и меч Мой повлеку против вас; и земля ваша будет заброшена, и города ваши запустеют.. "

Никто не может остановиться над опустевшей равниной Аин-Меллаха без того, чтобы не сказать, что это пророчество действительно оправдалось.

"все эти цари". Оно привлекло тотчас же мое внимание, потому что оно здесь вызывает во мне совершенно иное представление, нежели оно вызывало дома. Я вижу теперь довольно ясно, что, если мне желательно извлечь пользу из нашего путешествия и придти к надлежащему пониманию предметов, особенно интересных и находящихся с ним в связи, я должен усердно и тщательно стараться отучиться от многих понятий, которые я уже себе составил относительно Палестины. Я должен теперь приступить к сокращению: как моя виноградная кисть, которую на картинке несут "соглядатаи" из земли обетованной, мне все в Палестине представлялось в преувеличенном размере. Некоторые из моих фантазий были даже довольно дикого свойства. Например, слово "Палестина" вызывало в моем воображении представление о стране такой же большой величины, как Соединенные Штаты. Не знаю, право, почему, но только так оно именно и было. Думаю, что это сложилось единственно в силу того, что я не мог себе представить, чтобы такое маленькое государство было так велико в историческом смысле. Кажется, я был несколько удивлен открытием, что "великий" турецкий султан - человек обыкновенного роста. Мне следовало бы попробовать уменьшить свои представления о Палестине до более благоразумных размеров.

В детстве, иной раз, случается получить преувеличенные представления, с которыми приходится потом всю жизнь бороться. "Все эти цари..." Когда я, помнится, читал эти слова в своей воскресной школе, они вызывали во мне представление о нескольких царях таких государств, каковы, например, Англия, Франция, Испания, Германия, Россия и др. Одетые, в свои роскошные, царственные одежды, сверкающия драгоценными каменьями, они проходили предо мною в торжественном шествии, с золотым скипетром в руках и с сияющим венцом на голове... Но здесь, в Аин-Меллахе, пройдя через всю Сирию и серьезно изучив нравы и обычаи страны, я увидел, что выражение "все эти цари"... утеряло для меня свое величие. Оно подразумевает лишь горсточку мелких предводителей, дурно-одетых и дурно-обставленных дикарей, которые весьма похожи на наших индейцев; эти предводители жили почти лицом к лицу и их "царства" считались уже большими, если занимали пять квадратных миль и содержали в себе две тысячи душ. Соединенные государства "тридцати" царей, разбитых Навином в один из его знаменитых походов, представляли собой поверхность, приблизительно равную четырем нашим графствам обыкновенной величины. Бедный старый шейх, которого мы видели в Кесарии Филипповой вместе с его приспешниками, которых было целых сто человек, в те времена, вероятно, назывался бы "царем".

ни птиц, ни деревьев! Здесь есть только равнина и просто озеро, не защищенное ничем, а позади них - голые, безплодные горы.

лошади оседланы, зонтики вынуты - и минут через десять мы сядем верхом и опять наше длинношествие придет в движение. Белеющий вдали город Анн-Меллахи, на миг воскресший из глубины угасших веков, опять исчезает и не оставит по себе следа...