Простодушные у себя дома и за границею.
Часть третья. Простодушные за границею.
Глава XX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Простодушные у себя дома и за границею. Часть третья. Простодушные за границею. Глава XX. (старая орфография)

ГЛАВА XX. 

Любопытный останов старины. - Сихем. - Древнейшая из "семей прародителей" на земле. - Древнейшая из рукописей во всем мире. - Подлинная могила Иакова. - Колодезь Иакова. - Силом. - С арабами на привале. - Лестница Иакова. - Опять пустыня! - Рамас, Бейрос; могила Самуила; поток Бейра. - Нетерпение. - Приближение к Иерусалиму. - Святой город виднеется вдали! - Отмечаем его выдающияся черты. - Мы основались на житье в стенах его.

Тесное ущелье, в котором стоит Наблус или Сихем, отличается чрезвычайно хорошо обработанной землей; почва его замечательно черна и плодородна. Она хорошо орошается, а от соседства с голыми, безплодными холмами, которые высятся со всех сторон, она только выигрывает. Один из них - древняя "Гора Благословений", а другой - "Гора злого совета", и умные люди, которые ищут признаков исполнения пророчеств, полагают, что можно усмотреть их исполнение в том странном обстоятельстве, что Гора Благословений необыкновенно плодородна, а её парочка необыкновенно безплодна. Впрочем, мы не могли найти заметной разницы между ними в этом отношении, по крайней мере.

Сихем известен, как одно из местопребываний патриарха Иакова и как главное местожительство тех племен, которые отделились от собратий своих, детей Израиля, и проповедывали воззрения, не сходившияся с основными верованиями евреев. Тысячи лет эти отщепенцы жили в Сихеме под строжайшим "табу", не имея, по крайней мере, значительных сношений - торговых или обще-товарищеских - с ближними своими, какой бы они ни были веры и племени. За несколько поколений их насчитывается не более двухсот человек, а все-таки они придерживаются своей прежней веры, поддерживают свои древние обряды и порядки. Говорите после этого о древности рода и происхождения! Цари и вельможи гордятся своим происхождением, если могут проследить за своим родством за какие-нибудь несколько сот лет.

Но какой же пустяк эти сотни в сравнении с этой горсточкой древних обитателей города Сихема, потомки которых могут без запинки назвать своих отцов и родоначальников за целые тысячи лет, вплоть до того отдаленного периода, когда люди управляли такими землями, где время за какие-нибудь двести лет назад уже считали "глубокой древностью" и совершенно сбивались с толку, стараясь всеми силами уразуметь эту премудрость. Вот где, если вам угодно знать, та достойная уважения старина, и "род", и вельможность происхождения, о которой стоит говорить. Эта жалкая горсть гордецов некогда могущественной общины все еще держится в стороне от всего остального мира. Живут они, как жили их отцы, трудятся, как трудились их отцы, думают, как думали они, чувствуют, что чувствовали и они, поклоняются святыне в том же самом месте, в виду той же межи, и в том же первобытном порядке, в каком поклонялись и их предки более, чем триста веков тому назад. Я замечал за собою, что слежу за каждым из отпрысков этого благородного племени с таким неукоснительным любопытством, с каким другой смотрел бы на живого мастодонта или мегатерия, которые бродили в сереньком тумане мироздания и были свидетелями чудес таинственного, допотопного мира.

В числе драгоценнейших сокровищ и святынь архива этой интересной общины находится бережно-хранимая запись древне-еврейского закона, которая считается старейшей рукописью-документом на земле.

Написана она на веленевой бумаге и существует пять-шесть тысяч лет. Ничто на свете, кроме бакшиша, не в состоянии открыть к ней доступ. Впрочем, за последнее время слава её несколько померкла по причине сомнений, которыми некоторые из путешественников по Палестине считали себя в праве ее забросать.

Иисус Навин оставил свое предсмертное наставление детям Израиля в Сихеме и там же тайно схоронил ценные сокровища под дубом и даже приблизительно в то же время. Суеверные самаряне всегда боялись разыскивать их; они верят в то, что их стерегут духи, которые невидимы для людей.

Около полуторы мили от Сихема мы остановились у подножия горы Гевал перед небольшой четыреугольной площадью, заключенной в высоких каменных стенах, опрятно выбеленных. На пути через эту площадку есть могила, построенная на манер мусульманских, - это могила Иосифа. Никакая истина не может быть осязательнее и вернее!

Умирая, Иосиф предсказал тот самый исход евреев из Египта, который состоялся четыреста лет спустя. В то же время он потребовал, чтобы его народ принес клятвенное обещание, что, отправляясь обратно в землю Ханаанскую, они непременно возьмут с собою его кости и похоронят их в земле, которая была издревле наследием его предков, и евреи сдержали эту клятву.

"И кости Иосифа, вынесенные детьми Израиля из Египта, похоронили они в Сихеме "в части поля, купленной Иаковом у сынов Эммора, отца Сихемова, за сто монет".

Немногия могилы на свете внушают к себе такое глубокое уважение такого множества племен и народов самых разнообразных религиозных воззрений, как могила Иосифа: "Ее одинаково почитают, как нечто священное, самаряне и евреи, мусульмане и христиане, и все посещают ее с благоговением. Это могила Иосифа, примерного, почтительного сына, нежного, всепрощающого брата, добродетельного человека, мудрого государственного человека и повелителя государства!"

В этой-то самой "части поля", которую Иаков купил у сынов Эммора за сто монет, и находится знаменитый колодезь Иакова. Он врезан в матерой скале, величина его девять футов в квадрате и девяносто в глубину. Название этого грубого отверстия в земле, мимо которого легко можно пройти, не заметив его, так же знакомо и привычно для слуха детей и поселян отдаленнейших земель, как им знакомы и привычны слова, наиболее употребляемые в домашнем обиходе. Этот колодезь известнее самого Парфенона, этот колодезь древнее пирамид! У этого самого колодца сидел Иисус и беседовал с женщиной из этой самой странной, самой древней самарянской общины, о которой я только-что говорил, и, беседуя, Христос говорил ей про таинственную "воду живую".

Мы оставили колодезь Иакова и поехали дальше до восьми часов вечера, но довольно медленно, потому что нам пришлось пробыть в седле девятнадцать часов, и наши лошади жестоко утомились. Мы заехали так далеко, настолько опередили свои шатры, что нам пришлось стать лагерем в одной арабской деревушке и спать на голой земле. Мы могли бы, конечно, переночевать в самых больших из деревенских домов, но к этому было несколько маленьких препятствий: они были густо населены паразитами, а полы в них грязны, и вообще они были совершенно неопрятны; в единственной комнате-спальне, которая была в каждом из домов, непременно находилась целая семья коз, а в чистой комнате (приемной) даже пара ослов. На дворе, то есть под открытым небом, не было никаких неудобств, за исключением того, что смуглые поселяне обоего пола и всех возрастов, с серьезными глазами, обступили нас кругом и спорили и разбирали нас между собою, шумно болтая до самой полуночи.

уже были опять на ногах и опять двинулись в путь. Так-то приходится жить людям, которых притесняют драгоманы, единственная цель которых выступать себе впереди один другого.

К разсвету мы прошли мимо Силома, где в продолжение трехсот лет находился Ковчег Завета и у врат которого сидел первосвященник Илий, когда упал и переломил себе спину и умер, услыша от гонца, примчавшагося с поля битвы, что его народ разбит на голову, что сыновья его убиты и, что еще всего важнее, что взята в плен гордость всего народа Израиля, его надежда, его прибежище, древний Ковчег Завета, который предки его вынесли с собою из Египта! Впрочем, для нас Силом не был привлекателен. Мы так страшно мерзли, что единственным нашим утешением было двигаться, и нам так хотелось спать, что мы едва могли усидеть в седлах.

Немного спустя мы подъехали к безформенной груде развалин, которая все еще носит название Вефиля. Здесь лег Иаков и заснул, и приснилось ему чудное виденье: ангелы, восходящие и нисходящие по лестнице, которая спускалась от облаков до земли, а в вышине лучезарный вход в их светлую обитель, в отверстые врата небес.

Паломники забрали себе все, что оставалось от развалин Вефиля, и мы поспешили вперед, к главной цели нашего паломничества, в прославленному, великому граду Иерусалиму.

Чем дальше мы шли, тем жарче становилось солнце, тем каменистее, безлюднее, обнаженнее, отвратительнее и унылее делалась окружавшая нас картина. Если бы на каждые десять квадратных футов приходилось по одному особому каменотесу с целой гранильной мастерскою, которая действовала бы сто лет, так и то в этом небольшом уголке вселенной не могло бы накопиться большого количества каменных осколков. Едва-едва попадалось изредка дерево иди одинокий кустик, даже оливковые деревья и кактусы почти совершенно позабыли про эту страну. Во всем мире не найдется вида более утомительного для глаз, чем тот, которым отличаются окрестности на границах Иерусалима. Единственная разница между дорогами и окрестностями этой древней столицы Палестины, пожалуй, только в том и состоит, что на его дорогах еще больше камней и утесов, чем в его окрестностях.

Мы с нетерпением спешили вперед, однако, все же на минуту остановились у древняго колодца Вейра. Но и его гранитные края, глубоко истертые подбородками множества животных, страдавших от жажды, животных, живших ужь давным-давно и не существующих уже целые века, не представший для нас никакого интереса: нам не терпелось поскорей увидеть Иерусалим!

Пришпоривая своих лошадей, взбирались мы на один холм за другим, обыкновенно заглядывали, вытягиваясь, вперед еще за несколько минут перед тем, как добраться до вершины; но за этим всегда следовало разочарование: дальше и дальше шли, еще и еще, эти глупейшие холмы, и еще - неприглядные виды...

А Святого Града все еще не видно!

Наконец, совсем ужь днем, вдоль по нашей дороге стали строиться рядами обломки древних стен и полуразвалившихся сводов; мы с трудом вскарабкались еще на один холм и... и каждый из паломников, каждый из грешников подбросил свою шапку на воздух от восторга...

Древняя, всеми почитаемая столица сверкала на солнце, стоя высоко на своих вековечных холмах; её здания и соборы с куполами, тяжелыми массами белели, увенчанные, как зубцами, высокими серыми стенами. Но как она мала! Она, пожалуй, не больше нашей американской деревушки в каких-нибудь четыре тысячи жителей и не больше любого сирийского города в тридцать тысяч. Впрочем, в Иерусалиме и всего-то населения четырнадцать тысяч человек.

всех людей знакомят картины и рисунки, начиная со школьной скамьи и кончая могилой. Мы могли заметить и без труда узнать башню Гиппия, мечеть Омара, Дамасския Ворота, Масличную гору, долину Иосафатову, Башню Давидову, Сад Гефсиманский и, исходя от этих заметных пунктов, могли приблизительно определить другия ближайшия к ним места, которых издали не могли различить.

Упомяну тут же, как о достойном внимания и неоспоримом факте, что наши паломники даже не прослезились. Я думаю, во всем нашем обществе не было ни одного человека, в уме которого ни возникали бы мысли, образы и воспоминания, вызванные великими историческими событиями в этом досточтимом городе, который разстилался вдали перед нами. Но все-таки ни у кого из нас "в голосе не дрожали слезы".

Да и не было повода к слезам, слезы были бы здесь даже неуместны. Мысли, которые вызывает вид Иерусалима, полны поэзии, величавости и благородства. Такия мысли не находят себе соответствующих выразителей в волнениях, уместных в какой-нибудь детской.

в прославленной древней столице и местопребывании царя Соломона, где Авраам беседовал с самим Богом и где до сей поры еще стоят стены, видевшия великую картину Распятия Господня.