Простодушные у себя дома и за границею.
Часть третья. Простодушные за границею.
Глава XXII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Простодушные у себя дома и за границею. Часть третья. Простодушные за границею. Глава XXII. (старая орфография)

ГЛАВА XXII. 

"Скорбный путь". - Предание о платке св. Вероники. - Дом "Вечного жида". - Сказание о вечном страннике. - Храм Соломона. - Мечеть Омара. - Зрелищ по горло!.. - Пруд Силоамский. - Сад Гефсиманский и другия святые места.

Мы стояли в узкой улице, у Антониевой башни.

- На этих вот камнях, которые уже разрушаются, - говорил нам проводник, - сидел Спаситель и отдыхал перед тем, как взять и нести Свой Крест. Это начало "Скорбного" или "Тернистого пути".

Товарищи мои заметили это святое место и продолжали идти дальше. Мы прошли под сводом "Ессе Homo!" (т. е. "Се человек!"..) и видели окно, то самое окно, из которого жена Пилата предупреждала мужа своего, чтобы он не принимал участия в преследовании "Праведника сего". Это окно еще и по сей час прекрасно сохранилось, если принять во внимание его давнее существование.

Нам показали еще место, где Христос отдыхал вторично и где народ толпою отказался отпустить Его, крича единодушно:

- Кровь Его на нас, и на чадах наших!..

Римско-католики (французы) строят на этом месте церковь и со своим обычным преклонением перед историческими святынями заключают в новые стены остатки старых, какие могли здесь найти.

Идя дальше, мы увидели место, где Христос упал, обезсилевший под тяжестью Креста. В то время там, на этом самом месте, лежала белая мраморная колонна, оставшаяся от какого-то древняго храма, и тяжелый Крест ударился о нее с такой силой, что разсек ее на-двое по самой середине. Таков был рассказ проводника, когда он остановил нас перед разбитой колонной.

Мы перешли через улицу и, наконец, пришли к древнему местопребыванию св. Вероники. Когда Спаситель проходил мимо, она вышла навстречу, исполненная женственного сострадания, и говорила Ему слова сожаления, не страшась криков и угроз толпы; она сама отерла Ему пот на лице.

Мы ужь так много слышали про св. Веронику, так много видели её изображений, исполненных разными мастерами живописи, что мы все равно, что повстречали старого друга, когда неожиданно набрели на её дом в Иерусалиме. Но в поступке, который ее прославил, замечательно то обстоятельство, что, когда она вытирала пот с лица Господня, отпечаток лика Христова отразился на платке, как настоящий фотографический снимок и остается на нем еще и по сей день.

Итак, мы, наконец, добрели до последней из остальных достопримечательностей и чудес Иерусалима, до того самого дома, в котором некогда жил несчастный, известный в течение целых восемнадцати веков, прославленный в истории и в поэмах - Вечный Жид. В памятный день Распятия Христова он стоял подбоченясь на этом самом истертом пороге, поглядывая на шумевшую толпу, которая приближалась. Когда же усталый Христос хотел сесть отдохнуть на одно мгновение, он грубо оттолкнул Его и проговорил:

- Иди вперед!,

Господь ему ответил:

- Иди вперед и ты!

С этого дня и по сей день это веление Господне еще с него не снято. Всякому известно как Его справедливое проклятие пало на голову этого нечестивца и как он скитался по свету, из века в век, в поисках за отдыхом, которого нигде не мог найти. Тщетно гонялся он за смертью, тщетно, стремился где-нибудь отдохнуть, остановиться в городе ли, в пустыне, в глухом, безлюдном месте... В ушах его неутомимо раздавалось приказание; "Иди вперед... иди!"

В преданиях старины говорится, что будто бы, когда Тит осадил Иерусалим и умертвил до миллиона евреев на её улицах и закоулках, Вечного Жида видели всегда в самом пылу битвы; когда секиры сверкали в воздухе, он подставлял под них голову; мечи метали молнии, он бросался в их сторону; грудь свою он обнажал навстречу свистевшим дротикам, острым стрелам и всякому другому оружию, которое могло ему обещать смерть, забвение, успокоение...

Но все было напрасно! Он выходил из смертной битвы здрав и невредим. Говорят еще, что пятьсот лет спустя он последовал за Магометом, когда тот совершил разрушительный набег на города Аравии, а затем возмутился против него, в надежде таким путем заслужить смерть в качестве изменника. Разсчеты его и тут не оправдались. Ни малейшей пощады не было дано никому, за исключением одного из виновных, но и этот один был единственный изо всего войска, которому не нужна была пощада. Еще пятьсот лет спустя, во время Крестовых походов, он искал смерти и нарочно подвергал себя голоду и чуме в Аскалоне. Он спасся опять; он не мог умереть! Однако, такия неоднократные неудачи поколебали в нем уверенность и с тех пор Вечный Жид повел своего рода неутомимую игру самыми верными средствами и обстоятельствами для того, чтобы погибнуть. Но, вообще говоря, надежды на успех у него было мало! У него оставалась еще крупица надежды только на холеру и на железные дороги; он также принимал живейшее участие в адских машинах и патентованных медицинских средствах...

Теперь он уже превратился в древняго, угрюмого старика, как оно и полагается в такие годы. Его больше не радуют никакия легкия увеселения; только изредка ходит он присутствовать на казни, да любить еще погребальные шествия.

Есть одно только обстоятельство на свете, от которого он не может увернуться: где бы ни бродил он по беду свету, он непременно должен показаться в Иерусалиме через каждые полвека, каждые пятьдесят лет. Только год или два тому назад он был здесь в тридцать седьмой раз после того, как Христос Спаситель был распят на Голгофе.

Говорят, многие из здешних старожилов видели его теперь, как видели и прежде. Он все такой же, старый, исхудалый, глаза у него впалые, вид и движения безпокойные; только в нем все-таки есть что-то такое, что дает повод думать, будто он разыскивает или ждет кого-то... быть может, друзей своей юности. Он всегда одиноко бродит по старым улицам, делая изредка пометки на стенах и поглядывая на самые старые здания с каким-то своего рода любопытством и дружеским участием; на пороге своего бывшого жилища он проливает слезы и очень оне ему кажутся горьки. Затем, он собирает свою аренду и опять "идет вперед, вперед! "

Видели также, как он стоит близ храма Гроба Господня много звездных ночей на-пролет; ведь сколько веков он лелеет мысль, что ему дозволено было бы отдохнуть, еслиб он мог войти туда. Но только он подходит, как двери с грохотом захлопываются сами так, что земля дрожит, а все огни во всем Иерусалиме вспыхивают синим мертвым полымем... Вот что делает Вечный Жид через каждые пятьдесят лет неизменно. Судьба его безнадежна, но ведь надо согласиться, что трудненько человеку отказаться от привычки, сложившейся у него за восемнадцать столетий!

Теперь этот, вековечный турист блуждает себе где-то далеко отсюда. У него, должно быть, сложилось к нам некоторого рода презрение, потому что мы, как дети, тешим себя катаньем по железным дорогам и называем это "путешествием". Все, что я вам поведал о Вечном Жиде, может легко подтвердить и сам наш проводник, если к нему обратятся за справкой.

Величественная мечеть Омара и мощеный камнями двор перед нею занимают четвертую часть Иерусалима. Они находятся на той самой горе Мориа, на которой стоял некогда Храм Соломонов. За исключением Мекки, эта мечеть самое священное место для магометан. Каких-нибудь год или два тому назад ни один из христиан не мог ни за какие бы то ни было большие деньги, ни по дружбе получить к ней доступ. Но теперь это запрещение уже снято и потому мы свободно вошли в нее, уплатив бакшиш.

Я ничего не могу сказать об изумительной красоте и утонченном изяществе, и пропорциональности, которыми так прославилась эта мечеть, потому что... потому что я их не видал. Такия вещи, впрочем, и не возможно заметить сразу, по первому же взгляду. Часто красоту женщины замечаешь лишь после довольно продолжительного знакомства с нею; то же правило применимо и к Ниагарскому водопаду, к величественным горам и мечетям, в особенности же к этим последним.

совершенно достоверный. Во всяком случае, на него можно гораздо больше положиться, нежели на большинство преданий. На этом же утесе стоял ангел Господень и грозил Иерусалиму, а царь Давид убеждал его пощадить этот город.

В полу пещеры, которая находится под скалою, нам показали каменную глыбу, которою будто бы завалено отверстие, представляющее особый интерес для всех магометан, так как это отверстие ведет в преисподнюю, в обитель проклятия, и каждая из грешных душ, которая оттуда переселяется на небо, должна подниматься туда через него. Там стоит, поджидая ее, Магомет и за волосы тащит ее из преисподней. Все магометане бреют голову, но имеют при этом предосторожность оставлять по одному клочку волос, за который пророк мог бы ухватиться, чтобы ему было удобнее втащить грешника на небо. Проводник заметил, что добрый мусульманин, который бы лишился своего клочка на макушке, считал бы себя осужденным на пребывание с грешниками, преданными проклятию и на смерть, прежде чем он снова успеет отрости.

Большинство мусульман, которых мне пришлось видеть, повидимому, осуждено на пребывание в преисподней, так как их головы обриты.

Вот уже несколько веков, как никому из женщин не разрешается входить в пещеру, где находится вышеупомянутое отверстие. Причина этого распоряжения заключается в том, что одна из особ женского пола была застигнута врасплох на месте преступления: она выбалтывала грешникам, заключенным в адской обители, все, что знала про то, что делалось на свете. И до того довела она свою болтливость, что уже ничто не оставалось втайне: ничего нельзя было ни сказать, ни сделать на земле такого, что не сделалось бы известным всем и каждому в аду прежде, чем солнце успеет закатиться. Пора была ужь положить предел этим телеграммам и так и было сделано, при деятельном участии палача: эту своеобразную телеграфистку повесили.

носил великий зять и преемник славы Магомета, а также и щит, принадлежавший дяде великого пророка. Большая железная решетка, окружающая утес, в одном месте увешана тысячами лохмотьев, которые висят в её отверстиях. Цель этих приношений - напомнить Магомету, чтобы он не забыл своих поклонников, которые сами повесили сюда свои приношения. Это средство считается самым лучшим после обвязывания пальцев ниточками "для памяти".

Как раз за пределами мечети, снаружи её, стоит миниатюрный храм, который был (будто бы) водружен на том месте, где некогда Давид и Голиаф {Один из паломников говорил мне, что это были не "Давид и Голиаф", а Давид и Саул. Но я стою на своем; мне сказал проводник, а он ведь должен лучше знать.} имели обыкновение сидеть и судить народ.

Повсюду в мечети Омара встречаются части колонн, жертвенников и обломки изящно высеченного мрамора; все это драгоценные останки Соломонова храма. Их откопали в грязи и мусоре на горе Мориа и мусульмане искони веков проявляли стремление охранять их с чрезвычайной заботливостью. В этой части древней стены Соломонова храма, которая зовется у евреев "Стеною Слез", куда каждую пятницу сходятся евреи для того, чтобы прикладываться в священным камням и рыдать над разрушенным великолепием Сиона, всякий может осматривать часть неоспоримо-подлинного древняго храма Соломона. Она состоит из трех-четырех камней, лежащих один на другом, причем каждый из них имеет в длину вдвое больше, нежели фортепиано в семь октав, а в толщину почти столько же, сколько такое фортепиано имеет в высоту...

Как я уже сказал выше, всего год или два тому назад был уничтожен древний эдикт, воспрещавший "христианской дряни" (такой, например, как мы!) входить в мечеть Омара и осматривать драгоценный мрамор, некогда украшавший храм Соломонов изнутри. Рисунки, вделанные в эти обломки, просты и оригинальны и, таким образом, прелесть новизны еще более увеличивает глубокий интерес, который они и без того естественным образом возбуждают. С этими почтенными обломками встречаешься на каждом повороте, особенно же в соседней мечети Эль-Ахза, во внутренния стены которой тщательно вделано значительное количество таких обломков для того, чтобы они лучше сохранились.

Эти каменные глыбы, покрытые пятнами и пылью веков, смутно дают нам некоторое представление о пышности, которую мы привыкли считать самой царственной во всей земле. Оне вызывают в нашей памяти картины роскоши, которые знакомы воображению каждого из нас: верблюды, нагруженные пряностями и драгоценностями, красавицы-рабыни, эти пышные дары для Соломонова гарема, длиннейшия шествия коней и воины в богатых чепраках и вооружениях... и в сиянии, как венец этого видения "восточной роскоши", является сама великолепная Савская царица.

"Стене Слез".

Внизу, в углублении почвы, под масличными и апельсинными деревьями, которые цветут во дворе великой мечети, стоит целый лабиринт столбов, останков древняго храма, который они некогда подпирали. Есть здесь еще внушительной величины своды и арки, над которыми "соха" времени прошла, "не задев их бороздою", как говорилось в пророчествах. Приятно видеть, что мы ошибались, полагая, что нечего и думать увидать настоящие размеры Храма Соломонова и в то же время не ощущать ни тени подозрения, что это, может быть, какой-нибудь обман, пустая выдумка монахов.

Мы пресытились зрелищами! Теперь для нас больше уже ничто не имеет такого обаяния, как Храм Гроба Господня. Мы ходили туда ежедневно и за все время ни разу не уставали осматривать его; но все остальное успело нас утомить, - слишком уж много зрелищ! Они теснятся вокруг нас на каждом шагу. Кажется, ни одного фута земли нет в Иерусалиме или в его окрестностях, который не имел бы своей особой, потрясающей и особенно важной истории. Положительное облегчение для нас пройти какую-нибудь сотню ярдов без проводника, чтобы не слышать его непрерывной болтовни про каждый камень, на который ступаешь, не чувствовать, что он тащит тебя назад, в давно минувшие века, когда тот или другой камень приобрел известность.

Мне кажется почти невероятным, что я вот тут стою, прислонясь на минуту в разрушенной стене и поглядывая вниз на купальню Вифезды, которая пользуется исторической известностью. Мне не могло придти в голову, чтобы предметы такого интереса могли быть до того сбиты в кучу, что это может уменьшить к ним интерес. Но, серьезно говоря, мы до того метались туда и сюда несколько дней под-ряд, утруждая и уши, и глаза свои скорее из чувства обязанности, долга, нежели из-за каких-либо более возвышенных или достойных целей. Мы даже зачастую бывали рады, когда наступало время идти домой и больше не давать проводнику волю приводить нас в отчаяние своими достопримечательностями.

Слишком многим переполняют наши паломники один и тот же день. Можно ведь и зрелищами, как пирожным, довести себя до пресыщения. С тех пор, как мы отзавтракали сегодня утром, мы уже видели довольно для того, чтобы эти зрелища дали нам пищу на целый год пространных размышлений, если бы мы могли осматривать все это постепенно, основательно и не утомляясь.

Мы вышли из города в Яффския (или Восточные) ворота и, конечно, нам много чего наговорили про их "Гиппиеву" башню.

Мы проехались по долине Энномовой, между двух прудов Гиона и вдоль водопровода, построенного Соломоном; он и теперь еще снабжает Иерусалим водою. Мы поднялись на "Гору Злого Совета", где Иуда получил свои тридцать серебреников, и на минуту остановились под тем деревом, где Иуда повесился, как гласит достоверное предание.

Мы опять спустились в ущелье и проводник начал наделять росказнями и именами каждый бережок, каждый дорожный камень.

- Вот это "Село Крови"; вон те вырезы в скале - капища и ниши Молоха; вот здесь приносили в жертву живых детей; там Сионския ворота, Тиропейская долина, гора Орель, её слияние с долиною Иосафата, а справа Колодезь Иова...

- Это Масличная гора; вон там - гора Соблазна; вон то гнездо лачужек - деревня Силоам, вот здесь, вокруг, вдали... везде - Царские Сады; под этим деревом был убит Захария, первосвященник; вон там - гора Мориа и стена Храма; затем могила Авессалома, могила св. Иакова, могила Захарии; дальше, впереди - сад Геесиманский и могила Богоматери. Вот это - Силоамская купель, а...

Но мы заявили, что намерены прежде всего спешиться, утолить жажду и отдохнуть. Зной нас спалил; мы изнемогали под возраставшей изо-дня-в-день усталостью, от непрерывной ходьбы и езды. Все охотно согласились.

Силоамская купель - глубокий пруд, заключенный в стенах, чрез который течет струя чистой воды откуда-то из Иерусалима и, протекая через Колодезь Богоматери или даже принимая в себя его воды, уже направляется сюда, в Силоам, по туннелю, который состоит из тяжелой каменной кладки. Знаменитая "Купель" имела такой же точно вид, как и во времена царя Соломона, и те же восточные женщины-смуглянки, по древне-восточному обычаю, приходили сюда и уносили на голове свои водоносы, наполненные водою, так же точно, как и три тысячи лет тому назад, так точно, как оне будут ходить за водою пятьдесят тысяч лет спустя, если какие-либо женщины будут еще тогда существовать на земном шаре.

Мы уехали оттуда и вслед затем остановились у Колодезя Богоматери, но там вода была нехороша; нигде не было для нас ни покоя, ни удобства, благодаря целому отряду мальчишек, девчонок и нищих, которые преследовали нас с целью получить "бакшиш". Проводник захотел, чтобы мы дали им "бакшиш"; мы так и сделали. Но затем, когда он продолжал объяснять нам, что они "умирают с голоду"... мы моглитолько почувствовать, что совершили тяжкий грех тем, что преградили им путь к такому желанному концу. Мы даже попробовали отобрать свой бакшиш от них обратно; но это уже оказалось невозможно.

Не могу я также говорить теперь о горе Елеонской с её видом на Иерусалим, на Мертвое море и на горы Моавитския; ни о Дамасских воротах, ни о дереве, посаженном Готфридом Бульонским, королем Иерусалимским. Говорить обо всем этом надо только тогда, когда чувствуешь, что на душе отрадно о них говорить; а между тем я ничего отрадного не могу сказать о той колонне, которая, как пушка, торчит над долиною Иосафата с вышины храмовой стены, разве что мусульмане верят, будто бы Магомет, когда придет судить мир, сядет на нее верхом. Жаль, если он не может судить его, сидя на какой-нибудь своей насести, в Мекке, не касаясь нашей собственной, христианской святыни. Тут же рядом Золотые ворота в самой стене храма, и эти ворота были когда-то (да, впрочем, еще и теперь) изящным образцом скульптурных изделий. Из этих самых ворот в древности еврейский первосвященник выпускал "Козла Отпущения" и не препятствовал ему бежать в пустыню, нагруженного двенадцати-месячным грузом людских грехов. Ревнивым и тревожным оком следят мусульмане за своими Золотыми воротами: у них есть достоверное предание, что, когда эти ворота упадут, вместе с ними также падет исламизм, а с ним и Оттоманская империя.

Но вот мы уже дома. Мы изнурены совершенно. Мы почти насквозь пропечены солнцем.

Однако, мы еще находим себе утешенье в том, что наши путевые опыты в Европе научили нас, что с течением времени это изнурение забудется непременно. Забудется жара, забудется и жажда, и утомительное красноречие проводника, и преследования со стороны нищих и бродяг, и тогда, тогда все, что останется в памяти, будет лишь приятными воспоминаниями об Иерусалиме, воспоминаниями, которые мы с каждым годом будем вызывать все с большим и большим интересом. В один прекрасный день эти воспоминания сделаются и совсем прекрасными, когда последния неприятности, которые их омрачают, изгладятся у нас в уме с тем, чтобы никогда ужь к нам не возвращаться. Дни, проведенные на школьной скамье, нельзя сказать чтобы были счастливее последующих лет; но мы оглядываемся на них с сожалением, мы позабыли наши наказания в школе и наши огорчения, когда товарищи, играя, обижали нас, мы позабыли все горести и нужды этого священного для нас времени и помним только веселые побеги на огороды, смотры наших детских полков с деревянными саблями и праздничное ужение рыбы.

у нас не купят и за деньги.