Похождения Гекльберри Финна.
Глава XXXVI. По громоотводу. - Мощь воображения. - Обращение к потомству. - Кража ложек. - В собачьем обществе. - Гипербола.

Глава XXXVI

По громоотводу. - Мощь воображения. - Обращение к потомству. - Кража ложек. - В собачьем обществе. - Гипербола.

Как только оказалось позволительным прийти к заключению, что все уже уснули, мы спустились ночью по громоотводу, заперлись в чулане, вытащили из мешка охапку гнилушек и принялись за работу. Для этого мы расчистили предварительно в чулане место против середины нижнего бревна хижины, на четыре или пять футов длины. Том объявил, что выведет оттуда подземный ход прямо под кровать Джима и устроит дело так чисто, что даже человек, вошедший в хижину, не в состоянии будет заметить прорытой из нее норы. Одеяло Джима свешивалось действительно чуть не до самого пола, так что пришлось бы его приподнять, чтобы разыскать выходное отверстие, если бы оно пришлось под постелью. Мы усердно работали складными ножами до самой полуночи и устали, как собаки. Руки у нас были все в пузырях, а между тем сколько-нибудь заметных результатов работы не получилось. Под конец я сказал:

-- Нет, Том Сойер, нам не окончить подземного хода в тридцать семь лет. Придется накинуть по край ней мере еще годик.

Он ничего мне не ответил, а только вздохнул и вскоре после того перестал работать. Я тотчас же догадался, что он обдумывает какое-нибудь новое решение. Действительно, он сказал:

-- Не стоит нам себя мучить, Гек. Все равно толку из этого не выйдет. Если бы мы были настоящими арестантами, работа пошла бы у нас не в пример лучше. Мы располагали бы для нее многолетним досугом, и нам бы не пришлось торопиться. Мы работали бы каждый день всего лишь по нескольку минут, во время смены часовых, а потому не могли бы натереть себе пузырей на руках, а между тем, в продолжение нескольких лет, все-таки довели бы дело как-нибудь до конца. Оно было бы выполнено тогда с должным шиком и с соблюдением всех формальностей. Теперь, однако, нам нельзя тратить времени попусту. Необходимо торопиться. Между тем, проработав еще ночь таким же образом, мы вынуждены будем отдыхать в течение целой недели в ожидании, пока руки у нас заживут. До тех пор мы не в состоянии будем взяться опять за нож.

-- Все это так, но что же нам в таком случае делать, Том?

-- Я сейчас выскажу тебе свое мнение. Разумеется, это нехорошо и даже отчасти безнравственно, так что я лишь очень неохотно принимаю сам такое решение, но в данном случае у нас нет иного выбора. Мы должны вырыть подземный ход кирками и предположить, что выполнили эту работу карманными ножами.

-- Ну, вот это дело, - одобрил я, - теперь я вижу, что в голове у тебя, Том Сойер, все более проясняется. Нравственно ли это или безнравственно, а если приходится работать в земле, то кирка, разумеется, пред почтительнее, чем нож. Что касается меня лично, то я, признаться, нимало не забочусь о том, что ты называешь нравственной стороной нашего дела. Задумав выкрасть негра, арбуз или учебник из воскресной школы, я уже не считаю нужным выказывать себя особенно разборчивым в выборе средств, к которым приходится прибегать, и хлопочу лишь о том, чтобы достигнуть предположенной цели. Раз мне нужен негр, арбуз или школьный учебник, и кирка представляется самым подходящим средством для того, чтобы раздобыть с ее помощью этого негра, означенный арбуз, или учебник, - я хватаюсь с совершенно спокойной совестью за кирку, не обращая ни малейшего внимания на то, что могли бы сказать про это те или другие авторитеты.

-- Положим, что в таком деле, как наше, можно извинить употребление кирки и остроумных гипотез. В противном случае я ни за что не одобрил бы такого нарушения всяческих правил, - пояснил Том. - Заметь себе, что, во всяком случае, правила остаются правилами. Дурное таким образом не сделается хорошим, и никто не имеет права поступать дурно, если развит настолько, что может отличать добро от зла. Тебе, пожалуй, было бы простительно вырыть подземный ход к Джиму, даже не стесняясь никакими гипотезами и предположениями, потому что ты все равно ведь не понимаешь, в чем заключается истинный шик. С тебя, значит, и спрашивать нечего. Для меня же это положительно не годится, именно потому, что мне известна художественная сторона дела. Подай-ка мне склад ной нож!

У него имелся уже один нож, но я передал ему мой собственный. Том швырнул его на пол и сказал:

-- Говорят тебе, подай мне складной нож!

Я не сразу сообразил, чего именно он от меня хочет, но, пораскинув умом, принялся разбираться среди старых заброшенных земледельческих орудий, отыскал довольно сносную еще кирку и вручил ее Тому. Он взял ее от меня и, не говоря ни слова, принялся за работу. Он, впрочем, был всегда таков. Принципы были для него дороже всего на свете.

Я, в свою очередь, раздобыл себе лопату. Мы поочередно пускали в ход то одну, то другую, и работа продвигалась у нас вперед замечательно живо. Дольше получаса мы не в состоянии были работать таким образом, но за это время успели уже прорыть изрядную нору. Вернувшись в спальню, я выглянул из окна и увидел, что Том делает опять тщетные попытки взобраться по железному пруту громоотвода. Попытки эти оказались на этот раз совершенно безнадежными, потому что руки у него страшно болели. Под конец он и сам в этом убедился.

-- Отчего же не придумать? Боюсь только, что мой проект покажется тебе не совсем законным и нравственным. Я бы на твоем месте, дружище, вернулся в спальню по лестнице, но предположил бы, что влез по громоотводу!

Он так и сделал. На другой день Том стащил в доме оловянную ложку и медный подсвечник, чтобы изготовить из них перья для Джима, и прихватил, кстати, шесть сальных свечей. Я, со своей стороны, бродил возле хижин, отведенных для негров, и, выбрав удобный случай, стибрил там три оловянные тарелки. Том нашел было сперва, что трех тарелок мало, но я объяснил ему, что все равно никто их не увидит, так как если Джим будет выбрасывать тарелки из окна, то они упадут в собачью петрушку и разные другие сорные травы, обильно росшие возле под окном. Ни что не помешает нам разыскивать эти тарелки в траве и доставлять их Джиму обратно. Тогда он в состоянии будет пользоваться по несколько раз одной и той же тарелкой. Эти соображения успокоили Тома, и он сказал:

-- Теперь необходимо обсудить, каким именно об разом доставим мы Джиму все эти вещи.

-- Их можно принести ему по подземному ходу, когда окончится работа, - позволил я себе заметить.

два или три способа достигнуть цели, но теперь пока еще нет настоятельной надобности решаться на который-нибудь из них. Прежде всего, по его словам, нам надлежало докончить подземный ход к Джиму.

На этот раз мы спустились в начале одиннадцатого часа вечером по громоотводу и, вытащив из мешка одну свечу, подошли к окну хижины, где содержался Джим. Он крепко спал, так как мы явственно слышали, что он храпит. Мы бросили свечу сквозь окно к нему в комнату, но и это его не разбудило. Тогда мы прошли в чулан, заперлись там и начали так деятельно работать киркой и лопатой, что приблизительно через два с половиной часа привели свою работу к концу. Прорытая нами нора выходила и в самом деле как раз под кровать Джима. Мы пролезли сквозь нее к нему в хижину, разыскали ощупью свечу и зажгли ее. Некоторое время после этого мы стояли со свечой в руках возле Джима и глядели на него. Он спал здоровым крепким сном и, по-видимому, чувствовал себя прекрасно. Во всяком случае, нам следовало с ним переговорить, а потому мы принялись потихоньку его будить. Старания наши увенчались наконец желанным успехом: он проснулся и, увидев нас, чуть не заплакал от радости. Называя нас своими голубчиками, милыми добрыми ангельчиками и всеми прочими ласкательными именами, какие только могли прийти ему в голову, он упрашивал разыскать как можно скорее зубило, чтобы высвободить ему ногу из цепи, и высказался за необходимость безотлагательно уди рать. Сойер принялся доказывать несовместимость та кого образа действий с общепринятыми правилами и традициями. Сев к Джиму на кровать, Том посвятил его в наши планы, объяснив, что мы готовы изменить их тотчас же при первой тревоге и, во всяком случае, обязуемся его освободить. Опасаться ему поэтому нечего. Ввиду всего этого Джим изъявил полное свое согласие с нашим проектом. После того мы в течение еще некоторого времени беседовали с ним о прежних временах, а затем Том принялся его расспрашивать. Джим рассказал, что дядя Фельпс заходит к нему ежедневно или через день, чтобы вместе с ним молиться Богу. Тетушка Салли, в свою очередь, каждый день осведомляется: хорошо ли его кормят и как он себя чувствует? Оба они очень добры и обращаются с ним прекрасно. Получив эти сведения, Том объявил:

-- Ну, теперь я знаю, каким образом устроиться. Мы перешлем тебе кое-что с ними.

Я попробовал было возразить:

-- Пожалуйста, не делай ничего подобного. Это такое безумие, хуже которого и представить себе нельзя.

лестницу и другие громоздкие предметы в пироге
. Этот пирог будет принесен Натаниелем (не гром, которому поручено было смотреть за арестантом). Получив пирог, Джим не должен выказывать ни малейшего изумления и не разрезать пирога в присутствии надсмотрщика. Мелкие вещи можно пересылать в дядюшкиных карманах, которые Джим должен всегда освидетельствовать. Кое-что предполагалось подвязывать также к тесемкам тетушкиного передника и засовывать ей в задний карман. Мы предупредили Джима о том, каковы именно будут эти вещи и для каких целей они предназначаются. Том объяснил ему, каким образом вести дневник, делая собственной кровью пометки на белой рубашке, и т. д. и т. д. Вообще, он рассказал ему все. Большинство наших требований казались Джиму бесцельными и ненужными, но, принимая во внимание, что мы белокожие, а потому должны понимать лучше, чем он, что именно в данном случае необходимо, он совершенно успокоился и обещал в точности выполнить инструкции Тома.

Джим обладал целой коллекцией трубок с мундштуками из маисовой соломы и порядочным запасом табаку, а потому мы провели с ним время очень приятно, но под конец решили, что все-таки надо уснуть. Вылезши обратно сквозь нору, мы вернулись в спальню с красными руками, распухшими от непривычной работы. Том был в прекраснейшем расположении духа. Утверждая, что никогда в жизни не испытывал еще такого удовольствия, он говорил, что интрига, которую мы теперь ведем, необычайно развивает мозги и доставляет им наслаждение интеллектуального свойства. Хорошо было бы продлить по возможности это наслаждение на всю нашу жизнь, предоставив уже потомству выпустить Джима на свободу. Без сомнения, и сам Джим с течением времени свыкнется со своей участью и заинтересуется столь шикарной интригой. В таком случае можно было бы затянуть дело, лет на восемьдесят, а в летописях знаменитейших побегов из тюрьмы не упоминается еще ни разу о таком продолжительном сроке. Жаль, что такая комбинация представляется в данном случае неудобоисполнимой, а то она не преминула бы покрыть славою не только самого Тома, но и нас как участников в беспримерном его подвиге.

Утром мы пошли к дровяному штабелю, чтобы разрубить там медный подсвечник на куски, которые Том положил вместе с оловянной ложкой себе в карман. После того мы отправились в хижины к неграм, и пока я беседовал с Натом, Том засунул кусок под свечника в самую середину маисовой лепешки, предназначавшейся для Джима. Мы пошли вместе с Натом, чтобы удостовериться в доброкачественности такого способа передачи арестанту необходимых для него предметов, и убедились, что способ этот не оставляет желать ничего лучшего. Джим сунул себе лепешку почти целиком в рот и чуть-чуть не переломал себе разом все зубы. Даже Том Сойер нашел, что лучше этого нельзя было ничего придумать. Само собой разумеется, что Джим сделал вид, будто ему попался в лепешке камень или какая-нибудь другая штука в том же роде, которые сплошь и рядом запекают в хлеб, но это послужило ему уроком. На будущее, прежде чем приниматься за еду, он раза три или четыре начинал исследовать вилкой: не спрятано ли чего-нибудь в принесенных ему съестных припасах?

Пока мы стояли в полумраке хижины, из-под кровати Джима внезапно выскочила пара собак. Следом за ними стали появляться другие, так что под конец в хижине оказалось одиннадцать штук. Больше туда поместиться не могло, так как и без того уже было так тесно, что дышать оказывалось нечем. "Черт возьми, - подумал я, - мы позабыли запереть двери чулана!.." - Натаниель вскрикнул нечеловеческим голосом: "Опять колдовство!" - упал, как сноп, на пол между собаками и принялся стонать как бы в предсмертных судорогах. Том растворил настежь двери и вышвырнул из них ку сок говядины, принесенный Джиму. Все собаки бросились за этим куском, Том выбежал за ними, вернулся через какие-нибудь две секунды назад и затворил дверь. Я сообразил, что он, без сомнения, успел тем временем запереть также и другую дверь. По крайней мере, тотчас же по возвращении он принялся ухаживать за негром, все еще лежавшим на полу. Ласково похлопывая Ната по плечу и бедрам, Том осведомлялся, не пригрезилось ли ему что-нибудь опять? Натаниель наконец встал и, со страхом оглядываясь кругом, объяснил:

-- Господин Сид! Вы скажете, пожалуй, что я сума сшедший, но я готов умереть тут же на месте, если не видел сейчас же здесь миллион собак или, быть может, чертей и колдунов, прикинувшихся собаками. Божусь вам, сударь, что они были тут, на этом самом месте! Я их не только видел, но даже чувствовал. Дьяволы в об разе собак меня обнюхивали и пробежали через меня. Чтобы им всем провалиться в тартарары! Я очень жалею о том, что не схватил какое-нибудь из этих бесовских наваждений! Попадись мне в руки такой оборотень, я ему задам такую таску, что небо ему с овчинку покажется. Впрочем, мне будет еще приятнее, если черти оставят меня совсем в покое.

-- Знаешь ли, что я тебе скажу? Черти явились сюда как раз к завтраку, без сомнения, потому, что они голодны. Приготовь-ка им волшебный пирог! Это заставит их наверное успокоиться.

-- Боже мой, господин Сид! Как же я испеку им волшебный пирог? Я ничего в этом деле не понимаю и никогда о таком пироге даже не слыхивал.

-- Неужели вы сделаете это, сударь? Да ведь я стану молиться тогда на вас, голубчик. Я буду целовать прах от ног ваших!

мы его к тебе принесем, ты должен сейчас же обернуться к нему спиной. Мы положим его тебе в корзину, а ты остерегайся, чтобы не взглянуть на него даже мельком. Не советую тебе также глядеть, когда Джим будет вынимать пирог из корзины. Это, видишь ли, вещь заколдованная, а потому мало ли что может случиться. Само собой разумеется, что ты ни под каким видом не должен до него дотрагиваться.

-- Помилуйте, господин Сид, что вы говорите!.. Разве я стану до него дотрагиваться! Да если бы мне дали десять тысяч биллионов долларов, я все-таки не согласился бы коснуться до него пальцем!