Похождения Гекльберри Финна.
Глава XXXV. Побег побегу рознь. - Таинственные планы. - Дозволительное и недозволительное воровство. - Подземная нора.

Глава XXXV

Побег побегу рознь. - Таинственные планы. - Дозволительное и недозволительное воровство. - Подземная нора.

До завтрака оставалось еще приблизительно с час, а потому мы отправились прогуляться в лес. Прогулка эта была предпринята нами с определенной целью. Том объявил, что при рытье подземной галереи по надобится некоторое освещение. Фонарь же дает слишком много света и может поставить нас в за труднительное положение. Лучше всего запастись поэтому самосветящимися гнилушками, которые, как известно, дают в темноте своеобразное слабое мерцание. Мы принесли с собой целую охапку гнилушек, спрятали их в траве и расположились отдыхать. Том за метил при этом недовольным тоном:

-- Черт возьми, история с Джимом оказывается все-таки страшно простой и до безобразия глупой. Положительно не придумаешь ничего такого, что бы могло ее действительно усложнить и сделать сколько-нибудь интересной. Начать с того, что у дядюшки нет даже часового, которого пришлось бы связать, засунув ему предварительно в рот приспособление, препятствующее крику. Между тем для шикарного побега часовой является положительно необходимым. Мало того, здесь нет и злых собак, которых стоило бы усыплять какой-нибудь микстурой. Джим, правда, прикован за ногу к ножке кровати десятифунтовой цепью, но стоит только приподнять кровать, и цепь эта окажется снятой с ножки. Кроме того, дядя слишком уж доверчив. Он посылает ключ пучковолосому своему негру и не поручает никому наблюдать за этим негром. Джим мог бы, если бы хотел, вылезти и сам без нашей помощи из окна, так как вышибить доску такому молодцу, как он, вовсе не трудно. Если он этого не сделал, то, без сомнения, лишь потому, что не хотел отправиться в путь с десятифунтовой цепью на ноге. Вообще, Гек, мы с тобой оказываемся в самом пакостном положении, какое только можно себе представить. Нам приходится самим изобретать все трудности предприятия. Ну, что же, делать нечего! Надо устраиваться как можно лучше с имеющимся у нас материалом. Можно утешиться, впрочем, тем, что гораздо больше чести преодолеть массу затруднений и опасностей, когда они изобретены нами самими, а не теми людьми, на обязанности которых лежало подготовить для нас таковые. Рассуждая совершенно спокойно и хладнокровно, надо ведь признаться, что мы выдумали из собственной головы, будто работа с обыкновенным фонарем дело рискованное. Я убежден, что если бы мы вздумали устроить процессию с факелами для того, чтобы светить нам при работе, никто не обратил бы здесь даже и на нее внимания. Кстати, мне пришло в голову, что не мешало бы запастись при первом же удобном случае чем-нибудь таким, из чего можно сделать пилу.

-- К чему же она нам?

-- Странный вопрос! Надо же ведь отпилить ножку у кровати Джима, чтобы высвободить из-под нее цепи.

-- Да ведь ты сам только что рассказывал, как удобно будет приподнять кровать и снять таким об разом цепь с ножки.

-- Странный ты, однако, человек, Гек Финн! Ты никак не можешь отрешиться от будничных ребяческих способов браться за дело. Неужели тебе не доводилось читать в книгах про барона Тренка, Казанову, Бенвенуто Челлини, Генриха IV и разных других героев? Слыханное ли дело, чтобы какого-нибудь арестанта освобождали таким бабьим, или, лучше сказать, ребяческим способом? Нет, друг мой, лучшие авторитеты рекомендуют в таких случаях перепилить ножку кровати надвое и оставить ее в таком положении. Что касается опилок, то их следует во время работы проглатывать, дабы от них не оставалось следов. Прорез, сделанный пилой, следует замаскировать грязью и салом так, чтобы при взгляде на ножку кровати самый проницательный тюремщик не мог бы заметить, что она перепилена, и счел ее совершенно целой. Затем в ночь побега стоит только дать пинка этой ножке: она отлетает прочь, - ты снимаешь с себя цепи и оказываешься свободным. Остается только прицепить веревочную лестницу к зубцам башни, спуститься по ней вниз, переломить во рву ногу, так как лестница окажется на десять футов короче, чем следует, но там, по другую сторону рва, ждут тебя уже с лихими конями верные вассалы. Они подхватывают тебя, бросают поперек седла и мчатся с тобой в родной Лангедок, Баварское королевство или другое какое-нибудь благонадежное место. Побег, обставленный таким образом, был бы не в пример интереснее! Жаль, что эта хижина не обнесена, по крайней мере, рвом. Впрочем, если у нас останется время, мы можем еще его выкопать в ночь побега.

Мне показалось это уж слишком шикарным, а потому я возразил:

-- На какой прах нам ров, когда мы устраиваем подземный ход, чтобы вывести через него пленника?

Том, однако, меня не слушал. Казалось, что он совершенно забыл не только меня, но и все остальное. Взявшись рукой за подбородок, он погрузился в глубокую думу, но вскоре со вздохом покачал головой и, еще раз вздохнув, проговорил:

-- Нет, это не выгорит. Он не усмотрит в этом достаточной необходимости.

-- В чем именно? - спросил я.

-- В том, чтобы отпилить себе ногу, - отвечал Том.

-- Праведный Боже, в этом, разумеется, нет ни малейшей необходимости! Не понимаю даже, чего ради пришла тебе в голову такая странная мысль?

-- Видишь ли, об этом отзываются с похвалой многие из лучших авторитетов. Если не удается снять с себя цепь, человек отрезает себе руку и удирает во все лопатки. Отрезать ногу было бы, разумеется, еще шикарнее, но, к сожалению, в данном случае надо от этого отказаться. Настоятельной необходимости в применении этого способа у нас не будет, и потом Джим, поскольку он негр, не сообразит, что такой образ действий, принятый в Европе, мог бы прославить его имя в Америке. Не стоит, следовательно, об этом и говорить. Во всяком случае, не подлежит сомнению, что его можно снабдить веревочной лестницей. Мы изготовим ее без хлопот из наших простыней и пере шлем к Джиму в пироге
. Это, если можно так выразиться, общепринятый способ. Бывают, впрочем, пироги с еще худшей начинкой!

-- Странные вещи ты говоришь, Том Сойер! Ты знаешь ведь как нельзя лучше, что Джиму вовсе не нужна веревочная лестница.

-- Ну, вот еще! На что-нибудь она ему пригодится. Ты опять толкуешь о том, чего не понимаешь. Все арестанты стараются запастись веревочными лестницами. Джим тоже ее получит. Вот тебе и весь сказ.

-- Да на какой же она ему прах? Что он будет с ней делать?

-- Как что делать? Он спрячет ее у себя в постели, как делают это все в подобных случаях. Вообще, Гек, я с прискорбием убеждаюсь, что у тебя нет ни малейшего стремления следовать установленным образцам и общепринятым правилам. Тебе всегда приходят в голову какие-нибудь новшества. Положим, что на этот раз Джиму и в самом деле не нужна веревочная лестница, но все-таки после побега ее найдут у него в постели. Это сейчас же наведет всех на ложный след, а ведь что может быть интереснее ложного следа в таких случаях? Отчего же не доставить людям удовольствия, когда это может быть сделано так изящно и шикарно? Воображаю себе, какой тут подымется переполох и сколько пойдет самых разнообразных тол ков. Между тем, если мы не окажем им такой любезности, дело выйдет совсем дрянь.

-- Ну, ладно, - согласился я. - Если веревочная лестница полагается по закону, я против нее спорить не стану, так как не намерен отступать от общего правила. Замечу тебе только, Том Сойер, что если мы вздумаем разорвать наши простыни, чтобы снабдить Джима веревочной лестницей, то у нас непременно выйдут неприятности с тетушкой Салли. Ей-ей, вый дут неприятности! На мой взгляд, Том, можно было бы изготовить прекрасную веревочную лестницу из коры американского ясеня. Она, по крайней мере, никого не введет в убыток, так как нам на нее не придется затратить ни гроша, а между тем может так же удобно служить начинкой в пироге и убираться потом под матрац, как и лестница, изготовленная из тряпок. Что касается Джима, то он по этой части человек несведущий, а потому ему решительно все равно, из какого материала...

-- Замолчи, пожалуйста, Гек Финн! Если бы я был таким невежественным человеком, как ты, я ни за что на свете не позволил бы себе вдаваться в подобные рассуждения. Слыханное ли дело, чтобы государственный преступник бежал из тюрьмы с помощью лестницы, свитой из древесной коры? Ведь это было бы курам на смех!

-- Ну, ладно, Том, пусть будет по-твоему, но все же я посоветовал бы тебе в таком случае устроить дело несколько иначе. Поручи мне лучше позаимствовать веревку, на которой сушат белье.

-- Позаимствуй кстати и рубашку, - сказал он.

-- К чему же она нам?

-- Джим будет писать на ней свой дневник.

-- В своем ли ты уме, душенька? Ведь он не умеет писать...

-- Ну так что ж, что не умеет? Он все-таки может испещрить рубашку разными знаками, если мы изготовим ему перо из старой оловянной ложки или об ломка железного обруча.

-- Мы можем раздобыть ему гусиное перо. Это приведет скорее к цели, да и писать будет лучше.

-- Ах, ты, неразумное дитятко! В тюрьмах не дер жат ведь гусей, для того чтобы арестанты могли выдергивать у них из крыльев перья для ведения своих дневников. Там всегда изготовляют себе перья из самого неудобного твердого и жесткого материала, как, например, из старого медного подсвечника или какого-нибудь другого подобного же несуразного предмета, случайно подвернувшегося под руку. Чтобы изготовить из такой штуки перо, надо затратить иной раз многие недели и месяцы. Никаких инструментов арестанту ведь не полагается, за исключением каменной стены в его камере. Вот он и трет подсвечник об стену, пока не изготовит себе таким образом перо. Арестант, дорожащий своей репутацией, ни за что бы не согласился воспользоваться обыкновенным гусиным пером, если бы ему даже предложили таковое. Это не в порядке вещей!

-- Ну, ладно, из чего же мы сделаем в таком случае чернила?

-- Некоторые изготовляют их из железной ржавчины и слез, но это слишком уж будничный способ, приличествующий к тому же только женщинам. Наилучшие авторитеты пользуются в таких случаях собствен ной своей кровью. Джим может последовать их примеру. Если, кроме того, ему придет фантазия послать обыкновенным путем таинственную весточку и довести до сведения тех, кому знать надлежит, где именно он томится в заключении, ничто не препятствует ему сделать надлежащую надпись вилкой на оловянной тарелке и выбросить тарелку из окна. Так поступал всегда таинственный арестант, известный под именем Желез ной Маски, и это считается очень шикарным способом вести переписку.

-- Ты знаешь, у Джима нет оловянных тарелок. Его кормят из миски.

-- Ничего, мы раздобудем ему тарелки.

-- Да ведь никто же не разберет, что будет на них нацарапано.

-- Это в данном случае совершенно безразлично, Гек Финн. Суть дела в том, чтобы написать на тарелке и выбросить ее из окна. Разберет ли кто-нибудь надпись или нет, к делу в данном случае не относится, тем более что в большинстве случаев никому не удается прочесть каракули, нацарапанные государственным преступником на оловянной тарелке или какой-нибудь иной подобной же штуке.

-- С какой же стати тратить тогда попусту тарелки?

-- Чего их жалеть? Они ведь казенные.

-- А если они не казенные, а чьи-нибудь?

-- Все-таки арестант не станет разбирать...

Он замолчал, так как в это мгновение мы услышали звук рожка, призывавшего к завтраку. Понятное дело, что мы прервали свою беседу и отправились домой.

В продолжение утра мне удалось позаимствовать с веревки, на которой сушилось белье, простыню и белую рубашку. Разыскав старый мешок, я уложил их туда, а затем мы с Томом зашли за спрятанными нами в траве гнилушками и уложили их тоже в мешок. Я объявил Тому, что употребляю слово "позаимствование" потому, что папаша называл подобный образ действий всегда этим словом, но Том возразил, что это не позаимствование, а воровство. Он присовокупил, что мы в данном случае представители интересов арестанта, которому позволяется прибегать к каким угодно мерам для своего освобождения. Что бы он ни сделал, никто не станет порицать его за это, если только ему удалось достигнуть цели. Со стороны арестанта вовсе не преступление украсть что-нибудь необходимое для по бега, говорил Том. Пока мы представители арестанта, мы имеем нравственное право воровать все, что может нам пригодиться для побега вместе с ним из тюрьмы. Если бы мы не были арестантами, дело было бы совершенно иное. Один только негодяй, будучи на свободе, может позволить себе украсть. Ввиду этих соображений мы решили воровать все, что попадет нам под руку. Тем не менее, Том скорчил ужасно недовольную гримасу, когда я однажды после того стянул на баштане, с отведенного неграм участка, арбуз и съел его. Он заставил меня дать неграм десять центов, не объясняя им причины та кой щедрости с моей стороны. При этом он объявил, что мы вправе воровать только то, что для нас действительно нужно.

-- Да ведь я же ощущал надобность в арбузе, - возразил я ему. Он растолковал тогда, что арбуз не мог принести ни малейшей пользы делу освобождения нашего из тюрьмы и что вся разница между дозволенным и недозволенным заключалась именно в этом.

-- Если бы ты, например, вздумал припрятать нож и тайно передать его Джиму для того, чтобы он мог убить этим ножом старшего тюремщика, ты по ступил бы совершенно правильно, - объяснил мне Том. Я не стал с ним спорить, хотя и не усматривал для себя ни малейшей выгоды служить представителем арестанта, если приходилось при этом вдаваться в такие тонкости, когда на основании общего правила можно было с совершенно спокойной совестью по лакомиться вкусным арбузом.

Как уже говорилось, мы дождались утра, пока все принялись за дело. Не видя на дворе ни души, Том отнес мешок в чулан, а я тем временем стоял немножко поодаль и караулил. По прошествии некоторого времени он вышел из чулана. Тогда мы уселись на штабель дров и принялись серьезно беседовать друг с другом. Том сказал:

-- Теперь у нас все уже налажено, за исключением рабочего инструмента. Раздобыть его, впрочем, будет не трудно.

-- Об инструменте, необходимом для выполнения нашего предприятия.

-- На что же нам нужны инструменты?

-- Прежде всего, чтобы рыть землю. Надеюсь, мы ведь не станем рыть для Джима подземный ход зубами?

-- Да ведь весь чулан битком набит старыми кирка ми и лопатами. Там столько такого инструмента, что можно было бы смело вырыть целую дюжину подземных ходов, больше чем для сотни беглых негров.

Том бросил на меня взгляд, исполненный такого сожаления, что я чуть было не расплакался, и сказал:

-- Милейший Гек Финн! Слышал ли ты когда-нибудь, чтобы в распоряжение государственного преступника предоставляли кирки, лопаты и подобные инструменты для того, чтобы он мог с их помощью устраивать для себя подземные ходы? Осмелюсь спросить у тебя, если ты только вообще способен благоразумно ответить на этот вопрос: может ли освобождение при та ких условиях принести самому арестанту честь и славу? Обратит ли оно его в героя? Ведь после того остается только дать ему ключ от тюремных дверей и раскланяться с ним на прощанье! Нет, душа моя, если бы в тюрьме содержался даже сам король, и то, уверяю тебя, ему не дали бы кирки и лопаты.

-- Складными карманными ножами!

-- И ты хочешь, чтобы мы вырыли ими подземный ход под хижиной!

-- Понятное дело, хочу!

-- Да ведь это, черт возьми, Том, чистое сумасбродство!

тем я прочел все книги, в которых говорится о таких вещах. Государственные преступники, содержащиеся в казематах, прорывают себе всегда оттуда подземные ходы складными карманными ножами, и заметь себе, что им приходится работать не в земле, как здесь, а по преимуществу в гранитных скалах. Так, например, один из арестантов, содержавшийся в нижнем каземате Немого Замка в Марселе, прорыл себе ножом подземный ход сквозь скалу. Припомни-ка, сколько понадобилось ему на это времени?

-- Мне нечего и припоминать, так как я этого никогда не знал.

-- Попробуй тогда угадать.

-- Ну, что же, месяца полтора, пожалуй?

-- Каких тут полтора месяца? Целых тридцать семь лет! И представь себе, что он выбрался на Божий свет прямо в Китае! Жаль, что тюрьма, в которой содержится Джим, воздвигнута не на гранитной скале.

-- Это опять-таки совершенно безразлично. У арестанта, который туда вылез, тоже не было в Китае знакомых. Странный ты человек, Гек, ты всегда сворачиваешь от сущности дела в сторону. Это, друг мой, дурная привычка!

-- Ну, ладно, мне безразлично, где Джим ни вылезет, только бы он очутился на свободе. Думаю, что и для него это будет довольно безразлично. Позволю себе сделать только одно замечание: Джим слишком стар для того, чтобы можно было дорыться до него складным ножом. Он не дотянет до своего освобождения.

-- Отчего же не дотянуть? Надеюсь, ты не дума ешь, что нам придется рыть тридцать семь лет подземный ход в таком грунте, как этот, где в самом деле и не земля, а просто-напросто какая-то грязь.

-- А сколько, по-твоему, потребуется на это времени, Том?

узнает, что Джим вовсе не оттуда, и тогда, разумеется, на печатает про Джима объявление или же распорядится как-нибудь иначе. При таких обстоятельствах мы не можем употребить на изготовление подземного хода столько времени, сколько следовало бы затратить при других обстоятельствах. Собственно говоря, нам следовало бы употребить на это по крайней мере года два, но, к величайшему прискорбию, мы должны поторопиться. Мы не можем поручиться даже за ближайшее будущее, а потому я советовал бы вырыть подземный ход со всей возможной для нас скоростью и вместе с тем предположить для собственного утешения, что мы употребили на эту работу тридцать семь лет. Когда подземный ход будет готов, мы при первой же тревоге вы тащим оттуда Джима и удерем с ним вместе. Да! Я думаю, что так будет лучше всего.

-- Я тоже считаю это довольно рассудительным, - подтвердил я. - Предполагать можно что угодно, без всяких расходов и неудобств. Если на то пошло, я готов предположить, что мы проработали уже над подземным ходом целых полтораста лет. Если я уж пущусь в предположения, то никакая цифра меня, разумеется, не затруднит. Не отправиться ли мне на рекогносцировку, чтобы раздобыть парочку складных ножей?

-- Надеюсь, Том, что ты не найдешь ничего оскорбительного и противозаконного, если я обращу твое внимание на старую ржавую пилу, засунутую под стрехою коптильного сарая?

Он бросил на меня грустный разочарованный взгляд и ответил:

Я так и сделал.