Карманная памятная книжка.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Карманная памятная книжка. (старая орфография)

VIII.
КАРМАННАЯ ПАМЯТНАЯ КНИЖКА.

Моя памятная книжка, мой дневник составляет один из двенадцати нумеров вашего дневника, стоющого три шиллинга в тисненом коленкоровом переплете, три с половиной шиллинга в шолковом, с золотообрезными краями, и четыре с половиною - в переплете из французского сафьяна. В нем всего две странички, разграфленные едва заметными чертами для памятных записок на каждую неделю, а в конце приложены тоже разграфленные таблички на двенадцать месяцев, с января по декабрь включительно, где можно записывать свой приход и расход. Я полагаю, ваш дневник, многоуважаемый читатель, тоже объемистый; в нем, вероятно, на каждой странице красуются солидные, круглые суммы; свободной рукой записаны расходы, и еще более свободной рукой вписаны приходы. Надеюсь, сэр, что в 1862 году вы будете счастливее, чем в этом 1861 году, карьера жизни которого быстро приближается к концу. В чем счастливее? в кошельке? в теле? в душевном спокойствии? Аминь, добрый сэр, во всем. Но как бы ни был счастлив человек в душе, теле и финансовых обстоятельствах, он непременно станет желать еще большого счастия. О, неведомая судьба, господствовавшая над предстоящим годом, если ты низпошлешь мне на 62 год лучшее здоровье, лучший аппетит, лучшее пищеварение, больше дохода и лучшее настроение духа, чем подарено было мне на 61 год, то, мне кажется, твой покорный слуга будет признателен за эти перемены, и будет счастливее прежнего. Я был бы счастливее, если бы у меня, между прочим, явился новый фрак. Настоящий мой фрак, признаюсь, ужь очень устарел. Мне замечает это семья. Добрый мой друг, кто бы из нас не был счастливее и лучше, оставив навсегда некоторые свои старые привычки {Old habits - старые привычки; а также и старое платье. Прим. перев.}! Да, да. Вы соглашаетесь со мной. Вы понимаете эту аллегорию? Но, увы! не в нашу пору жизни оставлять старые привычки, не правда ли? Да и не совсем-то хорошо переменять их. Что может сравниться, например, с старым, просторным спокойным, заношенным, халатоподобным, располагающим к лени фраком? Какому благомыслящему человеку покажется приятным сбросить его и заменить каким нибудь новым щегольским костюмом, который везде ему жмет? Вон он висит, - этот негодный баловень! как он легок! как в нем тепло! как он всегда бывает впору! Вы можете выходить в нем на прогулки, можете спускаться к обеду. Вы можете отзываться о нем, как Туллий отзывается о своих книгах: Pernoctat nobiscum, peregrinatur, rusticatur. Правда, он не много неряшлив, на нем много пятен, он не совсем приличен, от него пахнет сигарой; но, allons donc! пускай свет называет меня лентяем и неряхой. Спокойствие свое я ценю выше общественного мнения. Я живу, чтоб угождать себе, а не вам, мистер Дэнди, с вашим надменно вздернутым носом. Я философ. Быть может я живу в бочке, и не позволяю никому воспользоваться ею... Мы не хотим развивать этой неприятной метафоры; но относительно некоторых ваших старых привычек, позвольте вам указать:

1. На привычку быть взыскательным и дурно отзываться о своих блйжних.

2. На привычку сердиться, на вашего слугу, на вашу горничную, на дочь, жену и проч.

3. На привычку предаваться за столом излишествам.

4. На привычку курить в столовой после обеда.

5. На привычку сумазбродно тратить деньги в bric-à-brac, на покупку редких книг, эльзевиров, на переплеты и проч.; на портвейн 1820 года, на красивых лошадей, на пышные балы и мало ли еще на что.

6. На привычку скряжничать, имея богатство, и радоваться сбережению какой нибудь полкроны, отравляя своих друзей и семейство отвратительным вином.

7. На привычку отправляться спать сейчас после обеда, вместо того, чтобы приятной беседой доставить развлечение мистрисс Джонс и семейству, или

8. Лэди! это относится до вас: на привычку уплачивать счеты по модным магазинам, разлагая их сумму, и следовательно обманывая отца семейства, на счеты по домашнему хозяйству.

9. На привычку заставлять отца семейства дожидаться завтрака.

10. На привычку подсмеиваться над мистрисс Броун и её дочерьми потому, что оне не совсем du monde или ужь так джентильны, как лэди Смит.

11. На привычку удерживать вашего несчастного отца на балах до пяти часов утра, тогда как к одиннадцати часам он должен быть в должности.

12. На вашу привычку, милые Луиза, Джэн, Арабелла и Амелия, вечно враждовать друг с другом.

13. На привычку всегда приказывать кучеру Джону подавать карету за три четверти часа до выезда.

Милостивый государь, или милостивая государыня, если вы записывали подобные привычки в вашу памятную книжку 1861 г., то я не имею ни малейшого сомнения, что вы занесете их и в книжку 1862 года. Укажем например на привычки под NoNo 4 и 7. Я нравственно убежден, что некоторые из нас ни за что не захотят отказаться от этих дурных привычек, хотя женщины так вполне справедливо вопиют против них, сердятся и даже бранятся. А привычки под NoNo 9 и 13? Я совершенно уверен, моя милая юная лэди, что вы будете по прежнему заставлять кучера Джона дожидаться вас; что вы постоянно будете представлять самые уважительные причины необходимости такого ожидания; особливо относительно No 9, вы докажете, что однажды (скажем хотя 1-го апреля этого года) вы явились к завтраку первые, и что вследствие этого вы всегда бываете первыми.

эти очерки!). Фрниханд имеет привычку делать расходы немного, даже немножко более своего прихода. Он доказывает вам, как мистрисс Фрниханд работает и работает (и в самом деле, Джэк Фрниханд, если ты говоришь, что она у тебя настоящий ангел, то говоришь еще о ней весьма немного); как они оба трудятся и корпят над работой, кладут заплатки на заплатки, штопают и переделывают старое на новое, и как в самом деле, недостаточно для них тех средств к жизни, которые они имеют. И все-таки я опасаюсь, мало того, я готов держать пари на полбутылки Гладстоновского хереса в 14 шиллингов против дюжины красного столового вина, что хозяйственный разсчет, немного пошатнувшийся в текущем году, пошатнется и в следующем, по милости Божией ныне наступающем.

Памятная книжка! дневник! Как забавно и смешно прочитывать иногда сделанные в этом журнале различные записи! Здесь вы увидите заметки об уничтоженных обедах и влиянии их на ваш организм. Ни с того ни с другого загараются синие огоньки, и мы садимся перед призраками яств. Слышите! перед вами как будто оживляются давно уже умершия шутки, каламбуры, остроты! Память встречает и приветствует их с замогильной улыбкой. Перед вами является полный список лиц, которые сидели за вашим скромным обеденным столом. Душевная пытка, перенесенная до, во время и после этого пиршества возобновляется и напоминает о прежней пытке. Вы представляете себе все неудачи, сопровождавшия этот в особенности пышный обед! Перед вами рисуется картина, как эти чудовищные, наемные лакеи разбивают старый фарфор! Следуя советам Francatelli, какую дрянь приготовила бедная Мери, ваша повариха, вместо французского блюда? Как сердилась мистрисс Поп, что не приехала к обеду раньше мистрисс Бишоп! Как Тримальхион хохотал над вашей нелепой попыткой дать пир, а Гарпагон выходил из себя по поводу вашего тщеславия и расточительности! Как грубо лэди Алмак обходилась с другими лэди в гостиной (когда еще не было ни одного джентльмена); никогда больше не приглашала вас к обеду, передала свою визитную карточку через лакея, и не обратила ни малейшого внимания на вашу жену и дочерей на балу лэди Хостльби! С другой стороны как спокойны, просты, приятны и веселы были те маленькие обеды, на которые приглашались за день или за два, на которых все были довольны; суп был прозрачен, как янтарь, вино такое же отличное, как у самого Тримальхиона, и гости не разъезжались до полуночи!

Вместе с каталогом минувших удовольствий, балов, банкетов и тому подобных заметок, являются записи о более важных событиях, более серьезные напоминания. В двух местах дневника Дайвза напечатаны заметки: "срок получения дивидендов в банке". Позвольте нам думать, сэр, что эти два дня значительно интересуют вас, - в противном случае, по всей вероятности, вам не было бы надобности печатать против них такого напоминания. Если вы пересмотрите памятную книжку бедного Джэка Реклес (Безпечного), то между заметками о проигранных и выигранных пари на конских скачках, быть может, вы прочитаете и такую: "29 сентября срок векселю Набама; нужно заплатить 142 ф. 15 ш. 6 пенсов". Будем надеяться, что с наступлением того дня, записанная в книжку маленькая денежная сделка кончилась к полному удовольствию обеих сторон. Если вы отец семейства и вообще почтенный добрый джентльмен, то нет сомнения, что в вашей книжке против 17 декабря (примерно) вы сделали заметку: "приедут домой дети". О, как тщательно обозначен этот блаженный день в их маленьких календарях! Помню, в моей книжке были такия отметки: против среды, 13 ноября - остается 3 недель до праздника; против среды, 20 ноября - 4 недели до праздников; и это продолжалось до тех пор, пока ленивое время не дотягивалось до среды 18 декабря люди все солидные! Наконец наступает среда, 27 декабря, и против нея красуется аннонс: "Папа везет нас в театр", или если не папа, то вы занимаете место в партере под присмотром лакея.

Приближался конец года, и мама подарила вам новую карманную книжку, быть может, с маленькой монетой, да благословит ее Бог! для вашего кармана. Эта карманная книжка, вам известно, назначалась на следующий год; и в этой книжке вам предстояло отметить печальный день, среда, 24 января, тысяча восемьсот... все равно, какого хотите года, - день, когда молодые друзья доктора Барча должны были снова собраться.

О Боже! У всякого, кто только перевертывает эту страницу, есть свой собственный дневник, сделанный из бумаги или напечатленный в его памяти, - в котором обозначены все интересные для него происшествия умирающого года. У мальчиков и мужчин, у матерей и девиц, у всех, у всех есть свой календарь, своя памятная книжка. Например в вашей памятной книжке, моя добрая Элиза, - какой тяжелый, печальный отмечен день, с какою нежностью и вместе грустью вы вспоминаете о нем, - день, когда наш сын отправился в Индию к своему полку, на место опасности, а может быть и битвы. Что это был за день, в последний раз проведенный дома, когда взрослый брат сидел в кругу семейства, когда маленькие вертелись около него, разсматривали форму, саблю, ящик с ружьем и другие удивительные военные и дорожные принадлежности, которые приносили в зал и наполняли его; ящик с бритвами для бороды, которая еще не выросла; - каким забавным казался маленький брат Том, когда надел на себя огромную саблю! Что за обед был, этот последний обед, когда все и малые и взрослые собрались вместе и все старались быть веселыми! Что за ночь была, эта последняя ночь, когда вся молодежь в последний раз спала вместе под одной и той же кровлей, и когда мать лежала одна в своей спальне, считая роковые часы, среди своих слез, среди безсонницы, среди нежных молитв. Что за ночь была, а между тем, как быстро показалась печальная заря! Как быстро показалось солнце над домами! Еще минута и, повидимому, весь город пробудился. В доме началось движение. Семейство собирается за последнюю трапезу. Вдова в последний раз падает на колена между коленопреклоненными детьми и, рыдая, произносит молитву, в которой поручает своего милого дорогого первенца попечению Отца Небесного. О ночь! какие слезы ты скрываешь, - какие молитвы ты слышишь! Так проходят ночи, за ночами дни, пока не наступит одного из них, когда не будет ни слез, ни разлуки.

В вашей памятной книжке, равно как и в моей, есть грустные дни, не только для этого года, но навсегда. В один из таких дней, когда, быть может, и солнце сияло очень ярко, мать дома спускается вниз к своему семейству с печальным лицом, которое вдруг наводит испуг на лица детей среди их невинного лепета и смеха. Они, быть может, позабыли, - но она нет, - день, который она помнит очень хорошо, хотя после того прошло уже лет двадцать; помнит долгую ночь, проведенную без сна, мрачную зарю, дождь, стучавший в окна, безмолвного, но стонущого младенца в колыбели, потом благоговейную тишину, и затем спокойную улыбку на очаровательном лице херувима, когда стоны прекратились и маленькая страдавшая грудь перестала подниматься. Увидев такое лицо матери, дети припоминают, что это был день, в который умер их маленький брат. Это было еще до их рождения; но они помнят его, и когда молятся вместе, дух умершого малютки как будто летает вокруг группы. Так и все перейдут в вечность: друзья, родные, близкие сердцу, взрослые, старые, малые. На дороге жизни помильные столбы - это надгробные камни, - на каждом из них надписывается все более и более имен; если случайно вам приведется пережить обыкновенный человеческий век, когда все друзья один за другим спустились уже в могилу, вы разслабленный, с дрожащими ногами, никем не оплаканный, один одинешенек достигаете конца своего пути.

В дневнике прошлого года найдется ли у вас такой драгоценный день, против которого было бы отмечено, что вы приобрели нового друга? Если да, то это особенное счастье. В известные лета новый друг диковинка. Старики редко бывают способны поддерживать дружбу. Помните ли, как горячо вы любили Джэка и Тома, когда были в школе, какое подобострастное уважение питали к Неду, когда были в коллегии, и какие бесконечно-длинные письма писали вы друг к другу? А часто ли вы пишете теперь, когда пересылка по почте ничего не стоит? Есть возраст цветов, бутонов и очаровательной распускающейся зелени, возраст знойного лета, возраст осени, когда увядают и падают листья, и наконец возраст зимы - холодной, обнаженной, неприветливой. Сюда, дети! к моим ногам! скорей, скорей! оне озябли у меня, очень озябли, и повидимому их не согреет никакое вино, никакие шерстяные чулки.

есть и у вас. Те, которые переселились в вечность с любовию к вам, продолжают любить вас и теперь; и вы тоже не перестаете их любить. В сущности эти дорогия, преданные и верные сердца не покинули вас; они только перешли в другую комнату; вы можете сейчас же встать и последовать за ними; вон эта дверь закроется за вами, и вас не будет больше видно. Пользуясь таким веселым настроением духа, я разскажу вам прекрасную и трогательную историйку об одном докторе, о котором я недавно слышал. Около двух лет тому назад, в нашем, или пожалуй, в каком нибудь другом городе, был знаменитый доктор, к которому ежедневно собирались толпы народа за советами, в полной уверенности, что его советы поведут к несомненному излечению. Этот доктор как-то заподозрил, что в его собственном организме что-то тоже неисправно, и он отправился посоветоваться с другим знаменитым доктором в Дублин, а может быть и в Эдинбург. Эдинбургский доктор постукал бока своего собрата, послушал, что делается в сердце, в легких; пощупал пульс, я полагаю, взглянул на язык, и когда все это сделал, лондонский доктор испросил доктора эдинбургского: - доктор, много ли мне остается жить? эдинбургский доктор и говорит лондонскому доктору: - доктор, с год вы еще проживете.

Лондонский доктор воротился домой, зная, что сказанное эдинбургским доктором была правда. Он заключил все свои разсчеты с человеком и небом. Посещал своих пациентов, прописывал лекарства, утешал, облегчал страдания, излечивал. Семейству своему он не сказал ни слова; но жил в кругу его веселый, нежный, кроткий и любящий, хотя и знал, что не далека была ночь, когда он больше не увидит близких своему сердцу и перестанет трудиться для них.

Наступила зима; к нему приезжают и говорят, что какой-то человек, живущий от него в значительном разстоянии, - человек весьма больной, но весьма богатый, нуждается в его помощи. Хотя лондонский доктор и знал, что он сам стоит у преддверия смерти, но все-таки отправился к больному человеку; он знал в тоже время, что получит хорошую плату, которая после его смерти пригодится детям. Доктор умер; и его семейство, до последней минуты его жизни, не знало о том, что ему давно была известна его неизбежная участь.

Ведь это веселая святочная песенка, - не правда ли? - Надо вам сказать, принимаясь писать очерк, я и сам не знаю, какой он будет, печальный или веселый. У конька моего хотя и есть мундштук, но он летит куда вздумает; то рысью пронесет по парку, то тихим мерным шагом пройдется по кладбищу. Два дни тому назад приходит из типографии мальчик и говорит: мы дожидаемся ваших Roundabout Papers! - Roundabout Papers о чем, или о ком? Как обветшали все эти веселые рождественские рассказы? Святочные песни по заказу, круговые чаши сидра, елки, миртовые ветки, рождественский огонь на очаге - какие груды всего этого имели мы в минувшие годы! - Из года в год приходит тот же самый сезон. Приходит тот же мороз, таже оттепель, тот же снег, тот же дождь, из года в год сосед мой пастор должен приготовить проповедь на туже самую тему. Теже самые конфекты, лакомства, леденцы, елки. Театральные гении сочиняют святочные пантомимы, которые молодежь увидит и занесет в свои маленькия памятные книжки.

газетой? Не дальше как вчера я прочитал статью, которая перепутала все мои мысли. Вот два известия из газеты, следующия одно за другим:

"Мистер Р., генерал-адвокат Калькутты, назначается членом законодательного совета при генерал-губернаторе".

"Сэр Р. С. Ш., состоящий по особым поручениям при генерал-губернаторе центральной Индии, скончался 29 октября от bronchitis".

очерков, представлен мужчина, поднимающийся на берег от речной пристани, где он только что разстался с своим сыном, которого отправил из Индии в Англию. Я писал это, припоминая в отдаленных, весьма дальних днях, речную пристань в Калькутте; припоминая день, когда по ступенькам этой пристани спускались на ожидавшую их шлюпку два ребенка, матери которых оставались на берегу. Одной из этих дам не суждено было больше видеть своего сына, да и он тоже "29 октября умер в Индии от болезни дыхательных органов". Мы были первыми кузенами, но с самого рождения нашего редко встречались и не могли сблизиться. Первым домом в Лондоне, в который я был принят, был дом нашей тетки, - матери нынешняго высокопочтеннейшого члена совета. Этот нынешний высокопочтеннейший член совета тогда был уже джентльменом длинного облачения, потому что его носили еще на руках. Нам, индийским детям, суждено было поступить в школу, о которой наши обольщенные родители получили самый благоприятный отзыв, но которая управлялась чудовищным маленьким тираном, делавшим нашу жизнь до такой степени невыносимою, что я помню, ложась спать, я становился на колена подле моей кровати и говорил: молю Тебя, Боже! дай мне увидеть во сне мою мать! Оттуда мы поступили в общественную школу, а мой кузен в Аддискомб и потом в Индию.

"Тридцать два года, говорится в газете: Сэр Ричмонд Шэкспир верно и преданно служил правительству Индии, и в течение этого периода только раз был в Англии на несколько месяцев и то по долгу службы. В качестве военного Офицера он перенес много трудностей, участвовал в восьми генеральных сражениях и в последнем из них был тяжело ранен. В 1840 году, будучи молодым лейтенантом, он удостоился редкого счастия быть орудием избавления от почти безвыходного рабства в Хиве 416 подданных русского императора, а спустя два года много содействовал к избавлению наших собственных пленников от подобной же участи в Кабуле. Во все свое поприще этот Офицер всегда был готов действовать с особенным рвением на пользу общественную, и при отправлении служебных обязанностей постоянно рисковал свободой и жизнью. Лорд Каннинг, желая отдать полную справедливость заслугам сэра Ричмонда Шэкспира, предложил ему пост главного коммисара в Мисоре; сэр Ричмонд принял его и уже намеревался отправиться, как смерть прекратила его карьеру".

обращался с этим вопросом ко всем родственникам, вдовам и сиротам, всем бедным, к молодым людям, которые могли нуждаться в его кошельке или услуге. Вчера я видел одного молодого Офицера, которому сэр Ричмонд Шэкспир писал по прибытии из Индии, и в письме первыми его словами были: "Могу ли я что нибудь сделать для вас?" Кошелек его был всегда готов к услугам всякого. Его щедрая рука всегда была открыта. Какая-то особенно милостивая судьба послала его для того, чтобы облегчать участь вдов и пленников. Где-бы могли найти они воина с таким рыцарским духом, защитника с таким запасом любви и нежности?

Я записываю его имя в мою маленькую книжку, между теми другими горячо любимыми мною, которые также отозваны уже из здешняго мира. Таким-то образом встречаемся мы и разлучаемся, боремся и успеваем или испытываем неудачу и падаем на дороге жизни, никому неизвестные. Только что оставим нежное лоно матери, для нас сейчас-же начинаются тяжелые испытания, сопровождающия детство и юность, потом наступает мужество и битва жизни, со всеми её шансами, опасностями, ранами, поражениями, отличиями. Орудия форта Вильяма салютуют в честь одного человека, между тем как войска делают последние залпы над могилой другого, - над могилой храброго, доброго, верного христианского воина.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Отправляясь в типографию пересмотреть последния страницы, я прохожу мимо закрытых магазинов, мимо многолюдных сборищ, одетых в черное, иду по городу, облеченному в траур. К числу вдов, оплакивающих самых дорогих для их сердца и более всего любимых, к числу сирот, лишившихся отцов, небу угодно было присоединить нашу королеву и её семейство. Миллионы людей, которые, преклонив колена, еще вчера возсылали в наших церквах мольбы свои к Царю Царствующих, должны теперь пропускать имя, которое, в течение двадцати одного года, было знакомо их молитвам. Мудрый, справедливый, скромный, безукоризненно непорочной жизни, друг науки, свободы, мира и всех мирных искусств, принц - супруг королевы, переходит из этой полной треволнений сферы в ту светлую Сферу, где правосудие и мир царствуют вечно. В минуту тяжелого сомнения и, быть может, опасности, небо отзывает от жены, от правительницы народа её лучшого друга и советника. Но он оставляет трон и его овдовевшую обладательницу хранению великого народа, истинное уважение которого уже давно приобрела вся её жизнь; лучшее сочувствие которого на стороне её горести; лучшая сила, любовь и верноподданство защитят её честь.