De Iuventute.
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: De Iuventute.

XIII.
De Iuventute.

Предшествовавшая статья изъ нашихъ, заслуживающихъ полнаго доверiя, очерковъ относилась къ перiоду, который можетъ иметь историческое значенiе только для большинства читателей журнала Cornhill Magazine. Сегодня на станцiи железной дороги я виделъ четверыхъ изъ нихъ съ желтенькими книжками въ рукахъ {Обложка журнала Cornhill Magazine - оранжеваго цвета. Прим. Перев.}, четверыхъ, которые быть можетъ знали что нибудь о Георге IV только по книгамъ, статуямъ и эстампамъ. Нынешнiе пожилые люди были въ цвете юности, а старики - среднихъ летъ, въ то время, когда онъ царствовалъ надъ нами. Его изображенiе остается на монетахъ; на портретахъ въ какомъ нибудь клубе или старинной столовой; на конныхъ статуяхъ, какъ напримеръ на Трафальгарской площади, где, признаюсь, ему дана такая неспокойная поза, въ какой едва ли можно увидеть какого нибудь другаго государя. Онъ появляется въ изданныхъ въ недавнее время разныхъ мемуарахъ и исторiяхъ, въ исторiи г. Массея, - въ корреспонденцiи Бокингэма и Грэнвиля, и джентльмены, обвинявшiе одного писателя въ неверности, могутъ обратиться къ этимъ книгамъ и убедиться въ точности портрета Георга. - Харонъ увезъ его на своей ладье, - и онъ смешался съ многолюдной республикой мертвыхъ. Здесь же его образъ улыбается вамъ съ полотна. Съ обнаженными ногами онъ сидитъ на коне на Трафальгарской площади. Я полагаю, что онъ все еще носитъ свою одежду на выставке восковыхъ фигуръ у мадамъ Туссо (да и сама мадамъ оставила уже и улицу Бэйкаръ и жизнь, и теперь обретается по ту сторону Стикса). Обратная сторона пяти-шиллинговой монеты, съ изображенiемъ св. Георгiя, убивающаго дракона, отъ времени до времени напоминаетъ намъ о немъ. А желалъ бы я знать: многихъ ли драконовъ убилъ этотъ Георгъ? Былъ ли онъ храбрецомъ, героемъ, богатыремъ, избавителемъ девъ? Да, да! удавалось ли вамъ и мне победить всехъ драконовъ, которые нападаютъ на насъ? удавалось ли намъ выходить победоносными изъ всехъ пещеръ, въ которыя мы заглядывали въ жизни, и, рискуя своей жизнью, старались избавить несчастныхъ, въ обнаженныя тела которыхъ драконъ - Нищета вцепился уже своими когтями, которыхъ драконъ - Преступленiе отравлялъ уже своимъ чудовищнымъ дыханiемъ, намереваясь перетереть ихъ на челюстяхъ и проглотить? О мой повелитель, мой добрый государь и воинъ! Ты ли тотъ богатырь, который долженъ сразиться съ этимъ чудовищемъ? Въ состоянiи ли твое слабое копье пробить кремень и броню, которыми покрыто его туловище? Посмотрите, какъ пышетъ пламя изъ его до-красна раскаленной медной груди! Какой ревъ! Ближе и ближе подползаетъ онъ, глаза его сверкаютъ какъ фонари локомотива. Съ какимъ визгомъ пролетаетъ онъ сквозь мракъ своего тоннеля! Вотъ онъ уже близко! Вотъ онъ тутъ! И вотъ... что-же? копье, щитъ, рыцарь, перья, конь... все, все изчезло! О ужасъ, ужасъ! На другой день, вокругъ пещеры чудовища прибавилось еще несколько костей. Вы, которые желаете сберечь свои собственныя кости въ вашей коже, благодарите небо, что васъ не вызываютъ драться съ драконами. Будьте признательны, что они не выползаютъ изъ своихъ вертеповъ, чтобы поглотить васъ. Держитесь на благоразумной дистанцiи отъ ихъ пещеръ, чтобы не заплатить слишкомъ дорого за приближенiе къ нимъ. Помните, что проходили годы, и вся страна была опустошена, прежде чемъ являлся воинъ, способный побороться съ этимъ всепоглощающимъ чудовищемъ. Когда явится вновь этотъ рыцарь, то ради Бога выйдемте къ нему на встречу, съ нашими лучшими песнями, съ самыми громкими ура! съ лавровыми венками, и достойно оценимъ его храбрость и победу. Но въ томъ-то и дело, что онъ редко является. Прежде чемъ св. Георгiй одержалъ победу, безчисленное множество рыцарей сделались жертвою дракона. Въ битве жизни, не все ли мы добиваемся почестей рыцарства? Если мы можемъ исполнить нашъ долгъ, если во все время этой битвы мы доблестно удержимъ за собой свое место, то въ конце ея, когда прекратится перестрелка, и ночь опустится на поле, скажемте отъ чистаго сердца Laus Deo!

Нынешнiе старики были среднихъ летъ, нынешнiе пожилые люди были въ цвете молодости, тридцать летъ тому назадъ, когда ты, царственный Георгъ, еще боролся съ дракономъ. Что касается до васъ, моя очаровательная красавица, съ вашей кокетливой шляпкой и золотистыми прядями волосъ, въ безпорядке скомканными въ сетку, и васъ, великолепный молодой джентльменъ въ мандаринской шапке (этотъ головной нарядъ былъ въ моде у молодыхъ людей въ той провинцiи, где я проживаю), то ваши родители еще не знали другъ друга; - въ день выпуска въ светъ пяти-шиллинговой монеты они носили платья съ коротенькими лифами и фраки съ коротенькой талiей. Не дальше какъ сегодня, я встретилъ шарабанъ, биткомъ набитый детьми, - детьми съ усами и въ мандаринскихъ шапкахъ, - детьми въ кокетливыхъ шляпкахъ и сеткахъ для волосъ, - детьми въ коротенькихъ платьицахъ и никкербраккерахъ (одинъ изъ самыхъ милыхъ, появлявшихся въ теченiи последняго столетiя костюмовъ для мальчиковъ), - детьми отъ двадцати до шестилетняго возраста; впереди шарабана сиделъ отецъ и подле него мать, - на лице отца я увиделъ туже самую улыбку, которая превосходно сохранилась въ моей памяти, съ того времени, какъ отчеканили эту монету, - съ его времени, со времени короля Георга, когда мы, будучи учениками, сидели на одной и той же скамейке. Эта улыбка была такая же непринужденная, такая же светлая, такая же радостная, какою я припоминаю ее въ отдаленномъ прошедшемъ, - улыбка незабвенная, хотя въ теченiи столь многихъ летъ я не вспоминалъ о ней, - улыбка, моментально представляющаяся, хотя и такъ давно потерянная изъ виду.

Всякiй современникъ этой монеты, который возьметъ ее въ руку и прочитаетъ надпись вокругъ увенчанной лавровымъ венкомъ головы: "Georgius IV. Britanniarum Rex. Fid. Def. 1823.", если только онъ разсмотритъ ее пристально со всехъ сторонъ и надлежащимъ образомъ прочитаетъ эти чарующiя слова, то смело можно сказать, что онъ невольнымъ образомъ возвратится къ перiоду тогдашней жизни.

Вглядитесь хорошенько, мой другъ пожилыхъ летъ, и скажите, что вы видите? Вы скажете, я вижу султана, съ волосами на голове, прекрасными волосами, и лавровый венокъ вокругъ его головы, - вижу его имя "Georgius Rex. Fid. Def." и т. д. Но вотъ - султанъ изчезъ передъ вами: что же вы видите еще? - Вижу мальчика, - мальчика въ куртке. Онъ стоитъ у конторки; - передъ нимъ груда большихъ книгъ, латинскихъ и греческихъ книгъ и лексиконовъ. Такъ; но за этими большими книгами, которыя онъ какъ будто и въ самомъ деле читаетъ, скрывается одна маленькая книжка, которую онъ действительно читаетъ. Названiе этой книжки... кажется, я не ошибаюсь: Сердце Мида Лофiана, автора романа Waverley... или нетъ, нетъ! позвольте: это Жизнь въ Лондоне, или приключенiя коринфскаго Тома, Джеремiи Хоторна и ихъ друга Боба Лоджика, - сочиненiе Пирса Игана; - въ ней есть и картинки, презабавныя картинки. Во время чтенiя, къ мальчику подходитъ сзади какой-то мужчина, какой-то дервишъ, въ черной мантiи, въ черной четыреугольной шапке, въ обеихъ рукахъ его по книге; онъ схватываетъ мальчика, читающаго книжку съ картинками, кладетъ его голову на одну изъ своихъ книгъ и другой хлопаетъ по голове. Мальчикъ делаетъ гримасу и картина изчезаетъ.

Но вотъ мальчикъ этотъ выросъ. Онъ тоже надеваетъ черную мантiю и шапку и самъ становится чемъ-то въ роде дервиша. Онъ сидитъ за столомъ, на которомъ поставлено множество бутылокъ, фрукты и табакъ: въ комнату входятъ другiе молодые дервиши. Повидимому, они поютъ. Черезъ несколько времени къ нимъ приходитъ старый мулла, записываетъ ихъ имена и приказываетъ всемъ идти спать. Но это что такое? - какая-то коляска въ четверню прекрасныхъ лошадей, мчится во весь духъ... мужчина, весь въ красномъ, трубитъ въ горнъ. Въ коляске много молодыхъ людей, одинъ изъ нихъ правитъ лошадями. Ужь не несутся ли они въ... но вотъ! все они изчезли! Теперь я вижу одного изъ молодыхъ людей. Онъ бродитъ по улице... очень мрачной улице... въ одномъ изъ оконъ показывается огонекъ... потомъ я вижу тень женской фигуры. Молодой человекъ стоитъ у окна, пока не потухаетъ светъ. Вотъ онъ въ комнатахъ, что-то пишетъ на лоскутке бумаги и отъ времени до времени цалуетъ чей-то минiатюръ. На бумаге являются стихи изъ довольно длинныхъ строкъ. Я могу прочитать некоторыя рифмы: Мэри, пэри; любить, погубить; Купидонъ, ; забавная, коварная; и мало ли чего тамъ нацарапано. Но вотъ онъ снова надеваетъ мантiю, надеваетъ парикъ изъ белыхъ волосъ, и садится съ другими дервишами въ большомъ зале, наполненномъ ими; по средине зала, на возвышенiи, передъ столомъ сидитъ старый султанъ тоже въ беломъ парике, но въ малиновой мантiи, - молодой человекъ встаетъ съ места, обращается къ султану и что-то говоритъ. Теперь же что такое? Онъ въ комнате съ множествомъ детей; тутъ виситъ и минiатюръ. Неужели это портретъ той женщины, которая сидитъ передъ меднымъ самоваромъ, съ серебрянымъ кувшиномъ въ руке, изъ котораго она наливаетъ въ чашки горячую жидкость? - Неужели она была когда нибудь прекрасна, какъ пэри? Она толста, какъ гиппопотамъ. Онъ сидитъ на диване передъ каминомъ. На коленяхъ у него газета. Прочитайте названiе этой газеты. Это Superfine Reviewer. Она расположена думать, что мистеръ Диккенсъ - не настоящiй джентльменъ, что мистеръ Тэккерей тоже далеко не настоящiй джентльменъ, и что если одинъ дерзокъ, а другой грубъ, то мы джентльмены журнала Superfine Reviewer полагаемъ, и полагаемъ справедливо, что имеемъ поводъ къ негодованiю. Главная причина, почему новейшiй юморъ и новейшая сантиментальность отталкиваютъ насъ, состоитъ въ томъ, что они доходятъ до ничемъ не оправдываемой фамильярности. Вотъ мистеръ Стернъ, по мненiю Superfine Reviewer, - "былъ истинный сантименталистъ, потому собственно, что онъ главнее всего былъ истинный джентльменъ". Ясно, что въ этомъ выводе заключается лесть: будемте же благодарны за то, что надъ нами бдитъ такой элегантный моралистъ и научимтесь, если это не слишкомъ поздно, подражать его аристократической вежливости и непринужденной грацiи. Если наша фамильярность ничемъ не оправдывается, то намъ известно, чья оправдывается. Если мы отталкиваемъ отъ себя своею грубостью, то мы знаемъ, чей языкъ всегда бываетъ скроменъ. О жалость! Виденiе скрылось, - образы юности и минувшаго изчезли! Мы, которые жили до устройства железныхъ дорогъ, принадлежали другому свету. Помните, какъ много требовалось часовъ для переезда принца Уэльскаго изъ Брайтона въ Лондонъ, хотя для него нарочно была сделана легкая карета, и хотя на каждой станцiи его ждали свежiя лошади? Помните, съ какой любезностью и благодарностью кучеръ того времени принималъ отъ насъ полкроны? Давно ли это было? Не дальше какъ вчера, но какое огромное пространство усматривается между теперь и тогда. Тогда былъ старый светъ. Тогда существовали почтовые дилижансы, более или менее быстрые, верховыя лошади, лошади вьючныя, разбойники, рыцари въ броне, Нормандскiе хищники, Римскiе легiоны, Друиды, Древнiе Бритты, окрашенные синей краской, и т. д., - все это принадлежитъ къ отдаленному старому времени. Я готовъ остановиться въ середине его и допустить, что порохъ и книгопечатанiе содействовали до некоторой степени переделке стараго века на новый ладъ. Но ваша железная дорога примчала на себе новую эру, такъ что мы, люди известнаго возраста, принадлежимъ и къ новому времени и къ старому. Мы принадлежимъ къ веку рыцарства, также какъ ко времени Чернаго Принца или сэра Вальтера Манни, вместе съ темъ принадлежимъ и къ времени паровыхъ машинъ. Оставивъ старый светъ, мы пересели на широкую палубу Брюнеля {Брюнель (Brunel) - генiальный англiйскiй механикъ и инженеръ. Первый пароходъ, появившiйся на Темзе, былъ построенъ подъ его наблюденiемъ. Онъ былъ строителемъ тоннеля подъ Темзой и первый положилъ основанiе обширному и превосходному машинному производству въ Англiи. Прим. перев.}, и черезъ моря ingens patet tellas. Къ какой новой земле направляемъ мы свой путь? къ какимъ новымъ законамъ, новымъ нравамъ, новой политике, обширному новому распространенiю свободы? Известно ли намъ это заранее, или это только еще одно предположенiе? Я знавалъ человека, который проектировалъ аэростатъ. - Сэръ, говорилъ онъ: дайте мне только пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ, и я его сделаю. Устройство его такъ просто, что съ каждымъ днемъ меня беретъ ужасъ при одной мысли, что этотъ проектъ придетъ въ голову какому нибудь другому лицу, которое и возьметъ привилегiю на мое изобретенiе. - Быть можетъ у насъ не доставало доверiя, - быть можетъ - пятисотъ фунтовъ. Человекъ этотъ умеръ и кому нибудь другому суждено сделать эту машину. Но это будетъ только шагъ впередъ на пути, который начался уже после нашего перехода изъ стараго света! Вонъ где лежитъ этотъ старый светъ - по ту сторону разделяющей насъ бездны. Вы, молодые люди, никогда не видели его - для васъ Ватерло, не более чемъ Азинкуръ, а Георгъ IV не более, какъ Сарданапалъ. Мы, пожилые люди, жили въ томъ перiоде дожелезныхъ дорогъ, который провалился въ преисподнюю и изчезъ подъ нашими ногами. А я вамъ долженъ сказать, что некогда онъ былъ твердъ подъ нами и не такъ еще давно. Новое поколенiе сделало насыпи для железныхъ дорогъ и совершенно закрыло ими старый светъ. Вскарабкайтесь на эту насыпь, на которую положены рельсы, и взгляните на другую сторону - ея ужь нетъ. Нетъ этой другой стороны. Попробуйте поймать вчерашнiй день. Где онъ? Вотъ это Times, понедельникъ 26-го, - а это вторникъ 27-го. Неужели вы станете отрицать, что былъ такой день, который называется вчерашнимъ.

Мы, которые жили въ перiодъ дожелезныхъ дорогъ, и выходимъ изъ перiода древняго мiра, похожи на праотца Ноя и его семейство, выпущенное изъ ковчега. Дети будутъ собираться кругомъ и обращаться къ намъ, какъ къ патрiархамъ, съ просьбами: - разскажите намъ, дедушка, что нибудь о старомъ свете. - И мы будемъ мямлить наши старыя исторiи; будемъ передавать ихъ одну за другой; мы сами, одинъ за другимъ, будемъ сходить съ нашей сцены, и разсказы наши будутъ казаться устарелыми и слабыми. Сначала мы разделимъ нашу исторiю на десять перiодовъ, предшествовавшихъ появленiю железной дороги, потомъ на три, потомъ на два, потомъ на одинъ и наконецъ на 0!... Если бы гиппопотамъ имелъ малейшiй смыслъ (признаковъ котораго я не могу однако найти ни на его шкуре, ни на его морде), онъ, я думаю, спрятался бы на дно своей ямы и никогда бы изъ нея не вышелъ. Разве онъ не видитъ, что принадлежитъ къ минувшимъ векамъ, и что его громадное неповоротливое туловище неуместно въ настоящiя времена? Что имеетъ онъ общаго съ окружающей его свежей молодой жизнью? Въ глубине ночи, когда надзиратели въ зверинце спятъ, когда птицы стоятъ на одной ноге, когда успокоивается даже маленькiй армадилло и обезьяны прекращаютъ свою бормотню, онъ, то есть гиппопотамъ, слонъ и жирафъ, быть можетъ, складываютъ вместе свои головы и держатъ совещанiе о великомъ безмолвномъ допотопномъ мiре, который они помнятъ и въ которомъ сильныя чудовища барахтались въ грязи, крокодилы грелись на солнышке и драконы вылетали изъ пещеръ и водъ, прежде чемъ явились люди убивать ихъ. Мы, которые жили до железныхъ дорогъ - люди допотопные, - мы не должны существовать. Мы становимся редкостью съ каждымъ днемъ; старою, весьма старою редкостью того времени, когда Георгъ сражался съ дракономъ.

удовольствiе лицамъ, которыя достигли известнаго возраста; но для мальчика она восхитительна, и видъ его удовольствiя разгонитъ хандру какого угодно ипохондрика.

Мы послали къ матери Вальтера записочку, спрашивая, не желаетъ ли молодой человекъ присоединиться къ нашей компанiи, и добрая лэди ответила, что сынъ ея былъ уже въ утреннемъ спектакле, но что онъ съ особеннымъ удовольствiемъ посмотритъ и вечернiй. Онъ отправился и отъ души хохоталъ надъ всеми выходками паяца, хотя и помнилъ ихъ съ замечательной точностью, убедительно просилъ остаться до конца представленiя, и только тогда принужденъ былъ встать съ места, когда ему доказали, что наши дамы при самомъ конце представленiя будутъ поставлены въ непрiятное положенiе отъ натиска и толкотни выходящей публики. Когда этотъ фактъ былъ выясненъ ему, онъ сразу согласился, хотя и съ тяжелымъ сердцемъ; глаза его все еще жадно глядели на циркъ, когда мы выходили изъ балагана. Лишь только мы выбрались на открытое место, какъ въ цирке раздался народный гимнъ: God save the Queen; это было сигналомъ, что представленiе кончилось. По дороге къ дому молодой нашъ спутникъ занималъ насъ разговорами, различными остротами, вынесенными изъ спектакля. Онъ снова смеялся надъ ними подъ открытымъ, усыпаннымъ звездами небомъ. Оне и теперь при немъ; онъ часто вынимаетъ ихъ изъ кармана своей памяти и наслаждается ими съ сантиментальной нежностью, потому что около этого времени долженъ воротиться въ школу; каникулы кончились, и молодые друзья доктора Барча снова собрались подъ одну кровлю.

Смешныя, забавныя шутки, заставлявшiя тысячи простыхъ ртовъ оскаливать зубы! Въ то время, какъ утомленный паяцъ произносилъ ихъ передъ старымъ джентльменомъ съ бичемъ въ руке, некоторые изъ пожилыхъ зрителей углублялись въ свои собственныя размышленiя. Тамъ была одна шутка, я совершенно позабылъ ее, которая начинается объясненiемъ паяца, что у него было за обедомъ. Въ часъ по полудни ему подали къ обеду баранины, после которой "онъ долженъ былъ заняться деломъ". И потомъ ровно ничего не помню. Вальтеръ Ювенисъ, воспитанникъ высокопочтеннейшаго доктора Барча, если вы прочитаете эти слова, то сделайте одолженiе, пришлите мне строчку, сообщите, въ чемъ состояла шутка мистера Мерримана относительно обеда? Вы

Въ то время, какъ мистеръ Мерриманъ говорилъ о своемъ обеде, о баранине, о своемъ хозяине, о своихъ занятiяхъ, меня подстрекало сильное любопытство насчетъ его частной жизни, - насчетъ его жены, квартиры, дохода и вообще всей его исторiи, и я, признаюсь, изображалъ въ уме своемъ такую картину: жена его жаритъ баранину, дети ждутъ съ нетерпенiемъ, когда баранина изжарится, Мерриманъ сидитъ въ домашнемъ платье, и т. д.; во время этихъ-то размышленiй и была произнесена острота, вызвавшая всеобщiй смехъ; отпустивъ ее, мистеръ Мерриманъ принялся за свои обязанности: стоять на голове, кувыркаться и проч. Не думайте, что я намеренъ, sicut est mos, пуститься въ нравоученiя о паяцахъ, румянахъ, арлекинскихъ костюмахъ и шарлатанстве. Первые министры вытверживаютъ свои собственные фарсы; передовые люди оппозицiи приготовляютъ и полируютъ ихъ; ораторы располагаютъ ихъ въ своемъ уме прежде, чемъ употребятъ ихъ въ дело. Я намеренъ сказать только одно, что мне хотелось знать каждаго изъ этихъ деятелей вполне, и не въ парадной ихъ форме; хотелъ бы знать, почему оратора въ витiйстве его поражаетъ тотъ или другой предметъ; въ чемъ заключается сила его пафоса, юмора, красноречiя; что возбуждаетъ государственнаго министра, и какъ работаетъ его сердце въ частной жизни; я хотелъ только сказать, что въ известное время жизни известные предметы перестаютъ интересовать насъ; но когда мы перестаемъ заботиться о некоторыхъ предметахъ, то какую же пользу мы будемъ извлекать изъ жизни, зренiя и слуха? Поэмы написаны - и мы перестаемъ восхищаться ими. Лэди Джонсъ приглашаетъ насъ на балъ, и мы зеваемъ у нея; она перестаетъ насъ приглашать, и мы покоряемся своей участи. Въ последнiй разъ я смотрелъ какой-то балетъ, о! это было много, много летъ тому назадъ, и, верите ли, заснулъ въ креслахъ; голова моя качалась изъ стороны въ сторону, и мне кажется, я доставлялъ публике удовольствiе, между темъ какъ ноги сотни нимфъ выделывали пируэты на сцене, въ несколькихъ отъ меня шагахъ. О, я помню совсемъ другой порядокъ вещей! Crédité posteri. Эти нимфы, о небо! какъ прекрасны оне были! А эта съ прищуренными глазками, размалеванная, морщинистая, сухорукая, сухоногая, старая дева, выделывающая тяжелые прыжки, не въ тактъ музыки стучащая ногами, это балетная танцовщица? Фи! Любезный мой Вальтеръ, огромная разница между моимъ временемъ и вашимъ, - временемъ всякаго того, кто вступитъ въ жизнь черезъ два, три года, заключается въ томъ, что теперь танцовщицы и певицы стары до смеха; румяны такъ видны, грязь и складки ихъ истасканныхъ старыхъ бумажныхъ чулковъ такъ бросаются въ глаза, что меня удивляетъ, какъ могутъ люди смотреть на нихъ. А что касается до смеха надъ моимъ сномъ во время представленiя, то я не могу понять, какой здравомыслящiй человекъ поступилъ бы иначе. Въ мое à la bonne heure. Въ царствовованiе Георга IV, клянусь честью, все танцовщицы были прекрасны, какъ гурiи. Даже въ царствованiе Вильяма IV, представляя себе Дювернэ, порхающую по сцене въ роли Баядерки, я смело могу сказать, что она была виденiемъ такой красоты, какой въ настоящее время не узритъ никто изъ смертныхъ. Какъ хорошо помню я музыку, подъ звуки которой она появлялась! Каледъ обыкновенно говорилъ Султану: - государь! труппа поющихъ и танцующихъ девъ, называемыхъ баядерками, приближается, - и подъ звуки цимбалъ, подъ удары моего сердца, она принималась танцовать! Ничего подобнаго никогда и не будетъ: я смеюсь надъ теми стариками, которые говорятъ мне о вашей Ноблетъ, вашей Монтесю, вашей Вестрисъ, вашей Паризо, - это просто старческая немощь! А молодые люди имеютъ еще дерзость восхвалять нынешнюю музыку и нынешнихъ танцовщицъ! Я вамъ скажу, что женщины на сцене - скучныя старыя созданiя. Одна арiя въ опере такъ похожа на другую, что всякiй разумный человекъ заснетъ по неволе. О Ронзи-де-Беньи, - прелестное существо! О Карадори - улыбающiйся ангелъ! О, Малибранъ! Я даже обращусь къ новейшимъ временамъ и скажу, что Лаблашъ тридцать летъ тому назадъ былъ хорошiй певецъ; но тогда у насъ былъ Амброгетти, Курiони и Донзелли, много обещавшiй молодой певецъ.

Отелло и Данна-дель-Лого въ 1828 году. Помню, я былъ во время этой оперы за кулисами (куда обыкновенно собирались молодые люди моднаго света) и виделъ ее съ распущенными волосами, передъ темъ какъ Донзелли долженъ былъ убить ее. Молодые люди никогда не видывали такой красоты, не слышали такого голоса, не видели такихъ глазъ, такихъ волосъ. Ради Бога, не говорите мне! Неужели человекъ, прожившiй въ столице со временъ царствованiя Георга IV, не долженъ знать лучше, чемъ вы, молодежь, ничего не видевшая? Перемена въ женщинахъ плачевная, высокомерiе молодыхъ людей еще плачевнее, потому что они не хотятъ видеть этого факта, но продолжаютъ себе воображать, что ихъ время также хорошо, какъ наше.

блистательныхъ воспитанницъ, - вспомню изящную молодую Тальони, Паулину Леру и целый рой другихъ! Одного господина, которымъ такъ много восхищались въ те дни, я признаюсь, не жаловалъ; - это былъ главный танцоръ, въ ту пору весьма важная особа, съ открытой шеей, открытыми руками, въ тунике и шляпе съ перьями, который обыкновенно разделялъ рукоплесканiя съ прекраснымъ поломъ, и за которымъ уже дверь затворилась на всегда. Это откровенное признанiе должно показывать, что я не какой нибудь вашъ бормочащiй laudator temporis acti, - ваша старая кукла, которая хорошее только и видитъ въ своемъ времени.

Говорятъ, что лафитъ ныньче лучше и поварское искусство значительно усовершенствовалось со времени моего монарха - Георга IV. Пирожное искусство не совсемъ-то хорошо. Въ нашей школьной кандитерской я часто съедалъ на полкроны (включая тутъ же и имбирные пряники), а это служитъ доказательствомъ, что пирожное было очень хорошо, - могу ли я сделать теперь то же самое? Недавно, отправляясь какъ-то посетить мою старую школу, я завернулъ и въ нашу кандитерскую. Она показалась мне чрезвычайно грязною; быть можетъ, кандитера посетили какiя нибудь несчастiя, потому что пенсовые торты далеко не казались такими заманчивыми, какими я ихъ помню; а впрочемъ, быть можетъ и то, что съ летами онъ становился безпечнее (теперь, я полагаю, ему около девяноста шести летъ) и притомъ же рука его могла утратить свою ловкость.

и обильная, - и какъ мы старались раза два выесть весь его домъ. Въ кандитерской мы наедались до излишества (съ своей стороны, я уже сказалъ, что проедалъ полкроны, но не хочу назвать настоящую цифру, страшась испортить своимъ чудовищнымъ признанiемъ нынешнее молодое поколенiе) - мы ели тамъ черезчуръ много. Да, да; и что же было потомъ? Посылали за школьнымъ врачемъ; на ночь намъ давали пару небольшихъ пилюль, а утромъ отваръ александринскаго листа, и въ классъ уже мы не ходили, такъ что микстура доставляла намъ истинное удовольствiе.

Для развлеченiя нашего, кроме игръ вообще, которыя встарину были почти те же самыя, что и теперь (за исключенiемъ криккема), служили романы, - ахъ! прошу васъ отыскать въ нынешнее время такiе романы! О, "Шотландскiе Вожди"! не мы ли плакали надъ вами! О, Удольфскiя Таинства"Послушай, дружище; нарисуй намъ Вивальди подъ пыткой инквизицiи", или: "нарисуй намъ Донъ-Кихота и ветряныя мельницы", - говаривали аматеры мальчикамъ, любившимъ рисовать. Перегринъ Пикль намъ нравился; наши отцы восхищались имъ, и говорили намъ (хитрые старики!), что это отличный вымыселъ; но я не совсемъ-то восхищался имъ, хотя Родерикъ Рандомъ былъ и остается для меня очарователенъ. Я не помню, чтобы въ школьной библiотеке были сочиненiя Стерна; безъ сомненiя, оне считались не совсемъ приличными для молодаго люда. Нетъ, нетъ! не противъ твоего генiя, о, отецъ Дяди Тоби и Трима, хотелъ бы я сказать слово непочтительности. Во всякомъ случае, я признателенъ за то, что живу во времена, когда люди не делаютъ попытокъ писать романы, которые бы вызывали румянецъ стыдливости на женскiя щечки. Но за то у насъ былъ Вальтеръ Скоттъ, добрый, великодушный, непорочный; онъ разделялъ съ нами безчисленное множество очаровательныхъ часовъ, доставлялъ намъ невыразимое счастiе, - это былъ другъ, котораго мы не иначе вспоминаемъ, какъ постояннаго благодетеля нашей юности! Какъ хорошо помню я печать и серенькую обертку двенадцатаго изданiя Пирата, Ламмермурскую Невесту или Кенильворта Айвенго и Квентинъ Дорвардъ! О, ради Бога! дайте мне еще разъ полпраздника, спокойный уголокъ и одну изъ этихъ книгъ! Дайте мне эти книги и те глаза, которыми мы читали ихъ, а за глазами, конечно, и мозгъ! Быть можетъ, эта тартинка была действительно хороша, но тутъ главнее всего разыгрывалъ роль хорошiй, здоровый аппетитъ! Если бы боги исполнили желанiе моего сердца, я въ состоянiи былъ бы написать разсказъ, которымъ мальчики наслаждались бы въ теченiе несколькихъ дюжинъ столетiй. Мальчикъ-критикъ любитъ разсказъ; взрослый, онъ любитъ автора, который написалъ этотъ разсказъ. Такимъ образомъ между авторомъ и читателемъ образуется дружеская связь и продолжается на всю жизнь. Мне приходится встречать людей, которые не любятъ ни Вальтеръ-Скотта, ни Арабскихъ Ночей; своего романиста, свою очаровательную Шехеразаду. Да, кстати, Вальтеръ, когда соберешься писать ко мне, то не забудь сказать, кто любимый романистъ въ четвертомъ курсе вашего заведенiя? Прочиталъ ли ты такое милое произведенiе, какъ Frank - миссъ Эджвортъ? Этотъ романъ пользовался особеннымъ расположенiемъ сестеръ Вальтера, и хотя онъ говорилъ, что эта дрянь годится для девочекъ, а все же прочиталъ ее; мне кажется, что тамъ есть несколько местъ, которыя непременно попробуютъ мои глаза, если я только встречусь съ этой маленькой книжкой.

удовлетворить свое желанiе познакомиться съ этимъ сочиненiемъ, то при вторичномъ прочтенiи Томъ и Джерри не покажутся такъ блистательны, какими они должны бы быть по моему предположенiю. Картинки также верны и прекрасны, какъ и всегда, и после многолетней разлуки я съ восторгомъ жму руку широкоплечему Джерри Хоторну и Коринфскому Тому; но слогъ, признаюсь, мне не нравится; я даже находилъ его вульгарнымъ, - впрочемъ, это не беда! другихъ писателей тоже считаютъ вульгарными! - а что касается описанiя лондонскихъ развлеченiй и увеселенiй въ старинное время, - оно скорее возбуждаетъ любопытство, нежели смехъ.

Но картинки! о, картинки по прежнему благородны! Прежде всего вы видите Джерри, только что прибывшаго изъ провинцiи, въ зеленомъ кафтане и кожаныхъ штиблетахъ; портной Коринфскаго Тома снимаетъ мерку на пару моднаго платья, чтобы представиться въ немъ въ Коринфскiй Домъ. Потомъ следуетъ карьера удовольствiй и моды. Паркъ! сладостное возбужденiе! театръ!! зеленая комната!!! Восторженное блаженство, - самая опера! Вотъ Джерри и Томъ, въ маленькихъ треуголкахъ выходятъ изъ оперы, - точь-въ-точь такiе же джентльмены, какихъ мы видимъ только при дворе. Вотъ они въ клубе Алмакка, среди толпы аристократическихъ особъ; герцогъ Кларенсъ смотритъ, какъ они танцуютъ. Теперь, - странная перемена, - они въ комнате Тома Крибба, содержателя верховыхъ лошадей, где они точно также у себя дома, какъ и въ золотыхъ аристократическихъ салонахъ; потомъ вы видите ихъ въ ньюгэтской тюрьме; они смотрятъ, какъ сбиваютъ кандалы съ ногъ какого-то преступника передъ его казнью. Какое загрубелое зверство на лице этого злодея, въ желтыхъ панталонахъ! Какое странное угрызенiе совести на лице вонъ того джентльмена въ черномъ, который, я полагаю, подделывалъ ассигнацiи, и который, крепко сжавъ пальцы одной руки въ нальцахъ другой, внимательно слушаетъ слова своего исповедника! - теперь поспешимте къ сценамъ, более веселымъ: въ театръ Татерзолъ. О, праведное небо! какой смешной тотъ актеръ, который игралъ роль Дикки Грина! Но вотъ мы въ частномъ доме, где Коринфскiй Томъ вальсируетъ (и весьма грацiозно, - вы сами согласитесь) съ коринфской Катей, между темъ какъ Бобъ Лоджикъ играетъ на фортепьяно!

"Взявши несколько аккордовъ живой, веселой музыки, - говорится въ тексте: - Бобъ Лоджикъ попросилъ Катю и своего друга Тома сделать ему одолженiе провальсировать. Катя, нисколько не колеблясь, сейчасъ же встала. Томъ предложилъ руку своей очаровательной даме и вальсъ начался. Картинка передаетъ верное изображенiе "веселой сцены" въ тотъ самый моментъ. Любопытство Боба посмотреть на позы элегантной пары чуть было не остановило ихъ движенiй. Катя едва удержалась отъ смеха, когда Бобъ, отвернувшись отъ фортепьяно, представилъ свою физiономiю, имевшую въ то время сходство съ улыбающимся полнолунiемъ".

И не удивительно; взгляните только теперь на эту картинку (въ томъ виде, какъ я скопировалъ ее, употребивъ для этого лучшiя свои способности) и сравните позу и лицо мистера Лоджика съ великолепiемъ и элегантностью Тома! Ничего подобнаго въ лондонце вы не увидите въ настоящее время! Въ этихъ молодыхъ весельчакахъ 1823 года кипитъ жизнь, представляющая такой странный контрастъ съ нашими чувствами 1860 года. Для примера, я приведу здесь образецъ ихъ разговора и прогулки. "Если, говоритъ Лоджикъ: если наслажденiе девизъ, то можете провести вечеръ въ вокзале лучше нежели во всякомъ другомъ месте столицы. Тамъ все такъ просто и свободно. Оставайтесь сколько вамъ угодно, и уходите, когда вздумается". - Ваше описанiе такъ заманчиво, отвечалъ Джерри: - что я не знаю, скоро ли дождусь того времени, когда можно будетъ отправиться". - На это Лоджикъ предложилъ сделать , чтобы убить часъ другой времени; предложенiе 6ыдо немедленно принято Томомъ и Джерри. Сделаемъ два по улице Бондъ, пройдемся по Пикадилли, заглянемъ побродимъ по Поллъ-Моллъ, и покажемъ себя на коринфской тропинке. Такимъ образомъ наши герои распределили все время до обеда; а за обедомъ несколько рюмокъ отличнаго вина Тома сделало изъ нихъ совсемъ другихъ людей. Вокзалъ былъ предпоставленной целью и трiо ".

Какъ прекрасно эти кавычки, эти курсивы и заглавныя буквы выставляютъ на видъ остроумiе автора и облегчаютъ зренiе читателя! - Заметьте разнообразiе маленькой прогулки, въ которой предполагается убить время, сначала сделать несколько поворотовъ, потомъ пройтисьзаглянуть, потомъ побродить и наконецъ Георгъ, принцъ Уэльскiй, будучи двадцати летъ, имелъ обыкновенiе прогуливаться особеннымъ образомъ, которому подражали все молодые люди. Въ Виндзоре у Георга III существовала кошачья тропинка - то есть медленная ранняя прогулка, которую предпринималъ добрый старый король въ серенькое утро, прежде чемъ въ доме его начнется движенiе. Но что такое была коринфская тропинка? Известна ли она какому нибудь антикварiю? И какiя это были отличныя вина, которыя пили наши друзья, и которыя доставляли имъ возможность наслаждаться обильными удовольствiями, доставляемыми вокзаломъ?

Такимъ образомъ игра жизни продолжается, пока наконецъ все эти наслажденiя донельзя не изнурили нашего провинцiала, Джерри Хоторна и онъ принужденъ возвратиться домой. На последней картинке онъ, въ числе шести пассажировъ, сидитъ въ дилижансе у погреба Белаго Коня; съ нимъ прощаются друзья; на крышу дилижанса взлезаетъ матросъ; - по ту и другую его сторону спуютъ жидки съ апельсинами, перочинными ножами и сургучемъ; у дверей стоитъ кондукторъ. Где-то теперь эти продавцы сургуча? где кондукторы? где дилижансы? где юность, которая входила въ нихъ и выходила; слышала веселый рожокъ, звуки котораго более не раздаются, - видела восходъ солнца надъ долинами Стонхенджа, отирала ночью горькiя слезы после разлуки, возвращаясь въ школу, съ замиранiемъ сердца выглядывала изъ окна, считая мили и дожидаясь, когда покажутся родныя поля и вместе съ темъ начнутся каникулы?

эта тишина невольно пробуждаютъ все прошедшее; грустное раскаянiе въ проступкахъ, сожаленiе о неудачахъ, воспоминанiе радостей и скорбей встаютъ изъ могилъ своихъ, тоже спокойныя и безсильныя. Въ то время какъ я закрываю глаза, на меня смотрятъ другiе глаза, давно уже потухшiе. Городъ и прелестный ландшафтъ спятъ подъ усеяннымъ звездами небомъ, укутанные въ осеннiй туманъ. Тамъ и сямъ мелькаютъ огоньки, некоторые изъ нихъ быть можетъ въ комнате больнаго. Въ этомъ безмолвiи уныло, но съ темъ вместе и прiятно раздается звонъ часового колокола. Всюду видны ночь и покой. Сердце наполняется благодарностью, голова съ благоговенiемъ склоняется на грудь, въ то время какъ я чрезъ спящiй домъ прохожу въ мою комнату; мне чувствуется, что надъ нимъ паритъ благословенiе.