Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим.
VI. Смирна. - Первые впечатления. - Базар. - Битье палкою. - Женщины. - Караванный мост. - Свистун.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим. VI. Смирна. - Первые впечатления. - Базар. - Битье палкою. - Женщины. - Караванный мост. - Свистун. (старая орфография)

VI. 

Смирна. - Первые впечатления. - Базар. - Битье палкою. - Женщины. - Караванный мост. - Свистун.

Очень рад я, что вымерли все Турки, жившие некогда в Афинах. Без этого обстоятельства я был бы лишен удовольствия полюбоваться на первый восточный город, не имея к тому ни какого подготовления. Смирна показалась мне восточнее всего остального востока, вероятно по той же причине, которая заставляет Англичанина считать Кале самым французским изо всех городов Франции. Здесь и ботфорты почтальона, и чулки служанки бросаются в глаза ему, как вещи необыкновенные. Церкви и укрепления, с маленькими солдатиками на верху их, остаются в памяти даже и в то время, когда изгладятся из нея большие храмы и целые армии; первые слова Француза, сказанные за первым обедом в Килляке, не забываются через двадцать лет, в продолжение которых наслушаешься вдоволь французского говора. Любезный Джонес, помните ли вы белую беседку и беззубого старичка, который напевал: Largo al factotum?

Так-то памятен и первый день, проведенный на Востоке; вместе с ним утратится свежесть впечатления; чудо обратится в дело обыкновенное, и напрасно будете ожидать вы приятного протрясения нервов, за которым человек гоняется повсюду. Некоторые из моих товарищей зевали от скуки, смотря на Смирну, и не обнаружили ни малейшого внутренняго движения при виде лодок, плывших к нам от берега с настоящими Турками. Перед нами лежал город с минаретами и кипарисами, с куполами и замками; мы слышали пушечные выстрелы и видели, Здесь виднелись котэджи с премиленькими кровельками и тенистые, безмолвные киоски, куда начальник евнухов приводит затворниц гарема. Я видел, как рыбак Гассан возится с сетью, и как Али-Баба ведет своего мула в лес за дровами. Мистер Смтт глядел на эти чудеса совершенно хладнокровно; я удивлялся его апатии, но оказалось, что он бывал уже в Смирне. Сам я, приехавший сюда по прошествии некоторого времени, не замечал уже ни Гассана, ни Али-Баба, и даже не хотел было выдти на берег, припомнивши гадкий трактир Смирны. Человек, желающий понять Восток и Францию, должен подплыть к Смирне и Кале в яхте, выдти часа два на берет, и никогда уже не возвращаться в них более.

Но эти два часа необыкновенно приятны. Никоторые из нас поездку во внутрь страны называли глупостью. Лиссабон обманул нас; Афины надули жестоко; Мальта очень хороша, но не стоит того безпокойства и морской болезни, которые вытерпели мы на пути к ней; к этой же категории относили и Смирну; но при виде её споры прекратились. Если вы любите странные и живописные сцены, если увлекались вы Арабскими ночами в молодости, - прочтите их на палубе восточного корабля, постарайтесь углубиться в Константинополь или в Смирну. Пройдите по базару, и Восток явится перед вами без покрывала. Как часто мечтали вы о нем! И как удивительно схож он с мечтами вашей юности: можно подумать, что вы бывали здесь прежде; все это давным-давно известно вам!

По мне, достоинство Арабских ночей заключается в том собственно, что поэзия их не может утомить вас своей возвышенностию. Шакабак и маленький цирюльник - вот её главные герои; она не порождает в вас неприятных чувств ужаса; вы дружелюбно посматриваете на великого Африта, когда идет он казнить путешественников, умертвивших его сына; Моргиана, уничтожая шайку воров вскипяченным маслом, нисколько, кажется, не вредна им, и когда король Шариар отрубает головы своим женам, вам чудится, что эти головы очутились по прежнему на своих местах, и что красавицы опять поют и пляшут с ними где-то задних комнатах дворца. Как свежо, весело и незлобно все это! Как забавно понятие о мудрости любезных жителей Востока, где на труднейшие вопросы науки ответят вам загадками, и где все математики и магики должны иметь непременно длинную и остроконечную бороду!

Я посшел на базар. Тут, в маленьких лавках, покойно и торжественно сидели брадатые купцы, дружелюбно посматривая на покупателей. Табаку не курили, потому что был Рамазан; даже не ели: рыба и жареная баранина лежали в огромных котлах только для христиан. Детей было множество; закон не так строг к ним; разнощики (без сомнения, во имя пророка) продавали им винные ягоды и проталкивались вперед с корзинами огурцов и винограда. В толпе мелькали поселяне, с пистолетами и ятаганом за поясом, гордые, но нисколько не опасные; порою встречались смуглые Арабы, выступавшие так торжественно, что их с первого взгляда можно было отличить от развязных жителей города. Жиды и Греки покупали в тихомолку; лавки их сторожили бледные, пучеглазые мальчики, зазывавшие покупателей; громко разговаривали ярко разодетые Негры, и женщины, с закрытыми лицами, в широких, нескладных туфлях, тараторили между собою были веревочный, бакалейный и башмачный ряды, трубочный и оружейный базары, также лавки с шубами, халатами и даже отдельное место, где, под навесом из тряпья, занимались своим делом портные. Сквозь парусину и рогожи, растянутые над узкими линиями базара, проглядывало солнце, переливая свет и тень по всей массе разнообразных предметов. Лавка Гассана Альгабана была ярко освещена, тогда как низенькия скамьи, тазы и чашки соседней с всю цирюльни прикрывались густой тенью. Башмачники вообще добрый народ; здесь видел я одного из них, который, помнится, не раз являлся мне во сне. Таже зеленая, старая чалма, то же доброе, сморщенное лицо, в роде яблока, те же маленькия серые глазки, весело сверкающие во время разговора с кумушками, и точь-в-точь такая же улыбка под волосами седым усов и бороды - ну, просто, сердце радуется, глядя на него. Вы отгадаете, что говорит он с продавцом огурцов, также, как султан угадывал, что говорят птицы. Уже не набиты ли огурцы эти жемчугом? Да и тет Армянин в черной чалме, что стоит у фонтана, изспещренного прекрасными арабесками, вокруг которых толпятся ребятишки, черпая воду, уж полно не переодетый ли кто Гарун Альрашид?

Присутствие верблюдов дополняет окончательно фантастический колорит сцены. С кроткими глазами и выгнутыми шеями, чинно, без шума и топанья переходят они друг за другом с одной стороны базара на другую. О, золотые сны юности! О, комнаты, украшенной текстами корана. Одни из них были нанесены тушью, с угла на угол, по листу белой бумаги, другие красной и голубой краскою, некоторым надписям была дана форма кораблей, драконов и других фантастических животных. На ковре, посреди комнаты, сложив руки и покачивая головой, сидел мужчина, распевая в нос фразы, выбранные из священной для мусульман книги. Но из комнаты неслись громкие голоса молодости, и проводник сказал нам, что это училище. Мы вошли в него.

Объявляю по совести: учитель колотил бамбуком маленького мулата. Ноги ученика были в колодке, и наставник, это грубое животное, валял по ним палкою. Мы слышали визг мальчика и были свидетелями смущения учителя. Думаю, ученикам велел он кричать как-можно громче, для того, чтобы заглушить визг их маленького товарища. Как скоро шляпы наши показались над лестницею, наказание было прекращено, мальчик посажен на свое место, бамбук брошен в угол, в кучу других тростей, и учитель встретил нас совершенно переконфуженный. На учениках были красные фески, а на девочках пестрые носовые платки. Вся эта мелюзга выпучила на нас с удивлением большие, черные глаза свои, и вероятно побои палкою были на это время забыты. Жаль мне таких учителей; жалко и бедного маленького магометанина. Никогда уже не читать ему с увлечением Арабских Ночей подлиннике.

Отсюда, после этой неприятной сцены, пошли мы завтракать в дрянной трактир, который, впрочем, отрекомендовали нам. Здесь угостили нас морской рыбою, виноградом, дынями, гранатами и смирнским вином. Из окон трактира открывался прекрасный вид на залив, на купцов, тунеядцев и ремесленников, толпившихся на берегу. Здесь виднелись и верблюды, не обременные ношею, и груды спелых дынь такой величины, что гибралтарския бомбы показались нам малы в сравнении с ними. Было время сбора винных ягод, и мы, на пути в трактир, пробирались сквозь длинные ряды детей и женщин, занятых укладкою этих плодов. Их обмакивают сперва в соленую воду и потом уже прячут в кадушки, перекладывая листами. Когда смоквы и листы начнут сохнуть, из них выползают большие белые черви и прогуливаются по палубам кораблей, везущих эти фрукты в Европу; где маленькия дети кушают их с большим удовольствием (то-есть, не червей, а смоквы-то), и где играют оне не последнюю роль на университетских попойках. Свежия винные ягоды имеют здесь такой же вкус, как и в других местах; но смирнския дыни необыкновенно вкусны и так велики, что из одной штуки, не прибавляя ничего к её природным размерам, можно бы, кажется, смастерить преудобную каретку для Синдерелы.

Проводник наш, отъявленный плут, запросил два доллара за удовольствие осмотреть мечеть, тогда как другие Англичане прошли туда за шесть пенсов. Разумеется, мы не согласились заплатить таких денег, а потому и не видали мечети. Но здесь были другие, прекраснейшие виды, за которые не надобно ничего платить, хотя и стоят они, чтобы послоняться для них по городу. Женщины, разгуливающия по базару, такия шлюхи, что едва ли захочется кому снять с лица их черные маски. Стан их так закутан, что будь он запрятаны в тюфяк, и тогда вы разглядели бы его не менее; даже ноги их, обутые в двойные желтые туфли, доведены до какого-то рыбьяго однообразия. Но в греческих и армянских кварталах, между бедными христианами, которые занимаются укладкою винных ягод, вы встретите таких красавиц, что в один день влюбитесь несколько раз, если только сердце ваше способно к подобным проделкам. Здесь видели мы очаровательную девушку, за пяльцами, в отворенных воротах; подле нея сидела с чулком старуха и лежал козел, привязанный к решотке маленького садика. Встретили нимфу, которая спускалась с лестницы, с кувшином на голове, и смотрела на нас такими покойными, большими и благородными глазами, которым могла бы позавидовать Юнона. Полюбовались молодой, грациозной матерью, склоненною над плачущим в колыбели малюткою. Этих трех красавиц видели мы в одной улице армянского квартала, где двери домов были отворены настежь, и женщины сидели под сводами на дворе. Были здесь также девушки смокв, красоты неописанной; длинные, густые, черные косы их охватывали такия головки, очерки и колорит которых стоили того, чтобы над ними потрудился карандаш Рафаэля и кисть Тициана. Я удивлялся, как это не овладеет ими султан, или не похитят их для своего шаха персидские купцы, приезжающие сюда с шелком и сластями.

Мы отправились в кан Персов и купили несколько шелку у смуглого, черно-бородого купца, в конической овчинной шапке. Не странно ли подумать, что шелк, привезенный в смирнский каравансерай, на спине верблюдов, человеком в овчинной шапке, обработывается в Лионе? некоторые из моих товарищей накупили ковров, которыми славится Смирна; один из них приобрел даже целый короб винных ягод и купил три или четыре смирнския губки для своего экипажа: так сильно была развита в нем страсть к туземным произведениям.

ознакомит вас покороче с Востоком. Рисуют здешния процессии, султанов, великолепные пейзажи; но никто не позаймется верным изображением тех обыденных подробностей восточной жизни, которыми кишат улицы Смирны. Верблюды могут служить бесконечным сюжетом для картин в этом роде. Фырча и взвизгивая на особый лад, лежат они тысячами на верблюжьей площади и на рынках, под отвесными лучами солнца; вожаки растянулись в тени, поодаль. Особенно мост, во которому проходят караваны при въезде в город, богат сценами чрезвычайно живописными. С одной стороны его тянется длинный ряд чинар, а на противоположном берегу реки темнеют высокие кипарисы, под тенью которых возвышаются надгробные памятники, украшенные чалмами. Это задний план пейзажа; но ближе к городу характер его не так печален. Тут, под чинарами, стоит маленькая кофейня, отененная с боков парусными навесами, прикрытая сверху виноградными лозами и обставленная целыми рядами медной посуды и, кальянов, из которых не курят днем во время Рамазана. Подле домика над с мраморным фонтаном, а на берегу полуразрушенная беседка, откуда можно на полюбоваться рекою. Вокруг чинар разставлены столы для желающих выпить густого, ароматического кофе или холодного лимонаду. Хозяин кофейни, в белой чалме и голубой шубе, лежал под навесом. Черный, как уголь, невольник, в белой, отороченной красным шнурком кофточке, подавши нам трубки и лимонаду, сел снова на свое место, поджав под себя калачиком черные ноги, и начал напевать в нос какую-то песню, пощипывая металлическия струны гитары. Хотя инструмент этот был не более суповой ложки, с длинной, узкой ручкой, однакоже звуки его очень нравились музыканту. Сверкая глазами, покачивал он головой и выражал удовольствие такими гримасами, что сердце радовалось, глядя на него. В невинном наслаждении певуна принимал большое участие Турок, обвешанный кинжалами и пистолетами; он раскачивал чалмою и гримасничал в запуски с черным менестрелем. В это время по римскому мосту, перекинутому через реку, мелькая между толстых пней чинар, проходили женщины с кувшинами на головах, и медленно тянулись друг за другом серые верблюды, предшествуемые маленьким, длинноухим лошаком, который всегда бывает здесь их путеводителем. Вот мелочные случаи нашего путешествия. Когда пароход пристает к берегу, приключения уходят во внутрь страны, и то, что называется романическим, совершенно исчезает. Оно не выносит прозаического взора и прячется от него и от дневного света куда-то вдаль, во мрак ночи. Теперь уже не клянут и не оскорбляют гяуров. Если иностранец сделает что-нибудь особенно смешное, на сцену явятся маленькие турченки и поскалят над ним зубы - вот и все тут. Европеец перестал уже быть предметом поругания для правоверного. Теперь смуглый Гассан, развалясь на диване, попивает шампанское; у Селима французские часы, а Зюлейка глотает пилюли Морисона: байронизм стал чистейшей нелепостью. Случается, что правоверные поколотят христианина за намерение проникнуть в мечеть; но и этот почти единственный признак антипатии становится так слаб в настоящее время, что вы можете войти в дюжину мечетей, не опасаяся оскорбления. Пароход сделался великим завоевателем. Где капитан кричит "Stop her", там останавливается цивилизация, садится в корабельную шлюпку и заводит знакомство с прибрежными дикарями. Целые армии крестоносцев безполезно погибли на полях Малой Азии; выделка из европейского железа мечей м шлемов повела только к безплодной потере этого металла: он стал необходим в форме стержней и шатунов паровой машины. Можно бы, кажется, изобразить аллегорически, до какой степени торговля сильнее рыцарства. Аллегория кончилась бы затмением луны Магомета; погружающей рожки свои в паровой котел Фультона.

Часа в два пополудни, потянулись мы из гавани. Дул свежий ветер и сильно волновал светлую воду залива. Капитан не желал давать Тагу полного хода, и французский пароход, оставлявший в это же время Смирну, вздумал было потягаться с вами, надеясь перегнать непобедимый Таг. Напрасная надежда! Только лишь начал он равняться с вами, могучий Таг полетел стрелою, и сконфуженный Француз остался далеко назади. На палубе нашего парохода находился французский джентльмен. Мы чрезвычайно смеялись над его отсталым соотечественником; но эти насмешки не произвели на него ни малейшого впечатления. В Смирне получил он известие о победе маршала Бюжо при Исли, и под влиянием этой капитальной новости, смотрел очень снисходительно на маленькое торжество наше на море.

можно видеть в устье Темзы. Потом прошли Тенедос, крепости и город Дарданельского пролива. Вода была грязна, воздух не слишком тепел, и нас радовала мысль, что завтра будем мы в Константинополе. В продолжение всей дороги от Смирны, музыка не прекращалась у нас на палубе. С нами ехал немецкий прикащик; мы не последовала такая очаровательная полька, что два молодые человека из Оксфорда принялись кружиться на палубе и исполнили этот народный танец с замечательной легкостью. Видя, что они выбились из сил, и никто не танцует, гениальный свистун снял пальто, взял пару кастаньет и, не переставая насвистывать, принялся отплясывать мазурку с необыкновенной ловкостью. Мы были веселы и счастливы как нельзя более. Свист этого человека познакомил между собою даже тех путешественников, которые до-сих-пор не сказали друг другу ни одного слова; на корабле воцарилась веселость, и все мы решились единодушно кутнуть за ужином. Ночью, скользя по волнам Мраморного моря, смастерили мы пунш, произнесли несколько спичей, и тут в первый раз, по прошествии пятнадцати лет, услыхал я "Old English gentleman" и "Bright chanticleer proclaims the morn", пропетые таким энергическим хором, что, казалось, сейчас явятся блюстители порядка и разгонят нас по домам.