Базар житейской суеты.
Часть первая.
Глава III. Ребекка перед лицом первого неприятеля на базаре житейской суеты.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть первая. Глава III. Ребекка перед лицом первого неприятеля на базаре житейской суеты. (старая орфография)

ГЛАВА III. 

Ребекка перед лицом первого неприятеля на базаре житейской суеты.

В гостиной, подле камина, с огромной газетой в руках, сидел рослый, толстый, дюжий мужчина в зеленом сюртуке с большими стальными пуговицами по обоим рядам, в красном, полосатом жилете и щегольских гессенских сапогах с затейливыми кисточками фантастического фасона. При входе молодых девушек, он отпрянул от своих кресел как ужаленный вепрь, и покраснел до ушей. То был мистер Джозеф Седли.

- Здравствуй, братец, сказала мисс Седли улыбаясь. Рекомендую мою подругу, мисс Шарп, о которой я тебе говорила.

С этими словами, она подала руку своему чопорному брату.

- Когда же, сестрица? Хоть убей, не помню... то-есть, оно выходит просто, что... сегодня прекрасная погода, и холод пробирает насквозь. Не правда ли, мисс?

И, проговорив эту сентенцию, мистер Джозеф Седли принялся изо всей мочи разгребать огонь в камин, хотя никто не мог чувствовать холода в половине июня.

- Ах, какой он хорошенький! шепнула Ребекка Амелии довольно громко.

- Будто бы? Ты так думаешь? Я ему скажу это.

- Ни полслова, моя милая, сохрани тебя Бог! сказала мисс Шарп, отскочив назад, как робкая лань.

Мистер Джозеф еще с большим усердием начал разгребать огонь.

- Я еще не благодарила тебя; братец, за твой индийской подарок: прекрасные шали, Ребекка; не правда ли?

- Безподобные! отвечала мисс Шарп, и умильные её глазки обратились на разгребателя углей, который между тем пыхтел, кряхтел, раздувался и краснел почти так же, как угли в камине.

- Но я, Джозеф, не могу тебе сделать такого прекрасного подарка, продолжала сестра, а впрочем, знаешь ли? при выходе из пансиона, я вышила для тебя пару прекрасных подтяжек.

- Какой вздор ты говоришь, Амелия? Что с тобой? вскричал брат, испугавшийся неизвестно каких вещей. Кстати, я уже слишком засиделся, мне пора ехать. Пусть подают мою одноколку.

В эту минуту вошол отец семейства, побрякивая своими печатями; как истый британский негоциант.

- Что здесь у вас, Эмми? сказал он. Зачем понадобилась одноколка твоему брату.

- Он хочет ехать, папенька.

- Куда? Зачем?

- Я обещал сегодня обедать с господином Бонеми.

- Что это за Бонеми?

- Мой сослуживец.

- Но ведь ты сказал матери, что будешь обедать с нами?

- Оно бы, пожалуй, все равно... но в этом костюме, вы видите, не совсем удобно.

- Пустяки, мой милый. Посмотрите, мисс Шарп, разве он дурен в этом франтовском наряде?

- Случалось ли вам видеть такие прекрасные жилеты в пансионе у старухи Пинкертон? продолжал отец, находивший очевидное удовольствие помучить молодого человека.

- Батюшка!... Ради Бога! восклицал смущенный мистер Джозеф.

- Что, мой друг! Разве я задел за чувствительную струну?

К обществу в гостиной присоединилась теперь мистрисс Седли.

- Послушай, жена, продолжал неумолимый старик, я какими-то судьбами задел за чувствительную струну твоего сына, похвалив его пестрый жилет. Можешь спросить об этом мисс Шарп.

Молодые девушки разразились опять самым приятным смехом.

- Однакожь пора обедать, заключил старик Седли. Ну, Джозеф, подай руку мисс Шарп и веди нас в столовую.

- Для тебя, братец, говорят, приготовлен сегодня превосходный пилав по твоему индийскому вкусу, проговорила Амелия, желавшая, повидимому, ободрить своего брата.

- Что жь ты стоишь, мой милый, как индийский петух? сказал отец. Бери мисс Шарп, а я дотащу этих обеих молодых женщин.

Он взял под руки жену и дочь, и вся компания весело отправилась в столовую.

Если мисс Ребекка Шарп решилась в своем сердце одержать победу над первым попавшимся верзилой, о котором, покамест, ей известно только то, что он мужчина и богат как индийский набоб, то я отнюдь не думаю, милостивые государыни, что вы или я имеем неоспоримое право осуждать молодую девицу. Всем и каждому очень хорошо известно, что ловля женихов, по заведенному ходу вещей, поручается маменькам или тетушкам, которые иной раз для этой только цели и существуют на белом свете; но припомните, что девица Шарп безродная и безприютная, оставлена в этом отношении на произвол судьбы и, стало быть, надлежало ей самой хлопотать о женихе, или, другими словами, искать суженого-ряженого на распутиях широкого мира... Вы негодуете, милостивые государыни, вы хмуритесь, но скажите, ради Аллаха, зачем с таким неутомимым усердием молодые люди добиваются знакомств и выезжают в свет, если нет у них впереди супружеских целей? Зачем регулярно каждое лето целые группы тётушек, маменек, кузин, сопровождаемых полчищем дочек и племянниц, отправляются на минеральные воды во всех концах подлунного мира? Зачем восемь месяцов сряду танцуют оне до-упада каждую ночь до пяти часов утра?

А кабинетные занятия? Разве даром ваша дочь с нежных лет коверкает свой язык для изучения трех или четырех иностранных языков? Разве даром вы платите по двадцати франков за урок модному музыкальному учителю, который надслживает горло и руки вашего детища два или три раза в неделю? А какая цель имеется в виду при ваших хозяйственных распоряжениях? Зачем почтенные родители так часто меняют мёбли, и ставят ребром последнюю копейку, задавая блестящие балы и вечера с живыми цветами в половине зимы и роскошными ужинами, где шампанское льется через край? Неужели все это делается из безкорыстной любви к человечеству? Fi donc! Вам нужны женихи для взрослых дочек, и балы ваши ничто иное как отчаянная игра в марьяж.

Зачем же мы станем обвинять Ребекку Шарп? Амелия была еще в пансионе, но заботливая маменька устроила для нея, по крайней мере, дюжину лотерей супружеской жизни. Ей, видите ли, надлежало пристроить свою дочку, между-тем как никто в целом мире не мог думать о пристройке Ребекки, для которой, в строгом смысле, жених еще гораздо нужнее, чем для мисс Седли. Во первых, нет, у ней никакого покровителя; а во вторых, мисс Ребекка имеет чувствительное сердце и самое пламенное воображение. Она читала "Арабския Ночи" и сантиментальные романы в новейшем вкусе, со включением географии Гутри. Вот на этом-то основании, мисс Ребекка Шарп, одеваясь к обеду и разспрашивая Амелию о разных разностях относительно её братца, построила в своей фантазии на собственный счет великолепный воздушный замок, с мраморными стенами и с покорнейшим супругом на заднем плане; она еще не видала интересного братца и, стало-быть, фигура его обрисовывалась весьма неясно в этой картине. Уже мысленный взор её блуждал в неведомых областях по ту сторону океана; на плечах её были драгоценные кашмировые шали, на голове богатейший тюрбан, на руках жемчужные браслеты, и вот она, разряженная как пава, едет на слоне, при звуках труб и литавр, во дворец самого Великого Могола. Очаровательные алькаскарския видения! Юность, одна только юность имеет привилегию питать вас в своей душе; и сколько прелестных созданий, кроме Ребекки Шарп, убаюкивают себя этими радужными мечтами!

Джозеф Седли был двенадцатью годами старше своей сестры, мисс Амелии. Он служил в Ост-Индии гражданским чиновником компании, и заведывал сбором пошлин и налогов в Богли-Уолле, - должность почотная и выгодная, где расторопный служака, с некоторою сметливостью, мог в короткое время нажить огромное состояние; ничем не возмутив спокойствия своей совести.

Вы не знаете Богли-Уолла? Так называется местечко, расположонное в прекрасной, уединенной, болотистой, лесистой области, где вы можете стрелять бекасов к своему обеду и охотиться за тиграми, если угодно. Львов и тигров тут целые стада. Рамгендж, средоточие английской администрации, охраняемой достаточным количеством войска, отстоит отсюда на сорок миль; так, по крайней мере, писал Джозеф к своему отцу, когда сделали его сборщиком пошлин. Около восьми лет, мистер Седли прожил в этой глуши совершенно одиноким, и только два раза в год приходилось ему видеть европейския лица, когда отряд, посланный компаниею, приезжал туда за собранными доходами для отправления их в Калькутту.

К счастию, около этого времени, Джозеф начал жестоко страдать растройством печени, и врачи присоветовали ему отправиться на родину, где заранее он расчитывал испробовать все роды наслаждений европейского комфорта. В Лондоне, отдельно от своей семьи, Джозеф нанял для себя великолепную квартиру в модной улице, и жил как веселый холостяк. Перед отъездом в Индию, он был слишком молод для разнообразных столичных удовольствий; зато теперь, по возвращении, он погрузился в них телом и душой. Он разъезжал повсюду в щегольском экипаже, обедал в лучших гостиницах и клубах, посещал театры и не пропускал ни одной замечательной оперы.

Возвратившись в Индию опять, он с величайшим энтузиазмом расказывал своим товарищам об этом счастливом периоде своей жизни, и давал знать кому следует, что он и некто Бруммель были первостатейными львами британской столицы.

Но, говоря таким образом, мистер Джозеф лгал немилосердо. Среди шума столичной жизни, был он одинок точно так же, как в дремучих лесах Богли-Уолла. Единственным его знакомцем был только доктор, принявший на себя обязанность привести в порядок растроенную печень индийского выходца. Джозеф был неповоротлив, ленив, брюзглив, и общество дам смущало его, как школьника, никогда не переступавшого за порог класной залы. Поэтому он редко навещал родительский дом на Россель-Сквере, где часто собиралось множество гостей и где нескромные шутки старика-отца кололи его раздражительное самолюбие.

Мистер Седли никогда не был хорошо одет, несмотря на величайшие вседневные труды украсить свою дюжую особу и придать своей личности величественный, джентльменский вид. Чорный его слуга скопил порядочное состояние от отбракованных статей в гардеробе своего барина. Его туалетный столик загроможден был всеми возможными эссенциями и помадами, изобретенными для возвышения природной красоты, и он перепробовал все возможные корсеты и бандажи для исправления своей неуклюжей талии. Жирный и толстый, он заказывал портному самые узкия платья юношеского покроя и самых ярких, блестящих цветов. Разфранчонный таким образом, как ворона в павлиньих перьях, раздушонный и перетянутый, он разгуливал один по парку или по окрестностям Лондона, и потом один же обедал в каком-нибудь ресторане. Вообще мистер Джозеф был легкомыслен и тщеславен, как молодая девушка, и, быть-может, чрезмерная застенчивость была естественным плодом его чрезмерного тщеславия. Если мисс Ребекка Шарп, при своем первом вступлении в свет умела заинтересовать собою такого джентльмена, то, значит, в ней должно видеть девицу с умом не совсем обыкновенным.

Уже первый её маневр обнаружил мастерское уменье, взяться за дело. Назвав мистера Седли хорошеньким мужчиной, она знала, что Амелия перескажет это матери, которая в свою очередь намекнет об этом мистеру Джозефу, и во всяком случае будет рада, что сын её удостоился такого комплимента. Скажите какой-нибудь Готтентотке, что сын её прекрасен как ангел: она поверит вашему слову и растает, как сальный огарок, от полноты душевного восторга. Материнское самолюбие не имеет никаких пределов, и Ребекка понимала это инстинктивно. Впрочем, комплимент её был произнесен довольно громко, и Джозеф Седли услышал его собственными ушами, услышал - и похвала молодой девушки просверлила все фибры его дюжого тела, и хорошенький мужчина затрепетал от удовольствия. Скоро, однакожь, он одумался и задал себе вопрос: "Ужь не шутит ли надо мной эта смазливая девчонка?.. А впрочем, к чему жь ей шутить?" тотчас же подумал мистер Седли. "Чем же я, в самом деле, не хорош? Нет, чорт побери, немного таких молодцов, как Джозеф Седли". Мы заметили, что мистер Седли тщеславен, как молодая девушка. Великий Боже! Переверните медаль на другую сторону, и молодые девицы, разсуждая о какой-нибудь сестрице из своей среды, будут иметь полное право сказать: "Она самолюбива и тщеславна, как мужчина." Да, милостивые государыни, брадатые создания любят похвалы и комплименты всякого рода почти столько же, как первые кокетки в мире.

Итак, почтенная компания спустилась вниз. Джозеф продолжал краснеть и пыхтеть; Ребекка скромничала и потупляла в землю свои зеленые глазки. Она была вся в белом, и нагия её плечи лоснились как алебастр, изящное олицетворение невинности и простоты, облечонной в девственную форму.

- Надобно будет пораспросить его об Индии, думала Ребекка; других идей нельзя предполагать в этой пустой голове.

Мы уже слышали, что мистрисс Седли приготовила пилав для своего сынка и так называемое самое национальное индийское блюдо, приправленное горячими снадобьями разных сортов. Сели за стол и curry явилось на огромном блюде перед самым носом мистера Седли.

- Что это такое? спросила Ребекка наивным тоном, бросая умильный взгляд на мистера Джозефа.

- Превосходно, сказал красный набоб, пережовывая с величайшим трудом лакомый кусок. Можно подумать, матушка, что вы держите при себе индийскую кухарку. Превосходно.

- Ах, позвольте попробовать: мне хочется знать вкус индийских блюд, сказала мисс Ребекка. Мне кажется, что все должно быть хорошо в этой поэтической стране.

- Удели частичку этого лакомства для мисс Шарп, проговорила, улыбаясь, мистрисс Седли.

Ребекка в самом деле не знала, что такое curry.

- Ну; как вам нравится индийский вкус? спросил мистер Седли.

- Прибавьте сюда немножко чили, и вы увидите: кушанье что в рот, то спасибо, сказал Джозеф, заинтересованный этим национальным предметом.

- Чили! Ах, дайте, это должно быть превосходно, проговорила Ребекка, задыхаясь.

Ее соблазнил цвет стручкового перца, который, думала она, служит, вероятно, противодействием жгучему свойству индийского блюда; но вышло на поверку, что вкус чили был совершенно невыносимым для европейской натуры. Кровь запылала в жилах молодой девушки, и ложка выпала из её рук.

Старик Седли разразился громким смехом и, очевидно, любовался страданиями своей гостьи. Как человек, проводивший большую часть времени на бирже, он любил шутки всякого рода, и теперь веселился на-славу.

- Самбо, подай воды мисс Шарп, сказал он, продолжая заливаться отчаянным смехом.

Отеческий хохот заразил и сына, который тоже, с своей стороны, видел в этом обстоятельстве превосходную шутку. Дамы, напротив, улыбались очень скромно, расчитывая весьма основательно, что бедная Ребекка страдает не на шутку. Впрочем, стакан воды с успехом залил огонь, пожиравший её внутренность, и молодая девушка, оправившись от неприятного волнения, проговорила с добродушным и комическим видом:

- Благодарю вас, господа, теперь по крайней мере индийския блюда для меня не новость. Сама виновата: мне бы следовало вспомнить про сливочные торты индийской принцессы, о которых говорится в арабских сказках. Кстати; мистер Седли, кладут ли у вас в Индии стручковый перец в сливочные торты?

- Сливочные торты, сударыня? Таких диковинок в Индии не водится. Бенгальския сливки сущая дрянь. Мы обыкновенно употребляем козье молоко, и это, скажу я вам, славнецкая штука!

- Не верьте, мисс Шарп, скоро вы убедитесь, что вся их Индия не стоит вашей улыбки, остроумно заметил старик Седли, вставая из-за стола.

Как-скоро дамы удалились из столовой, старик, сделав выразительный жест, заметил своему сыну:

- Берегись, Джой, эта девчонка как-раз запутает тебя.

и служит доктором в артиллерийском полку, славный малый, и дочка его ухаживала за мной два года сряду; да что тут толковать? Муллигетони, тоже чудесный молодой человек, и горазд, что называется на все руки; он судья в буджебуджской ратуше, и скоро, я полагаю, будет заседать в совете; чудесный человек. Так вот, сударь мой, бац-бац любовное ядро, а Квинтин и говорит, - вы еще не знаете Квинтина? Забияка, сударь мой, и молодец с головы до пяток. "Седли, говорит он, то-есть, Квинтин, сударь мой, "держу, говорит, сто против одного, что Софья Кутлер подцепит тебя или Муллигетони; не успеешь; говорит, мигнуть, а дело в шляпе". Пустяки, говорю, куда ей! А портвейн, смею сказать, превосходный. Из какого погреба, сударь мой?...

Легкий храп был единственным ответом; почтенный негоциант успокоился в.сладком сне, и конец джозефовой истории скрылся под спудом на этот день. Джозеф Седли, должно заметить, был чрезвычайно разговорчив в обществе мужчин, и эту самую историю он расказывал больше двадцати раз своему доктору, мистеру Голлопу, когда тот приходил осведомляться насчет его печени.

Принужденный, по предписанию врача, соблюдать строгую диэту, Джозеф Седли удовольствовался на этот раз только полубутылкою портвейна, за исключением двух стаканов ост-индской мадеры, выпитой в продолжение обеда. Для освежения желудка, он скушал также тарелку малины с сахаром и сливками, и дюжину кондитерских пирожков, лежавших перед ним. Кончив этот десерт, молодой человек погрузился в глубокую думу насчет молодой девушки, побежавшей наверх с его матерью и сестрой.

Уф! заливается как канарейка. Пойду, посмотрю.

Но вдруг скромность и застенчивость обуяли его с неимоверною силой. Он призадумался, и стал среди комнаты в нерешительной позе. Отец его храпел, шляпа лежала в зале на столе; одноколка стояла у подъезда: великий соблазн!

- Джозеф уехал, маменька! вскричала Амелия, смотревшая на улицу из окна гостиной, между-тем как Ребекка сидела за фортепиано.

- Это вы спугнули его, мисс Шарп, сказала мистрисс Седли. Бедный Джой, долго ли он будет так робок?