Базар житейской суеты.
Часть первая.
Глава IX. Фамильные портреты.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть первая. Глава IX. Фамильные портреты. (старая орфография)

ГЛАВА IX. 

Фамильные портреты.

Сэр Питт Кроли был, в некотором смысле, философ-циник, до страсти любивший жизнь на низших ступенях её развития в общественном быту. Безъискусственная простота и отсутствие джентльменской чопорности были существенными чертами в философической натуре владельца "Королевиной усадьбы". Сперва, мы уже сказали, баронет женат был на дочери благородного лорда Бинки; но этот брак был устроен покойными его родителями, вовлечонными в заблуждение любовию к сыну. По кончине леди Кроли, баронет избрал себе в супруги мисс Розу Досон, дочь мистера Джона Томаса Досона, почтенного негоцианта из Модбери, торговавшого железом на великобританских рынках.

И как была счастлива Роза Досон, когда судьба таким образом непредвиденно возвела ее на степегь миледи Кроли? Мы обязаны исчислить по порядку все статьи её супружеского блаженства.

Вопервых, по вступлении в брак, Роза Досон принуждена была забыть черноглазого юношу, Питера Бутта, привязанного к ней с детских лет цепями нежнейшей дружбы, и теперь этот юноша, истомленный грустью и отчаяньем, пустился добывать дичь в чужих лесах, и побратался с отъявленными контрабандистами, испортившими в конец его молодую и свежую натуру. Потом, как и водится, прелестная Роза перессорилась со всеми приятельницами и подругами своей юности, которых, разумеется, ей нельзя же было принимать на "Королевиной усадьбе" в качестве миледи Кроли. Новых друзей у нея не было, да и где могла отыскать их бывшая купеческая дочка? Кто захотел бы теперь заключить с нею дружественную связь? Три взрослые дочери сэра Гуддельстона-Фуддельстона, сами некогда питали сладчайшую надежду на титул миледи Кроли, и теперь, как оне говорили, им естественно было презирать ворону в павлиньих перьях. Семейство сэра Джильса Вапсгота тоже, с своей стороны, глубоко оскорбилось этим предпочтением купеческой дочки, потому-что старшая мисс Вапсгот не могла уже сделаться супругой баронета. Впрочем, все вообще великие и мелкие помещики этого графства, каждый по своему, были чрезвычайно недовольны тем, что собрат ихь унизил свое достоинство неравным браком.

"А чорт их побери! думал про себя сэр Питт, пусть их ворчат, сколько им угодно. Знать их не хочу!"

И на этом основании сэр Питт Кроли, вполне довольный супружсским блаженством, напивался каждый вечер с буфетчиком Горроксом, и колотил иногда, для препровождения времени, свою прелестную миледи. Во время парламентских заседаний, он обыкновенно ездил в Лондон, оставляя супругу на "Королевигой усадьбе", где жила она одна, без друзей и даже без знакомых. Прадедовский замок господ Кроли был для нея тюрьмою в буквальном смысле слова. Даже мистрисс Бьют Кроли, жена баронетова брата, пасторша, отказалась наотрез делать визиты своей невеетке, потому, говорила она, что дочь какого-нибудь торгаша, заносчивая выскочка, не имеет никаких прав на её родственную любовь.

Розовые щочки и белая кожа были, собственно говоря, единственными талантами, которыми судьба наделила прелестную миледи Кроли. Не получив ни малейшого образования, необходимого для светской дамы высшого круга, она не имела той нравственной энергии и душевной силы, которая так часто выпадает на долю самых простых и даже глуповатых женщин. Слабая и безхарактерная, она не могла надолго внушить к себе привязанность сэра Питта. После рождения двух детей, девственная её свежесть исчезла, розы увяли на её щеках, и она сделалась простою машиною в доме своего супруга, столько же безполезною, как старое фортепьяно покойной леди Кроли. В своем туалете она любила светло-яркие цвета, как и все блондинки, и носила преимущественно шерстяные небесно-голубые платья, сшитые, впрочем, без всяких притязаний на современную моду. Целый день и большую часть вечера она сама занималась шитьем, и почти не выпускала иголки из рук. В два, три года супружеской жизни, ей удалось приготовить стеганые одеяла для всех постелей на "Королевиной усадьбе", и даже наколочки для подушек были её собственной работы. Такая деятельность приходилась как нельзя больше по вкусу философа-баронета. Был у ней цветник, хороший цветник, снабжонный всеми растениями английской флоры, и она любила его нежно; но кроме цветника, миледи Кроли не имела никаких предметов нежной привязанности или антипатии. Как-скоро муж обходился с нею круто, она погружалась в апатическое состояще, равное летаргическому сну. Нередко бродила она, охая и стоная, из одной комнаты в другую, в папильотках и дырявых башмаках.

О базар, базар житейской суеты! Такая ли судьба ожидала тебя, прелестная мисс Роза? Питер Бутт и его счастливая супруга могли бы свой век прожить спокойно в своей уютной ферме, среди кучи розовых детей, окружонных заботливостью любящих родителей, и были бы у имх свой мечты, надежды, свои удовольствия и радости, растворяемые по временам тихой грустью. Но увы! великолепная карета и четверка вороных предпочитаются тихой, семейной жизни на базаре житейской суеты, и вы променяли, прелестная мисс Роза, семейное счастье на блестящия игрушки! еслиб какой-нибудь Синей-Бороде нашего времени понадобилась десятая жена, неужели, думаете вы; он не отыскал бы для себя красавицы-невесты в семействе какого-нибудь глупого купца?..

Роза и Фиалка, как само-собою разумеется, не имели особенной привязанности к своей мама, постояшю грустной, задумчивой и скучной; но оне были совершенно счастливы на кухне и в конющне, между домашней челядью. К счастью, у садовника, Шотландца, было хорошее семейство, и малютки миледи Кроли не могли испортить своей нравственности между их детьми. Этим и ограничивалось воспитание Розы и Фиалки, до прибытия на "Королевину усадьбу" гувернантки.

Мисс Ребекку Шарп ангажировали сюда по милости старшого сына баронета, мистера Питта Кроли, который уже давго твердил своему отцу о необходимости довершить умственное и нравственное образование малюток под руководством опытной наставницы, знакомой с современным ходом искусств и наук. Мистер Питт был единственным покровителем и другом леди Кроли, и единственным человеком, к которому, после своих детей, она питала в душе чувство, похожее на искреннюю привязанность. Он гордился своим происхождением, с матерней стороны, от лордов Бинки, и вел себя, во всех отношениях, как истинный джентльмен знаменитой породы. По возвращении из школы, он был уже взрослым, совершеннолетним мужчиной степенной наружности, и принял на себя обязанность хозяйничать самовластно в доме своего отца, возъимевшого к нему высокое почтение. Первым его делом было возстановить на "Королевиной усадьбе" ослабевший дух прадедовской дисциплины. Его наклонности и вкусы приняли самый утончонный характер, и он готов был скорее погибнуть голодной смертью, чем сесть за стол, накрытый скатертью не белее снега. Раз, лишь только он вышол из школы, буфетчик Горрокс осмелился подать ему письмо, не положив его предварительно на серебряный поднос; мистер Питт бросил на неосторожного слугу такой юпитеровский взгляд, мистер Горрокс с этой поры начал дрожать перед ним, как осиновый лист.

Весь дом, без малейших исключений, благоговел перед мистером Питтом. Леди Кроли не смела, в его присутствии, бродить в папильотках, и вообще обращала тщательное внимание на свою наружность. Старые штиблеты сэра Питта исчезли в присутствии сына, и он старался, по-возможности, освободиться от своих плебейских привычек. Избегая сыновних выговоров и упреков, он пил ром и водку втихомолку, подвечер и в такой комнате, куда не простирался непосредственный надзор мистера Питта. В обращении с прислугой он принужден был соблюдать джеигльменскую важность.

По приказанию Питта, буфетчик каждый день, за полчаса до обеда, должен был являться в комнату леди Кроли в белых перчатках, и докладывать таким образом:

- Млледи, стол накрыт.

Затем, через несколько минут, мистер Питт сам приходил к своей мачихе, и учтиво предлагал ей руку - вести ее в столовую. Он разговаривал с нею не иначе, как со всеми признаками глубочайшого почтения, хотя это было очень редко. Как-скоро миледи вставала с места, он спешил отворить ей дверь; и сопровождал её выход джентльменским поклоном.

В итоиской коллегии все и каждый называли Питта красной девушкой, и я должен с прискорбием заметить, что младший братец, Родон, довольно часто колотил его ни раза не сажали в карцер. Редкое, завидное счастье.

В Итоне каррьера его выяснилась и определилась. Он изучал здесь ораторов древних и новейших, и говорил без умолка на сходках, приготовляя себя таким образом к дипломатической службе, в которую после он вступил под высоким покровительством своего деда, лорда Бинки. Но хотя говорил он как трещетка, и все его речи шпиговались несметным множеством латинских цитат из Цицерона и Сенеки, однакожь не убеждал он никого, и каждый с изумлением видел, что мистер Питт, несмотря на необыкновенное искусство в жестикуляции, отнюдь не создан для ораторской кафедры. На выпускном экзамене он не получил даже поэтического приза, хотя никто из приятелей его не сомневался, что академический совет удостоит его этой награды.

По выходе из школы, он сделался частным секретарем у лорда Бинки, и потом, в скором времени, его назначили чиновником при посольстве в некий германский город, где служил он с безукоризненною честностью, отправляя повременам, в виде димломатической депеши, страсбургские пироги к тогдашнему министру иностранных дел. Около десяти лет он пробыл за границой, оплакивая в последние годы кончину своего деда, незабвенного лорда Бинки; но великобританский парламент, сверх всякого ожидания и расчетов, дурно награждал его усердие к службе; и мистер Питт Кроли, недовольный своей дипломатической каррьерой, возвратился в отечество, на "Королевину усадьбу", с тем, чтобы предаться мирным занятиям в тиши своего уединенного кабинета.

участие в филантропическом вопросе относительно Негров. Это последнее обстоятельство подружило его с мистером Уильберфорсом, и вслед затем он завязал дружескую корреспонденцию с достопочтенным Мельхиседеком Горнблауэром, ревностным распространителем филантропических идей по ту сторону океана. Весною, в первых числах мая, мистер Питт, отказавшийся от политических прений, регулярно приезжал в Лондон, для заседания в обществе методистов. В деревне у себя был он судьею и деятельным оратором в обществе особ, имевших нужду в методистских беседах. Сверх того, он вступил в дружескую связь со многими дамами, известными в ту пору учоному миру красноречивыми излияниями своих чувств в созерцательных брошюрах. Говорили даже, будто он частенько делал визиты достопочтенной леди Дженни Шимшенкс, третьей дочери лорда Саутдауна, у которой была сестрица, леди Эмилия, написавшая несколько умилительных трактатов, раздиравших душу и зажигавших сердце.

Мисс Шарп, в письме к своей подруге; отнюдь не преувеличила той роли, которую мистер Питт играл на "Королевиной усадьбе". Он считал своей обязанностью наблюдать не только за деяниями, но и за помышлениями всей домашней прислуги; и часто буфетчик Горрокс должен был, в его присутствии, расказывать с умиленным сердцем, как ведут себя мужчины в отношении к прекрасному полу, и наоборот, как девичья ведет себя в отношении к лакейской. По вечерам, весьма нередко, мистер Питт сбирал вокруг себя женщин и мужчин, чтобы, на сон грядущий, прочитать им несколько страниц из какой-нибудь назидательной книги. Этого мало: мистер Питт, независимо от пастората, устроил на "Королевиной усадьбе" правильную методистскую сходку, куда, по его мнению, раз в неделю, должен был являться сэр Питт Кроли, и выслушивать красноречивые сентенции своего сына, которые обыкновенно погружали отца в сладкий сон. Эти сходки послужили окончательным поводом к разрыву баронета с пасторской семьею.

Все эти запятия отнюдь не истребляли в душе Питта буйных порывов к политической славе. Для блага великобританского народа, он настоятельно требовал от своего отца, чтобы тот уступил ему в парламенте свое место; но старик, сверх всякого ожидания, обнаружил здесь необыкновеимую упругость воли. Оба они были слишком умны, чтобы ни с того ни с сего отказаться от полуторы тысячи годового дохода, который теперь, при растройстве фамильных дел, был чрезвычанпо важен для "Королевипой усадьбы".

Фамильные дела растроились особенно после того, как первый баронет, Вальполь Кроли, прокутил зпачительную сумму денег, которую потом "Королевина усадьба" обязана была внести в казну. Сэр Вальполь был весельчак и пройдоха на все руки, "alieni appelons, sui profusus", как обыкновенно отзывался о нем мистер Питт с глубоким вздохом. Он занимал деньги у всех капиталистов, и мотал их, зажмуря глаза, в кругу веселых друзей. При жизни его, "Королевина усадьба" была притоном всех возможных пьяниц и отъявленных кутил, которые съезжались к баронету со всех концов Гемпшира. Погреба на "Королевиной усадьбе" были в ту пору наполнены сотнями бочек с бургундским, задний двор сворами борзых и гончих, а на господских конюшнях стояли во всякое время десятки верховых скакунов для приезжих гостей. Теперь потомки этих скакунов пахали землю, принадлежавшую ".Королевиной усадьбе", или употреблялись в извоз для трафальгарского дилижанса, на котором, между прочим, приехала сюда мисс Шарп. Собственно для домашняго употребления, сэр Питт держал четверку вороных, возивших его цугом к близким и отдаленным соседям графства, потому что, несмотря на решительную наклонность к цинизму, он любил этим способом поддерживать достоинство и древность своего рода, и хотя довольно часто кушал он баранью требуху, за столом его всегда стояли три лакея.

Если бы посредством одной только бережливости можно было наживаться, сэр Питт Кроли, нет сомнения, давно бы разбогател как Крез; если бы судьба определила ему быть адвокатом в каком-нибудь провинцияльном городишке, он умел бы, конечно, искусным образом набить свой карман, нисколько не очернив своей репутации делового человека. Но, к несчастью, ему достались в удел древнее аристократическое имя и обширное поместье: ни то, ни другое, не могло содействовать к возвышению сэра Питта. Он заразился страстью к тяжбам, и это сутяжничество стоило ему нескольких тысячь в год. Чрезмерная скупость не позволяла ему вручить своих дел одному поверенному агенту и, вместо того, управлениемь его поместья заведывала целая дюжина пройдох, которые все обманывали его кругом, заботясь только о своем кармане. Ему жаль было даже семян для посева, и он сыпал их на землю жадною рукою, отчего природа отмщала ему каждый год, награждая в то же время обильной жатвой щедрых земледельцов. Только одни банкроты брали на откуп его угодья. Он любил пускаться в спекуляции всякого рода: обработывал рудники, копал каналы, скупал акции, брался содержать почтовые станции, вступал во все возможные подряды, и был вообще самым деятельным человеком в целом графстве.

Америку все свое богатство. За недостатком приличных распоряжений, его ломки, где добывался каменный уголь, наполнились водою; правительство отказалось брать негодные материялы из его рук; что жь касается до его почтовых лошадей, всем было известно, что он шпиговал их гнилым сеном и соломой, от чего бедные клячи падали у него чуть не на каждой миле.

При всем том, в общежитии сэр Питт Кроли был прелюбезный человек, и не было в нем ни малейших следов джентльменской спеси. Он даже предпочитал общество какого-нибудь фермера или конского барышника знакомству с чопорным джентльменом, подобным его старшему сыну. Он любил, что называется, запустить за галстух при каждом удобном случае, отпускал простонародные прибаутки и побранки, и, несмотря на преклонность лет, ухаживал за дочерьми своих фермеров.

Филантропическими свойствами природа не наградила сэра Питта; он в жизнь свою не сделал доброго дела, и никто не видал никогда, чтобы он подал нищему какой-нибудь шиллинг; за то был он разбитным товарищем в плебейской беседе, шутил, любезничал, смеялся и подъчас бражничал напропалую с каким-нибудь арендатором, с которым на другой же день плутовски заключал выгодную торговую сделку. Такою же благосклонностью пользовались у него полесовщики и браконьеры, если только они стреляли дичь не на его собственной земле. Насчот отношений его к прекрасному полу, мисс Ребекка Шарп уже довольно намекнула в своем дружеском письме. Словом сказать, из всех английских баронетов, это был самый эгоистический старикашка, глупый, хитрый, жадный... Нам очень больно представлять здесь характеристику этого рода; но то неподлежит ни малейшему сомнению, что есть между нашими джентльменами герой с такою злокачественною натурой. Что ж делать? - в семье не без урода.

Обстоятельство, доставившее мистеру Питту Кроли огромное нравственное влияние над своим отцом, заключалось главнейшим образом в характере финансовых отношений между ними. Баронет должен был своему сыну значительную сумму денег, взятых им из приданого матери, и платить этот долг он не находил приличным. Вообще заметить должно, что сэр Питт Кроли имел непобедимое отвращение к своим заимодавцам, и только силою закона можно было принудить его к уплате какого бы то ни было долга. Мисс Шарп расчитала с математическою верностью (скоро мы увидим, что она в совершенстве ознакомилась со всеми фамильными тайнами "Королевиной усадьбы"), что уплата кредиторам могла стоить баронету нескольких фунтов в год; но он и слышать не хотел о такой, по его мнению, совершенно безполезной трате депег. Руководимый мудрою политикой, он всего чаще с глаз гонял неотвязчивых заимодавцов, или, в случае судебного процесса, откладывал платеж от одного срока до другого. Он отлично умел пользоваться своим положением, и прекрасно понимал, что никто не дерзнет посадить его в тюрьму.

- Чорт их побери! говорил сэр Питт, зачем же я и член парламента, если принуждеп буду всякому олуху платить свои должишки.

переполнена грязными привычками, сутяжничеством и мелкими каверзами, в высшей степени унижающими нравственное достоинство человека и гражданина. Нет у него ни радостей, ни наслаждений, облагороженных эстетическим вкусом и, однакожь, этот человек живет в стране, которая с гордостью присвоивает себе право на титул образованнейшей нации Европы... Как живет? Сэр Питт Кроли заседает между членами парламента, болтает гугнивым языком ораторския речи, считается столбом великобританской конституции, и ездиг цугом в золотой карете. Великие люди жмут ему руку, и он не стыдится корчить из себя достоименного дипломата. О Англия! как часто на твоей плодотворцой почве несчастные герои в роде Питтов Кроли затмевали своим блеском великолепных гениев искусства и науки!..

Была у этого чудака незамужняя сестрица, получившая в наследство огромное имение после своей матери, и хотя баронет не раз просил у ней эти деньги под заклад, однакожь мисс Кроли уклонялась от этого предложения, основательно расчитывая, что наличный капитал вернее всякого заклада. Носился слух и все это знали, что мисс Кроли имела намерение разделить свое наследство между младшим сыном баронета и пасторскою семьей: ей уже приходилось два или три раза выплачивать долги Родона Кроли, когда тот учился в школе и кутил на действительной службе. Следовательно, мисс Кроли была предметом глубочайшого почтения, как скоро ей приходилось гостить на "Королевиной усадьбе". Иначе и не могло быть; у её банкира хранился талисман, который мог победоносно и без всяких исключений привязывать к ней все нежные сердца, способные любить и уважать.

И что за удивительную силу придает старушке этот волшебный талисман в железной кассе банкира! С какою умилительною нежностью мы взираем на её недостатки, если она, чего дай Бог всем моим читателям, приходится нам бабушкой, тетушкой, сестрицой, или чем-нибудь в роде седьмой воды на киселе! Какая она добрая, великодушная... великий Аллах! пусть у нея будут оловяные глаза, горбок на спине и парик на плешивой голове; мы готовы, пожалуй, назвать ее купидончиком, если только у нея карета с гербом и жирный кучер на козлах. И вот уже я вижу, милостивые государи, как вы раскланиваетесь в три погибели, как-скоро престарелая леди, внимательная к любви своих нежных родственников, переступает через порог вашей гостиной. С каким усердием вы знакомите своих гостей с её великолепным положением на базаре житейской суеты!

- Как бы я хотел, говорите вы с такой откровенностию, которая делает честь вашему сердцу, - как бы я хотел, что бы этот вексель в пять тысячь фунтов был подписан рукою мисс Мак-Уирртер!

- Мисс Мак-Уирртер не родственница ли вам? спрашивает вас любознательный гость.

И это лишь только один простейший эпизод из того употребления, какое вы делаете из своей тетушки на рынке житейских треволнений. Супруга ваша готова каждую неделю препровождать к ней вещественные знаки невещественных сердечных отношений, и маленькия дочки ваши работают каждый день, от утра до обеда, приготовляя для своей бабушки расписанные подушечки, кошельки, корзинки и узорчатые скамеечки для её почтенных ног. Какой великолепный огонь горит у вас в камине, как-скоро мисс Мак-Уирртер навещает ваших деток! Весь ваш дом, в продолжение её присутствия, принимает веселую, праздничную наружность, и все дышет счастьем, довольством, безпримерным комфортом, какого, в другия времена, не увидишь у вас никогда! Вы сами, милостивый государь; забываете про свой ежедневный отдых после обеда, и радушно изъявляете готовность сыграть в преферанчик с достопочтеннейшею гостьей. И какие чудные обеды устроиваются в эти торжественные дни! Редкая рыба, устрицы первого сорта и ост-индская мадера ни почем, хотя в другое время не бывает за вашим столом и скромного медока. Даже кухонный комитет принимает деятельное участие в общем благополучии: люди ваши угощаются шотландским пивом первого сорта, потому-что за столом заседает с ними жирный кучер мисс Мак-Уирртер; в детской почтенная компания пьет отличный чай, не щадя ни сахара, ни сливок, потому-что горничная мисс Мак-Уирртер разделяет трапезу с вашей нянькой.

мне старую незамужнюю тетку, разъезжающую на белых лошадях в золотой карете с гербом! О, для такого торжественного случая, я сам бы, на старости лет, принялся вышивать по канве скамеечки и туфли для её костлявых ножек, а Юлию и всех своих детей заставил бы сочинять для нея альнаскарские обеды из Тысячи и Одной Ночи! Сладкия, сладкия видения! Глупые, глупые мечты! Прескверный сон!