Базар житейской суеты.
Часть первая.
Глава XIII. Веселая жизнь порядочных джентльменов и необыкновеяная прозорливость нежной страсти.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть первая. Глава XIII. Веселая жизнь порядочных джентльменов и необыкновеяная прозорливость нежной страсти. (старая орфография)

ГЛАВА XИИИ. 

Веселая жизнь порядочных джентльменов и необыкновеяная прозорливость нежной страсти.

Должно однакожь согласиться, что джентльмен, на чье имя адресовались письма мисс Амелии Седли, был чрезвычайно строгий и даже закоснелый критвк. Послание следовало за посланием в его провинцияльную квартиру, и ему сделалось даже совестно перед своими собутыльными товарищами, которые перемигивались, шутили и смеялись, когда он, в их присутствии, получал полновесные конверты. Выведенный из терпения и проникнутый справедливым негодованием. Джордж Осборн отдал своему камердинеру строжайший приказ, чтобы тот вперед приносил ему эти письма поутру, когда сидит он одым в своем кабинете за кофеем и трубкой. Однажды - страшно сказать! он закурил сигару принесенным письмецом, к величайшему ужасу честного капитана Доббина, который, можете вообразить! согласился бы предложить банковый билет за этот документ.

Его любовная история оставалась на некоторое время глубокой тайной для всего, что ни окружало мистера Осборна. Он не таил, что ведет интригу, и даже намекал, что тут замешана особа высокого полета, но какая именно, Джордж Осборн помалчивал, бросая на своих товарищей многозначительные взгляды.

- Да, чорт побери, он себе на уме, этот молоденький красавчик, говорил сослуживец Спуни другому сослуживцу Стоббльсу. И как-будто у него это первая интрига? Поди! В Демераре судейская дочка чуть не сошла по нем с ума; а в Сен-Винценте - помнишь? эта богатая мулатка, мисс Пай, врезалась в него по уши. С той поры, как он на родине, молодые леди, говорят, чуть ли не царапают из-за него глаза друг-другу. Да что тут толковать? Он настоящий дон-Жуан.

А быть "настоящим дон-Жуаном" значило, по мнению господ Спуми и Стоббльса, совмещать в ceбе все прекраснейшия качества, какие только могут украшать порядочного джентльмена, и на этом основании, Джордж Осборн пользовался завидной репутацией между всемй окружавшими его молодыми людьми. Он постигал все извороты полевой охоты, пел, или лучше сказать, ревел превосходным басом и, что всего важнее, не знал счета своим деньгам, аккуратно восполняемым из отцовской кассы. Ктому же, был он одет лучше всех сослуживцев, и платье на нем, что называется, всегда было с пголочки. Он пил решительно больше всех своих сослуживцев, включая сюда и старика Гевитона, заслуженного кутилу. Боксировал он превосходно, лучше даже чем мистер Ноккльз, забулдыга первой руки, которого недавно выгнали из службы за пьянство. Про криккет мы и не говорим; никто не бросал шаров с таким изумительным искусством, как мистер Джордж Осборн. А если бы вы видели, как он ездил на своем скакуне; ох, как он ездил! Да и скакун его не напрасно назывался "Молния-Катай-Валяй"! Еще недавно он выиграл первый приз на квебекских скачках.

Были, кроме Амелии, и другия особы, обожавшия мистера Осборна. Стоббльс и Спуни считали его Аполлоном; кептен Доббин нимало не сомневался, что из него выйдет со временем великий человек, который удивит вселенную своими подвигами; мистрисс майорша Одауд открыто признавалась, что это прелюбезнейший, прекраснейший, редкий молодой человек, похожий притом, как две капли воды, на второго сына лорда Фоггарти.

Очень хорошо. Стоббльс, Спунии компания погружались в самые романтическия догадки относительно женского корреспондента мистера Осборна. Что жь бы это за особа? вероятно, какая-нибуд графиня, или - чем бес не шутит? приезжая герцогиня из Мадрита, а может-быть генеральская дочка, чья-нибудь невеста, которая, совсем нечаянно, по-уши влюбилась в нашего героя, когда он танцовал с нею на одном из аристократических балов Ганновер-Сквера. Статься может и то, что какая-нибудь супруга лорда и члена парламента, запылавшая к нему безнадежной страстью, предлагает теперь, для похищения своей особы, золотую карету и четверку быстроногих коней. Все статься может, и ужь то не подлежит ни малейшему сомнению, что дело, во всяком случае, идет о несчастной романтической жертве, влюбившейся в этого дон-Жуана наперекор самой судьбе. По поводу всех этих догадок, Джордж Осборн упорно хранил глубокое молчание, оставляя таким образом в решительном недоразумении всех своих знакомых и друзей.

И никто бы никогда не понял настоящей сущности дела, если бы болтливый кептен Доббин не нарушил тайны.

Раз, в одно прекрасное утро, кептен Доббин кушал свой обыкновенный завтрак в общей зале гостиннницы Четема. Были тут Спуни, Стоббльс да еще мистер Кеккель, лекарский помощник, любивший разсуждать о политических событиях Европы. Они курили, пили и вели чрезвычайно жаркий разговор относительно таинственной интриги мистера Осборна. Стоббльс держался того мнения, что это собственно была герцогиня из Мадрита, а мистер Кеккель упорно схоял на том, что это не больше как оперная певица самой дурной нравственности и без всяких правил, хотя, нечего сказать, красавица, провал ее возьзми! Честный капитан мигом вспылил при этой дерзновенной догадке, и хотя рот его был битком набит яицами и буттербродтом, хотя притом не имел он ни малейшого намерения вмешиваться в посторонний разговор, однакожь теперь он быстро вскочил с своего места, и произнес громогласно:

- Кеккель, ты глупец, дурак, съумасшедший! Ты всегда болтаешь глупости, Кеккель! Что тут за похщения, чорт вас побери? Осборн знать не хочет ни ваших модисток, ни актрис! Мисс Седли очаровательная молодая девушка, какой не видать вам как своих ушей. Он помолвлен на ней с детских лет, и я готов зажать вам рот, господа, если вы еще осмелитесь, в моем присутствии, издеваться над невестою Осборна.

Заключив эту сентенцию, мистер Доббин, красный как жареный рак, чуть не задушил себя чашкой чая. Менее чем в полчаса, расказанпая повесть разнеслась по всему Четему, и в тот же самый вечер, мистрисс майорша Одауд написала к своей сестрице, Глорвине Одаудстаун, чтобы она не торопилась сюда поездкой из Дублина, так-как молодой Осборн уже помолвлен.

И в тот же вечер, мистер Осборн получил, за общим столом, формальное поздравление от своих сослуживцев, которые тут же, в честь его невесты, выпили по огромному стакану крепкой настойки. Честный Доббин, не принимавший участия в этой оргии, сидел один в своей комнате за флейтой, и, кажется, сочинял стихи на меланхолический тон. Немедленно после обеда, Джордж Осборн отправился дать ему строжайший выговор за неуместную болтливость.

- Какой чорт тебя просил вмешиваться в мой дела? закричал Осборн тоном грозного негодования. Ну, что ты накуралесил? Весь Четем болтает теперь о моей женитьбе, а эта старая хрычовка, Пегги Одауд, разослала обо мне весть во все концы Трех Соединенных Королевств. Какая тебе надобность была раструбить, что я жених? Послушай, Доббин, если ты станешь вмешиваться в мой дела...

- Мне кажется... перебил кептен Доббин.

- Что у тебя типун на языке, дополнил мистер Осборн. Я обязан тебе, может-быть ужь слишком; но из того, что ты пятью годами старше меня; вовсе не следует, что ты имеешь право надоедать мне своими квакерскими наставлениями. Долго ли еще мне сносить от тебя этот демонский вид покровительства и защиты? Желал бы я знать, чорт побери, чем я тебя ниже, любезнейший мой друг?

- Да ведь ты помолвлен?

- А какое тебе дело?

- Разве ты стыдишься этого?

- Какое ты имеешь право меня спрашивать об этом? Ну, да, какое, желал бы я знать?

- Другими словами, ты хочешь спросить: честный ли я джентльмен? сказал Осборн, выпрямляясь во весь рост. Это ли у вас на уме, милостивый государь? Вы еще недавно изволили принять со мною такой наставнический тон... нет, этого я не снесу в другой раз, можете быть уверены.

- Что жь я сделал? Я только сказал тебе, Джордж, что ты слишком невнимателен к своей хорошеькой невесте. Я заметил только, что, приезжая в город, ты мог бы оставить игорные дома, и почаще быть на Россель-Сквере. Разве это не правда?

- То-есть, вам угодно, кажется, взять назад свой деньги; мистер Доббин? сказал Джордж с язвительной улыбкой.

- Очень угодно, и ты сделаешь очень хорошо, если потрудишься заплатить свой долг. Я бы не дал ни одного пенни, если бы знал наперед, что ты все спустишь в тот же вечер.

- Ну, что за вздор? Помиримся, Вилльям; я виноват перед тобой, сказал мистер Джордж Осборн тоном искренняго раскаяния. Мне, в самом деле, не следовало забывать, что ты слишком успел доказать мне свою дружбу. Ты выручал меня из западни больше тысячи раз. Когда этот Родон Кроли обыграл меня в клубе, я сгинул бы без тебя, мой друг, ни за что, ни про что. Только ужь ты, сделай милость, удерживайся со мной от этих безполезных сентенций; ведь это, право, и скучно, и досадно. Ну, чего тебе надобно? Я люблю Амелию, обожаю, и все, что ты хочешь. Не сердись, Вилльям, к чему ты нахмурил свои брови? Амелия не виновата, я знаю. Амелия прехорошенькая девушка, и это мы с тобой знаем. Да только, видишь ли, мой друг, между всеми этими недотрогами не будешь иметь никакого успеха, если ты станешь, прежде времени, распространяться о моих делах, а поволочиться... почему не поволочиться молодому человеку? После свадьбы исправлюсь, даю тебе честное слово, и... да что жь ты сердишься, Вилльям? В будущем месяце я возвращу тебе сотню фунтов, как-скоро отец мой обделает свою последнюю затею. Сейчас же поеду в город и завтра по утру буду у своей невесты. Довольно ли тебе этого, Вилльям? Помиримся, мой друг.

- Делать нечего, я не могу на тебя сердиться, Джордж, сказал добродушный Доббин, протягивая ему свою руку. Что жь касается до денег, я знаю, мой друг, ты бы разделил со.мною последний шиллпнг, если бы я имел в них нужду.

- Ей-Богу разделил бы; ты не ошибаешься, Доббин, подтвердил Джорж с величайшим великодушием, хотя, мимоходом сказать, в кармане его никогда не водилось лишних денег для какого бы то ни было друга.

- Только ужь вот что, Джордж, сердись-не сердись, а я бы, право, посоветовал тебе разстаться со всеми этими дурачествами. Если бы ты мог видеть страждущее личико мисс Эмми, когда намеднись она распрашивала о тебе, ты бы, и без моих советов, забросил к чорту эти бильйярдные шары. Поезжай к ней, ради Бога, утешь ее: тебе это ничего не стоит. Напиши по крайней мере к ней письмо подлиннее. Сделай же чт- нибудь для утешения своей невесты.

- А ведь, должно-быть, она демонски врезалась в меня, сказал мистер Осборн с самодовольным видом.

И на этом основании, он отправялся доканчивать свой вечер в кругу веселых друзей.

Амелия между-тем любовалась на луну из окна свой спальни, и пристально думала о милом друге своего сердца. Где он? В Четеме; это она знала. Что-то он поделывает? Вероятно, так же как она, смотрит на луну, и думает о ней. Бедный Джордж, милый Джордж!.. А может, в эту минуту, он защищает угнетенную невинность, спасает какого-нибудь раненого, или изучает, в своей одинокой комнате, стратегическое искусство. О, как бы ей хотелось теперь вспорхнуть легкой птичкой за облака, долететь до Чатема, и посмотреть украдкой, что делает великодушный Джордж?

И ничего бы не увидала. Ворота трактира были заперты, окна занавешены в общей зале, великодушный Джордж кутил на пропалую. Бедная Амелия!

Через день после только-что описанной размолвки двух друзей, мистер Осборн, верный своему честному слову, собрался ехать в город, к величайшему наслаждению капитана Доббина, который теперь усердно помогал ему укладывать вещи.

- Как бы хорошо было привести ей какой-нибудь подарок! сказал Джордж: - только, как-нарочно, теперь нет у меня ни пенни за душой.

- Ну, этому горю помочь можно, сказал великодушный Доббин, вынимая из бумажника несколько банковых билетов. Этого, авось, хватит; возьми. Сквитаемся.

- Мне, право, совестно...

- Э, что за счет между друзьями!

И он, я знаю, купил бы для Амелии превосходнейший подарок; если бы в городе, сверх всякого ожидания, не соблазнила его брилльйантовая булавочка, которую он увидел в окне ювелира. Булавка как-раз приходилась для его батистовой рубашки, и он купил эту вещицу, заплатив за нее большую часть своих денег. Осталась безделица - серебра мелочь, и уж конечно, теперь было не до подарка.

Нужды нет, вы можете быть уверены, что Амелия думала не о подарках жениха. Лишь-только он явился на Россель-Сквер, лицо её залучезарилось и просияло, как-будто он был великолепным светилом на горизонте её любящей души. Маленькия заботы, безпокойства, слезы, опасения, робкия сомнения, безсонные грезы многих, многих, многих ночей: все это перезабылось в одну минуту под живительным влиянием чарующей улыбки. Он вошол к ней через дверь гостиной, раздушонный, разфранченный, великолепный, как Адонис. Самбо, даже сам мистер Самбо симпатически оскалил зубы, докладывая о вожделенном госте, и потом он видел собственными глазами, как юная барышня вздрогнула, покраснела, и отпрянула от своего сторожевого поста на окне. Самбо отступил и широко открыл свои глаза, лишь-только затворилась дверь, она крепко, крепко прижалась к сердцу своего Джорджа, как-будто оно было для нея единственным родным приютом на земле.

Робкая дева! Неопытная дева! Видишь ли ты этот млгучий столетний дуб среди рощи, с прямым стеблем, он падет на землю. Мужчина и крепкий дуб, - какое старое, пошлое сравнение!

Джордж между-тем усердно цаловал свою невесту и в девственное чело, и в розовые уста и пылающия очи, и был он в эту минуту удивительно как добр и нежен! Амелия в первый раз заметила на его груди чудесную брильянтовую булавку, и нашла, что ничего не может быть милее такой булавки. Как же иначе? Ведь он для нея так нарядился!

Если наблюдательный читатель хорошо вникнул в сущность назидательной беседы между двумя закадышными друзьями, то, вероятно, он ужь составил свое собственное понятие о характере мистера Осборна. Какой-то цинический Француз сказал когда-то, что в любовных делах бывают всегда две стороны: одна любит, или обожает, смотря по обстоятельствам, другая, только-что позволяет себя любить. Любовь приходится иногда на сторону мужчины, иногда на сторону женщины; это дело случая. Быть может, какой-нибудь отуманенный молодец принимает в своей Дульцинее мертвую безчувственность за скромность, природное тупоумие за девственную осторожность, отсутствие душевной жизни за милую, поэтическую стыдливость, и, словом, принимает гусыню за лебедя, или ворону за паву - это бывает, смею вас уверить. Бывает и вот что: какая-нибудь идеальная красавица наряжает, в своем воображении, неуклюжого осла во всеоружие блеска, великолепия, славы, удивляется его неописанному тупоумию как мужскому простодушию, поклоняется его надутому эгоизму, как мужскому превосходству, считает его глупость изумительным глубокомыслием, и распоряжается им так же, как некогда блистательная волшебница, Титания, распорядилась известным ткачом в древних Афинах. Такия комедии часто разыгрываются на базаре житейской суеты, хотя из этого ровно ничего не следует.

Мисс Амелия считала своего возлюбленного самым блистательным из героев, какие только когда-либо выступали на позорище вселенной. Таким же считал себя и сам мистер Осборн.

Почему жь и не считать? Велика беда, что он кутил, молодые люди все кутят, и всему свету известно, что повесу женщина всегда предпочтет молокососу. Он еще не остепенился? И это не беда: женится, переменится. И как это хорошо, что корсиканского изверга упрятали теперь на Эльбу! Мир и тишина водворятся во всем мире. Джордж возьмет отставку, и они заживут припеваючи. Ведь они же не бедны: у Амелии богатое приданое, у него - отличный пенсион. Они уедут куда-нибудь подальше, в провинцию, и выберут для своего поселения живописное местоположение с прекрасным сельским домиком, где будет и сад, и парк, и пруд, и оранжерея. Это ли не житье? Джордж будет ловить рыбу; стрелять рябчиков, смотреть за фермой, а она станет смотреть за кухней и вышивать для него сюрпрпзы. Чего же больше для семейного счастья? Хорошо, очень, очень хорошо!

Ну, а если будет война? Нет, вздор, войны не будет; а пожалуй станется, что Джордж не возьмет отставки. Это ужь не так хорошо. Военному человеку, собственно говоря, и не следует жениться. Вообразите мистрисс Джордж Осборн в походе на какой-нибудь провинцияльно квартире или, что еще хуже, в Вест-Индии, под зноем палящого солнца, в обществе офицерских жен, под покровительством какой-нибудь мистрисс майорши Одауд! Амелия умирала со смеха, когда Джордж говорил ей об этой старой хрычовке. Он ее слишком любит, и потому, ужь можете быть уверены, Амелия никогда не будет введена в общество таких вульгарных женщин. О себе он не заботится - совсем нет; но она, как его жена, должна, разумеется, занять приличное место к обществах высшого полета.

- Будь по твоему, мой друг, я на все согласна!

Еще бы! Не согласиться с Джорджем Осборном! Возможно ли это? Она согласилась бы, пожалуй, для его потехи, принимать каждый день геморроидальные пилюли, как это делает, например, джентельмен, пиущий эти строки.

Так они беседовали вдвоем, и взапуски друг перед другом строили на воздухе безчислеимые замки. Амелия украшала их лилиями и ландышами, окружала поэтическими аллеями, живописными, журчащими ручьями и другими принадлежностями идиллии, между-тем, как воображение Джорджа обращалось около конюшень, псарень, погребов. Два часа пролетели незаметно, и так-как мистеру Осборну в городе нельзя было пробыть больше одного дня, - что делать? он завален служебными делами, - то поэтому он пригласил мисс Эмми пообедать с ним в обществе её будущих сестер. Приглашение принято с искреннею радостию., и они немедленно пошли в дом его отца. Здесь мистер Осборн оставил свою невесту среди чернобровых леди, а сам немедленно отправился покончить дела, не терпевшия, к несчастию, ни малейшей отсрочки. Амелия, на этот раз, говорила без умолку, и, сверх ожидания, обнаружила такое удивительное красноречие, что решительно поставила в туппк обеих чернобровых сестриц, и оне должны были подумать, что Джордж просто творит чудеса из этой глупенькой девчонки.

Джордж, между-тем, завернул в кандитерскую на Черин-Кроссе, и скушал пирожок; потом мимоходом забежал к портному, и заказал отличную пару новейшого фасона, наконец, мистер Джордж Осборн отправился в трактир, и сыграл весьма счастливо одиннадцать партий на билльйярде. Домой он воротился в превеселом расположении духа, хотя немножко опоздал к обеду.

Но вовсе не в духе был в этот день старик Осборн. Когда этот джентльмен воротился из Сити, дочки, по заведенному порядку, выбежали к нему на встречу вместе с перезрелою мисс Вирт, но тут же, с некоторым изумлением, заметили по его физиономии, что сердце под его огромным белым жилетом бьет какую-то безпокойную, зловещую тревогу. Он хмурился, пыхтел, моргал и страшно поводил своими чорными бровями. Когда Амелия выступила вперед поздороваться с отцом своего жениха, что всегда делала она с великим трепетом и страхом, старик Осборн промычал как медведь, и немедленно спустил миньйатюрную ручку из своей огромной, шершавой лапы, не обнаружив ни малейшого желания пожать ее покрепче. Потом он взглянул угрюмо на свою старшую дочь, и взор его; повидимому, спрашивал:

- За каким дьяволом здесь эта девчонка?

Дочка поняла безмолвный вопрос, и поспешила отвечать:

- Джордж в городе, папа; он пошол по делам к своему начальнику, и скоро воротится домой к обеду.

- А! так он в городе? Слоняется? Семеро одного не ждут, Джении.

С этими словами, достойный джелтльмен погрузился в кресла, и в комнате наступило страшное, торжественное молчание, прерываемое только безпокойным боем французских стенных часов.

Когда колокол этого хронометра, увенчанного на верху веселой медной группой, совершавшей жертвоприношение Ифигении, прогудел пять раз на кладбищенский манер, господин Осборн неистово дернул за сонетку своею правою рукою, и вслед за тем явился в комнату буфетчик.

- Обедать! проревел мистер Осборн.

- Мистер Джордж еще не воротился, сударь, доложил буфстчик.

- А какая мне нужда до твоего мистера Джорджа? Разве я не хозяин в своем доме? Обедать!

лад, возвещая наступление господского обеда. Не говоря больше ни слова, глава семейства засунул свои руки в карманы длинного пальто, и пошол в столовую один, грозно озираясь через плечо на четырех изумленных женщин.

- Что это значит, моя милая? спрашивали одна другую молодые леди, продолжая следовать в почтительном отдалении за сердитым стариком.

- Я думаю, mesdames, фонды падают на бирже, прошептала перезрелая весталка.

Эта догадка, сколько вероятная, столько же и остроумная, содействовала некоторым образом к успокоению женских сердец, так-как для имх биржевые фонды не заключали, повидимому, особенной важности. Молча и притаив дыхание, оне вошли в столовую и заняли свои места. Старим прочол обычную молитву. Серебрянные приборы загремели. Амелия затрепетала. Она сидела одна по другую сторону стола, ближе всех к страшному Осборну, от которого только отделяло ее порожнее место, оставленное для Джорджа.

- Суп! сказал мистер Осборн погребальным тоном, повертывая в руках разливательную ложку.

Угостив таким образом Амелию и прочих дам, он налил в свою собственную тарелку, и безмолвно углубился в созерцание супа.

- Принять тарелку у мисс Седли! сказал он наконец. Она не может кушать этого гадкого супа... не могу и я. Помои! Гиккс, бери миску. Дженни, завтра поутру прогнать кухарку со двора.

Сделав такое распоряжение относительно кухарки, мистер Осборн сообщил несколько характеристических и сатирических замечаний касательно рыбы, и пользуясь этим случаем, произнес энергическое проклятие на рынок, где продается эта гадкая рыба. Потом он снова погрузился в глубокое молчание созерцательного свойства, и проглотил, один за другим, несколько бокалов вина. Его физиономия сделалась еще угрюмей и мрачнее. Все трепетало и безмолвствовало. Вдруг, к общему благополучию, раздавшийся звонок возвестил о прибытии Джорджа. Джорж вошол.

"Ему никак нельзя было воротиться раньше. Начальник весьма долго разсуждал с ним о служебных делах. Не нужно супа... и рыбы не нужно. Перекусить чего-нибудь... всем будет доволен. Превосходная бараннна... чудесный соус... все превосходно."

Веселость Джорджа противоречила восхитительным образом пасмурной суровости его отца. Он шумел и болтал без умолка в продолжение всего обеда, к величайшему наслаждению всех особ, и в особенности одной девицы, сидевшей подле него.

Как-скоро молодая леди полакомилась апельсинчиком и рюмкою малаги, - что составляло обыкновенное заключение печальных банкетов в этом джентльменском доме.--отец семейства подал знак вставать из-за стола, и все оне удалились в гостиную на верх. Амелия надеялась, что и Джордж мемедленно присоединится к ним. Немедленно она села за старинный ройяль, и принялась, с особенным одушевлениен, играть его любимые вальсы; но эта маленькая хитрость, сверх всякого ожидания, не сопровождалась вожделенным успехом. Джордж был глух к своим любимым вальсам. Мелодические звуки становились слабее и слабее, одушевление певицы замирало больше и больше, и, наконец, она совсем оставила неуклюжий инструмент. Её милые подруги играли теперь самые громкия и блистательные пьесы из своего нового репертуара; но она уже не слыхала ничего, и сидела молча, погруженная в свои мрачные думы. Зловещее предчувствие тяготило её маленькое сердце. Старик Осборн, угрюмый и пасмурный всегда, был теперь особенно мрачен и суров, и страшно смотрел на нее. Его глаза следили за ней дико, когда она выходила из столовой. Боже мой! Чем-же она провинилась перед отцом своего жениха? Когда принесли кофе, Амелия вздрогнула, как будто буфетчик, Гиккс, предлагал ей чашу с ядом. Бедами грозит будущность...

Какими же, позвольте спросить? О, женщины, женщины! Ничтожество вам имя. Как часто вы лелеете в своих душах какие-то грозные предчувствия без всякой разумной причины и без малейших оснований! Самые безобразные мысли становятся любимцами вашего сердца, и вы ласкаете их нежно, как своих безобразных детищ. О, женщины, женщины!

Угрюмая физиономия отца произвела также весьма невыгодное впечатление на сердце сына. Джорджу нужны были деньги до зареза, а как прикажете их просить, когда старшина смотрит таким бирюком? Нехорошо, даже очень нехорошо. Не перегодить ли? Невозможно; он еще накануне профинтился в-пух, и теперь на душе его карточный должишко.

Надо попробовать. Джордж начал прославлять ароматический запах и чудный вкус родительских вин; это было наилучшим средством развязать язык угрюмому старику.

- Превосходная мадера! Признаться, такой мы не пивали и в Калькутте. Намеднись я отослал из вашего погреба три бутылки полковнику Гевитопу; он говорит, что такого вина не сыскать в целой Англии.

- Право? Он сказал это?

- Честное слово.

- Мудреного тут нет ничего; это почтенная, старая мадера.

- Сколько она вам стоит?

- Восемь шиллингов бутылка.

- Это еще не дорого, если взять в расчет...

- А знаете ли, что, папа? сказал Джордж веселым тоном. Не хотите ли взять по шести гиней за дюжину бутылок? Я бы вам нашол покупщика.

- Какого?

- Это, скажу я вам, величайший из людей во всех трех королевствах.

- Пожалуй, я продам, сказал отец. Кто жь это?

- Когда генерал Дагилет был в Четеме, Гевитоп сочинил для него великолепный завтрак, и угостил его вашей мадерой. Генералу так понравилось винцо, что он тут же полюбопытствовал разведать, где, как и почему... ну, сами знаете.

- Да, это демонское винцо, произнес отец, и вслед затем жолтое лицо его просияло лучезарным блеском.

Пользуясь своим выгодным положением. Джордж сообщил несколько приятных замечаний на счет великолепной мебели в родительском доме, и распространился преимущественно о зеркалах; но уже отец не слушал, и погрузился в торжественную задумчивость, которая, однакожь, на этот раз. не заключала в себе ниаких зловещих признаков. Вдруг он дернул за сонетку, и приказал вошедшему слуге принести кларета.

- Теперь ты увидишь, Джордж, каков кларет в моем погребе, и когда мы станем пить, я должен буду объяснить тебе дельцо, которое у меня давненько на уме.

Амелия слышала, как раздался звонок из столовой, и сердце её забило сильнуютревогу. Не к добру этот звонок; право, не к добру. Что станете делать с этими созданиями, у которых все, при известных обстоятельствах, ведет к добру или худу?

- Мне нужно знать, Джордж, начал отец, недленно выпивая свой первый стакан, мне нужно знать, любезный, как там у тебя, далеко ли... зашли дела... с этой девчонкой, что теперь бренчит наверху... понимаешь?

- Начистую! Что ты под этим разумеешь?

- Зачем же тут требовать дальнейших объяснений? Вещи сами по себе ясны, как день. Я скромный джентльмен, это вы знаете. Я... я... вы видите, я совсем не создан для того, чтоб тиранить женския сердца; но эта девушка, сказать по совести, смертельно влюблена в меня. Этого только слепой не видит.

- А ты сам... влюблен?

- Кчему вы об этом меня спрашиваете? Вы приказываете мне жениться, и мой долг повиноваться вам безпрекословно. Отцы наши ведь давно устроили этот брак, а я - добрый сын.

Произнося эти аристократическия имена, старик делал выразительное ударение на каждом слове. Джордж струхнул не на шутку, воображая, что отец его проведал как-нибудь о его страстишке играть в карты и кутить с упоминутыми джентльменами; но старый негоциант успокоил его совершеннейшим образом, когда вслед за тем прибавил с просиявшим лицом:

- Ну, да, конечно, молодые люди всегда будут и должны быть молодыми людьми, и я не скрою, мне весьма приятно, Джордж, что ты стараешься жить в лучшем кругу... между знатными особами... и я надеюсь, Джордж, ты станешь и вперед распространять этот благороднейший круг деятельности... сколько позволяют средства твоего отца...

- Благодарю вас, сэр, сказал Джордж, смекнув разом истинный образ мыслей своего почтенного родителя, ваша правда: без средств тут ничего нельзя сделать, а мой кошелек... видите ли?

Здесь он вынул на показ шолковый кошелек, связанный руками мисс Амелии; в кошельке было весьма небольшое количество мелкого серебра.

векселей. Заверни завтра в Сити, к мистеру Чопперу и он передаст тебе, что нужно. Я не постою из-за гиней, и касса моя к твоим услугам, как-скоро я знаю, что ты в обществе порядочгых людей. Высший круг должен быть постоянной сферой твоей деятельности, я этого требую и желаю, потому-что знаю - высший круг полезен для моего сына. Я не горд... да, совсем не горд. Я имел несчастье родиться в низшем кругу; но ты, Джордж, совсем другая статья; ты уйдешь далеко, потому-что у тебя огромные выгоды рередо мной. Пользуйся своими обстоятельствами, и шагай вперед без страха. Ищи себе друзей и знакомых на высших ступенях английской аристократии. Есть там достойнейшие молодые люди, у которых ты можешь поучиться уму-разуму. Твои гинеи стоят их долларов. Что жь касается до этой розовой шляпёнки...

Здесь старик Осборн нахмурил брови, и свирепо указал на потолок.

- Что ж касается до этой розовой шляпёнки... понимаешь?.. ну, молодые люди всегда были и должны быть молодыми людьми. Одного только избегай, мой друг - в карты не играй. Если же, сверх чаяния, дойдет до моего слуха, что ты соришь деньжонки за игорным столом, то ужь не прогневайея: с той поры ты не получишь из моей кассы ни одного шиллинга.

- О, это само-собою разумеется! сказал Джордж, можете быть спокойны, сэр; я ненавижу карты.

желаю знать, сын мой, Джордж.

- Это ведь у нас фамильное дело, сэр, отвечал Джордж, разгрызая волоский орех, вы и мистер Седли, смею сказать, затеяли эту партию лет за сотню перед этим.

- Так точно, я не запираюсь; но обстоятельства, мы видим, изменяиотся с каждым днем, а с обстоятельствами могуть изменяться и мысли. Что хорошо сегодня, то никуда не годится завтра, и наоборот. Я не запираюсь: купец Седли вывел меня, можно сказать, из ничтожества, или другими словами: дал мне первоначальное средство, усилиями моего собственного гения и талантов, приобресть мало-по-малу огромнейшее состояние, и утвердиться твердою ногою в той блистательной позиции, которую я теперь занимаю в коммерческом мире; как первый негоциант по части сала и свечей. Благодарю Бога, я имел случай еще недавно с лихвой отблагодарить господина Седли, как ты можешь в этом увериться собственными глазами, если заглянешь в мою коммерческую книгу. Мы квиты, Джордж! скажу тебе по доверенности, за тайну, что дела мистера Седли запутываются весьма неискусною рукой. Мой главный конторщик, мистер Чоппер, следит за ними прозорливыми глазами, а ему биржевые дела известны как свой пять пальцов. Чоппер именно думает, что не удержать этому Седли коммерческого баланса на своих руках. Уже Гулкер и Буллок давно посматривают на него искоса. Что если, в самом деле, он свихнется? Что если у этой Амелии не будет ничего, кроме ся розовой шляпёнки? Послушай, Джордж, невеста моего сына должна иметь по крайней мере десять тысячь годового дохода, или к чорту все эти дочери оголелых банкрутов. Выпьем еще по стакану, и вели подать кофе.

С этими словами, старик, растянувшись в креслах, закрыл свое лицо огромным листом вечерней газеты. Это служило сигналом окончания аудиенции; и Джордж увидел, что папа

Он побежал наверх в самом веселом расположении духа, и в одно мгновение ока утешил свою милую Амелию. Он был теперь внимателен к ней до истощения всех сил своего остроумия, любезности, голубиной болтовни, и каждое слово мистера Осборна проникалось такою нежностью, какой восторженная девушка никогда не замечала в нем ни прежде, ни после. Что жь бы это значило? Неужели великодушное сердце мистера Осборна переполнялось состраданием при мысли о несчастной будущности, какая ожидала его бывшую невесту, и он заранее хотел этим способом приготовить ее к неотразимым ударам судьбы? Или эта драгоценная игрушка сделалась теперь для него милее, как-скоро знал он, что должен будет потерять ее невозвратно?

И долго, очень долго мисс Амелия жила воспоминаниями этого счастливого вечера в доме своего жениха. Она припоминала его слова, его взоры, песню, которую он пел, его позу, когда он, опираясь на ройяль, смотрел прямо и нежно, пристально смотрел в глаза своей невесте. Вечер пролетел удивительно как быстро, и она почти разсердилась на мистера Самбо, когда тот, совсем некстати, принес ей дорожную шаль и сказал, что мистрисс Седли приказала ему проводить свою барышню домой.

джентльмена получил он документ, который тотчас же, в конторе господ Гулкера и Буллока, разменяли ему на звонкую монету. Когда Джордж был у ворот этого дома, старик Джон Седли возвращался из банкирского кабинета в самом унылом и мрачном расположении духа. Но крестник его, упоенный близким счастьем, совсем не заметил, как этот старый джегтльмен бросил на него свой грустный и печальный взор. Дело в том, что молодой Буллок, при выходе из кабинета, не поздравил его тою радушною улыбкой, какую он привык видеть на его устах в бывалое время.

И когда мистер Седли, понурив голову, вышол из дверей банкирского кабинета, мистер Куилль, банкирский кассир, лукаво подмигнул на мистера Драйвера, который писал за конторкой у окна, мистер Драйвер улыбнулся, и тоже подмигнул.

- Не едут, шепнул Драйвер.

- Ни за какую цену, сказал Куилль; мистер Джордж Осборн, не угодно ли получить и росписаться?

- Сию минуту.

столом? спрашивала она. Не поссорился ли он с её папа? За что жь бы? - она не могла прпдумать. У нея голова идет кругом. ей не спалось всю ночь. Её бедный папа воротился ныньче таким печальным из Сити. Весь дом безпокоится о нем. И, словом, четыре огромные страницы были пропитаны насквозь любовью, опасениями, страхом и самыми мрачными предчувствиями.

- Бедная Эмми, бедная Эмми! Как она влюблена в меня! сказал Джордж, прочитав, за чашкой кофе, это огромное послание своей бывшей невесты, как болит голова от этого проклятого пунша!