Базар житейской суеты.
Часть первая.
Глава XVII. Кептен Доббин купил фортепьяно.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть первая. Глава XVII. Кептен Доббин купил фортепьяно. (старая орфография)

ГЛАВА XVII. 

Кептен Доббин купил фортепьяно.

Бывают на базаре житейской суеты такия чудные выставки, где сатира и элегия путешествуют вместе, рука об руку, встречая на каждом шагу поразительные контрасты смеха и слез, где вы, мой возлюбленный читатель, можете, если угодно, приходить в трогательное умиление или хохотать до-упаду, не подвергаясь опасности обратить на себя внимание равнодушной толпы. К числу таких выставок принадлежат особенно те публичные собрания, о которых газета "Times" каждый день извещает на своей последней странице, и которыми еще так недавно управлял с превыспренним достоинством покойный мистер Джордж Робинс. Немногие - да, я знаю - весьма немногие из жителей Лондона не присутствовали на этих интересных митингах, вызывающих на размышление каждую чувствительную душу. Были на них и вы, мой читатель, и, вероятно, так же как я, думали иной раз с нервической дрожью, что вот, дескать, быть может, дойдет очередь и до меня, когда неутомимый господин Moлотков, верный предписанной инструкции, будет рекомендовать благородному соревнованию почтенной публики мою библиотеку, мебель, посуду, гардероб и отборную коллекцию отечественных и заграничных книг. Увы!

Вы не сыщете на целом рынке житейских треволнений такого закоренелого эгоиста, который мот бы оставаться совершенно безчувственным при взгляде на эту грязную сторону последних почестей, воздаваемых усошпему другу. Умер милорд Лукулл, и бренные его останки покоятся в могильном склепе: монументный художник вырезывает на памятнике эпитафию с правдивым исчислением добродетелей покойника и красноречивым изображением скорби в душе наследника, владельца всех его сокровищ. Какой гость за столом Лукулла может теперь, без сердечного сокрушения, проходить мимо этого знакомого дома! Ведь вот еще так недавно горели здесь целые сотни свечь, чуть ли не каждый день с семи часов вечера парадные двери отворялись настежь, и лишь-только начинали вы всходить по ступеням комфортэбльной лестницы, ливрейные лакеи звучно провозглашали ваше имя из одной комнаты в другую до тех пор, пока, наконец, не долетало оно до мраморного апартамента, где веселый старичок Лукулл принимал своих друзей.

И что это за общество собиралось в доме милорда Лукулла! У него было несметное множество друзей, и все они имели, так сказать, кратчайший доступ к его сердцу. Суровые и кислые за дверью, они были, однакожь, все до одного чрезвычайно остроумны в этом месте, и еслиб видели вы, как любезничали здесь между собою многие почтеннейшие джентльмены, которые ненавидели друг друга насмерть и еще недавно перебранились самым площадным образом! Милорд Лукулл был немножко обжорлив; но чего, с такими поварами, не мог переварить его джентльменский желудок? Случалось, повременам, он бывал довольно скучен; но кого не могло развеселить такое чудное вино, изобретенное для оживления модной беседы?

- Думайте, что хотите, а я непременно добуду, для собственного употребления, дюжины две бургундского из погребов этого туза, говорит синьйор Пинчер, один из его траурных друзей, закуривая сигару в своем клубе. Вот мне ужь удалось приобресть из его вещей этот миньятюрчик - помните? портрет любовницы знаменитого бандита, которого сынок погиб на виселице!

Затем интересная беседа принимает оживленный характер, и закадышные друзья делают вычисления, скоро ли сын покойного милорда промотает свое наследство.

Изменился чертог Лукулла. Весь фасад залеплен объявлениями, где колоссальными буквами рекомендуются вниманию публики все статьи превосходной домашней мебели новейшого фасона. Из окон верхняго этажа выставляются богатейшие ковры, служившие некогда украшением кабинета и будуаров; дюжины носильщиков слоняются взад и вперед по грязным лестницам с предложением своих услуг; в парадной зале толпятся и снуют грязные гости с восточными физиономиями, подавая вам печатные карточки, только-что оттиснутые типографскими станками. Диллетанты и старухи нахлынули толпами в комнаты верхняго этажа, где они взапуски передергивают постельные занавесы, взбивают перины и подушки, колотят матрацы, роются в шкафах и комодах. Предприимчивые молодые хозяева заглядывают в зеркала и ощупывают гардины, желая удостовериться, точно ли все это пригодится для их обзаведения в новом доме. И затем, какой-нибудь шалопай или мещанин на дворянстве будет хвастать всю свою жизнь, что такая-то вещица досталась ему после милорда Лукулла.

Между-тем, господин Молотков заседает в обеденных столах из красного дерева в столовой нижняго этажа; в его руке - малоток из слоновой кости, и он вооружон всеми хитростями красноречия, энтузиазма, логики, психологии, отчаяния. Он взывает без умолка к почтеннейшей публике, подсмеиваясь иной раз над неуклюжестью мистера Давида, над неповоротливостью толстой мистрисс Мосс. Он умоляет, повелевает, раздувает страсти и горланит до тех пор, пока молоток, представляющий приговор судьбы, не опускается вниз, и вы не переходите к следующему жребию,

О, Лукулл, горемычный Лукулл! Кто бы, в былые времена, заседая за твоим роскошным столом, нагружонным массивными изделиями благородных металлов - кто бы мог подумать, что все эти блюда, вилки и ножи подчинятся некогда ревущей команде неугомонного аукционера!

Аукцион продолжался уже давно. Превосходная гостинная мебель лучших мастеров, редкия заморския вина, подобранные с отличным вкусом знатока, полные и богатые приборы, столовые и чайные, были уже распроданы в предшествующие дни. Дюжаны три первосортных бутылок купил, между-прочим, для своего хозяина, отличного знатока по этой части, буфетчик приятеля нашего, Джона Осборна, известнейшого негоцианта и хлебосола на Россель-Сквере. Молодые маклера из Сити скупали некоторые статьи мсталлических и фарфоровых приборов, наиболее употребительных в хозяйстве. Оставались для распродажи статьи низшого калибра, и публика была теперь далеко не так многочисленна и фешонэбльна, как в первые дни аукциона. Оратор на столе разсыпался, между прочим, в похвалах картине, которую надлежало отрекомендовать внимательным слушателям с выгоднейшей стороны.

- Нумер триста-шестьдесят-девятый, проревел господин Молотков. Портрет джентльмена на слоне. Кто желает приобресть джентльмена на слоне? Подымите картину; Блаумен, и пусть компания разсмотрит хорошенько этот нумер.

Бледный, долговязый мужчина, сидевший на одном из столов с задумчивым лицом, не мог удержаться от улыбки, когда выставили на показ драгоценную картину.

- Блаумен, поверните слона к господину капитану, голосил мистер Молотков. Ну, сударь, что прикажете просить за слона?

Но капитан оторопел, смешался; покраснел и отворотил свою голову от аукционера. Тот продолжал:

- Прикажете ли двадцать гиней за сие произведение изящного искусства? - пятнадцать, десять, пять, назначьте свою собственную цену. Всадник без слона стоит один пять фунтов.

- Удивляюсь, как он не проломит спину этого животного: этакой вед чудо-богатырь! проговорил мистер Мосс, оффициальный балагур, потешавший почтеннейшую публику.

- Нет, сударь, не извольте унижать достоинство этого нумера, сказал мистер Молотков. Милостивые государи, любуйтесь им с философской точки зрения, как изящным произведением искусства. Поза галантерейного животного изображена с удивительною верностию натуре; джентльмен в нанковой куртке, с ружьем в руке, скачет на охоту за тигром; в отдалении, на заднем плане, банановое дерево и индийская пагода: все эти сюжеты, милостивые государи, обретаются на лицо в каком-нибудь интересном месте знаменитых ведикобританских владений по ту сторону океана. Сколько за этот нумер? Ну, господа, не задерживайте меня на целыай день.

Кто-то предложил пять шиллингов, и это опять цробудило внимание джентльмена в военной форме. Он пристально посмотрел в ту сторону, откуда исходило блистательное предложевие, и увидел там другого офицера, под руку с молодой леди. Вся эта сцена их, повидимому, очень забавляла, и они купили, наконец, интересную картину за полгинеи. Заметив таким образом эту юную чету, военный джентльмен оторопел еще больше, покраснел до ушей, и, прикрывшись воротником, совсем перестал делать свои наблюдения. Было ясно, что ему никак не хотелось встречаться с юною четой.

этажа (большой парадный рояль был продан накануне). Молодая леди начала пробовать инструмент с быстротою опытной руки, и когда, наконец, дошла очередь до этой статьи, агент её получил приказание вступить в торг.

Но тут возникла оппозиция. Угрюмый офицер пустил в ход своего агента из еврейской породы, и тот выступил на сцену против другого еврея - агента юной четы, купившей джентльмена на слоне. Таким образом, по поводу маленького фортепьяно, завязалась жаркая борьба, усердно поддерживаемая блистательным красноречием господина Молоткова.

Соперничество продолжалось около четверти часа; агент молодой леди перестал наддавать цену, молоток опустился, и аукционер сказал:

- За вами, мистер Левис; идет в двадцати-пяти гинеях.

И командир мистера Левиса вступил в законное владение маленьким четвероугольным фортепьяно. Совершив эту покупку, воинствннный джентльмен вздохнул свободно, как-будто тяжолый груз свалился с его плеч. Юная чета между-тем обратила пристальное внимание на своего счастливого соперника, и вдруг молодая леди сказала своему кавалеру:

Думать надобно, что Ребекке не понравилось новое фортепьяно, взятое напрокат её супругом, или, быть-может, владельцы этого инструмента вытребовали его назад, уклонившись от дальнейшого кредита. Статься-может и то, что маленький четвероугольный инструмент пробудил в её душе какие-нибудь поэтическия воспоминания, потому-что Ребекка играла на нем довольно часто в маленькой гостиной приятельницы нашей, мисс Амелии Седли.

Распродажа производилась в старом доме на Россель-Сквере, где мы провели несколько вечеров, при начале этого достоверного рассказа. Старик Джон Седли разорился. Имя его на королевской бирже объявлено несостоятельным: он обанкрутился, и коммерческая его деятельность прекратилась. Буфетчик мистера Осборна купил для погребов своего господина три дюжины бутылок первосортного портвейна. Три молодые маклера, Дель, Спигго и мистер Дель из Иголочной улицы, сделали складчину для покупки двух дюжин столовых и десертных ложек и ножей, которые тотчас же, в знак искренней преданности, были ими препревождены к доброй мистрисс Седли, так-как они хорошо помнили её прежнюю хлеб-соль и душевно уважали старого добряка Джона Седли, благосклонного и снисходительного ко всем молодым людям, имевшии с ним в бывалые времена постоянные сношения на бирже. Но зачем кептен Вилльям Доббин купил маленькое четвероугольное фортепьяно, принадлежавшее мисс Амелии, этого никто сказать не всостоянии; мы знаем только, что сам капитан не играл на этом инструменте, точно так же, как не умел он плясать на веревочном канате. Отсюда и следует, что фортепьяно куплено им не для собственного употребления.

Есть в лондонских захолустьях, неподалеку от фольгемской дороги, многия изящные улицы с романтическими сценами, в роде, на пример, аделаидиных вилл, - где красуются живописные хижины на подобие детских домиков младенческой архитектуры, откуда, из окон первого этажа, вы почти во всякое время непременно увидите множество разнокалиберных головок, снабженных, вероятно, туловищем и ногами; чтоб комфортэбльно сидеть в миньятюрных гостиных. Перед каждым домиком непременно палисадник, где, наравне с маргаритками и незабудками, каждую весну расцветают маленькие детские передники, красные или зеленые сапожки, розовые шляпки, темно-зеленые фуражки и другие сюжеты в этом роде, polyandria, polygynia. Здесь обитают красота и невинност. От ранняго утра до поздней ночи вы услышите здесь мелодические звуки гармоники или эпинетты; акомпанируемые женскими голосами, увидите детския пеленки, просушиваемые на перилах, и под вечер непременно встретите какого-нибудь писаря или конторщика, кюторый возвращается домой из Сити, с бледным лицом и понурою головою.

В этом-то приюте красоты и невинности, среди аделаидиных вилл, Anna-Maria Rood, West, обитал между прочим мистер Клепп, бывший конторщик господина Джона Седли, и здесь-то теперь, в жилище этого великодушного джентльмена, приютил свою голову несчастный банкрот, вместе с дочерью и женою.

о фамильном несчастьи, распорядился как джентльмен, вполне верный своему характеру и образу мыслей. Он не поехал в Лондон, но написал к своей матушке письмо с поручением обращаться к его столичным агентам, как-скоро окажется настоятельная нужда в деньгах, что на первый случай, естественным образом, спасало его родителей от крайней нищеты. Сделав такое распоряжение, добрый Джой продолжал жить на хлебах в Чельтенгеме, ни в чем не ограничивая своих нужд. Он разъезжал на рысаке в своей прекрасной одноколке, пил кларет, играл в вист; расказывал индийския истории, и утешал себя прелестным обществом ирландской вдовицы. Его денежный подарок, несмотря на стесненные обстоятельства, произвел дорольно слабое впечатление на сердца почтенных родителей, и Амелия расказывала, что отец её, первый раз после фамильной грозы, приободрился только в тот благополучный день, когда они получили от молодого маклера большой пакет с серебряными ложками, с вилками и с изъявлением глубочайшого почтения. Амелия говорила даже, что старичок расплакался в тот день как ребенок и был, по этому поводу, гораздо чувствительнее своей жены, хотя подарок принадлежал собственно её особе. Дело в том, что Эдуард Дель, младший конторщик, купивший на аукционе ложки в пользу разорившейся фирмы, оказывал издавна необыкновенную нежность к мисс Амелии, и теперь, несмотря на фамильную грозу, предложил ей свою руку. В 1820 году он женился на мисс Луизе Коттс, дачери Гайгема и Коттса, хлебных торговцев, обогативших своего зятя значительным приданым, и теперь живет он припеваючи, с женою и детьми, в своей прекрасной вилле. Но было бы неуместно, в пользу этого джентльмена, делать отступление от принятого нами плана.

Смею надеяться; что, при некотором знакомстве с джентльменским характером капитана и мистрисс Кроли, читатель догадается и без нашего доклада, что они отнюдь не располагали делать когда бы то ни было визиты в отдаленную и грязную часть города, на Россель-Сквер, мещанской фамилии, которая теперь, потеряв свой капитал, утратила все права на уважение порядочных людей, принадлежащих к высшему кругу. Ребекка была изумлена весьма неприятно, когда уелышала, что уютный старый домик, где некогда принимали ее с таким радушием, был наводнен маклерами и оценщиками, предававшими на расхищение и публичный позор фамильные сокровища Седли. Через месяц после бегства, она как-то вспомнила о своей подруге, и Родон, разражаясь добродушным смехом, выразил совершеннейшую готовность увидеться опять с молодым Джорджем Осборном.

- Это отличный малый, Бекки, сказал он? мне бы хотелось продать ему другую лошадь, Бекки. Да не мешало бы сыграть с ним партий десяток на бильярде. Джордж Осборн - преполезный

Из этого, однакожь, никак не следует, чтоб Родон Крали имел решительное желание обманывать мистера Осборна: он хотел только воспользоваться против него своим мастерским искуством, что, натурально, в отношении к своему ближнему, позволяет себе всякий джентльмен, играющий в бильярд или карты на базаре житейской суеты.

кобенилась. Прошол целый месяц. Мистер Баульс доложил Родону, что его не приказано принимать; слуги мистера Родона никакими судьбами не могли пробраться в знакомый домик на Парк-Лене: письма его отсылались назад нераспечатанными. Мисс Кроли никуда не выезжала, - она была больна - и мистрисс Бьют присутствовала безотлучно при её постели. Родон Кроли и его супруга основательно расчитывали, что нечего ждать добра от этого постоянного присутствия мистрисс Бьют.

"Королевиной усадьбе", сказал Родон Кроли.

- Какая хитрая женщина! отозвалась Ребекка.

- Ну, а мне, провал ее возьми; я совсем не жалею, Бекки, проговорил капитан, еще снедаемый любовным пламенем к своей молоденькой жене, которая, вместо ответа, наградила его жарким поцелуем, так-как сердце её, действительно, чувствовало некоторую благодарность к великодушной доверенности супруга.

- Как жаль, что он глуп, как болван! думала про себя Ребекка, из него было бы можно что-нибудь сделать.

Но она, как и следует, вела себя таким образом, что Родон отнюдь не подозревал; какое мнение имеет о нем хорошенькая супруга. Ребекка с неутомимой благосклонностью слушала все его истории относительно конюшни и трактирных похождений; смеялась от души над всеми его шутками; интересовалась судьбою некоего Джекка Спеттердаша, у которого недавно лошадь вывихнула ногу; принимала живейшее участие в некоем Бобе Мартингеле, которого недавно схватили в игорном доме, и в Томе Сенкбарсе, который собирался пустить на скачку своего рысака. Когда он приходил домой, Ребекка была совершенно счастлива, и когда он уходил, она умоляла его воротиться как можно скорее. Когда Родон сидел дома, она играла для него и пела, приготовляла его пунш, имела верховный надзор над его обедом, приводила в порядок его туфли и настроивала его душу к веселым мыслям. Даже лучшия из женщин, как говорила мне моя бабушка, надевают постоянно маску лицемерия, непроницаемого для глаз мужчины, и мы, никогда не узнаем всего, что оне тщательно скрывают от нашего брата. Мне, однакожь, заподлинно известно, что нередко их простота и невинность служат покровом для самой утонченной хитрости, при которой оне способны вывести на свежу воду мудрейшого из смертных, и я знаю также, что пленительная улыбка красавицы есть, собственно говоря, не что иное, как сеть, набрасываемая с не обыкновенным исскуством на мозг мужчины, которого надобно провести или одурачить. Моя речь идет совсем не о кокетках; я разумею женщин в домашнем быту, заслуживающих всякого уважения. Кто из нас не видел, например, как умная жена скрывает необозримое тупоумие своего глупейшого супруга; или как усмиряет она, нередко одним словом и взглядом, сумасбродного буяна? И мы прославляем такую женнщну, отнюдь не думая обвинять ее в лицемерии.

собутыльники потеряли его из вида. Раз или два, они спрашивали о нем в клубе, но потом перестали и заботиться о нем, как-будто никогда не бывало на свете Родона Кроли. В балаганах на житейском рынке такие случаи повторяются очень часто, вследствие чего и существует поговорка - "был, да сплыл". Родон в свою очередь тоже заботился очень мало о своих прежних друзьях. Да и кчему? У него была хорошенькая жена, предуаредительная и веселая, чудесная квартирка, прекрасный стол, семейные вечера; все это было ново, и получало особую прелесть от характера таинственности, господствовавшого в хозяйстве новобрачных.

Свет еще не знал и не ведал о том, что некто Родон Кроли вступил в брак; ни одна газета еще не объявила о событии, иначе кредиторы ни на минуту не задумались бы обступить скромную хижину Родона, еслиб было им известно, что он соединил свою судьбу с женщшюю без шиллинга в ридикюле.

- Мои родственники, авось, переменят когда-нибудь гнев на милость, говорила Ребекка с двусмысленным смехом, и на этом основании, Ребекка, отказываясь от удовольствий света, терпеливо выжидала торжественного дня, когда наступит для нея примирение с раздражонной тёткой. Не думая до поры до времени занять приличное место в обществе, она жила почти затворницею в Бромптоне, изредка принимая весьма немногих друзей своего мужа, которые допускались по вечерам в их одинокую беседу. Все эти кавалеры были в восторге от маленькой жены своего товарища и друга. Смех и оживленный разговор за обеденным столом и музыка в гостиной были обыкновенными занятиями скромных гостей. Майор Мартингель никогда не думал распрашивать их, где, когда и как они вступили в законный брак. Кептен Сенкбарс был совершенно очарован неподражаемым искуством, с каким Ребекка приготовляла его пунш. Молодой поручик Спеттердаш, любивший играть в пикет (Кроли приглашал его чаще всех), быстро и живо подчинился прелестям мистрисс Кроли; но она была с ним до крайности осторожна и скромна, и ктому же, Родон Кроли пользовался такою репутациею неустрашимого и, вместе, ревнивого джентльмена, что это могло служить окончательной защитой для его маленькой жены.

обществ, и гостиная какой-нибудь леди для них - terra incognita с неизвестными нравами и обычаями. На "Королевиной усадьбе"; а может-быть и во всем Гемпширском графстве, было, вероятно, множество разнообразных толков о скандалёзном супружестве Родона Кроли, так-как мистрисс Бьют немедленно известила об этом всех своих знакомок; но в Лондоне, повидимому, никто не обращал внимания на этот пункт. Родон жил с большим комфортом на кредит. Его обширный капитал заключался в долгах, и, дело известное, что всякий разсудительный джентльмен может изворачиваться этим капиталом несколько лет сряду. Бывают и такие джентльмены, которые живут на чужой счет в тысячу раз лучше, чем недальновидные особы с наличным золотом в кармане. Гуляя пешком по лондонским улицам, кто из нас не встречал по крайней мере полдюжины молодцов на борзых конях, молодцов великолепных, раскланивающихся направо и налево с блистательными львами, и перед которыми содержатели магазинов изворачиваются в три погибели, предлагая к их услугам произведения пяти стран света. На чей счет живут они, Аллах их ведает. Вот перед вами некто мистер Джек Безталанный: видите ли, какие курбеты выделывает его кургузый конь? Это бы еще ничего; но мы часто имели наслаждение присутствовать на лукулловых обедах Джека Безталанного, и, могу вас уверить, что это просто - богдыханские обеды.

- Как это началось, и чем это кончится? спрашиваете вы, бросая вокруг себя изумленные взгляды.

- Любезный друг, сказал мне однажды Джек Безталанный, я занимаю деньги во всех европейских столицах и кредиторам моим числа нет.

Всему этому, разумеется, прийдет свой обычный конец; но покамест Джек Безталанный цветет и порхает в модных салонах, посещает театры, концерты, и великие артисты с удовольствием пожимают ему руку, и все считают его веселым, остроумным, беззаботным джентльменом, который притом чуть ли не собаку съел на всех языках и наречиях Европы. Изредка кто-нибудь проговорится, что это собственно "mauvais garèon" или, "mauvais sujet"; но это нисколько не вредит мистеру Джеку.

Безпристрастная истина обязывает нас признаться, что Ребекка, собственно говоря, вышла за одного из джентльменов, относящихся к этому разряду. Дом его, во всех отношениях, был полною чашей, но в наличных деньгах юные супруги терпели иной раз демонскую нужду. Однажды, читая газету, Родон Кроли наткнулся на известие следующого рода: "Поручик Джордж Осборн производится в капитаны, на место Смита, который увольняется от службы". Замечания, сделанные по этому поводу, кончились тем, что юные супруги отправились на Россель-Сквер.

капитан вдруг исчез неизвестно куда, и они должны были обратиться с своими распросами к какому-то запоздалому носильщику или оценщику, бродившему по зале без всякой определенной мысли.

- Интересно наблюдать этих красавцев с крючковатыми носами, сказала Ребекка веселым тоном, усаживаясь в одноколку, с картиною под мышкой, - это, я думаю, все то же, что коршуны после кровопролитной битвы.

- Не могу судить об этом, Бекки. Я никогда не бывал в деле. Спроси лучше Мартингеля: он был в Испании адъютантом при генерале Блезе.

- Вздор, моя милая, купец - торгаш - банкрот - дело обыкновенное: они к этому привыкли, отвечал Родон, лаская хлыстиком своего коня.

Мы купили его для Амелии в Бродвуде, когда она только что вышла из пансиона. И тогда оно стоило только тридцать пять.

- Ну, этот Осборн, я думаю, попятился на задний двор, когда узнал, что фамилия разорилась в конец; это удар для твоей подруги - не так ли, Бекки?

- Ничего, мой милый, переносят и не такие удары, сказала Бекки с очаровательной улыбкой.

И они поехали в Бромптон, весело разговаривая о других интересных предметах.