Базар житейской суеты.
Часть вторая.
Глава XXIII. Мистер Осборн-старший.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть вторая. Глава XXIII. Мистер Осборн-старший. (старая орфография)

ГЛАВА XXIII. 

Мистер Осборн-старший.

Приготовив таким образом сестер Доббин поспешил немедленно в Сити для совершения последней и труднейшей части добровольного подвига, предпринятого в пользу друга. Мысль о столкновении лицом к лицу с непреклонным и гордым негоциантом, приводила его в судорожный трепет, и он уже серьезно подумывал предоставить дело на произвол текущих обстоятельств, так-как не подлежало ни малейшему сомнению, что молодые леди не замедлят открыть тайну своему отцу. Но затруднение тут состояло в том, что кептен Доббин обещался Джорджу представить подробное донесение о впечатлении, какое произведет на старика весть о женитьбе его сына. Неизбежность личного свидания определялась сама собою. Доббин зашел сперва в отцовскую контору в Сити на Великорецкой улице, и отправил оттуда записку к мистеру Осборну, испрашивая у него аудиенции по поводу важных дел, касающихся до сына его, Джорджа. Ответ был благоприятный. Мистер Джон Осборн, свидетельствуя свое совершеннейшее почтение капитану Доббину, покорнеише просил его пожаловать к себе в контору, где он будет иметь удовольствие выслушать его объяснения по поводу сына его, Джорджа. Доббин пошел. Свидание, конечно, будет иметь тревожный и бурный характер; думал мистер Доббин, и на этом основании физиономия его приняла самое мрачное выражение, когда он постучался у дверей конторы мистера Осборна. Смущение его увеличилось еще больше, когда мистер Чоппер, стоявший у конторки в первой комнате, поспешил приветствовать его с веселым и беззаботным видом. Улыбаясь и подмигивая с каким-то особенно-неприятным юмором, мистер Чоппер указал пером на дверь своего патрона и проговорил:

- Извольте идти прямо. Старшина вас ждет.

Мистер Осборн проворно встал с места, и радушно протянул руку своему гостю.

- Как ваше здоровье, почтеннейший? спросил он с таким искренним участием, что бедный посланник Джорджа почувствовал себя вдвойне виновным перед негоциантом.

Он также протянул свою руку, и она как-будто замерла в руке старика. Совесть его была нечиста, и он это живо почувствовал, когда перешагнул через порог конторы. Ни он ли, кептен Доббин, был почти исключительною причиною этого фамильного переворота? не он ли привел Джорджа к ногам его заброшенной невесты? Не он ли устроил эту свадьбу? И вот, старый негоциант принимает его с радушной улыбкой, вовсе не подозревая, какую весть он должен ему сообщить. Было отчего струхнуть и присмиреть.

Осборн в свою очередь был совершенно убежден, что Доббин принес ему добрую весть. Мистер Чоппер и его принципал разсуждали об этом предмете в ту самую минуту, когда принесли записку от капитана. Они оба единодушно согласились, что молодой человек вероятно раскаялся в своей опрометчивости. Уже несколько дней они готовились к этому, не сомневаясь, что осажденный неприятель будет просить пощады. "И какую чудесную свадьбу мы сыграем, Чоппер" говорил мистер Осборн своему конторщику, бросая на него торжественный взгляд, и побрякивая шиллингами и гинеями в своих огромных каршнах.

С такими же операциями, производимыми в обоих карманах, мистер Осборн-старший сидел и теперь на своем стуле, посматривая на злосчастного Доббина, который покамест еще не мог проговорить ни одного слова и сидел неподвижно, как-будто прикованный к своему месту. "Что это за странный человек! думал старик Осборн. Удивительно, как это Джордж не научит его лучтему обращению."

Наконец мистер Доббин приободрился, и открыл беседу таким образом:

- Сэр, я принес вам чрезвычайно важную новость. Сегодня утром я бьм в Конной-Гвардии, и там сказали мне, что нашему полку будет объявлен поход за границу. Не пройдет недели, и мы вероятно будем на дороге в Бельгию. Вам не безъизвестно, сэр, что после этой кампании, мы, без сомнения, недосчитаемся многих из своих товарицей, и вы понимаете, что не всем офицерам Трильйонного полка суждено воротиться домой.

Осборн принял степенный вид.

- Полк ваш, сказал он, я не сомневаюсь, сделает свае дело и, конечно, каждый из вас понимает свои обязанности, смею сказат, а в животе и смерти Бог волен.

- Французы, сэр, очень сильны, продолжал кептен Доббин. - Русские и Австрийцы без сомнения не скоро соединят с нами свой войска. Мы должны будем открыть первую битву в этой кампании, и эта битва, сэр, будет отчаянная: Бонапарт знает свое дело.

- Что вы хотите этим сказать, капитан Доббин? перебил суровый негоциант, нахмурив брови, ни один честный Британец, я полагаю, не побоится этого Бонапарта, как-скоро идет дело о национадьной чести и славе.

- Конечно, сэр, вы правы, и я совершенно согласен с вами, сказал капитан Доббин, но согласитесь и вы, что военные люди; при открытии кампании, подвергаются некоторым образом большим опасностям. Поэтому, сэр, если произошла некоторая размолвка между вами и другом моим, Джорджем, то, принимая в соображение нынешния обстоятельства... я хочу сказать, сэр, что вы должны, сэр, переменить гнев на милость и великодушно простить друга моего, Джорджа, если он провинился перед вами. Сами вы заметили, что в животе и смерти Бог волен и, стало-быть, при нынешних обстоятельствах, вам следует подать дружескую руку своему сьшу. Продолжая питать гнев в своем сердце, вы, я знаю, не простите себе никогда, если чего Боже сохрани! война будеть иметь роковые последствия для Джорджа.

Говоря это, бедный Вилльям Доббин раскраснелся как малина, и почувствовал в глубине души, что сам он, собственно говоря, поступил злодейски в этом деле. Не вмешивайся он в отношения Джорджа, не произошло бы, вероятно, никакой размолвки между сыном и отцом. Почему бы, в самом деле, не отсрочить этой свадьбы до благоприятных обетоятельств? Какой демон понуждал его торопить жениха? Джордж мог бы, конечно, разстаться с Амелией, не чувствуя смертельной тоски, и Амелия, в свою очередь, мужественно перенесла бы роковой удар, если бы жених её не воротился с поля битвы. Его советы и хлопоты окончательно испортили все дело. И зачем он хлопотал, зачем советовал? Затем, изволите видеть, что капитан Доббин сам любил мисс Эмми до такой степени, что мысль о её несчастии закружила и отуманила его голову. Ктому же его собственные страдания становились невыносимы, и он рад быле покончить все одним ударом, так, чтобы решительно отнять возможность возрождения в своей душе какой-нибудь заносчивой мечты. В этом последнем случае, очевидно, он руководствовался теми же самыми побуждениями, какие мы имеем в виду, когда ускоряем похороны своего друга.

Мы разстанемся друзьями. Но разберите наши отношения, и будьте по совести судьею между нами. Я сделал для него все, что только может сделать заботливый отец. Он перебрал у меня денег, быть-может, втрое больше, чем вы когда-либо могли получить от своего отца. Но я не хвастаюсь этим - совсем нет. Я не стану вам говорить, как я трудился для него изо всех своих сил, как работал по дням и ночам, не щадя своего здоровья. Спросите об этом Чоппера. Спросите его самого. Спросите Сити и лондонскую биржу. Очень хорошо, капитан. Теперь я предлагаю ему такую партию, за которуио, нет сомнения, ухватился бы с радостью всякий джентльмен из высшого круга - и что же? Он отказывается. Виноват ли я здесь на сколько-нибудь? Я имел тут в виду его собственное счастье, из-за которого работал в поте лица. Можно ли тут упрекать меня в своекорыстных разсчетах? Вы человек разсудительный, Доббин, и, стало-быть, поймете, на чьей стороне правда. Пусть он прийдет ко мне, и вот ему моя рука. Я не злопамятен. О женитьбе, при нынешних обстоятельствах, разумеется, мы толковать не станем. Пусть только он и мисс Шварц поладят между собою: свадьбу успеем сыграть после, когда он воротится полковником - потому-что он будет полковником, если тут деньги могут что-нибудь сделать. Очень рад, что вы навели его на истинный путь. Это, разумеется, ваше дело, я знаю, Доббингь, - вы часто вытаскивали его из западни, и вам не мудрено было его образумить. Пусть он воротится: я буду великодущен. Приходите оба сегодня обедать на Россель-Сквер. Закусим чем Бог послал, и побеседуем за бутылкою вина. Я заранее забываю всякия дрязги.

В продолжение этой хвалебной речи, Доббин решительно сидел на иголках, и каждое слово откровенного старика ножом врезывалось в его сердце. Теперь он чувствовал себя окончательно виновахым.

- Мне кажется, сэр, сказал он, вы в заблуждении. Да, я уверен, вы в заблуждении, сэр. Джордж слишком великодушен и благороден для того, чтобы позволить себе женитьбу из-за денег. Если вы станете угрожать ему лишением наследства в случае отказа, такая угроза, сэр, может только ожесточить Джорджа.

- Это что за дьявольщина, капитан Доббин? Неужьто вы называете угрозой предложение ему восьми или десяти тысяч фунтов годового дохода? вскричал мистер Осборн еще довольно веселым и полушутливым тоном, да я сам бы не прочь от женитьбы на мисс Шварц, если бы она согласидась иметь такого мужа. Смуглянка, на мой вкус, ни чуть не хуже какой-нибудь беленькой красотки.

И старик засмеялся веселым и самодовольным смехом.

- Но вы забываете, сэр, прежния обязательства, в которые вступил капитан Осборн, сказал посланник глубоко-знаменательным тонол.

- Какие обязательства! Какие дрязги у вас на уме, капитан Доббин? Неужели вы намекаете, продолжал мистер Осборн, начинавший чувствовать припадок гнева при мысли, которая первый раз блеснула теперь в его голове, неужели вы намекаете, что глупый сын мой еще не перестает ухаживать за дочерью этого банкрота? Ужь не пришли ли вы доложить мне, что он изъявляет намерение жениться на этой девчонке? Чудесное, истинно благородное намерение! Моему сыну и наследнику жениться на дочери нищого - да с чего это вы взяли, капитан Доббин? Если западет ему в голову такая ахинея, пусть он заранее купит себе метлу и выйдет мести улицы. Да, да, припоминаю я теперь - эта девчонка давно вешалась ему на шею, и нет никакого сомнения, что плут-отец подзадоривал ее!

- Мистер Седли считался некогда лучшим вашим другом, милостивый государь, сказал капитаг Доббин, почти обрадованный тем, что и сам начинает исподоволь сердиться. Было время, когда вы ужаснулись бы при мысли, что кто-нибудь осмелится назвать плутом этого почтенного негоцианта. Вы сами устроивали и поощряли тесную связь между молодыми людыми. Джордж не имел никакого права играть в жмурки...

- В жмурки! заревел старик Осборн, - в жмурки? Спасибо за дружбу, капитан. Жените его, сделайте милость, жените! Такая безстыдная твар, как эта мисс...

- Сэр! воскликнул Доббин, пламенея теперь сильнейшим гневоме, ни один человек в мире не смест в моем присутствии обижать эту особу, и всего менее вы, милостивый государь.

- О, вот оно куда пошло! Ужь не хотите ли вы мне сделать формальный вызов? Позвольте, я позвоню, чтобы нам принесли пару пистолетов, капитан Доббин, сказал Осборн, дернув за сонетку.

- Господин Осборн, проговорил капитан прерывающимся голосом, вы наносите оскорбление прекраснейшему созданию в мире. Более чем другой кто, вы обязаны щадить ее потому, милостивый государь, что она супруга Джорджа!

И с этими словами, кептен Доббин, чувствуя неспособность продолжать дальнейший разговор, выюркнул из дверей, оставив старика Осборна с выпученными глазами и без всякого движения на своем стуле. В комнату вбежал конторщик, отвечая на звонок своего принципала, и лишь-только Доббин, пройдя огромный двор, где помещались конторные заведения, вышел из ворот на улицу; мистер Чоппер, испуганный и встревоженный, догнал его без шляпы на своей голове.

- Ради Бога, что там у вас вышло? вскричал мистер Чоппер, удерживая капитана за фалды. Старшина в обмороке. Что случилось с мистером Джорджем?

- Он женился на мисс Седли.

- Когда?

- За пять дней перед этим. Я был его шафером, мистер Чоппер, и вы, как честный человек, обязаны защитить его перед отцом.

Старый конторщик сомнительно покачал головой.

- Дурную весть принесли вы, капитаиь, сказал он, старшина никогда не

Доббин попросил мистера Чоппера известить его обо всем, что случится, адресуя письмо в гостинницу, где он остановился. Затем, пожав ему руку, он пошел по своей дороге, думая о том, что было и недоумевая о том, что будет.

леди и мистер Буллок, обедавший с ними, мигом поняли и сообразили, что роковая весть уже долетела до ушей мистера Осборна. Его мутные и дикие взоры заставили угомониться мистера Буллока и удержаться от всяких толков по коммерческой части, зато он обратил все свое внимание и любезность на мисс Мери, подле которой он сидел, и на старшую её сестрицу, занимавшую первое место за столом.

Мисс Вирт, гувернантка, сидела одна на своей стороне, так-как между нею и мисс Дженни находилось порожнее место, произведенное отсутствием мистера Джорджа: его прибор, как мы докладывали, аккуратно ставился здесь каждый день. За обедом ничего особенного не случилось; по временам только улыбался мистер Фредерик Буллок и нашептывал что-то на ухо своей невесте. Всеобщее молчание прерывалось лишь изредка стуком тарелок и ножей. Лакеи переступали на цыпочках, не смея, казалось, и дохнуть, чтобы не потревожить всеобщого покоя. Факельщики при похоронах далеко не так пасмурны, как были теперь служители в доме господина Осборна. Собственными руками разрезал он дичину на ровные части, соображаясь с числом присутствующих особ; но сам почти не отведал своего куска. Зато безпрестанно он кушал херес, так-что буфетчик едва успевал наливать его рюмку.

Когда подали пирожное, мистер Осборн обозрел безпокойным взором всех присутствующих, и потом глаза его вперились в прибор, поставленный для Джорджа. Через минуту он молча указал на него своею левою рукою. Дочери не поняли, или, быть может, притворились, что не понимают этого сигнала. Лакеи тоже не поняли его.

Затем он пихнул ногою стул, на котором сидел, и пошел в свою собственную комнату.

Позади столовой мистера Осборна был особенный покойчик, слывший в этом доме под названием кабинета. Эта комната посвящена была самому хозяину дома. Сюда мистер Осборн отправлялся по воскресным утрам, как-скоро не думал идти в церковь, и здесь, развалившись в малиновых креслах, он читал утренния воскресные газеты. Здесь, вдоль одной стены, стояли два книжные шкафа под стеклом, в которых содержались капитальные произведения национальной литературы в золотых переплетах. Это были: календари за несколько лет, несколько томов журнала: "Листок для светских людей" (Gentlemen's Magazine), проповеди Блера, английская история господ Юма и Смоллета, и еще несколько книг назидательного содержания. От начала и до конца года, мистер Осборн-старший не брал в руки ни одного из этих волюмов; тем не менее, однако жь, никто из членов его семейства не смел к ним прикоснуться под опасением строжайших взысканий. Изредка только, в воскресные вечера, как-скоро не было гостей, мистер Осборн собственноручно снимал с полки одну и ту же назидательную книгу, и читал ее во всеусльшание внимательному собранию. Ни один член хозяйственного заведения, ни дитя, ни слуга, не могли переступить через порог этой комнаты без тайного трепета. Здесь мистер Осборн поверял счет ключнницы, и пересматривал погребную книгу своего буфетчика. Отсюда он через широкий двор, устланный щебнем, мог наблюдать конюшню, куда был проведен колокольчик, и делать выговоры кучеру как-скоро тот по его призыву, становился, сняв шляпу, перед окном его кабинета. Четыре раза в год, мисс Вирт входила в эту комнату за получением своего жалованья, и здесь же дочери его получали свое четвертное награжденье. В этой самой комнате, Джордж, в продолжение своего детства и первых отроческих лет, подвергался наказанию от отцовской руки, тогда-как его мамаша сидела, с замиранием сердца, на лестничных ступенях, прислушиваясь к ударам розги. Когда Джордж выходил из кабинета, мать цаловала его тайком, и ласкала, и лелеяла, и давала ему денег на бонбошки.

Над каминной полкой возвышалась фамильная картина, принесенная сюда из залы после кончины мистрисс Осборн, Джордж сидел здесь на крошечной лошадке, тогда-как сгаршая сестрица подавала ему роскошный букет цветов; младшую вела под руку счастливая мать всей этой семьи. У всех детей были розовые щечки и алые ротики, полуоткрытые для улыбми, которую художник портретист изобразил превосходно. Но прошли года, и

В этот-то кабинет удалился теперь старик Осборн, к явному удовольствию и отраде остальных членов своего семейства. Когда слуги вышли из столовой, молодые леди завязали довольно беглый разговор между собою в тихомолку; но скоро потом, для вящшей безопасности, отправились к себе наверх. Мистер Буллок последовал за ними на цыпочках, укрощая по возможности скрыпучесть своих неугомонных сапогов. У него недостало храбрости сидеть одному в столовой, за бутылкою вина, в таком близком соседстве с ужасным джентльменом.

Вечером, спустя уже часа полтора после сумерек, буфетчик, не получавший никаких приказаний, осмелился постучаться в дверь кабинета и войдти туда с чаем и восковыми свечами. Мистер Осборн сидел в креслах, притворяясь, будто читает газету, когда слуга, поставив на стол чай и свечи, удалился, он встал с своего места и запер за ним дверь. В эту пору уже нельзя было ошибаться в сущности дела; все и каждый из обитателей дома знали положительно, что случилась какая-то беда, имевшая, вероятно, гибельную связь с постоянным отсутствием молодого господина. В большом блестящем комоде из красного дерева был у мистера Осборна особый ящик, посвященный исключительно делам и бумагам его сына. Здесь хранились все документы Джорджа с его детских лет: прописи, рисовальные книги, школьные тетрадки, где всюду виднелся почерк малютки или его бывшого учителя. Здесь также были его первые письма, которые посылал он в родительский дом из пансиона доктора Свиштеля, свидетельствуя почтение папаше и мамаше, и выпрашивая у них деньжонок на тминные коврижки. Имя крестного папеньки Седли упоминалось в них довольно часто. Проклятие задрожало на бледных губах старика, и ненависть змеею обвилась вокруг его сердца, когда он встретил это имя. Все эти документы были перемечены, занумерованы и перевязаны красными снурками. Отметки на них были такого рода: "От Джорджа. Просит пять шиллингов. Апреля 25. 18... Ответ послан апреля 27." - Или: "Просьба насчет лошадки, октября 13" и т. д. В другом пакете содержались "Отчеты доктора Свиштеля", "счеты портного, работавшого на Джорджа" и прочая. Затем следовали его письма из Вест-Индии, письма его агента, и газетные листки, где говорилос о поручениях, данных полку, в котором служил мистер Джордж Осборн. Здесь также, в этой заветной комнате, висела плетка малютки Джорджа, и хранился медальнон с его волосами, который, в бывалые дни, носила его мать на своей груди.

И много унылых, тяжелых часов провел негоциант, переворачивая эти документы один за другим, и задумываясь над этими памяткиками минувшей жизни. Тут были все его надежды, мечты, все тщеславные замыслы, которые когда-либо он лелеял в своей душе. Давно ли он так гордился своим сыном, да и кто бы не гордился на его месте? Это было чудное, прекраснейшее дитя и все говорили, что малютка Джордж джентльменский сынок. У какого купца в Сити мог быть такой ребенок? Все было у малютки Джорджа, что только можно было приобресть за деньги. Бывало отец приезжал к нему в школу в четверне с ливрейными лакеями на запятках, и щедрою рукою бросал шиллинги мальчикам, товарищам Джорджа. В ту пору, когда Джордж собирался в Индию на службу, мистер Осборн задал его сослуживцам такой обед, за которым было бы не стыдно сидеть даже герцогу Йоркскому. Отказывался ли он когда-нибудь от счетов, представленных от имени Джорджа? Нет, за все платил мистер Осборн без всяких отговорок. Немногие из генералов в армии щеголяли такими лошадьми, как его сынок.

И куда бы ни обратил свое внимание старый негоциант, всюду и всегда один и тот же предмет поражал его взоры. Вот они присутствуют на парадном обеде: Джордж сидит подле своего отца, разговаривает и пьет вино с такою смелостью, как какой-нибудь лорд. Вот он разъезжает в Брайтоне на своем гордом коне, и смело перескакивает через баррьер, изумляя всех наездников и егерей. Но вот - о счастливая година, Джордж Осборн на выходе у принца регента, где все приходят в восторг от прекраснейшого молодого человека, какого еще не бывало в Сен-Джемсе. И все это исчезло, все опрокинулось в одно мгновение! Джордж женился на дочери банкрота, выпустил из рук блистательную фортуну! Какое унижение, какой страшный удар для гордости, честолюбия и даже для отцовской любви! Кто может изобразить эту убийственную пытку, под которою страдал теперь старый любостяжатель, раздираемый отчаянною злобой?

где они хранились, и запер их в портфейль, перевязав его снурками, и скрепив собственною печатью. Потом он отворил книжный шкаф, и взял с верхней полки большую фамильную книу с золотым обрезом, переплетенную в красный сафьян. Здесь на заглавном листе этой книги, господин Осборн, следуя фамильному обыкновению, собственноручно записывал грандиозным конторским почерком, день своей свадьбы, день кончины своей супруги, дни и часы рождения своих детей, исчисленных по порядку с их христианскими именами. на первом месте стояла Дженни, за нею следовал Джордж Седли Осборн; и за ним Мария Франчесса. Дни крещения тоже были поименованы с крестными отцами и матерями. Мистер Осборн взял перо, обмакнул, вздохнул, и тщательно зачеркнул все имена Джорджа. И когда густой слой чернил подсох на заглавном листе, он закрыл книгу и положил ее опять на верхнюю полку шкафа. Эта книга была Библия, и на красной её крышке был фронтиспис, изображавший жертвоприношение Исаака.

Потом мистер Осборн вынул документы из другого шкафа, где хранились его собственные бумаги. Прочитав одну из них, он судорожно скомкал ее в руке и зажег на свечке. Когда бумага сгорела, он собрал пепел и зашвырнул его в камин. Это было его завещание. Когда оно сгорело, он присел к письменному столу, написал письмо, и позвонив слугу, приказал ему вручить это письмо по принадлежности завтра утром. Но утро уже наступило. Когда мистер Осбарн лег в постель, весь дом, озаренный солнечным сиянием, стоял уже на ногах, и птички весело щебетали между свежими зелеными листьями на Россел-Сквере.

Не теряя присутствия духа, капитан Доббин принял меры относительно того, чтобы в семействе и конторе мистера Осборна завербовать как-можно более друзей, которые могли бы, в случае надобности, ходатайствовать за Джорджа перед его отцом.. Зная очень хорошо, какое могущественное влияние на человеческое сердце производят хорошие обеды и отличные вина, предпримчивый капитан, тотчас же по своем возвращении домой, написал гостеприимное приглашение к господину Томасу Чопперу, прося этого джентльмена пообедать с ним на друтой день в гостиннице "Пестрого Быка". Мистер Чоппер получил эту записку прежде чем вьшел из Сити, и ответ его был такого рода, что "мистер Чоппер свидетельствует свое глубокое почитание капитану Доббину, извещая при сем, что он будет иметь честь явиться на обязательное приглашение в назначенный час." По возвращении в свою квартиру, мистер Чоппер не замедлил показать пригласительное письмецо и черновой ответ своей супруге, и дочерям, которые весь этот вечер разговаривали с своим папенькой об этих военных людях, и о том, как весело живут богатые джентльмены Вест-Энда. Когда, наконец, девицы ушли в свою спальню, мистер и мистрисс Чоппер долго еще разсуждали о странных событиях, случившихся в семействе их принципала. Никогда старый конторщик не видал своего начальника в таком ужасном волнении. Когда он прибежал к мистеру Осборну после ухода капитана Доббина, лицо негоцианта почернело, и он был в обмороке. Не было никакого сомнения, думал мистер Чоппер, что между ним и молодым капитаном происходила страшная ссора. Очнувишсь от обморока, мистер Осборн приказал своему конторщику сделать немедленно итог денежных сумм, выданных капитану Осборну в последние три года. "И вышли, моя милая, порядочные куши", сказал мистер Чоппер своей супруге, удивляясь необыкновенной щедрости своего принципала. Он глубоко уважал и сына и отца зато преимущественно, что он, повидимому, не знали счета свом гинеям. Затем разговор постепенно склонился на мисс Амелию Седли. Мистрисс Чоппер объявила, что она искренно жалеет эту молодую девицу, потерявшую такого чудного красавца, как молодой Осборн; но мистер Чошер не слишком уважал мисс Седли, как дочь несчастного спекулянта, который очень дурно выплачивал дивиденды. Прежде и больше всех в лондонском Сити, он ценил дом Осборнов, питая весьма лестную надежду, что капитан Джордж женится со временем на дворянской дочке. После этой назидательной беседы, мистер Чоппер заснул самым сладким сном, и поутру на другой день позавтракал с завидным аппетитом в обществе своих детей. Затем, нарядившись в свое лучшее праздничное платье, он поцаловал малюток и вышел со двора, дав торжественное обещание своей супруге - щадить, по возможности, портвейн на праздничном обеде капитана Доббина.

Физиономия мистера Осборна, когда он пришел в Сити в свой урочный часе, поразила всех конторщиков и писарей, которые давно привыкли следить за её изменениями, заранее предъугадывая, в каком расположении духа будет их принципал. Мистер Осборн был страшно бледен и угрюм. В двенадцать часов явился в контору мистер Гиггс, нотариус и стряпчий, известный своею опытностью в юридических делах. Его впустили в кабинет принципала, и там он пробыл с ним взаперти около часа. Мистер Чоппер между-тем получил еще письмо от капитана Доббина, со вложением записки для мистера Осборна, которую Чоппер тут же отдал по назначению. В скором времени мистер Чоппер и мистер Берч, младший конторщик, были потребованы в комнату негоцианта, чтобы засвидетельствовать какую-то бумагу;

- Я сделал новое завещание, господа, сказал мистер Осборн, - прошу вас подписаться,

Больше не произошло между ними никакого разговора; никаких объяснений. Мистер Гиггс, выходя из конторы, пристально заглянул в лицо мистера Чоппера, но не сказал ему ни слова. Заметили вообще, что мистер Осборн был удивительно спокоен и деликатен весь этот день, к изумлению всех особ, первоначально ожидавших от него страшной бури. Никого не побранил он, никому даже не сделал легкого выговора. Выходя из конторы (очень рано, против обыкновения), он еще раз подозвал к себе главного конторщика, и сделав ему какие-то общия замечания, спросил после некоторого колебания:

- Не знаете ли вы, Чоппер, в городе капитан Доббин или нет?

Напротив, они оба превосходно знали, что кептен Доббин еще не думал выезжать из английской столицы.

- И вот теперь, Чоппер, сказал он, надевая шлялу, и бросая странный взгляд, - на душе у меня будет легко. Гора свалилась с моих плечь.

Лишь-только пробило два часа, в контору явился мистер Фредерик Буллок, призванный без сомнения заранее к этому сроку. Он и мистер Осборн пошли вместе - вероятно на Россель-Сквер.

Полковник Трильйонного полка, в котором служили господа Доббин и Осборн, был старый и заслуженный воин, сделавший свою первую кампанию под командой Вольфа при Квебеке. По слабости здоровья он уже не мог состоять на действительной службе, и считался только номинальным главой Трильйонного полка; но это не мешало ему следить за военными событиями, и он охотно приглашал к своему столу молодых офицеров; отличаясь радушием и гостеприимством, редким в наше время. Капитан Доббин пользовался особенною благосклонностию этого старого генерала. Доббин хорошо был знаком с военной литературой, и мог разсуждать о походах Фридриха Великого с такою же отчетливостью, как сам генерал, равнодушный к современным триумфам, и которого сердце продолжало жить с великими тактиками прошлого века. Маститый герой пригласил Доббина на завтрак в то самое утро, когда мистер Чоппер надел свой праздничный фрак для предполагаемого визита. Генерал, двумя днями раньше, известил молодого офицера о том, чего ожидали все, то-есть, о походе в Бельгию против Французов. При этом старый воин изъявил лестную надежду, что Трильйонный полк, разбивший некогда Вашингтона в Северной Америке и задавший урок мистеру Монткаму в Канаде, поддержит и теперь, на полях нидерландских, свою историческую славу.

- Поэтому, любезный друг мой, si vous avez, par exemple, quelque affaire lаbas, сказал старый генерал, взяв щепоть табаку своею белою, дрожащею рукой, и указывая потом на черное пятно своего халата, под которым еще довольно слабо билось его сердце, - если, примером сказать, вам надобно утешить какую-нибудь Филлиду, или проститься с своими добрыми родителями, или составить завещание, то я рекомендую вам покончить все эти дела без малейшого замедления.

сочинять какую-то записку на французском языке, так-как этот диалект был его пассией в продолжение всей жизни.

Весть о походе озадачила капитана и сообщила серьезное направление его мыслям. Он подумал о своих брайтонских друзьях, и тут же, со стыдом, признался самому себе, что Амелия прежде всех пришла ему в голову. Да, так точно; он заботился о ней гораздо более, чем о своей матери, об отце, о сестрах, о всех своих обязанностях, и он думал о ней только во сне и наяву. Это, однакожь, не мешало ему быть деятельным и расторопным. Воротившись в гостинницу, он немедленно отправил коротенькую записку к мистеру Осборну-старшему, сообщая ему полученное известие, которое, думал он, наведет его да миролюбивые чувства в отношении к сыну.

Эта записка, принесенная в контору тем же лицом, от которого накануне Чоппер получил гостеприимное приглашение, значительно обезпокоила достойного конторщика, так-как адрес был сделан на его имя. Он сорвал печать дрожащею рукой, воображая, что капитан, вследствие непредвиденных обстоятельств, отложил свой обед, но сердце его мгновенно успокоилось, когда он прочитал следующия слова, начертанные рукою капитана:

"Мистер Чоппер, я буду ожидать вас сегодня в половине шестого. Не забудьте свое обещание. Прилагаемую записку потрудитесь отдать господину Осборну."

Старик-конторщик, спору нет, чрезвычайно интересовался делами своего принципала; но что прикажете делать? Званый обед был для него важнее всяких дел и принципалов.

Доббин был уполномочен генералом рассказывать о полученном известии всем и каждому из своих товарищей, кого только ни встретит. На этом основании он известил прежде всего прапорщика Стоббля, встреченного им в конторе его агента, и прапорщик Стоббль - такова была его воинственная ревность - отправился немедленно покупать себе новую шпагу в магазине, где продавались военные снаряды. Мистер Стоббль был юноша лет семнадцати, ростом в полтора аршина с небольшим и на вид довольно рыхлый; но войдя в магазим, он обнаружил необузданную львиную храбрость при выборе оружия, которым надеялся в скором времени угощать Французов. Он шумел, кричал, горячился, топал без милосердия своею маленькою ножкой; и молодецки направлял выбранную шпагу в самое сердце капитана, который, однакожь, с непостижимым хладнокровием отражал удар своею бамбуковою палкой.

Мистер Стоббль, как можно было догадаться по его росту, принадлежал к роте егерей; прапорщик Спуни, был гренадер и состоял под непосредственной командой капитана Доббина. Молодые люди отправились в гостинницу "Пестрого Быка", и заказав для себя великолепный обед, уселись за маленькие столики писать прощальные письма к своим добрым и нежным родителям - письма, исполненные любви, надежды, бесконечной преданности, и переполненные варварскими грамматическими ошибками на каждом слове. Увы! сколько было в эту пору нежных сердец, просверленных отчаянною грустью, и сколько матерей, проливавших слезы при мысли о разлуке, быть-может, вечной!

Итак, юный Стоббль писал письмо за маленьким столиком, и горькия слезы капали через его нос на почтовую бумагу, потому-что он думал о своей мама

- Кчему? Зачем? сказал он, - пусть она будет счастлива по крайней мере одну эту ночь. Завтра поутру я увижусь с своими родителями, и потом сам поеду в Брайтон.

Затем, сделав несколько шагов, он положил свою большую руку на плечо юного Стоббля, погладил его по спине и сказал трогательным голосом:

- Послушайте, молодой человек, вы, я вижу, горячо любите свою мать; а кто любит мать, тот будет всегда исправным солдатом. Перестаньте только кутить и вести безпорядочную жизнь.

офицером.

Слезы опять брызнули ручьем из глаз молодого человека, и этот взрыв чувствительности заразил даже самого мистера Доббина, потому-что и он весьма подозрительно заморгал своими глазами.

Два прапорщика, капитан и мистер Чоппер обедали вместе в одной комнате. Чоппер принес письмо от мистера Осборна, где этот джентльмен, в коротких словах, свидетельствовал свое почтение капитану Доббину и просил его вручить приложенную записку капитану Джорджу Осборну. Чоппер ничего больше не знал. Правда, он подробно описал наружный вид мистера Осборна, его свиданье с адвокатом и его необыкновенную учтивость с писарями; но из всего этого нельзя было вывесть положительных заключений! Вдохновленный мало-по-малу горячительным напитком, Чоппер пустился в разнообразные предположения и догадки, сначала довольно остроумные, но потом, после трех или четырех стаканов, несколъко темные и, наконец, уже совершенно запутанные и непостижимые. В поздний час ночи, кептен Доббин усадил своего гостя в извощичью карету, и он, с трудом поворачивая язык, объявил под клятвой, что останется на веки вечные закадышным другом кап-кап-ппита-на.

Мы уже сказали, что кептен Доббин, перед окончанием своей аудиенции с мисс Осборн, выпросил у нея позволение сделать ей другой визит. Старая дева ожидала его на другой день несколько чаеов; если бы он пришел и предложил ей ожидаемый вопрос, мисс Дженни, без всякого сомнения, объявила бы себя на стороне брата, и в таком случае, благодаря её ходатайству, можно было бы устроить примирение между Джорджем и его разсерженным отцем. Но кептен Доббин, наперекор ожиданию девственницы, не явился на Россель-Сквер. У него было множество других важнейших дел, не терпевших отсрочки. Он повидался с своими родителями, утешил свою мать, как мог, и рано поутру, взяв место на империале молниеносного дилижанса, поскакал в Брайтон к своим друзьям. Перед обедом, в этот день мистер Осборн-старший дал формальный приказ, чтобы не смели, ни под каким видом, пускать в его дом Вилльяма Доббина; мисс Осборн слышала это собственными ушами и, таким образом, её собвтвенные надежды на капитанское сердце разрушились однажды навсегда. Мистер Фредерик Буллок был теперь необыкновенно любезен с мисс Мери, и чрезвычайно внамателен к бедному старику, сраженному непредвиденным ударом, потому-что хотя мистер Осоорн открыто объявил, что гора свалилась с его плечь и на душе его легко, однакожь, тем не менее, события двух последних дней, очсвидно, потрясли и расшатали его твердую натуру. Операция сделана благополучно, - отрезан важный член в его организме; но какие будут последствия этой ампутации, мистер Осборн-старший не знал и не мог знать.