Базар житейской суеты.
Часть третья.
Глава XLI. Речь пойдет о фамилии Осборнов.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть третья. Глава XLI. Речь пойдет о фамилии Осборнов. (старая орфография)

ГЛАВА XLI. 

Речь пойдет о фамилии Осборнов.

Много утекло воды с той поры, как мы видели в последний раз мистера Осборна-старшого на Россель-Сквере. Никак нельзя сказать, чтоб все это время он был счастливейшим из смертных. Случились некоторые события, имевшия одуряющее влияние на его характер и, что всего хуже, старик во многих случаях, не мог действовать так, как ему хотелось. Мистер Осборн, даже в лучшее время жизни, не мог терпеть равнодушно противоречия своим, основательно обдуманным, желаниям и планам; но тем больше сопротивления этого рода раздражали его теперь, когда подагра, старость, одиночество, неудачи, обманутые надежды совокупно тяготели над его головою. Его густые, черные волосы поседели как лунь вскоре после смерти сына; лицо его побагровело, и руки стали дрожать больше и больше, когда он наливал себе стакан портвейна. Конторщикам в Сити не было от него житья, и члены его собственного семейства разстались, повидимому, однажды навсегда с своим счастьем.

Пусть у мистрисс Бекки не было тридцати тысячь фунтов; но я крайне сомневаюсь, согласилась ли бы она променять свою бедность и смелые надежды на огромный капитал мистера Осборна и этот страшный мрак, облегавший стены его дома на Россель-Сквере. Он вздумал, на старости лет, предложить свою руку мисс Шварц; но предложение с презрением было отвергнуто партизанами этой леди, которые выдали ее за молодого джентльмена из Шотландии. В молодости мистер Осборн женился на женщине из низшого круга, за что и преследовал ее до могилы; но не было теперь, в джентльменском кругу, невесты по его вкусу. Тем сильнее и решительнее распространил он свою команду над незамужнею дочерью. Были у ней щегольская коляска, чудесные лошади, и мисс Осборн занимала первое место за столом, нагруженным золотом, серебром, фарфором. Была у ней вексельная книга на банкиров, ливрейный лакей сопровождал ее в прогулках, неограниченным кредитом пользовалась она в магазинах и у всех купцов, которые встречали ее не иначе, как с низкими поклонами и глубочайшим почтением, как подобает встречать единственную наследницу богатой фирмы. Но не была счастлива мисс Осборн. Приемыши в воспитательном доме, подметайки на перекрестках (3), беднейшия судомойки на кухнях, были счастливейшими созданиями в-сравнении с этой злополучной и уже довольно пожилою леди.

Фредерик Буллок, дворянин, из банкирского дома "Буллок, Гулькер и Компания", женился наконец на Мери Осборн, хотя этой свадьбе предшествовали некоторые затруднения и неудовольствия со стороны жениха, так-как мистер Джордж скончался, и отец еще при жизни лишил его наследства, то господин Фредерик Буллок весьма основательно предъявил свое требование на целую половину собственности тестя, "а иначе", говорил он, "им не видать меня, как своих ушей". На это мистер Осборн еще основательнее заметил, что Фредерик обещался взять его дочь только с двадцатью тысячами фунтов, и что, следовательно, он, Осборн, не прибавит больше ни одного шиллинга.

- Если хочет брать, пусть берет, сказал старик, а если не хочет, пусть убирается к чорту на кулички.

Фредерик, обманутый в своих блистательных ожиданиях, говорил своим приятелям, что "старый торгаш" надул его самым безсовестным образом, и несколько времени показывал вид, что хочет отстать от своей невееты. Мистер Осборн прекратил всякия сношения с банкирским домом, пошел на биржу с хлыстиком в руках, и объявил торжественно, что у него есть намерение перепоясать спину одного негодяя, которого, однакожь, он не назвал в присутствии купцов.

Пока между-тем длились все эти переговоры, Дженни Осборн старалась, по мере возможности и сил, утешить сестру свою, Марию.

- Я всегда говорила тебе, Мери, сказала Дженни с видом искренняго соболезнования, что он любит не тебя собственно, а твои деньги.

- Все же он выбрал меня и мой деньги, сестрица; но ему не приходило в голову выбрать тебя и твои деньги, отвечала Мери, забрасывая голову назад.

Однакожь разрыв был только временной. Мистер Буллок-старший и вся компания богатой фирмы уоедили молодого Фредерика взять Мери и с двадцатью тысячами, принимая в сообраниение, что, после смерти Осборна, можно разсчитывать и на дальнейшее разделение его собственности, особенно, если мисс Дженни состареется незамужней девицей. Фредерик поколебался, спасовал (употребляя его собственное выражение), махнул рукой и послал старика Гулькера с мирными предложениями на Россель-Сквер. Было объяснено, как следует, что жених и не думал отказываться от своей прекрасной невесты, а все недоразумения произошли только от его упрямого отца. Мистер Осборн нашел такое извинение весьма неудовлетворительным; но что тут прикажете делать? Гулькер и Буллок - настоящие тузы между купцами в Сити, и всем притом известно, что они стоят на короткой ноге с весьма многими "набобами" Вест-Эндской стороны. Что-нибудь да значит для старого джентльмена, если ему можно будет сказать о своем зяте: "Сын мой, сэр, один из главнейших партнёров Гулькера, Буллока и Компании, сэр. Кузина моей дочери - леди Мери Манго, сэр, дочь высокороднейшого лорда Кастельмаульди, сэр." И умственный взор мистера Осборна узрел, в одно мгновение, всех знаменитейших набобов, которые жмут ему руку и. посещают его дом. Поэтому он простил молодого Буллока без всяких затруднений, и свадьба совершилась в назначенный день.

Родственники жениха, жившие недалеко от Гановер-Сквера, дали великолепный, истинно-джентльменский завтрак по поводу окончательного заключения контракта. Все тузы из Сити, и все набобы из Вест-Энда, получили приглашение и подписали свои имена в известной книге. Были здесь господин Манго и леди Мери Манго. Юные их дщери: Гвендолина и Гвиневра Манго, с благосклонным великодушием заняли места невестиных подруг. Были тут драгунский полковник Блюдайер из знаменитого дома братьев Блюдайер, двоюродный брат жениха, и высокопочтенная его супруга, мистрисс Блюдайер. Были тут: высокороднейший Георгий Баультер, сын лорда Леванта, и супруга его, урожденная мисс Манго. Были тут высокостепеннейший Джемс Мак-Мулл и супруга его, мистрисс Мак-Мулл, урожденная мисс Шварц. Были тут и многие другие, все тузы и набобы, лорды и миледи, которых бракосочетание в свое время совершилось в модной Ломбардской улице.

Новобрачные имели свои собственный дом на Берклейском-Сквере, и свою собственную дачу в Рочемптоне между летними резиденциями банкиров. Все дамы из фамилии Буллока, Гулькера и Компании были вообще того мнения, что молодой Фредерик сделал mésalliance, и что вообще дочь ничтожного купца ему не пара. На этом основании, юная мистрисс Мери, руководимая джентльменскими чувствами, составила, с большою осторожностью, свой визитный реестр; и решилась посещать или принимать как-можно реже членов своей бывшей фамилии на Россель-Сквере.

Но вы жестоко ошибетесь, если подумаете, что молодая мистрисс Буллок решилась окончательно прервать всякия сношения с старым джентльменом, от которого современем можно будет вытянуть еще несколько десятков тысячь фунтов. Фредерик Буллок был слишком умен, чтоб допустить свою жену до такого сумасбродства. Но, к несчастью, юная супруга неспособна была скрывать своих чувств, и настряпала множество непростительных промахов, которых не мог предвидеть опытный муж. Приглашая отца и сестру на свои третьестепенные вечера, она вела себя очень гордо и очень холодно в отношении к ним, и притом намекнула мистеру Осборну, чтоб он постарался оставить этот негодный Россель-Сквер, где никак не следует жить порядочному джентльмену. Этой последней выходкой мистрисс Мери совершенно испортила политику своего супруга, и надежда её на получение дальнейшого наследства погибла однажды навсегда. - Вот что! для нас у мистрисс Фредерик Буллок. Прошу покорно? Она зазывает к себе отца и сестру на другой или на третий день после этих парадных обедов, где там сидят у нея все лорды и леди, все графы, да князья! А мы-то что такое? Разве нужны нам её объедки, что-ли? Разве не видал я этих купчишек, что-ли, с которыми они вздумали угощать своего отца? И уж мы недостойны, стало-быт, сидеть рядом с этими высокопочтенными господами? высокопочтенными?! Я сам негоциант великобританский. Лорды - да, нечего сказать, видел я, как на этих её суареяхь один господин разговаривал с канальей-скрипачем, которого я не пустил бы и в лакейскую к себе. Будут ли они ездить к нам на Россель-Сквер? Посмотрим. Поглядим. Нет, мое винцо-то почище этой кислятины, что подается там у них на этих чопорных обедах. Да ужь коль на то пошло, я пугну их за столом целыми слитками золота и серебра... Эй, ты Джемс! Ступай скорее! Мы поторопливаемся в свой домишко на Россель-Сквере... Ха, ха, ха!

И продолжая закатываться сердитым и презрительным смехом, мистер Осборн забился в угол кареты. Должно заметить, что старый джентльмен уже давно привык утешать себя полным и подробным исчислением своих собственных заслуг. Дженни Осборн соглашалась на этот счет, во всех пунктах, с мнениями старика-отца, и поведение замужней сестры ей совершенно не нравилось.

кубок со вложением двадцати гиней для кормилицы, и отказался ехать на крестины.

Но как бы то ни было, великолепный блеск подарка доставил большое удовольствие дому Буллока. Мери убедилась, что отец еще любит ее как-нельзя больше. и господин Фредерик Буллок возъимел твердую уверенность, что юный сын его и наследник может разсчитывать на карман своего деда.

Легко представить сердечную муку, с какою мисс Осборн, прозябающая в своем уединении на Россель-Сквере, читала газету "Morning-Post", где весьма часто встречалось имя её сестры в статьях, под заглавием: "фешонэбльные собрания". Из этих только статей пожилая девица имела случай узнавать, в каком костюме, там-то и там-то, была её сестра, представляемая всюду своей свекровью, леди Фредерикою Буллок. Жизнь самой мисс Дженни, как мы уже намекнули, была совершенно лишена такого величия и блеска. Это было, в некотором смысле, страшное существование. В зимние дни мисс Дженни принуждена была вставать перед разсветом, и готовить завтрак для сурового старика, готового перевернуть вверх дном целый дом, как-скоро не подавали ему чаю в половине десятого. Она сидела молча насупротив него, прислушиваясь к шипенью чайника, и смотрела с содроганием, как почтенный родитель читал утренннюю газету, и кушал обыкновенную порцию бутербродтов, подаваемых к чаю. В половине десятого он вставал и уезжал в Сити. Мисс Дженни оставалась одна, свободная располагать своим временем до обеда, как ей угодно. По обыкновению, она спускалась в кухню на несколько минут и бранила служанок; затем поднималась наверх и делала свои туалет. Часто выезжала она в магазины для покупок, или оставляла свои визитные карточки у подъезда богатейших домов в Сити; но всего чаще сидела она в парадной гостиной, ожидая гостей, и вышивая огромный ковер у камина на софе, насупротив стенных часов, над поверхностию которых теперь, как и всегда, совершалось жертвоприношение древней Гречанки. Большое зеркало под каминной полкой, параллельное другому, еще большему, на противоположном конце комнаты, отражало и как-то странным образом увеличивало огромную люстру на потолке, завернутую в чехол из голландского полотна. Случалось - довольно, впрочем, редко - что мисс Дженни снимала клеенку с большого ройяля, и пыталась припомнить свои любимые пьесы, но звуки инструмента распространяли жалобное и печальное эхо по всему опустелому дому. Портрет Джорджа был снят и отнесен в кладовую на чердак. Имя покойника никогда не произносилось между дочерью и отцом; но оба они знали инстинктивно, что думают о нем, и притом весьма нередко.

К пяти часам мистер Осборн возвращался домой, и ровно в пять, он и мисс Дженни садились за стол. Глубокое молчание, господствовавшее за трапезой, изредка прерывалось только ворчаньем мистера Осборна на кухарку. Два или три раза в месяц обедали на Россель-Сквере приятели негоцианта, люди старые, как он, и степенные, подобно ему. То были: доктор Гульп и супруга его из Блумсберийского Сквера; старик Фраузер, стряпчий из Бедфордского Ряда, великий джентльмен, знакомый, по обязаныостям своего звания, со многими набобами Вест-Энда; старый полковник Ливермор, из бомбейской армии, и супруга его, мистрисс Ливермор, из Верхняго Бедфордского Ряда; старый сержант Тоффи, и супруга его, мистрисс Тоффи, и, наконец, повременам, старик сэр Томас Коффим и супруга его, леди Коффин, из Бедфордского Сквера. Сэр Томас занимал одно из высших мест в уголовном суде, и буфетчик получил приказание подавать к столу особый сорт портвейна, как-скоро он обедал на Россель-Сквере.

Все эти господа давали в свою очередь столько же пышные и чинные обеды для мистера Осборна, После стола, они обыкновенно сидели за дессертом, выпивая каждый определенную порцию вина, и потом уходили наверх в гостиную играть в вист. В половине десятого оканчивался вист, утомительный, скучный, однообразный, и каждый убирался восвояси. Весьма многие богатые джентльмены, которым обыкновенно мы, pauvres diables, завидуем от чистого сердца, ведут такой точно образ жизни. Дженни Осборн редко встречала мужчину моложе шестидесяти лет, и в общество отца её допускался всего один только холостяк, домовый доктор на Россель-Сквере.

эта имела отношение к мисс Вирт, долговязой гувернантке, у которой был двоюродный братец, художник, мистер Сми, знаменитый ныньче Royal Artist и портретный живописец, но в ту пору пробивавшийся рисовальными уроками, которые преимущественно давал он модным леди. Ныньче мистер Сми совсем забыл дорогу на Россель-Сквер; но в 1818 году он путешествовал туда с особенным удовольствием, когда мисс Осборн училась у него живописи.

Мистер Сми, ученик горемычного Шарпа, живописца-забулдыги, одаренного, однакожь, великим талантом и совершенным знанием своего искусства - мистер Сми, отрекомендованный своей кузиной на Россель-Сквер, благополучно дал пять или шесть уроков, и потом злосчастно влюбился в свою ученицу, мисс Осборн, которой сердце и рука все еще оставались свободными после многих разнообразных и совершенно безуспешных попыток в деле любви. Носился тоже слух, вероятно справедливый, что и мисс Осборн чувствовала некоторую симпатию к своему профессору рисованья. Мисс Вирт, как и следует, великодушно взялась быть поверенной сердечных тайн. Я не знаю заподлинно, была ли у ней привычка оставлять невзначай комнату, как-скоро профессор и его ученица были заняты своим делом, и мне неизвестно достоверно, надеялась ли мисс Вирт получить от своего кузена небольшую частичку благ земных в виде благодарности за то, что она доставит ему случай жениться на дочери богатого негоцианта - всего этого я не знаио и не ведаю; но достоверно то, что мистер Осборн какими-то судьбами пронюхал всю эту интригу, и по этой причине, воротившись однажды из Сити в неурочный час, вошел в гостиную с толстой бамбуковой тростью, и застиг там всех на лицо - профессора, ученицу и гувернантку, испуганных до неимоверной степени и бледных до крайняго изнеможения. Расправа учинилась быстрая и строгая. Мистер Осборн вытолкал профессора в зашеек, с угрозой переломать ему все ребра, и через полчаса прогнал из дома гувервантку, спихнув с лестяицы её сундуки, и перетоптав, без всякой пощады, все её картонки. Сжатый кулак Осборна послужил символом окончательного напутствия, когда мисс Вирт садилась в наемную карету.

Тем и кончилась эта история. Мисс Дженни, как и следует, не выходила несколько дней из своей спальни. О компаньйонках или гувернантках, больше ей не приказано было думать. Старый джентльмен объявил под клятвой, что он не даст ей ни шиллинга из своих денег, как-скоро она, без его позволения, задумает свести какую-нибудь интригу. Сам мистер Осборн всего-менее думал приискивать женихов для своей дочери: ему нужна же была какая-нибудь женщина в доме для надзора за хозяйством. Таким-образом мисс Дженни принуждена была оставить всякие проекты, с которыми, так или иначе, был связан Купидон. При жизни отца она обрекла себя на совершенное затворничество, и была, казалось, довольна участью старой девы. Мистрисс Мери между-тем каждый год производила на свет прекрасных малюток с чудными именами, и родственные связи между обеими сестрами становились все слабее и слабее.

А это значит... впрочем, вы понимаете, что это значит, когда известная леди называет известную девицу своей сестрою.

Было уже описано, как девицы Доббин жили с своим отцом на прекрасной даче, что на Денмарк-Гилле, где были у них прекрасные оранжереи с чудными абрикосами и персиками, приводившими в восхищение маленького Джорджа Осборна. Девицы Доббин, изредка посещавшия Амелию на Аделаидиных Виллах, заезжали повременам и на Россель-Сквер навестить свою старую знакомую, мисс Осборн. Думать надобно, что это оне делали вследствие просьбы и особых распоряжений своего брата, майора в Индии, к которому отец их питал глубокое уважение. Как опекун и крестный отец маленького Джорджа, майор не терял надежды, что россель-скверский дедушка опомнится современем, и обратит благосклонное внимание на своего внука, Мало по малу девицы Доббин познакомили мисс Осборн со всеми делами, имевшими отношение к мистрисс Эмми. Оне рассказали, как Амелия живет с матерью и отцом, как они бедны, и как до сих пор не перестают оне удивляться, что мужчины (и какие мужчины? Их собственный брат и капитан Осборн!) могли интересоваться такой, в полном смысле, ничтожной женщиной, как мистрисс Эмми. Зато маленького Джорджа превозносили оне до небес, и утверждали, что это чудный мальчик. Дело известное, что все женщины без исключения, и преимущественно старые девы, чувствуют особое влечение к хорошеньким малюткам.

Однажды, после усердных просьб со стороны сестриц майора Доббина, Амелия дозволила своему Джорджиньке провести с ними день на Денмарк-Гилле. Часть этого дня мистрисс Эмми употребила на письмо к майору, в Индию. Она поздравляла его с приятной новостью, дошедшей до её слуха. Молилась о его благополучии и о счастии особы, избранной его сердцем. Благодарила его за тысячи тысячь обязательных услуг и доказательств неизменной его дружбы к ней в годину её несчастий и душевной скорби. Сказала, между-прочим, что этот самый день малютка Джордж проводит на даче, в обществе его любезных сестриц. Письмо во многвх местах было подчеркнуто, и она подписалась искреннимь и совершенно преданнымь его Амелией Осборн. Она забыла, против обыкновения, послать ласковое словечко к леди Одауд, и в письме ни разу не упоминалось имя Глорвины; в общих выражениях только Амелия напутствовала благословениями прекрасную невесту майора. Слух о женитьбе сам собою отстранил прежнюю осторожность, какую мистрисс Эмми наблюдала при этой переписке. Она была очень рада, что может, наконец, вполне выразить чувства искренней признательности и глубочайшей преданности, какую она всегда питала к благородному и великодушному Вилльяму. Разумеется, она вовсе не думала ревновать его к этой Глорвине - как это можно!

Вечером Джорджинька воротился в одноколке, в которой привез его кучер старика Доббина. На шее висела у него превосходная золотая цепочка и часы. Джорджинька сказал, что этот подарок сделала ему старая леди, некрасивая собой. Она плакала, цаловала и обнимала его. Однакожь он не любил её. Он очень любил виноград и персики. И он любил только свою мама

К пяти часам мисс Осборн воротилась домой устроивать обед для своего отца. Старик, обделавший какую-то спекуляцию в Сити, был на этот раз в веселом расположении духа. От внимания его не ускользнуло волнение дочери, и он удостоил ее вопросом:

- Что с вами, мисс Осборн? Что такое случилось?

- О, сэр! воскликнула мисс Дженни. Я видела маленького Джорджа. Он прекрасен, как ангел, и... и удивительно похож на него!

Примечания.

(3) Иначе не умею перевести английского "Sweeperess at the crossing". Читателю может-быть не безъизвестно, что есть в Лондоне особый класс людей, мужчин и женщин, достающих себе насущный хлеб исключительно подметанием на перекрестках грязи и сора. Благодаря их услужливости, пешеход может, за полпенни, пройдти из одной улицы в другую, не запачкав своих сапогов, какая бы ни была, среди дороги, грязь и слякоть, потому-что подметатель или подметайка идет впереди его с метлой и очищает дорогу. Каждый из этих промышленников стоит на своем определенном месте, которое составляет для него источник верного и правильного дохода, и которое он, впоследствии, передает своему преемнику за выгодную цену.