Базар житейской суеты.
Часть третья.
Глава XLIV. Между Гемпширом и Лондоном.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть третья. Глава XLIV. Между Гемпширом и Лондоном. (старая орфография)

ГЛАВА XLIV. 

Между Гемпширом и Лондоном.

Деятельность сэра Питта Кроли не ограничилась только перестройкой и возобновлением полуразрушившихся стен и заборов на Королевиной усадьбе. Как человек вполне благоразумный, он решился вновь пересоздать обветшалую популярность своего дома, заделать щели и приостановить развалины, угрожавшие падением репутации древняго и почетного имени господ Кроли. Вскоре после смерти отца, молодой баронет был выбран в представители всего круга, и сделался областным судьею. Как член парламента, магнат Гемпшира и глава древнейщей фамилии, сэр Питт Кроли считал своей обязанностью выставлять себя с блестящей стороны перед всею публикою графства. Он подписывался на значительные суммы в пользу благотворительных заведений, неутомимо делал визиты окружным помещикам, и принял все возможные меры, чтоб занять в Гемпшире, а впоследствии во всей Англии, то блистательное место, на которое, как ему казалось, он имел полное право по своим огромным талантам. Леди Дженни получила приказание вступить в дружеские сношения с Фуддельстонами-Гуддельстонами, Вапсготами и другими славными фамилиями окрестных баронетов. Великолепные коляски и кареты безпрестанно въезжали теперь в парк Королевиной усадьбы, и многочисленная публика весьма часто присутствовала на парадных обедах древняго замка (обеды были очень хороши, и это могло служить доказательством, что леди Дженни не имела за кухней непосредственного надзора). Сэр Питт и супруга его не ленились отдавать визиты, и готовы были скакать за целые десятки миль, несмотря не на какую бурю и ненастье. Никак нельзя сказать, чтоб сэр Питт чувствовал особую наклонность к светским наслаждениям - был он человек строгой жизни, желудок имел слабый, здоровье дряхлое, но тем не менее, быть гостеприимным и снисходительным считал он неизбежною принадлежностью всякого джентльмена с его именем и титулом. Нередко, после длинных и скучных обедов, он чувствовал ужасную боль в голове, не думая однакожь отказаться от вторичных приглашений, исполнение которых считал своим тяжким, но непременным долгом. Он разсуждал с знакомыми помещиками о жатве и посевах, о политике и хлебных законах. С большим жаром говорил он о браконьерах, и доказывал, что необходимо принять против них самые строгия меры, хотя в прежния времена был он совершенно равнодушен к этой статье, и смотрел, зажмуря глаза, на похищение дичи из чужих лесов. Сэр Питт не охотился никогда: он не был спортсменом и кабинетная его деятельность была посвящена искусствам и наукам, но он полагал, что всякий разсудительный джентльмен должен содействовать к распространению в графстве превосходной породы лошадей, и что не мешает также заманивать в свои леса хороших лисиц. Если когда-нибудь сэру Гуддельстону-Фуддельстону случится, по старой привычке, завернуть с своимм собаками на поля Королевиной усадьбы, сэр Питт всегда будет рад видеть у себя сэра Гуддельстона-Фуддельстона и джентльменов его охоты. Прежняя страстишка баронета заводить методическия сходбища и болтать на них всякий вздору, теперь почти совсем потухла, к великому огорчению леди Саутдаун, увидешей в своем зяте совершенно погибшого человека. Ученые люди из Винчестера, принадлежавшие к английской церкви, довольно часто собирались на Королевиной усадьбе, и с некоторыми из них сэр Питт частенько играл в карты. Эта безпутная забава приводила в отчаяние леди Саутдаун, но она вовсе отступилась от зятя, когда в один прекрасный вечер, по возвращении из Винчестера, баронет известил молодых леди, что в будушем году он станет, с ними, по всей вероятности, ездить на гемпширские балы. Роза и Фиалка пришли в восторг от этой вести. Леди Дженни, как почтительная жена, безусловно подчинилась этому распоряжению, и быть-может радовалась перспективе публичных увеселений. Вдовствующая леди Саутдаун изобразила самыми мрачными красками поведение заблудшого Питта в письме к своей дочери, знаменитой сочинительнице "Слепой Прачки". И так-как брайтонский дом её стоял в эту пору без жильцов, то она немедленно отправилась туда лечить свою хандру живительным влиянием морской стихии.

Отсутствие леди Саутдаун ничуть не разстроило обыкновенного хода дел на Королевиной усадьбе. Молодые леди и маленькия дети были даже рады, что освободились наконец от этих гадких микстур и психологических наставлений. Можно с некоторою основательностью предположить, что Ребекка, при этом втором визите в замок своих предков, не слишком огорчилась отсутствием леди с медицинским норовом и раздирательными порывами эстетически-умозрительного свойства. Это однакожь не помешало ей написать к святкам поздравительное письмо, где она почтительно рекомендовала себя милостивому вниманию леди Саутдаун, припоминала с благодарностию её наставительную беседу и спасительяую микстуру, и в заключение объявляла, что все предметы на Королевиной усадьбе возобновляют в её воображении почтенный образ вдовствующей леди.

Мы обязаны, по долгу справедливости, заметить, что настоящею популярностию и радикальным изменением своего поведения сэр Питт Кроли одолжен отчасти советам этой хитрой маленькой леди, проживающей на Курцонской улице.

- И вы хотите остаться баронетом, соглашаетесь включить себя в разряд скромных сельских джентльменов, ни больше ни меньше! говоряла Ребекка, когда баронет гостил у нея в Лондоне, - нет, сэр Питт Кроли, я знаю вас лучше, чем вы думаете. Известны мне и ваши таланты, и ваше честолюбие, сэр. Напрасно вы стараетесь укрыться от меня: я вижу вас насквозь, милостивый государь. Памфлет ваш "О солоде" я показывала недавно лорду Стейну; он уже читал его, и сказал мне, что весь Кабинет считает это произведение образцовым в своем роде. Министерство смотрит на вас открытыми глазами, и я понимаю, чего вы добиваетесь, сэр Питт Кроли. Вы хотите играть блистательную роль в Парламенте, и будете играть, потому-что всем и каждому известен ваш ораторский талант. Никто, может-быть, во всей Англии не владеет таким даром слова, и Оксфордский университет до сих пор помнит ваши речи. Вы хотите быть членом, избранным от всего графства, и господствовать над всеми частными мнениями, имея заранее на своей стороне голоса всего Гемпшира. Вы хотите наконец сделаться бароном Кроли из Королевиной усадьбы, и вы сделаетесь бароном, прежде чем закроете свои глаза. Все это я вижу, милостивый государь. Я читаю в вашем сердце, и для меня не существует тайн вашей души, сэр Питт. Еслиб муж мой, при вашей фамилии, владел по крайней мере десятою долею ваших талантов, я съумела бы сделаться достойною такого мужа; но... но довольно, мне кажется, и того, что я ваша родственница, добавила Ребекка улыбаясь. Бедной женщине конечно нечего тут... впрочем, как знать? И мышка иной раз может пригодиться льву.

Питт Кроли был озадачен и приведен в самое восторженное состояние этой речью,

- Как понимает меня эта женщина, Боже мой, как она понимает! восклицал сэр Питт, - леди Дженни, при всех моих усилиях, никогда не могла прочесть моего памфлета. Ей и в голову не приходит, что в груди её мужа кипят благородные страсти. Она не подозревает во мне присутствия высшого таланта... А! Так в Оксфорде помнят еще мои ораторския речи? Разбойникн! Теперь, когда я начинаю представлять свое боро (borough), и могу быть выбранным в Парламент от всего графства, они начинаккг припоминать меня мало-по-малу! А давно ли этот самый лорд Стейн не хотел на меня и смотреть?.. Теперь вспомнили, наконец, что есть между ними Питт, славный Питт Кроли. Но ведь я все тот же теперь, каким был в ту пору, когда презирал меня этот народ. Переменились только обстоятельства, представился благоприятный случай, и я покажу им, как надобно действовать, писать и говорить. Никто не знал Ахиллеса, пока не препоясали его воинственным мечем. В моих руках этот меч, и свет еще будет иметь время услышать о Питте Кроли.

Вот почему этот хитрый дипломат вдруг оставил свои методическия сходки, и сделался гостеприимным и ласковым со всеми, почему он подписывался на огромные суммы в пользу благотворительных учреждений, оказывал на всех базарах дружелюбное расположение ко всем фермерам, и заинтересовался вообще всеми областными делами. Вот почему, наконец, джентльменский замок на Королевиной усадьбе торжествует самые веселые святки, каких не бывало там впродолжение многих десятков лет.

В первый день Рождества происходило великое фамильное собрание. Весь Пасторат обедал в замке. Ребекка была откровенна и любезна с мистрисс Бьют, как-будто между ними вечно существовала задушевная дружба. Она разсыпалась в комлиментах милым девицам Пастората, и удивлялась их необыкновенным успехамь в музыкальном искусстве. По её усердной просьбе, девицы должны были повторить несколько раз замечательный дуэт из большой нотной книги, которую брат их, Джемс, принужден был притащить под мышкой из Пастората для этой самой цели. Мистрисс Бьют, из соблюдения приличий, поневоле обходилась почтительно с хитрой искательницей приключений и только дома, наедине с дочерьми, давала полный разгул своему языку, и удивлялась преимущественно нелепой благосклонности, с какою сэр Питт смотрел на свою невестку. Но откровенный Джемс, сидевший за столом подле Ребекки, объявил, что она козырь, и все члены пасторского семейства согласились единодушно, что маленький Родон - превосходный мальчик. Быть-может они уважали в малютке будущого баронета, потому-что между ним и этим титулом стоял только бледный и чахлый Питт Бинки Саутдаун.

Дети вскоре подружились как-нельзя больше. Питт Бинки был слишком мал для игры с таким огромным козырем, каков был Родон-младший, а Матильда, как девочка, не могла вступить в состязание с юным восьмилетним джентльменом, который скоро будет носить куртку и панталоны. По этому Родон взял и брата, и сестру, под свою безконтрольную команду, и они всюду следовали за ним с великим уважением всякой раз, как он снисходительно предлагал им какую-нибудь игру. Его удовольствие и счастие в этой деревенской жизни были безграничны. Огород доставлял ему высокое наслаждение, цветник умеренное, но голуби и цыплята, так же как лошади и жеребята, служили для него неисчерпаемым источником всяких радостей и утех. Он никак не позволял себя цаловать девицам Кроли, и только леди Дженни могла обнимать его без всяких препятствий. Иосле обеда, когда дамы уходили к себе в гостиную наверх, оставляя джентльменов в столовой за бутылками кларета, маленький Роден всегда садился подле тётушки Дженни, избегая чести быть подле своей прекрасной мама.

От проницательных глаз мистрисс Бекки не могло ускользнут, что материнская нежность была в моде на Королевиной усадьбе. На этом основании, однажды вечером, в присутствии всей компании, она подозвала к себе юного Родона, нагнулась и поцаловала его. Малютка, после этой проделки, посмотрел на нее во все глаза, покраснел и задрожал, как это обыкновенно с ним случалось после испуга.

- Мама, сказал он, дома вы никогда не цалуете меня.

Последовало общее молчание. Дамы переглянулись. В глазах Бекки запрыгал огонёк неизвестно какого чувства.

Родон-старший очень любил свою невестку за её внимание к его сьшу. Леди Дженни и мистрисс Бекки, повидимому, уже не чувствовали особенного влечения друг к другу, как в тот первый визит, когда Ребекка заискивала благосклонносг миледи. Эти две нескромные речи малютки возбудили некоторую холодность в сердце простодушной хозяйки. Быть-может не совсем ей нравилось и то, что сэр Питт был уже черезчур внимателен к Ребекке.

Но Родон-младший, как прилично его возрасту, любил больше общество мужчин, чем женщин, и никогда не уставал сопровождать своего отца в конюшню, куда полковник уходил курить свою сигару. Джемс, пасторский сынок, нередко принимал участие как в этой, так и в других забавах своего кузена. Он и егерь баронета издавна были в приятельских сношениях, так-как оба они питали одинаковую приверженность к собакам, и мнения их насчет этих животных всегда были единогласны. Однажды мистер Джемс, полковник и Горн, егерь, пошли охотиться за фазанами, и взяли с собою маленького Родона. Это была удивительная потеха. В другое достопамятное утро, эти же четыре джентльмена отправились на гумно бить крыс, и выполнили это предприятие с блистательным успехом. Подняв дубины, и притаив дыхание, они остановились у риги подле нижних оконечностей двух проточных труб, куда сверху, в противоположные концы, впущены были африканские хорьки, которым поручено было растревожить преследуемых животных. Маленькия собачки, отлично выдрессированные для этой забавы, стояли без движения на трех лапках, расширив ноздри, и прислушиваясь к визжанию крыс. Доведенные наконец до последней крайности, преследуемые животные, с отчаянною смелостию, повыскочили на землю, и это послужило сигналом к нападению на них. Джемсова собачка, именуемая Клещ, схватила одну крысу, егерь растерзал другую, маленький Родя, еще не совсем опытный в искусстве нападения, поднял дубину выше своей головы, и ударил со всего размаха бедного хорька, вместо крысы, которая спаслась благополучно от преследования своих врагов. Несмотря на этот промах, Родя положительно был того мнения, что ничего не может быть благороднее этой забавы.

Но всего достопамятнее был тот истинно-великий день, когда в парке, на углу, появились собаки сэра Гуддельстона-Фуддельстона.

сворою собак, образовавших из себя стройную сплошную массу. Арриергард замыкался двумя егерями в красных казакинах, ехавшими на двух тощих благовоспитаыных лошадях. В руках их, для поддержания порядка, были длинные, предлинные бичи с красивыми нахлестками, которыми, казалось, они владели в совершенстве, направляя их на самые тонкия и чувствительные места собачьей шкуры. Порядок был удивительный. Ни одна собака не смела выступить из своры, или поднять морду, хотя бы перед носом её пробежал заяц или кролик.

Следует затем парень Джек, сын Тома Моди. Весит он всего только два пуда с небольшим, рост его - сорок-восемь дюймов, и есть надежда, что парень Джек никогда не поднимется выше. Едет он на огромном худощавом охотничьем коне, и сидит на седле исполинского размера. Конь этот есть любимое животное сэра Гуддельстона-Фуддельстона, и зовут его Индийский набоб. Другие кони, управляемые миньятюрными всадниками, идут один за другим, медленным и ровным шагом, в ожидании своих господ, которые должны немедленно прискакать на Королевину усадьбу.

им угол на лужайке, собаки бегут в разсыпную, катаются на траве, играют, лают, кусают одна другую в знак дружбы, или свирепеют, бросаются друг на друга и грызутся, пока могучий голос Тома или нахлестка его бича не полагают предела этой ссоре, но вот следуют один за другим, на простых лошадках, молодые джентльмены, забрызганные и выпачканные по колено в грязи. Некоторые тотчас же входят в дом, выпивают по рюмке вишневки, и свидетельствуют свое почтение дамам, другие, более скромные, отчищают грязь с своих сапогов, передают груму простых лошадок, садятся на охотничьих коней, и разогревають свою кровь предварительным галопированьем по широкому лугу. Затем все джентльмены группируются около гончих, разговаривают с доезжачим о подробностях прошлой охоты, о достоинствах Плаксы и Алмаза, о современном состоянии полей и лесов, и о скверной породе лисиц.

Но вот и сам сэр Гуддельстон-Фуддельстон на кургузом скакуне знаменитой шотландской породы. Величаво подъезжает он к замку, входит в гостиную, раскланивается с дамами, и не теряя драгоценного времени, быстро принимается за дело. По данному сигналу собаки выступают из своего убежища, и в стройном порядке подходят к подъезду. Маленький Родон, изумленный и полуиспуганный, вертится между ними, с робостию принимая ласки от их волнующихся хвостов. Доезжачий покрикивает и размахивает бичом направо и налево.

Между-тем сэр Гуддельстон возсел на своего Индийского Набоба.

- Не мешает сперва попробовать, Том, у Сойстера Спинни, говорит баронет. Фермер Мангель сказывал мне, что он видел недавно двух лисиц на его земле.

Том трубит в рог и отъезжает легкой рысцой, сопровождаемый всею сворой. За ними тянутся егеря и молодые джентльмены из Винчестера. Их сопровождают все окрестные фермеры и все земледельцы, для которых этот день - великий праздник. Сэр Гуддельстон-Фуддельстон замыкает арриергард вместе с полковником Кроли. Немедленно весь кортеж скрывается из глаз.

лет назад, мистер Бьют, тогда еще лихой баккалавр Оксфордского университета, объезжал самых диких лошадей, перескакивал через рытвины и буераки, через быстрые ручьи и даже через крестьянские заборы. Его достопочтенство выезжает теперь на своем могучем вороном коне, встречает перед парком сэра Гуддельстона, и смиренно присоединяется к джентльменской свите.

Наконец гончия собаки и всадники исчезают все до одного, и маленький Родон стоит на крыльце, изумленный и счастливый.

Так проходили святки на Королевиной усадьбе. Родон веселился напропалую, и был доволен всем, чтони приходилось ему видеть и слышать. Дядюшка Питт, всегда холодный, серьёзный и обремененный кабинетными занятиями, повидимому, не чувствовал особенной благосклонности к резвому племяннику; зато тётушка, миледи и две незамужния тётки полюбили его как-нельзя лучше. С маленькими детьми Родя подружился еще в первый день своего приезда, и тогда же приобрел благорасположение мистера Джемса, из Пастората.

Мистер Джемс, с некоторого времени, ухаживает за одной из молодых леди в джентльменском замке, и сэр Питт поощряет его склонность, давая деликатным образом знать своему кузену, что он готов, при первой возможноети, выхлопотать для него теплое местечко. Джемс отказался от шумных удовольствий, и не любит этой парадной охоты, изредка стреляет он только уток и бекасов, и посвящает свою деятельность истреблению крыс на гумнах и в анбарах. После святок он уедет в Оксфорд, и постарается с успехом выдержать окончательный экзамен. Он уже не носит больше ни зеленых сюртуков, ни красных галстухов, и серьёзно думает о перемене своего образа жизни перед вступлением в общественную должность. Протекцией Джемсу сэр Питт надеется уплатить фамильный долг семейству достопочтенного Бьюта. Это будет и дешево, и великодушно.

Прежде, однакожь, чем кончились веселые святки, сэр Питт Кроли, собрав все свое мужество, решился вручить младшему брату вексель на своего лондонского банкира - на сумму во сто фунтов. Это была великая жертва, и баронет принес ее с замиранием сердца. Вскоре, впрочем, он утешился мыслью, что теперь справедливо станут считать его великодушнейшим из смертных. Родон-отец и сын оставили Королевину усадьбу с тяжкими воздыханиями и сокрушением сердечным. Бекки и леди Дженни разстались довольно холодно, хотя с изъявлениями обоюдных желаний продолжать вечную дружбу. В Лондоне ожидали нашу героиню новые обязанности и новые занятия, на которые мы намекнули в предъидущей главе. Под её надзором прадедовский дом на большой Гигантской улице принял самые изящные формы, и уже все было готово, когда сэр Питт и его семейство, при открытии парламентских заседаний, приехали в Лондон, где на этот раз баронет должен был окончательно выступить на ту блестящую каррьеру, которая одна только могла быть достойною его возвышенного гения и великих юридических талантов.

было представить просьбу от жителей Модбери. Но он неукоснительно являлся на свое место, и тщательно изучал весь ход парламентских дел. Дома, в своем кабннете, сэр Питт Кроли денно и нощно углублялся в чтение "Синих Книг", к великому удивлению и безпокойству леди Дженни, которая думала весьма основательно, что супруг её убивает себя необыкновенным напряжением умственных сил в поздние часы ночи. Скоро баронет познакомился с министрами и со всеми представителями своей партии, разсчитывая впоследствии играть между ними блистательную роль. Тихий нрав леди Дженни; её ласковость и кротость, внушали Ребекке совершеннейшее презрение к супруге баронета. Безъискусственная простота, сопровождавшая все поступки и движения леди Дженни, возмущала как-нельзя больше джентльменския чувства нашей героини, и случалось по временам, что даже другие замечали, как она думает о своей невестке. В свою очередь, присутствие Ребекки безпокоило и леди Дженни. Её муж безпрестанно разговаривал с мистрисс Бекки. Между ними, повидимому, водворилось самое тесное согласие, и Питт говорил с нею о таких предметах, о которых и не думал разсуждать с своей женой. Миледи, конечно, не понимала этого разговора, но все же ей неприятно было обрекать себя на молчание в обществе таких говорунов. Еще неприятнее было слышать, как смелая и бойкая мистрисс Родон быстро переходит от одного предмета к другому, забавляя своими шуточками всех джентльменов, готовых ловить на-лету каждое её слово. Можно ли сидеть спокойно, сложа руки, в своем собственном доме, тогда-как другая женщина составляет душу этого дома?

Еще в деревне, когда леди Дженни рассказывала сказочки и нравоучительные повести окружавшим ее маленьким детям - в том числе Родону, который, как сказано, очень любил свою тётку - Ребекка, присутствием своим, совершенно разстроивала эти интересные беседы. Она входила в комнату с каким-то зловещим ввдом, и бедная леди Дженни чувствовала невольную робость под влиянием этих саркастических зеленых глазок. Её простые, незатейливые вымыслы испарялись из её головы и улетали неизвестно куда, как сказочные волшебницы исчезают перед появлением злого духа. Язык её не шевелился, и она уже не могла идти вперед, хотя Ребекка, с легким отражением насмешки в своем голосе, просила ее продолжать очаровательную сказочку. Мистрисс Бекки решительно ненавидела эти простые удовольствия и ребяческия мысли, несогласные с настроением её собственного духа. Дети и любители детей не имели никакой цены в её глазах.

- Терпеть я не могу этих картофельных нежностей и сливочных любезностей, говоривала мистрисс Родон, передразнивая леди Дженни для удовольствия и потехи лорда Стейна.

При таких отношениях, обе леди виделись между собою довольно редко, за исключением тех случаев, когда жена младшого брата, имея в виду какие-нибудь особенные выгоды, делала визиты супруге баронета. Излияния нежных чувств родственной любви и дружбы продолжались между ними как и прежде, но тем не менее оне заметно чуждались друг друга. При всем том, сэр Питт Кроли, несмотря на многосложность парламентских занятий, находил случай видеться каждый день с своей невесткой.

при некоем германском граде.

Бекки, по этому поводу, насказала ему тысячу комплиментов, и любовалась на него почти так же, как его жена и дети, которым первый раз он представился в таком величии перед своим отъездом в парламент. Ребекка объявила положительно, что один только истинно-благовоспитанный джентльмен может употреблять, с очевидною выгодою для своей особы, этот оффициальный костюм.

- И, Боже мой, как идет к вам, cette culotte courte, mon cher baron! воскликнула мистрисс Бекки. Сейчас видно, кто вы такой. Да, представитель древняго рода невольно дает себя знать.

Питт с душевной усладой взглянул на свои ноги, отличавшияся необыкновенно-уродливою формой, такою же как и коротенькая шпага, торчавшая у него с боку. Ему показалось в эту минуту, что он создан пленять женския сердца и отуманивать джентльменские умы.

И когда он ушел, Бекки сделала из него превосходную каррикатуру, разыгранную с обыкновенным успехом, перед особой лорда Стейна, приведенного теперь в сильнейший вссторг её подражательным искусством, так-как действительно она уловила мастерски всякое движение баронета. Маркиз встретил сэра Питта Кроли в доме мистрисс Родон, и на первый раз был с ним чрезвычайно обходителен и вежлив, как с новым баронетом и парламентским членом. При этой встрече сэр Питт был также поражен необыкновенным вниманием, какое великий пэр Англии оказывал его невестке. Живой, веселый и остроумный разговор Ребекки, так же как единодушный восторг, с каким слушали ее все другие джентльмены, в высшей степени озадачили баронета. Лорд Стейн знал очень хорошо, что сэр Питт только-что начинает свою политическую каррьеру, и с нетерпением ожидал, когда он произнесет свою первую речь. Они были соседи. Большая Гигантская улица выходит на Гигантский Сквер, где, на углу, стоит великолепный дом маркиза. На этом основании лорд Стейн изъявил надежду, что современем они узнают покороче друг друга, и хотя дома их больше сотни лет стояли почти рядом.

в обществе холостяков, приходить и уходить когда вздумается, не испрашивая на то особенного позволения у своей супруги. Он и сым его частенько путешествовали на Гигантскую улицу к миледи Кроли, и проводили время в обществе её детей, тогда-как сэр Питт, по возвращении из Парламента, заезжал почти всегда к мистрисс Бекки побеседовать о предметах политического мира.

Отставной полковник просиживал по целым часам в доме своего брата. Ни о чем он не думал, ничего не делал и почти ничего не говорил. При всем том был он очень рад, когда делали ему какое-нибудь поручение относительно конюшни, лошади, кучера, слуги, или, когда за обедом просили его нарезать мяса для детей. Леность обуяла его, и сделала безусловно покорным чужой воле.

Омфала спутала нового Геркулеса, и лишенный своей силы, он безмолвно сидит за её веретепом. Буйная молодая кровь угомонилась и остыла, и мистер Родон Кроли превратился в обрюзглого, покорного и толстенького джентльмена средних лет.

И бедная леди Дженни очень хорошо знала, что Ребекка взяла в плен её супруга, хотя это обстоятельство нисколько не препятствовало им, при каждой встрече, выражать друг пред другом родственные чувства любви и дружбы.