Базар житейской суеты.
Часть третья.
Глава XLV. Тяжкия испытания и скорби.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть третья. Глава XLV. Тяжкия испытания и скорби. (старая орфография)

ГЛАВА XLV. 

Тяжкия испытания и скорби.

Святки у наших приятелей на Аделаидиных Виллах были далеко не так веселы, как им следовало быть.

Мы уже имели случай намекнуть в своем месте, что у мистрисс Осборн, после смерти её мужа, составился небольшой капиталец, с которого она получала сотню фунтов годового дохода. Две трети этой суммы вдова Осборн отдавала своим родителям за содержание себя и малютки сына. Включив сюда еще стодвадцать фунтов, назначенных другом нашим Джоем в пожизненный пансион старикам, семейство Седли, забывая бури и треволнения прошедшей жизни, могли еще, с некоторым удобством, существовать от начала до конца года, тем более, что вся их прислуга состояла из одной ирландской служанки, которая в то же время заведывала маленьким хозяйством мистера Клеппа и его супруги. Не было даже никаких основательлых препятствий пригласить к себе иной раз двух или трех приятелей на чашку чаю. Старик Седли до-сих пор удержал свое озадачивающее влияние над фамилией Клеппа, своего прежнего конторщика. Мистер Клепп превосходно помнил те блаженные времена, когда, бывало, приглашали его на парадные обеды в дом богатейшого негоцианта на Россель-Сквере, где он, сидя на кончике стула, имел счастие пить шамианское за здоровье мистрисс Седли, мисс Эмми и господина Джозефа Седли, чиновника ост-индской Компании. Время возвеличило блеск этих воспоминаший в душе честного клерка. Всякий раз, как он выходил из-за кухонной перегородки в гостиную, и выпивал у мистера Седли чашку чаю или стаканчик джина с водою, из груди его вырывалась сентещия такого рода:

И затем, раскланиваясь и расшаркиваясь, мистер Клепп пил за здоровье прекрасных леди, точь в точь как в запрошлые дни их процветания и славы. Ему казалось тогда, что мисс Амелия первая певица в мире, и не было в европейских столицах леди изящнее и почтеннее мистрисс Седли. Даже теперь он не осмеливался в клубе сидеть в присутствии мистера Седли и никому не позволял делать дурные отзывы о характере этого джентльмена.

- Полноте, господа, говорил он в клубе джентльменам, пускавшимся в разсуждения о старом банкроте, я видел собственными глазами, как, бывало, первые люди нашей столицы пожимают руку господину Седли. Были времена, когда сам Ротшильд заискивал его дружества на бирже. Я с своей стороны всем одолжен мистеру Седли.

Владея прекрасным почерком, уживчивым характером и хорошим аттестатом, мистер Клепп очень скоро, после несчастия своего прежнего хозяина, отыскал для себя другое место.

- Такая маленькая рыбка, как я,

И один из членов той фирмы, к которой некогда принадлежал старик Седли, был очень рад воспользоваться услугами мистера Клеппа, довольного весьма скромным вознаграждением за свои труды.

Конец концов, все старые друзья и приятели мистера Седли, люди предприимчивые и богатые, оставили, один за другим, разорившагося негоцианта, и один только этот бедняк остался неизменно преданным и верным своему прежнему хозяину.

Четвертую долю получаемых процентов с капитала Амелия оставляла собственно для себя, и вся эта сумма расходовалась исключительно на содержание малютки Джорджа, которого, вопервых, надлежало одевать таким-образом, чтобы он казался достойным сыном капитана Осборна, а вовторых, были у него теперь школьные надобности, требовавшия немедленного удовлетворения. Джорджинька, с некоторого времени, ходил в училище, куда мать принуждена была посылать его после сильной внутренней борьбы, выдержанной её сердцем при мысли об опасностях, ожидающих ребенка за порогом родительского дома. Амелия просиживала целые ночи напролет, вытверживая заданные уроки, и разбирая в ученических тетрадках грамматические и географические иероглифы, которых смысл надлежало сделать доступным для малютки Джорджа. Она старалась даже выучить наизусть латинския склонения и спряжения, разсчитывая, что ей можно будет самой учить Джорджиньку латинскому языку. Разставаться с ним на целый день, оставляя его на произвол школьной ферулы и грубого обхождения товарищей, значило для сантиментальной мистрисс Эмми почти то же, что отнять во второй раз своего сына от материнской груди. Джордж между-тем бегал в школу с веселым духом и спокойным сердцем. Ему нравилась эта перемена в образе его жизни и он был совершенно счастлив. Эта детская радость огорчала любящую мать, столько грустную и печальную при разлуке с сыном. Неужели ему так легко разставаться со мною? думала мистрисс Эмми, но тут же раскаявалась и жалела, что осмелилась предложить себе такой эгоистический вопрос. Пусть только он будет счастлив: её обязанность - быть готовой на всякия жертвы.

Содержателем школы, куда ходил Джордж, был друг достопочтенного Бинни, постоянного обожателя мистрисс Эмми. Джорджинька делал великолепные успехи. Каждую неделю он приносил матери безчисленные свидетельства быстроты своих умственных способностей. По вечерам он рассказывал ей многочисленные истории о своих товарищах по школе, и Амелия знала, что это за чудесный мальчик был Ланонс, и какой забияка был Спиффин, и как отец Стиля богатый купец, снабжал все заведение съестными припасами, и как мать Гольдинга приезжала каждую субботу в карете за своим сыном, и как Нит носил штрипки - нельзя ли и ему пришить штрипки к панталонам? - как Булль Меджор проглотил наизуст всего Евтропия, так-что, по общему мнению, он мог за пояс заткнуть самого учителя, мистера Варда. Таким-образом Амелия знала всю подноготную о каждом товарище своего сына, По ночам она разбирала вместе с ним школьные тетрадки, и выучивала наизусть все уроки с такою исправностию, как-будто ей самой следовало поутру явиться на глаза строгих и взыскательных учителей. Однажды, после рукопашной битвы с молодым Смитом, Джордж явился домой с под глазами, и возвестил своей матери и дедушке, что он оказал в этот день чудеса храбрости, ловкости и силы... что, заметим мимоходом, была чистейшая ложь, потому-что, на самом деле, Джордж разбит был в прах. Старик Седли пришел в восторг от этих обнаружений мнимого геройства, но Амелия никогда не могла простить этого Смиту, даже до настоящого времени, несмотря на то, что мистер Смит теперь - миролюбивый аптекарь на Лейчестерском Сквере.

Так проходила жим чувствительной вдовы, посвятившей себя спокойным трудам и безвредным занятиям на пользу сына. Время осеребрило несколько волос на её голове, и провело две, три морщинки на её прекрасном челе. Но эти зловещие признаки нисколько не тревожили мистрисс Эмми.

- Кому какое дело до такой старухи? снрашивала вдова, когда указывали ей на пробивающуюся проседь.

Она была счастлива и довольна. Все её мечты ограничивались только желанием дожить до той счастилвой поры, когда сын её будет великим, знаменитым и славным, чего конечно он вполне заслуживает по своим огромным талантам. Она тщательно сберегала его прописи, рисунки, сочинения на заданные тэмы, и показывала их в своем маленьком кругу, как несомненное доказательство чудесной гениальности сына. Некоторые из этих произведений Амелия сообщила, по доверенности, мисс Доббин, с тем, чтобы она показала их мисс Осборн, тетке Джорджа, которая, в свою очередь, могла представить их на разсмотрение самого мистера Осборна. Разсчет здесь был тот, что старик, при взгляде на эти произведения маленького гения, простит своего внука за проступки отца. Все недостатки и слабости покойного мужа Амелия похоронила в могиле вместе с его телом; она помнила только нежного любовника, пожертвовавшого для нея всеми родственными отношениямй, благородного супруга, прекрасного и храброго, державшого ее в своих объятиях в то самое утро, когда выступал он на поле битвы, где умер славною смертию, сражаясь за свое отечество. Не было никакого сомнения, что этот доблестный воин смотрит с высоты небес на гениального мальчика, оставленного им на земле для утешения вдовы.

и включила себя в разряд несчастных старых дев, уже неспособных находить достаточного утешения ни в блестящих экипажах, ни в покупке разных разностей в модных магазинах, ни даже в благотворительности страждущему человечеству. Всегда грустная и пасмурная, мисс Осборн чаще и чаще думала о прекрасном мальчике, сыне своего брата, которого она видела на даче альдермена Доббина. Она сгарала нетерпеливым желанием получить когда-нибудь позволение поехать в своей прекрасной коляске в то отдаленное захолустье, где жил малютка Джордж. Чаще и чаще выезжала она в Парк, надеясь еще раз встретиться с ним на гулянье, но не сбывалась эта надежда, и мисс Осборн, перезрелая и несчастная девица, прозябала одиноко, не находя никакой пщи для своего чувствительного сердца. Младшая сестра её, банкирша, изредка заезжала на Россель-Сквер, делая визит подруге своего детства. Она привозила с собою двух детей болезненной комилекции, и с ними няньку в щегольском костюме. Придавая своему произношению джентльменский оттенок высшого тона, мистрисс Буллок рассказывала сестре о своих новых связях, о блистательных знакомствах, о том, как маленький Фредерик был как две капли воды похож на лорда Клавдия Лоллипопа, и как малютка Мери удострилась обратить на себя лестное внимание баронессы, когда оне катались в Регемптоне. Она упрашивала старшую сестру сделать что-нибудь для её ненаглядных малюток. Фредерик должен поступить в гвардию, это уже решено, и если он сделается владельцем майората, чего непременно добивается мистер Буллок, готовый разориться в-конец на покупку майората - то ужь Богу одному известно, что выйдет из их дочки.

- Признаюсь, моя милая, я разсчитываю здесь только на вас, говорила мистрисс Буллок, потому-что, без всякого сомнения, доля моя из имения папеньки должна, как известно, перейдти к главе нашего дома. Милая наша Рода Макйулль скоро, вероятно, освободится от имения Кассельтодди, потому-что муж её, бедный лорд Кассельтодди должен, на этих днях, умереть от апоплексического удара, и после его смерти малютка Макдуфф Макмулль сделается виконтом Кассельтодди. Оба Блюдъайэры уже перевели свое имение на маленького сына Фанни Блюдъайэр. Ненаглядный мой Фредерик непременно будет старшим сыном, и.... и ужь пожалуйста, Дженни, упроси папеньку перевести опять свои счеты в Ломбардскую улицу, потому-что, посуди сама, кчему пристало, если он, оставляя своих родственников, будет иметь дела с чужим банкирским домом? Стомпи и Роди, надеюсь, ничем не лучше Буллока, Гуллока и Компании.

Сказав речь в этом тоне; прошпигованную фешонэбльными и финансовыми именами, и напечатлев на губах сестрицы поцелуй, весьма похожий на прикосновение устрицы, мистрисс Буллок собирала своих накрахмаленных малюток, и усаживалась с нин в свою джентльменскую коляску.

Но ничего не выигрывала этими визитами представительница модного тона в купеческом быту. Отец её с усиленною деятельностию продолжал свои сношения с банкирским домом Стомпи и Роди, где хранился также небольшой капиталец мистрисс Эмми, неподозревавшей всех этих интриг на Россель- Сквере.

В тот вечер, когда Дженни Осборн сказала отцу, что она видела его внука, старик не отвечал ей ничего, но было ясно, что он не разсердился, потому-что, уходя в комнату, ласково простился с дочерью, и пожелал ей спокойной ночи. По всей вероятности он думал о её словах, и разспрашивал о её визите в дом альдермена. Недели через две после этого визита, мистер Осборн спросил дочь: куда девались её французские часики с цепочкой, которые она обыкновенно носила на своей груди?

- Прошу вас немедленно купить себе такие же, или, еще лучше, если можете, отвечал старый джентльмен. И затем он погрузился в глубокую думу.

В последнее время девицы Доббин довольно часто повторяли свою просьбу Амелии, чтобы она позволяла Джорджу навещать их.

- Мисс Осборн очевидно полюбила вашего сына, говорили девицы Доббин, - легко станется, что и мистер Осборн обнаружит миролюбивые чувства, и тогда, согласитесь сами, Джорджинька легко упрочит свою каррьеру.

Амелия готова была согласиться на все, как-скоро дело шло о счастьи её сына, но предложение сестер Доббина наполнило её душу мрачными и тревожными предчувствиями. Как бы то ни было, Джордж ездил довольно часто в дом альдермена. Амелия безпокоилась как-нельзя больше в продолжение его отсутствия, и по возвращении встречала его с таким видом, как-будто он освободился от какой-нибудь опасности. Джорджинька обыкновенно приносил с собой игрушки и деньги; встревоженная Амелия спрашивала всякой раз, не видал ли он какого-нибудь старого джентльмена. Джордж видел только старика сэра Вилльяма, который катался с ним в коляске, и мистера Доббина, приехавшого домой перед обедом на прекрасном гнедке. Доббин был в зеленом сюртуке и розовом галстухе, и в руках у него был маленький бич в золотой оправе. Он обещал показать ему Лондонскую Башню, и сводить его в зверинец. Наконец, в один прекрасный вечер, Джорджинька, воротивягось домой, принес следующее известие:

на маленькой лошадке: кучер водил ее за узду. Старый джентльмен долго смотрел на меня, и много качал головою. Я сказал после обеда, что зовут меня Нюрвалем. Тетушка расплакалась. Она всегда плачеть.

Амелия догадалась, что сын её видел на этот раз своего россель-скверского деда. Она затрепетала при мысли, что скоро сделают ей предложение с этой стороны. Предчувствия её оправдались. Переговоры с Россель-Сквера последовали через несколько дней. Мистер Осборн формально предложил взять к себе в дом своего маленького внука, и сделать его наследником имения, которое некогда назначено было капитану Осборну. Мистрисс Джордж Осборн будет от него получать пожизненный пенсион, который доставит ей независимое существование. Если мистрисс Джордж Осборн намерена выйдти замуж, как об этом носится весьма правдоподобный слух, достигший до ушей мистера Осборна, пенсион, во всяком случае, останется при ней; но ужь само-собою разумеется, что сын её окончательно водворится на Россель-Сквере, или, будет жить в каком-нибудь другом месте, по выбору и назначению своего деда. При всем том однакожь, ему позволено будет повременам видеть мистрисс Джордж Осборн в её собственном месте жительства.

Бумага, содержавшая все эти пункты, была принесена на Аделаидины Виллы, и прочитана Амелии в один из тех дней, когда матери её не было дома, и когда старик Седли отлучился, по своим делам, в Сити.

Амелия сердилась всего только два или три раза в жизни, и адвокат мистера Осборна имел счастие видеть ее именно в ту пору, когда она пришла в раздражительное состояние духа. Послание было прочитано, и подано ей на благоусмотрение. Мистрисс Осборн затрепетала всеми членами, раскраснелась как пятнадцатилетняя девица и быстро поднявшись с своего места, разорвала бумагу на сотни. клочков, притоптала их своими ногами, и голосом, дрожащим от волнения, произнесла:

- Мне выйдти замуж во второй раз! Мне взять деньги в обмен за своего сына! Кто смеет обижать меня этими чудовищными предложениями? Скажите мистеру Осборну, что это злонамеренное письмо, сэр, да, злонамеренное и унизительное. Я не стану отвечать на него. Желаю вам доброго утра, сэр...

Старики не заметили в тот день волнения своей дочери, а она никогда не говорила им об этом свидании. Были у них свои собственные дела, которые въпоследствии глубоко заинтересовали эту невинную леди. Мистер Седли деятельно продолжал углубляться в свои спекуляции и коммерческие разсчеты. Мы уже видели, как неудачно торговал он вином и каменным углем. На этот раз он придумал какую-то особенно-хитрую затею, обещавшую чуть-ли не мильйоны барыша, если все покатится как по маслу. Напрасно Клепп увещевал его бросить дерзкое, опасное предприятие; мистер Седли, очертя голову, зашел уже так далеко, что даже не смел сообщить подробностей нелепой затеи своему бывшему клерку. И как постоянным принципом старого джентльмена было - имкогда не распространяться с женщинами о финансовых делах, то оне узнали о постигшем их несчастии уже в ту пору, как ничего нельзя было поправить; старик принужден был постепенно открыть перед ними тайны своего сердца.

Недоимка сперва упала на счеты маленького хозяйства, выплачиваемые исправно в конце каждой недели. Дивиденды еще не были присланы из Индии, сказал встревоженный мистер Седли своей супруге. Старушка, до той поры, платила аккуратно за все хозяйственные счеты, и поэтому, два или три лавочника были очень недовольны, когда бедная мистрисс Седли просила их повременить, - одолжение, которое они охотно оказывали всем другим покупщикам, неназначавшим определенного времени для расплаты. Контрибуция мистрисс Эмми, выплачиваемая безпрекословно и с веселым духом, поддерживала семейство на полурационах, и первые пять или шесть месяцев прошли довольно сносно. Старик Седли продолжал уверять, что акции его скоро должны возвыситься до огромных процентов, и тогда все пойдет превосходно.

Но прошло полгоода, и не последовало никаких дивидендов. Надежда на шестьдесят фунтов, корые следовала получить из Индии, исчезала с каждым днем. Хозяйство пришло в крайнее разстройство. Мистрисс Седли, старуха слабая и разстроенная, горевала молча, или плакала на кухне в обществе мистрисс Клепп. Всего досаднее было то; что мясник огрызался почти всякий раз, когда брали у него говидину, да и мелочной лавочник грубиянил ужасно. Маленький Джордж, однажды или два раза, уже принимался ворчать за обедом, и это обстоятедьство чрезвычайно безпокоило мистрисс Эмми, которая сама могла бы удовольствоваться каким-нибудь кусочком хлеба. Чтоб ребенок не ворчал, она принуждена была покупать ему разные лакомства на свой собственный счет.

Случилась наконец одна из тех неприятностей, какие весьма часто повторяются в семействах, поставленных в затруднительное положение. Однажды, получив свои деньги, Амелия хотела, по обыкновению, выделить определенную сумму своим родителям; но подводя к окончательному итогу свои частные расходы, она увидела настоятельную необходиность передержать из этой доли несколько шиллингов, так-как для маленького Джорджа было заказано новое платье.

ни до отца. Был бы только твой Джордж одет и сыт.

Испуганная Амелия подала матери, через стол, все свои деньги, и не сказав ни слова, пошла поплакать наедине о своем горе. Весь этот день был для нея тяжел невыносимо. Она принуждена была выйдти со двора, и отказаться от дорогого платьица, которое готовилось в подарок Джорджу к Рождеству. А фасон был чудо как хорош! Амелия, по поводу его, держала несколько консультаций с одной знакомой модисткой.

И в довершение эффекта, Джорджинька поднял страшный крик, когда мать сообщила ему эту бедственную новость. Как это можно? У всех будет новое платье к Рождеству. Товарищи станут смеяться над ним. У него непременно должны быть и новый сюртук, и новые панталоны, и жилет. Мама ведь обещала ему. Бедная вдова отговаривалась только поцелуями и слезами. Она заштопала как умела, старое платье, и перерыла все ящики комода, чтоб отыскать какую-нибудь вещицу, годпую для продажи. Взор её остановился на индийской кашмировой шали, которую Доббин прислал ей в подарок. Амелия вспомнила, как в бывалые дни она ездила с матерью в богатый индийский магазин на Людгет-Гилле, где обыкновенно продавались и покупались сгатьи этого рода. Щеки её запылали, и глаза заискрились живейшим удовольствисм, когда она представила возможность добыть этим срсдством необходимую сумму. Поутру, когда Джорджинька уходил в школу, Амелия поцаловала его с особенным восторгом, и улыбнулась весьма нежно. Мальчик понял, что ему готовится приятный сюрприз.

Завернув шаль в большой носовой платок, подаренный ей также индийским майором, Амелия скрыла сокровище под салопом, и пошла с веселым духом на Людгет-Гилль, пробираясь вдоль стены парка, и перебегая с перекрестка на перекресток с такою поспешностию, что многие джентльмены приостанавливались носмотреть, куда и зачем бежит эта розощекая леди. Мистрисс Джордж Осборн производила умственные вычисления, сколько могут дать ей за индийскую шаль. На вырученные деньги, кроме заказанного платья, она купит для Джорджиньки книг, заплатит содержателю пансиона за полгода, и закажет для своего отца новую бекешь вместо этой шинелишки, которая ужь давно износилась. Все эти разсчеты быстро созревали в голове мистрисс Эмми, прежде чем она переступила за порог богатого магамыа. Она нисколько не ошиблась в ценности майорского подарка; это была тонкая, превосходнейшая ткань, и купец, заплатив за нее Амелии двадцать гиней, разсчитывал еще на значительный барыш.

Изумленная и вполне счастливая, Амелия побежала с этим богатством на Павловское подворье, в кимжный магазин Дартопа, и купила "Помощника родителей" и удивительную историю о "Сатфорде и Мертоне", рассказанную детям господином Да (Day). Джорджинька ужь давно желал иметь эту книжку, известную нанзусть всякому благовоспитанному английскому мальчику. Затем мистрисс Эмми села в омнибус, и с восторгом приехала домой. Уединившись в своей комнате, она вывела превосходным мелким почерком на заглавном листе: "Джорджу Осборну, святочный подарок от его нежной и любящей матери".

Взяв подъмышку этот подарок, Амелия вышла из своей комнаты, чтоб положить книги на стол, где Джорджинька должен был найдти их по своем возвращении из школы. В сенях у лестницы встретила ее мистрисс Седли. Золотые переплеты семи крошечных томиков бросились в глаза старой леди.

- Это что такое? спросила мистрисс Седли.

- Книжечки для Джорджа, отвечала Амелия. Я... я обещала ему купить их к Рождеству.

- Книжечкж! вскричала с негодованием старая леди. Книги, в эту пору, когда в целом доме нет ни куска хлеба! Книги, когда я из кожи вылезаю, чтоб отца её не посадили в тюрьму! Она водит в роскоши своего сына, между-тем как я продала все свои драгоценности, даже индийскую шаль с своих плечь, даже чашки и ложки, чтоб только эти торговцы не смели обижать нас, и чтоб мистер Клепп не выгнал всех нас из дому, на что, сказать правду, онх давно имеет право, потому-что отец твой раззортлся в конец, О, Амелия! ты раздираешь мое сердце! Кчему тебе губить своего сына, удерживая его при себе, тогда-как он ни в чем ненуждался бы на Россель-Сквере? О, Амелия, да ниспошлёт тебе Бог более послушное и благодарное детище, чем мой несчастный сын за океаном! Джой совсем оставил отца на старости лет, а вот тут еще малютка Джордж, который ходит в пансион, как лорд какой-нибудь, с часамии цепочкой вокруг шеи; тогда-как мой бедный... бедный старик... без крова.... без шил... шил... шиллинга!...

из растерзанной груди старушки Седли.

- О, маменька, маменька! кричала в ответ бедняжка Эмми; - вы не говорили мне ничего... я обещала ему эти книги... Я... я только-что продала свою шаль сегодня поутру. Вот вам все мои деньги... вот вам.

И дрожащею рукой она вынула из ридикюля свои соверены и гинеи, драгоценные золотые гинеи, и положила их на ладонь своей матери, откуда оне попрыгали и покатились во все углы и закоулки досчатого корридора.

И затем, мистрисс Эмми ушла в свою комнату, бросилась на постель и заплакала навзрыд, терзаемая отчаянной тоскою. Все теперь прояснилось для нея. Дитя было принесено в жертву её эгоизму. Не будь на свете этой эгоистической матери, Джорджинька был бы и богат, и славен, и получил бы он прекраснейшее воспитание, и завладел бы он имением, которое она же, сантиментальная эгоистка, отняла у его отца. Стоило ей сказать одно только слово, и старик Седли выпутался бы из своих стеснительных обстоятельств, и малютка Джордж, довольный и обезпеченный во всем, был бы счастлив. О, как страдало её нежное и растерзанное сердце под влиянием таких злосчастных убеждений.