Базар житейской суеты.
Часть третья.
Глава XLVI. Дом на Гигантском Сквере.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть третья. Глава XLVI. Дом на Гигантском Сквере. (старая орфография)

ГЛАВА XLVI. 

Дом на Гигантском Сквере.

Всем известно, а может-быть не всем (быть-может даже никому не извество), что столичные чертоги лорда Стейна стоят на Гигантском Сквере, и слывут под именем Гигантского дома. Сюда, как мы сказали, выходит Большая Гигантская улица, где Ребекка первый раз во времена покойного сэра Питта Кроли, выступила на торную дорогу большого света. За железными перилами Гигантского Сквера, между почернелыми плаксивыми деревьями, вы можете, если вам угодно, каждый солнечный день перед обедом любоваться на мизеристых гувернанток, добывающих насущный хлеб физическим воспитанием и нравственным образованием тщедушных и сухопарых питомцев джентльменской породы, которые тут же гуляют вместе с ними, повесив голову, и с недоумением глазея по временам на статую лорда Гиганта, знаменитого между-прочим тем, что он щеголял в парике с тремя косами и одевался обыкновенно, как Элиогабал. Гигантский дом занимает почти целую сторону сквера. Остальные три стороны заняты хоромами, издавна утратившими свои древний блеск и прадедовскую славу. Это - высокие, почерневшие домы с узенькими окнами, куда свет, повидимому, не проникал целые столетия через тусклые и запачканные стекла. Гостеприиство тоже отлетело на веки-вечные от этих дверей вместе с ливрейными лакеями в позументах и теми расторопными служителями, которые встарину освещали путь дорогих гостей, встречая их с факелами в руках на лестничных ступенях. Медные дощечки, с обозначением известных имен и фамилий, втерлись мало-по-малу на Гигантский Сквер, и вы найдете здесь такого-то доктора, аптекаря, портного, или такой-то клуб. Все приняло здесь мрачный и угрюмый характер, и чертог милорда Стейна не составляет в этом отношении никакого исключения. От него остались только огромная фасадная стена и большие ворота с обветшалыми колоннами, из-за которых выглядывает повременам старый привратник с жирным лицом и багровым носом. Над стеною возвышаются окна чердаков и спалень, да еще дымовые трубы, из которых, однакожь, весьма редко выходит теперь что-нибудь похожее на дым. Лорд Стейн живет в настоящее время в Неаполе; Капри, Везувий и залив нравятся ему гораздо больше, чем все эти унылые и печальные виды на Гигантском Сквере.

За несколько десятков шагов от фасада, на повороте в большую Гигантскую улицу, где были некогда господския конюшни, стоят небольшие скромные ворота, которых ничем нельзя отличить от обыкновенного входа в конюшню. Но перед этими воротами на задний двор весьма часто, в былые времена, останавливался небольшой красивый фаэтончик. как рассказывал мне об этом мой чичероне, Том Ифс, который знает всю подноготную касательно фамилии лорда Стейна.

- Мистер Лукулл и синьйора Perdita не один раз, сэр, проходили через эти ворота, говорил мне мистер Ифс. Марианна Клерк тоже была здесь. Подле этого входа были расположены, сэр, petils appartements лорда Стейна, превосходные комнаты, сэр; одна из них вся из слоновой кости, и обита белым атласом, другая из черного дерева, украшенного черным бархатом. Банкетная зала взята из дома Саллюстия в Помпеи, и расписана знаменитым Козьуэ. В маленькой кухне все кострюли были из чистого серебра, и все вертелы из чисгого золота. В этой самой кухне Орлеанский Egalité жарил куропаток в ту ночь, когда он и маркиз Стейн выиграли сотнй тысячь у одного значительного лица. Половина этих денег погибла во французскую революцию, на другую лорд Стейн купил маркизат и Подвязку, а остальная сумма...

Мне, впрочем, нет надобности докладывать читателю, куда и на что лорд Стейн израсходовал остальные сотни фунтов, выигранных им у одного значительного лица, Том Ифс знает и рассказывает всем об употреблении каждого шиллинга, выходившого в ту пору из кармана лорда Стейна.

Но кроме этого столичного дома, были у маркиза еще замки и великолепные палаццо, разбросанные в разных частях. Трех Соединенных Королевств. Они описаны подробно во всех дорожниках, изданных для любознательных туристов. Вот имена их: замок Стронгбау, окруженный лесом, на шаннонском берегу; Гигантский замок, в Кармартеншире, где Ричард ИИ взят был в плен; Гигантский Палаццо в Йоркшире, где, как мне рассказывали, было двести серебряных чайников, подаваемых к завтраку гостям, и все остальные принадлежности чайного прибора были тоже из чистого золота и серебра. Для каждого гостя, сколько бы их ни было, отводился в палаццо особый нумер, снабженный всеми принадлежностями. Гемпширский замок лорда Стейна известен под именем Тихого Ручья. Тут была его ферма, и тут проводил он значительную часть года. Все помнят превосходную мебель этого замка, проданную, по смерти милорда, знаменитым аукционером, которого теперь тоже нет на свете. Маркиза Стейн происходила от древняго и знаменитого рода Церлионов; от маркизов Камлот, сохранявших всегда свою древнюю веру после обращения достопочтенного Друида, первого их предка. Родословное их дерево начинается гораздо ранее прибытия в Британию воимственного Брута. Старший сын этой фамилии всегда носит титул Пендрагона. Другие сыновья, с незапамятных времен; назывались Артурами, Утерами и Карадоками. Представители этого рода всегда играли блистательную роль в политическом мире. Артур Камлот был в шестнадцатом веке каммергером королевы Марии, и служил, при частной корреспонденции, между королевой шотландской и Гизами, её дядями. Младший сын этого дома служил в ту пору при особе великого герцога, и отличился в славную варфоломеевскую ночь. Камлоты неизменно оставались приверженцами Марии до последней минуиы её злосчастной жизни. Род их был значительно ослаблен участием в ополчении против Испанцев, в эпоху знаменитой армады, и потом, при Елисавете, почти все их имение было конфисковано в казну. Камлоты принимали также деятельное участие в религиозных распрях, когда новая англиканская церковь должна была бороться с приверженцами папизма...

Леди Мери Церлион получила воспитание в одном из парижских монастырей. Дофина Мария-Антуанетта была её крестной матерью. В эпоху цветущей юности и красоты выдали ее замуж, или, как носился тогда слух, продали ее лорду Гиганту, который в ту пору выиграл в Париже огромные суммы у брата этой леди на одном из банкетов Филиппа Орлеанского. Знаменитую дуэль лорда Гиганта с графом де-ла-Марш, французским мушкетером, общая молва приписывала тогда притязаниям молодого графа на сердце и руку прекрасной леди Мери Церлион. Де-ла-Марш был пажом и любимцем королевы. Леди Мери обвенчалась с лордом Гигантом, когда несчастный граф, раненный на дуэли, лежал в постели. После свадьбы она отправилась с мужем в его лондонский дом на гигантском Сквере, и несколько времени играла блистательыую роль при дворе принца Валлийского. Фокс предлагал, на торжественных обедах, тосты за её здоровье. Морис и Шеридан прославляли ее в своих песнях. Мальмесбери посвящал ей свои лучшие мадригалы; Гораций Вальполь провозглашал ее красавицей; Девоншир почти ревновал ее ко всем, но все эти интриги и удовольствия блистательного общества скоро, повидимому, напугали прекрасную маркизу; произведя на свет двух сыновей, она вдруг бросила большой свет, и похоронила себя в набожном уединении. Ничего нет удивительного, если маркиз Гигант, он же милорд Стейн, любивший до безпамятства светския удовольствия и развлечения, тщательно избегал с той поры общества своей несчастной супруги, молчаливой, грустной, мечтательной и робкой.

Всеми этими подробностями мы одолжены вышеупоминутому Тому Ифсу, которого ввели мы в эту историю единственно потому, что он знает всех великих людеи нашей столицы. Джентльменския сплетни и тайны каждой фамилии известны ему наперечет. Дальнейшия подробности относительно миледи Стейн - верные или неверные, не знаю - состоят в следующем:

- Страшному унижению подвергалась эта женщина в своем собственном доме, говорил Том Ифс. Лорд Стейн заставлял ее сидеть за столом с такими женщинами, с которыми я ни за какие блага не познакомил бы своей жены... то-есть, сказать по совести, скорее я умру, чем введу в их общество мистрисс Ифс. Вот вам имена этих женщин: леди Клекенбери, мистрисс Чиппенчем, madame de la Cruchecassée жена французского секретаря, и многия другия, все любовницы или фаворитки известнейших людей...

Не подлежит, однакожь, ни малейшему сомнению, что мистер Том Ифс, столько заботливый о репутации своей супруги, счел бы за величайшее счастие получить приглашение на обед какой-нибудь из этих женщин.

- И думаете ли вы, продолжал Том Ифс, что маркиза Стейн подчинялась воле своего супруга без всякой основательной причины? Ведь эта женщина, как вам не безъизвестно, происходит от такой фамилии, которая гордится своей породой не меньше каких-нибудь султанов. Стейны перед Камлотами то же, что ливрейные лакеи - ни больше, ни меньше, дождливые грибки, которые выростают десятками тысячь на джентльменском лугу. Еслиб они еще происходили по прямой линии от лорда Гиганта, ну, тогда другой вопрос; но ведь они составляют собственно младшую и притом сомнительную отрасль Гигантского Дома.. Итак, думаете ли вы, что маркиза Стейн, самая гордая и надменная из всех британских леди, унижалась перед своим мужем, так-себе, без достаточного повода? Фи! Нет, сэр, есть тут и повод и причина, повод секретный, причина тайная. История, видите ли, вот какая: аббат de-la-Marche, эмигрировавший сюда во французскую революцию, был тот самый мушкетерский полковник де-ла-Марш, с которым Стейн сражался в Париже перед своей женитьбой. Он и маркиза встретились в Лондоне - вы понимаете? И вот после того; как достопочтенный полковник погиб в Британии, пораженный наповал пистолетом взбешенного мужа, миледи Стейн отказалась от всех обществ, и предалась, так-сказать. созерцательному уединиению. Каждое утро вы можете, если угодно, видеть ее в испанской капелле. Я был там несколько раз, по случаю, и наблюдал ее. Есть в её жизни тайна, ужь на этот счет можете положиться на меня. Особа известного сорта, заключил Том Ифс, делая мистический жест, - не позволит себе быть несчастной без достаточного повода, и если миледи Стейн предается созерцательному уединению, то ужь это значит, что лорд Стейн держит, так-сказать, над её головой острый мечь.

Таким-образом, если мистер Ифс говорил правду, то очень вероятно, что миледи Стейн, несмотря на высоту своего положения, подвергалась оскорбительному унижению и, при спокойной наружности, таила в своем сердце глубокую печаль. Читатель! Если имя твое не записано в Красной книге, ты можешь, вместе со мною, найти утешение в той мысли, что есть на свете многое множество джентльменов высшого полета, которые ведут горемычную жизнь. Блистательвый Дамокл сидит в своем чертоге на бархатном диване, обложенный атласными подушками, кушает на золоте и серебре; но как часто страшный мечь висит над его головою в форме байлифа, наследственной болезни или фамильной тайны, которая выглядывает дикими и свирепыми глазами из раззолоченных шпалер, угрожая каждую минуту вырваться на волю и мгновенно уничтожить весь этот блеск!

Что касается до меня собственно, возлюбленный читатель, я не имею ни малейшого жалания быть записанным в Красную книгу. Зачем и для чего? Пусть нет в моей передней дюжины откормленных лакеев, и гайдуки не сопровождают мою смиренную клячу, когда я выезжаю к своим приятелям за город, зато аппетит у меня превосходный за приятельским столом, и отправляясь на сон грядущий, я уверен, что никто не потревожит моего богатырского сна. Но милорд Лукулл, старый холостяк, страдает безсонницей чуть-ли не всю свою жизнь, и не знает он, что такое счастье на сей земле. Есть у него ближаший родственник, племянник, малый с блистательными даровавиями, которой ждет не дождется вожделенной минуты, когда милорд Лукулл протянет ноги. То-есть оно, собственно говоря, под именем Лукулла тут надобно разуметь собирательное лицо известного разряда, владеющее, примером сказать, капиталом не меньше как в двести тысячь фунтов. По поводу этого пункта написал я весьма интересную диссертацию, которую, при благоприятных обстоятельствах, было бы полезно сообщить читателям, но в ожидании этих обстоятельств, всего полезнее поставить несколько десятков точек. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . впрочем, если вы внимательно читали Шекспира, и хорошо помните его принца Галя, то вы прекрасно знаете, какой смысл тут надобно соединить с каждой из этих точек. Лорды Гиганты уверяют будто они происходят по прямой линии от этого шекспировского героя; в чем, разумеется, нет и тени правды, как уверял меня Том Ифс. Я должен впрочем признаться, что всеми этими и другими мыслями, остающимися для читателя под спудом, я одолжен Тому Ифсу, который разоблачил передо мной целую систему мистерию английской жизни.

- На мой взгляд, сэр, говорил Том Ифс, у нас в Англии, к разстройству семейного благополучия всего более содействует система майоратства. Благодаря этой системе, вы должны знать, сэр, что старший брат у нас, в Англии, смотрит на младших членов как на своих естественных врагов, которые лишают его наличных денег, принадлежащих ему по праву первородства. Я часто слыхал, как Георг Мак-Турк; старший брат лорда Баязета, говорил, что, еслиб от него зависели окончательные распоряжения при вступлении в наследство, он поступил бы в этом случае по примеру султанов или шахов, которые, как всему свету известно, не знают никаких церемоний со своими младшими братьями. И поверьте мне, почтемннейший, все наши милорды сформированы на один покрой. Каждый из них, более или менее, Турок в своем сердце. Они знают свет, как свои пять пальцев.

В эту минуту прошел мимо нас какой-то великий человек. Том Ифс нечаянно уронил свою шляпу и опрометью бросился вперед, чтоб улыбнуться и засвидетельствовать глубокое почтение великому человеку; это служило наглядным доказательством, что и он, Том Ифс, недурно знает свет и отношения людския. И откладывая в безопасное место каждый шиллинг от своих доходов. Том не питает никакой ненависти к своим племянницам. С великими людьми он стоит тоже на деликатной ноге, и все его честолюбие ограничивается весьма извинительным желанием позавтракать или пообедать с ними.

Между маркизой Стейн и материнским её чувством стояла несокрушимая баррьера, поставленная различием вероисповеданий. Самая любовь, которую она чувствовала к детям, только усиливала и раздражала нравственную борьбу и робость этой несчастной леди. Она не могла перевести своих детей в ту сферу, вне которой, по её убеждению, не было спасения. Её муж был, повидимому, довольно равнодушен к этому пункту. Когда сыновья были еще молоды, лорд Стейн, великий казуист и любитель ученых диспутов, иногда по вечерам сводил достопочтенного мистера Треля, наставника своих детей и патера Моля, духовника своей жены, и с удовольствием сдушал их ученую беседу.

- Так, Латимер! Хорошо сказано, Лойола! попеременно кричал лорд.

Он обещал выхлопотать епископское места патеру Молю, если тот откажется от своих мнений, и перейдет к англиканской церкви; и в то же время он вызвался употребить все свое влияние, чтобы достать кардинальскую шапку достопочтенному Трелю, если тот сделается ренегатом в пользу папы. Оба теолога, однакожь, остались при своих мнениях. Нежная мать надеялась долгое время, что, по крайней мере, младший и любимый её сын сойдется с нею в задушевных верованиях, но не суждено было сбыться этой надежде, и обманутая леди была потом убеждена, что судьба наказывает ее за этот несчастпый брак, заключенный не по влечению сердца.

Старший сын этих блистательвых супругов, милорд Гигант, сочетался браком, как известно всем, заглядываювщим в книгу пэров, с леди Бланкой Сиссельвуд, дочерью благородного дома Барикрис, о котором уже было упоминуто в нашем достоверном рассказе. Для этой четы отведен был флигель в Гигантском доме, который продолжал состоять под главным управлением самого лорда. Но его сын и наследник был постоянно в разладе с своей женой, редко жил дома, кутил на пропалую, и занимал деньги зажмуря глаза, надеясь расплатиться с кредиторами по смерти своего отца. Маркиз, между-тем знал весьма подробно о долгах свосго сына, до последняго шиллинга. После плачевной его кончины, все обязательства наследника перешли к детям его младшого сына.

Так-как милорд Гигант, к великому своему прискорбию, и к тайной радости отца, оказался бездетным, то предстояла для фамилии настоятельная необходимость вызвать младшого сына, лорда Джорджа Гиганта из Вены, где он служил по дипломатической части, упражняясь преимущественно в танцовальном искусстве. Вскоре по возвращении на родину, Джордж Гигант женился на высокородной Джанке, единственной дочери Джона Джонса, первого барона Гельвеллейна, представителя фирмы Джонса, Брауна и Робинзона, что на Иголочной улице. От этого брака произошло несколько сыновей и дочерей, которых подвиги и деяния не войдут в нашу историю.

по французскй очень бегло, и считался в Европе первейшим вальсером. Не было никакого сомнения, что при таких блистательных талантах, милорд Джордж Гигант, оказавшийся после смерти бездетного брата, единственным наследником огромного богатства, достигнет на дипломатической дороге почестей и славы. Миледи, его супруга, чувствовала особенную склонност к наслаждениям великосветской жизни, и огромное богатство доставляло ей средства давать блистательные балы в больших европейских городах, где супруг её должен был проживать по своим дипломатическим обязанностям. Стали поговаривать, что милорд Гигант, в скором времени, будет сделан министром, и некоторые горячия головы держали заклады, что он получит назначение посланника в одной из европейских столиц. Но вдруг распространилась молва о необыкновенной выходке и загадочном поведении секретаря британского посольства. Однажды, на большом дипломатическом обеде у посланника, милорд Гигант опрометью вскочил с своего места, и не говоря дурного слова, закричал во всеуслышание, что, paté de foie gras был отравлен. Затем через несколько времени он явился на бал в отель баварского посланника, с обритой головой и в капуцинском платье. Странности эти некоторые хотели объяснить тем, что будто у посланннка был в ту пору маскарад, но это несправедливо. Злые языки немедленно распространили слух, что эта выходка имеет своим источником обстоятельство бедственное, роковое. С его дедом случилась такая же история. Это ужь переходит из рода в род.

Его жена, со всем семейством, воротилась в Лондон, и для нея отвели помещение в гигантском доме. Лорд Джордж оставил свою службу на европейском континенте, и в газетах появилось известие о назначении его в Бразилию. Этому, однакожь, никто не верил. Лорд Джордж никогда не возвращался из бразильской экспедиции, никогда не умирал там, никогда не жил там, никогда его и не было там. Он нигде не был, и вдруг, так сказать, исчез с лица обоих полушарий.

- Бразилия, как не так! гласила стоустая молва. - Знаем мы эту Бразилию... Она стоит одиноко и безмолвно в Овиджойском лесу. Рио-Жанейро есть, с позволения сказать, не иное что, как жолтый дом, окруженный четырьмя стенами. Лорд Гигант сдан с рук на руки смотрителю этого дома, который надел на него широкий балахон известного сорта.

Этим и окончилась каррьера лорда Гиганта на Базаре Житейской Суеты.

Два или три раза в неделю, в утренние часы, бедная мать навещала своего несчастного сына в доме съумасшедших. Иногда он смеялся над нею, и этот смех был печальнее всяких слез, в другой раз маркиза видела с замиранием сердца, как этот блистательный денди и дипломат нянчился с игрушками смотрительских детей, и забавлялся детской куклой. Иногда лорд Джордж узнавал свою мать и патера Моля, её постоянного собеседника и друга, но чаще всего он забывал и мать, и жену, и детей, и любовь, и честолюбие, и всю суету мирскую. Он помнил только свой обеденный час, и обыкновенно проливал горькия слезы, когда слишком мало вина подливали в его воду.

Это была роковая порча крови, бедная мать получила ее в наследство от древнейшого рода, и это фамильное несчастье повторялось несколько раз между предками её отца. Мрачный отпечаток судьбы заклеймил теперь и знаменитую породу лорда Стейна...

Дети между-тем отсутствующого милорда росли своим чередом, играли и резвились, не предчувствуя и не гадая, что рука судьбы тяготеет и над ними. Сперва они говорили без умолку о своем отце, и строили воздушные замки относительно возвращения его в родимый край, потом имя живого мертвеца реже и реже повторялось в их детской болтовне; наконец они совсем забыли, что был у них отец. Но неутешная их бабка трепетала при мысли, что внучата её сделаются современем наследниками фамильного несчастья; со дня на день ожидала она, что страшное проклятие разразится над кем-нибудь из них.

Это мрачное предчувствие тревожило повременам и самого лорда Стейна. Тем усерднее старался он потопит свои грустные думы в потоке вина и светских наслаждений, но неумолимый голос судьбы, с течением времени, чаще и чаще являлся ему в виде злобного духа, грозившого погубить последние годы его жизни.

- Я отнял у тебя единственного сына, говорил дух, почемужь ты думаешь, что рука моя не сильна поразить и тебя, великолепный милорд Стейн? В моей воле заключить тебя в безвыходную тюрьму, куда упрятал я сына своего Джорджа. Не дальше как завтра я могу поразить тебя безпощадно, и тогда что станется с твоими шумными забавами на широком рынке житейских треволнений? Разбегутся без оглядки все твой льстецы, друзья, любовницы, французские повара, и в замен всего этого ты получишь каморку в доме съумасшедших, где на соломенном матраце валяется сын твой, Джордж, под надзором неумолимых сторожей.

Но великолепный милорд Стейн неустрашимо вызывал на единоборство грозного духа, потому-что знал он верное средство освободиться от его нападений.

Таким-образом, несмотря на великолепие, блеск и пышность, не было, вероятно, слишком большого счастья под золотыми карнизами Гигантского дома с его закоптелыми гербами и вензелями. Не было во всем Лондоне обедов блистательнее тех, которые давал лорд Стейн; но думать надобно, что одни только гости, упоенные и пресыщенные, наслаждались, как следует, всеми этими благами животного и растительного царства. Если бы хозяин не был таким значительным лицом, тогда, очень может статься, немногие бы захотели пировать в его раззолоченных чертогах, но дело известное, что на Базаре Житейской Суеты смотрят сквозь пальцы на недостатки этих людей, "Nous devons regarder à deux fois", говорила одна Француженка, "прежде чем решимся осудить особу с достоинствами лорда Стейна". Были, правда, некоторые отъявленные критиканты и брюзгливые моралисты, дерзавшие возставать открыто против его образа жизни; но никто из них не думал отказываться от пригласительных билетиков на его обеды.

- Лорд Стейн человек безнравственный, это всем известно, говорила леди Слимгетон, но что прикажете делать, когда все наперерыв добиваются его знакомства? Я не вижу никаких причин, почему бы мои дочери не могли веселиться на его балах.

- Лорду Стейну я одолжен всей своей каррьерой, говорил достопочтенный доктор Трель, получивший через него епископское место в Плимге.

И на этом основании мистрисс Трель и её прекрасные дочери неукоснительно являлись на все балы и вечера лорда Стейна.

- Я не уважаю его нравственных правил, но это не мешает мне отдавать должную справедливость превосходным кушаньям и винам, которыми угощают в Гигантском доме, говорил маленький лорд Саутдаун своей сестре, когда она, быв напугана страшными легендами своей матери, вздумала делать выговоры брату.

Нужно ли знать мнения об этом предмете сэра Питта Кроли, баронета и члена парламента, оставившого, с некоторого времени, свои методическия сходки, и посвятившого себя вновь дипломатической службе? Он был на этот счет решителен и точень.

- В таком обществе, где вы увидите достопочтенного доктора Треля, и графиню Слингстоп, присутствие наше ничем не может быть скомпрометировано, леди Дженни, говорил сэр Питт своей супруге. Лорд Стейн занимает высокое место в свете, и многое, в нашем положении, зависит от его личного влияния. Лорд и вместе наместник графства - почтенный человек. Ктому же Джордж Гигант и я были некогда друзьями в ранней молодости; мы служили с ним вместе при посольстве.

Таким-образом все, без исключения, делали визиты этому великому человеку. И вы, и я, мой возлюбленный читатель, за счастье почтем (не отпирайтесь, пожалуйста) присутствовать на парадном обеде лорда Стейна, если только он заблагоразсудит послать к нам пригласительный билет.

ГЛАВА XLVII.

Ребекка Кроли в большом свете.

Наконец ласковость и внимание мистрисс Бекки к представителю джентльменской фамилии получили достойнейшую награду, которой издавна домогалась она всеми силами своей души. Награда эта состояла собственно в том, что свет открыто и торжественно признал ее добродетельною леди. Никак нельзя сказать, чтобы она чувствовала искреннее, душевное влечение к добродетельной жизни, тем не менее, однакожь, она ясно видела, что был для нея необходим диплом с неопровержимыми свидетельствами в её непорочности и чистоте. Прозорливый читатель, хорошо знакомый с треволнениями житейского базара, отлично понимает, где и как прекрасные леди добывают себе дипломы этого рода.

Есть, был и будет в городе Лондоне великий смертный, Туз и Набоб - милорд Бумбумбум. Всякая порядочная леди, с притязаниями на вход в блистательные салоны, обязана наперед предъявить свою особу в палаццо милорда Бумбумбума, откуда выходит она женщиною с превосходной репутацией, и лорд Chamberlain дает ей вожделенный диплом с обозначением её высоких нравственных свойств. Такой порядок дел существует с незапамятных времен. Как сомнительные письма и товары подвергаются операции карантинной печи, и затем, вспрыснутые ароматическим уксусом, считаются очищенными и удобными для употребления, так и леди сомнительной репутации обязаны, по заведенному порядку, пройдти чрез целительную ордалию представления лорду Бумбумбуму, откуда выходят оне в исправленном, улучшенном и очищенном виде.

Миледи Барикрис, миледи Тюфто, мистрисс Бьют Кроли в Гемпшпре, и многия другия леди, приходившия в соприкосновение с мистрисс Родон Кроли, были очень недовольны тем, что она осмелилась явиться в палаццо милорда Бумбумбума. Такая дерзость, по их понятиям, объяснялась исключительно вдовством милорда, при жизни его супруги, миледи Шарлотты Бумбумбум, Ребекка, думали оне, никогда бы не добилась чести, быть представленной в этот высокий круг. Но стоит ли доказывать, что все эти сплетни имели злонамеренный характер? Я, по крайней мере, утверждаю положительно, что всякое слово из уст милорда Бумбумбума, и всякая аттестация из его палаццо, должны иметь для всех и каждого силу непреложного закона. И со мною согласится всякий, кто имел наслаждение созерцать сановитую фигуру милорда Бумбумбума. Я удостоился этого счастия на своем веку. За четверть века назад, я и несколько мальчишек из одного со мною пансиона, были отпущены, за хорошие успехи в науках и безпримерное прилежание, в Дрериленский театр, где на тот раз давали "Лицемера". Даутон и Листон занимали главные роли. Давка была страшная.

его супруга подъехали, в большой фамильной карете, сооруженной нарочно для этого случая, к небольшому домику на Курцонской улице, где, с великим изумлением, наблюдал их мистер Реггльс из окна мелочной лавки. Он хорошо разглядел богатейшия перья, мелькавшия внутри кареты, и с уважением смотрел на ливрейных лакеев с огромными букетами на груди.

Сэр Питт вышел из кареты в блистательном мундире, и направил шаги в джентльменский домик, придерживая шпагу. Маленький Родон, стоявший на окне, улыбался и делал дружеские жесты своей тётке, остававшейся в карете. Через несколько минут сэр Питт обратно вышел из дому, ведя под-руку маленькую леди с огромными перьями, прикрытую белой шалью. Она придерживала шлейф из великолепной парчи, и подошла к карете с такою грациозною осанкой, как-будто всю жизнь порхала в блистательных салонах большого света. Невозможно и выразить чудной прелести, с какою мистрисс Родон улыбнулась лакею, отворившему дверцу, и сэру Питту, последовавшему за нею в карету.

Затем вышел Родон Кроли в своем полковничьем мундире, который ужь довольно поистерся, и был несколько узок. Он хотел ехать за каретой один, в наемном кабриолете; но добрая невестка распорядилась иначе. Фамильная карета велика, для дам немного нужно места, и притом оне могут держать шлейфы на коленях, а потому все четверо, как добрые родственники, удобно поместились в одном экипаже. Проехав Пиккадилли и Сен-Джемскую улицу, карета остановилась у старого кирпичного здания, где имел свою резиденцию милорд Бумбумбум.

Ребекке показалось, будто она пленяет весь Лондон из окон своего экипажа: таков был её душевпый восторг, и таково было чувство глубокого сознания, что наконец удалось ей подняться на самую верхнюю ступень общественной жизни. В этом собственно заключалась слабая сторона мистрисс Бекки, разделяемая многими смертными на Базаре Житейской Суеты. Мы видим чуть-ли не каждый день, что известные особы обнаруживают решительную наклонность хвастаться такими достоинствами, которых, при всей проницательности, не может в них заметить наблюдатель человеческой природы. Так, например, мистер Комус твердо убежден; что он великий трагический актер во всех Трех Соединенных Королевствах; мистер Браун, превосходный бельлетрист, выбивается изо всех сил, чтобы его считали модным денди, и в этом только, отказываясь от своего гения, исключительно поставляет свою славу. Робинсон, великий юрисконсульт, ставит ни во что свои юридические таланты, и хочет непременно, чтобы его считали превосходным наездником и спортсменом. Таких примеров можно привести десятки тысячь. Что жь удивительного, если мистрисс Бекки поставила для себя главнейшею и существенною целью, сделаться идеалом великосветской леди? К чести её мы обязаны сказать, что она достигла этой цели с редким успехом. Были времена, когда она разыгрывала роль знатнейшей особы, забывая, что не было в её шкатулке ни одного пенни для удовлетворсния безъотвязных кредиторов. И теперь, заседая в фамильной карете, она приняла такой величественный, самодовольный и, в некоторой степени, надменный вид, что даже леди Дженни разсмеялась. В аппартаменты милорда Бумбумбума она вошла твердою стопою, подняв голову, как супруга богдохана. И если бы, в самом деле, привелось ей быть супругой богдохана, мистрисс Бекки, нет сомнения, выполнила бы свою роль превосходно. Мы обязаны довести до сведения читателя, что парадный костюм мистрисс Родон Кроли был в этот достопамятный день изящен и великолепен в полном смысле слова. Нет нужды, что мы имеем, быть-может, не совсем джентльменскую привычку, гулять в грязных сапогах по Полль-Мельскому проспекту: это нисколько не мешает нам производить свои наблюдения над модным светом. В тот день, когда высшее общество собиралось у милорда Бумбумбума, мы заглядывали по-утру, около двух часов, когда гремела торжественная музыка, в кареты великих людей, и видели там множество перьев и самых разнообразных костюмов. Некоторые из них мне решительно не понравились. Кчему, например, миледи Кассельмаульди, дама лет шестидесяти, была, что называется, décolletée, сиречь с обнаженной, морщинистой шеей, разрумянена и набелена, как восковая фигура? Брильянты, нечего сказать, сияли с большим эффектом в её парике, но вообще, вся эта фигура произвела на глаза и душу впечатление весьма неприятное. Она живо напоминала собою вид иллюминации в ранний час утра, когда некоторые шкалики уже потухли, другие еще мерцают слабым светом, готовые исчезнуть подобно привидениям, с появлением зари. Прелести в роде тех, которые мы имели счастие наблюдать в проезжающей карете на Полль-Мельском проспекте, должны выставляться на-показ не иначе, как в глубокий час ночи. Если даже Цинтия, как мы видим ее повременам зимою, в поздний час утра, принимает вид болезненно-бледный и жалкий, как-скоро великолепный Феб выступает к ней навстречу с противоположной стороны неба, то где же тут какой-нибудь старухе Кассельмаульди поддержать свое фальшивое величие, как-скоро солнце светит на нее прямо через открытое окно кареты, и предательски выставляет напоказ все изъяны и морщины, произведенные временем на её лице? Нет, нет. Шестидесятилетния красавицы никак не должны ездить на эти утренние балы, выходы и представления, или ужь пусть оне выбирают для этого туманные и пасмурные дни в ноябре или в декабре.

Но наша возлюбленная героиня не имела никакой надобности прибегать к косметическим средствам для возвышения своей природной красоты, и цветущее личико мистрисс Бекки смело могло отражать на себе влияние солнечных лучей. Её платье... кому, однакожь, не известно, с какою быстротою изменяются вкусы на этот счет? Взглянув на это платье с подмосток житейского базара, всякая современная нам леди нашла бы его вычурно-смешным и нелепым до последней крайности, но четверть века назад, вся тогдашняя публика провозгласила парадный костюм мистрисс Бекки чудом совершенства в своем роде. Пройдет еще каких-нибудь три, четыре года, и все нынешния моды, столько изящные и пышные, неизбежно перейдут в область нелепого и смешного, хотя, в настоящее время, мы удивляемся им от всего сердца. Итак, костюм мистрисс Бекки был очарователен в полном и совершенном смысле слова. Таким находила его и добрая леди Дженни, когда смотрела изумленными глазами на свою невестку. Скромная и смиренная, она должна была признаться с сокрушением сердечным, что мистрисс Бекки далеко превзошла ее в деле изящества и вкуса.

Она не знала, как много гениальных усилий и забот истощила мистрисс Родон на украшение этого костюма. В деле изящества и утонченного вкуса, Ребекка была изобретательна, как первая модистка в мире, и она устроивала свои планы с таким неподражаемым искусством, о котором не имела и понятия леди Дженни. Внимание супруги баронета всего больше останавливалось на изящном шлейфе мистрисс Бекки и великолепных кружевных изделиях её платья.

- Парча досталась по наследству, сказала Бекки, кружевные изделия тоже помнят отдаленную старину. Мистрисс Родон владела ими чуть-ли не больше сотни лет.

- Видно по всему, милая мистрисс Кроли, что это стоило вам огромной суммы, сказала леди Дженни, посматривая на свои кружева, далеко уступавшия в изяществе кружевам мистрисс Кроли.

И затем, внимательно обозревая древнюю парчу, послужившую материалом для шлейфа мистрисс Родон, леди Дженни чувствовала довольно-сильное желание заметить, что она, при всем своем богатстве, никак не в состоянии заказать себе такого превосходного шлейфа, но тут пришло ей в голову, что такое замечание может показаться обидным для доброй родственницы, и леди Дженни во время, придержала свой язык.

Но если бы супруга баронета знала все подробности, сопряженные с приобретением этого костюма, скромность её, по всей вероятности, была бы неуместна. Дело вот в чем: когда столичный дом сэра Питта был приводим в порядок, мистрисс Родон, перебирая старый хлам в шкафах и комодах, принадлежавших двум покойным леди, отыскала в них и парчу и кружева, которые, быв перенесены в домик на Курцонской улице, пригодились ей для собственного употребления. Компаньйонка Бриггс видела собственными глазами, как она прибрала к своим рукам эти вещицы, но не предложила на этот счет ни одного вопроса и не распространила никаких историй. Думать надобно, что мисс Бриггс, как и многия другия женщины на её месте, симпатизировала в этом деле своей покровительнице и другу. Что жь касается до брильяитов...

- Где ты взяла эти брильяиты, Бекки? спросил добродушный Родон, любуясь на драгоценные сокровища, блиставшия в ушах и на лебединой шее его супруги.

Прежде он никогда не видал их.

жемчужное ожерелье с брильянтовым фермуаром. Баронет забыл только намекнуть об этом обстоятельстве своей супруге.

Бекки еще раз взглянула на мужа и потом на сэра Питта с многозначительным видом, как-будто хотела сказать: "думаете ли вы, что я изменю вам? Не бойтесь."

- Догадайся! сказала она громко своему мужу. Странный ты человек, продолжала она шутливым шопом, - неужели ты думаешь, что я приобрела их на вес золота в модном магазине? Это ожерелье, уже давным-давно получила я в подарок от одной приятельниицы. Брильянты, разумеется, взяты напрокат. Справиться об этом у мистера Полониуса, в Ковентри-стрите. Драгоценные безделки, мой друг, не всегда принадлежат тем, кто их носит: было бы тебе это известно. Сюда, конечно, не идут в разсчет эти чудные камни, которые ты видишь на леди Дженни.

- Это наши фамильные брильянты, заметил сэр Питт, несколько встревоженный этой беседой.

В таком духе продолжался разговор, пока, наконец, карета не остановилась у подъезда великолепного палаццо, где была резиденция милорда Бумбумбума.

мы вправе сделать заключение, что брильянты составляли неотъемлемую собственност мистрисс Бекки. После этого торжественного визита, они спокойно улеглись в одно секретное хранилище, в старинную шкатулочку, полученную давным-давно в подарок от мисс Амелии Седли. Нам заподлинно известно, что здесь же, в этом безопасном месте, мистрисс Бекки хранила многое множество других, весьма полезных и, быть может, драгоценных вещиц, о которых не знал и не ведал мистер Родон Кроли. Совершеннейшее неведение составляет, как известно, превосходное качество многих супругов на "Базаре Житейской Суеты", так же как сокровенность и таинственность становятся отличительными свойствами некоторой части великосветских леди. О, женщины, женщины! к вам обращается дерзновенная речь моя в настоящую минуту: "Сколько поступает к вам, перед каждым балом, таинствсяных счетов из модных магазинов? Сколько у вас разных тряпок и браслетов, которых вы не смеете показать своим мужьям? Вы носите их не иначе, как с душевным трепетом и страхом, и в то же время с улыбкой ласкаетесь к своим супругам, которые, в простоте сердечной, не умеют отличить нового бархатного платья от старого, и нового браслета от прошлогодняго. Прийдет ли им в голову, что этот простенький шарф, опоясывающий вашу талию, стоит около сорока гиней, и что мадам Бобино присылает каждую неделю докучливые счеты из своего магазина?

И вот, по этой-то причине, Родон Кроли ничего не знал касательно брильянтов, сережек и блистательного фермуара, украшавшого грудь его супруги. Но лорд Стейн, представлявшийся в ту пору милорду Бумбумбуму, знал очень хорошо, откуда взялись все эти брильяпты, и кто заплатил за них наличные деньги. Рисуясь в палаццо Бумбумбума, лорд Стейн обращал особенное внимание на мистрисс Родон Кроли.

Наклонившись над нею, лорд Стейн улыбнулся, и привел прекрасные стихи поэта о брильянтах Белинды, "их же лобызают Евреи и обожает неверное племя".

- Но вы, милорд, надеюсь, не принадлежите к этим племенам, сказала мистрисс Бекки, кивая головой.

тупо. В этом, как и в других безчисленных случаях, всего лучше безмолвствовать и таить свое удивление во глубине души.

Позволительно, однакожь, заметить, что после этого визита мистрисс Бекки полюбила милорда Бумбумбума всем своим сердцем и всею душою. Его имя постоянно вертелось у ней на языке, и она провозгласила, что милорд Бумбумбум прелестнейший, очаровательнейший из всех мужчин. Она отправилась к знаменитому художнику, мистеру Кольнеги, и заказала ему превосходнейший его портрет, какой только мог быть произведен совершеннейшим искусством. Миньятюрное изображение Бумбумбума появилось также на брошке, которую всегда носила мистрисс Бекки. Во всех обществах и всем своим знакомым она без устали рассказывала, как учтив, внимателен, вежлив и как прекрасен милорд Бумбумбум. Кто знает? быть-может мерещилась у ней впереди какая-нибудь блистательная роль...

Но всего умилительнее и трогательнее было слышать, как после этого представления, мистрисс Бекки разговаривала и разсуждала о добродетелях женского пола. Было у ней немного знакомых дам на "Базаре житейской Суеты, да и те, если сказать правду, пользовались не слишком завидной репутацией между своими строгими судьями. Но получив, по установленной форме, диплом в своем незазорном поведении и честности; Ребекка уже не хотела больше продолжать знакомства с женщинами сомнительной репутации и, на этом основании, когда леди Креккенбери, приветствовала ее в театре дружеским поклоном из своей ложи, мистрисс Ропод отвернулась от нея с презрением, которым, в другой раз, наградила также и мистрисс Вашингтон Уайт, встретившуюся с нею в Гайд-Парке на гулянье.

- Надобно знать себя, мой друг, и понимать свое значение в свете, говорила Ребекка своему мужу. Порядочная женщина не должна вступать ни в но я не могу и не должна. Потрудись сказать каммердинеру, что меня никогда нет дома для всех этих леди.

Частнейшия подробности костюма мистрисс Бекки, от строусовых перьев и великолепных брильянтов до атласных башмаков, были весьма отчетливо изложены в современных газетах. Мистрисс Креккенбери прочла этот параграф с душевным огорчением и рассказывала повсюду, как подняла нос эта странная выскочка, гордая и запосчлвая. Мистрисс Бьют Кроли и горемычные её дочери нарочно выписали из города интересный листок газеты "Morning Post", и дали полный разгул своему честному негодованию.

- Что делать, моя милая? говорила мистрисс Бьют своей старшей дочери, девушке низкорослой, чрезвычайно смуглой и курносой. Если бы у тебя были рыжеватые волосы, зеленые глаза, и если бы, притом, была ты дочерью французской плясуньи по канату, я не сомневаюсь, что у тебя, мой друг, было бы вдоволь этих брильянтов, и кузина твоя, леди Дженни, вероятно, представила бы тебя в палаццо милорда Бумбумбума. Но ты ведь только честная дворянка, бедное дитя мое. В жилах твоих течет только благороднейшая кровь, и добрая нравственность - все твое приданое. Я сама, супруга брата младшого баронета, никогда, во всю жизнь, не дуыала добиваться чести быть представленной в палаццо Бумбумбума. Да и этой выскочке не было бы там места, если бы не переменились времена.

Этим и другими способами достойная пасторша утешала себя на Королевиной усадьбе. Дочери её вздыхали, молчали и просидели несколько ночей сряду за "Генеалогией британских пэров".

* * *

Через несколько дней после знаменитого представления, добродетельная мистрисс Бекки удостоилась другой великой чести. Карета миледи Стейн подъехала к джентльменскому домику на Курцонской улице, и долговязый лакей, ударив страшнейшим образом два раза в металлическую скобу у подъезда, вручил швейцару мистера Кроли две визитные карточки, на которых изображены были фамилии маркизы Стейн и графини Гигант. Будь эти клочки лощеной бумаги превосходнейшими картинами первых художников в мире, будь даже они обернуты сотнями аршин кружевных материй, по тысяче гиней за штуку, и тогда бы мистрисс Бекки не обнаружила большей радости и живейшого наслаждения, какое она почувствовала в настоящую минуту. Вы можете быть уверены, что эти клочки тотчас же заняли самое видное место в китайской вазе у камина в гостиной, где обыкновенно мистрисс Бекки хранила визитные карточки посещавших ее особ. Великий Боже! Давно ли эта женщина чуть не сошла с ума от радости, когда удостоили ее своим визитом бедная мистрисс Вашингтон Уайт и добродушная леди Креккенбери. А теперь?.. О, Создатель! карточки их опустились на самое дно китайской вазы и обречены, без всякой жалости, на вечное забвение. Стейн! Барикрис! Джанна Гельвельлейн! Церлион Камлот! Какие имена, какие звуки! Тут нечего и сомневаться, что мистрисс Бекки и мисс Бриггс проследили всю генеалогию этих фамилий от корня до последней ветви.

улыбнулся и выставил свои огромные клыки, как это делал он всякий раз, когда обнаруживал припадок человеческой слабости. Скоро вышла к нему мистрисс Бекки. Туалет её всегда был готов на случай этого визита. Её прическа, шарфы, спенсер, шейные платки, сафьянные туфли и другия женския принадлежности, содержались в исправном порядке, и мистрисс Бекки сидела в какой-нибудь безъискуственной и приятной позе, готовая встретить великого гостя. Нет надобности упоминать, что в этом, как и в других случаях, зеркало было постоянным советником нашей героини.

При входе её в гостиную, лорд Стейн продолжал улыбаться и стоять подле китайской вазы. Зaстигнутая в расплох, мистрисс Бекки покраснела.

- Благодарю вас, Monseigneur, сказала она. Вы видите, что ваши леди были здесь. Как вы добры, милорд! извините, что я замешкалась... я стряпала на кухне пуддинг.

- Это видно по всему. Я заметил вас еще на улице, когда подъезжал к вашему дому, сказал старый джентльмен с лукавой улыбкой.

- Вы все замечаете, милорд.

где, без сомнения, вы натирали румянами свои щеки - не мешало бы вам прислать этого снадобья для миледи Гигант. Потом я слышал как отворилась дверь вашей спальни - и вы пришли сюда.

- Ах, милорд, вам ли осуждать бедную женщину, если она старается, по возможности, придать себе лучший вид, как-скоро вы удостоиваете ее своим визитом? сказала Ребекка жалобным тоном.

И затем она стала растирать платком свою щеку, как-будто желая показать, что розовый цвет её не нуждается в косметических прикрасах. Это однакожь вопрос, или если угодно, проблема, не совсем удобная для решения. Я знаю очень хорошо известный сорт румян, которых никак нельзя стереть шелковою тканью, и есть даже такия доброкачественные румяна, которые не поддаются влиянию горячих слез, хотя бы оне ручьями текли по лицу.

- Послушайте, однакожь, сказал старый джентльмен, повертывая в руках карточку своей жены, - вы непременно хотите прослыть знатною леди. Странная, дикая фантазия! Вы надоедаете до смерти старику, чтоб он ввел вас в большой свет. Дитя, предчувствуете ли вы, что навсегда примуждены будете распроститься с этою независимостию, как-скоро вы переступите через порог наших гостиных?

- Вы так думаете?

- Денег у нас нет, но вы добудете нам место, перебила Бекки с величайшею живостию.

противостоять всяким треволнениям и бурям? Но ужь это вероятно так заведено: каждый и каждая выбиваются из всех сил, чтоб достать погремушку, о которой не стоит и думать. Bon Dieu! Не дальше как вчера, я обедал у милорда Бумбумбума, и мы ели баранину с репой. Скромный обед из зелени стоит весьма часто откормленного быка. Очень хорошо. Вы получите приглашение в Гигантский дом: вы станете к нам ездить. Вы не отстанете от старика до тех пор, пока он не удовлетворит вашему безумному капризу. Слушайте же, что я вам скажу: у вас здесь веселее в тысячу раз, чем в Гигантском доме. Вы соскучитесь там, как скучаем все мы. Жена моя угрюма и дика, как леди Макбет, и дочери мои грустят как Регана и Гонориль. Я не могу спать в комнате, которая называется моей спальней. Кровать моя напоминает мне страшный балдахин, и картины этой опочивальни пугают меня. Я велел поставить железную кровать в своей уборной, и давно сплю на волосяном матраце. Ну - быть по вашему, мистрисс Бекки: на будущей неделе вас пригласят к нашему обеду. И предваряю вас, будьте осторожыы: наши женщины не любят новичков, и мудрено вам поладить с ними.

Это была слишком длинная речь для такого человека. как лорд Стейн, привыкший к лаконическим фразам. В тот день он уже не в первый раз говорил с мистрисс Бекки в таком тоне.

Компаньйонка, сидевшая все это время за рабочим столиком на противоположном коице комнатьг, вдруг испустила глубокий вздох, и

- Как вы не прогоните эту сиделку, сказал лорд Стейн, оглядываясь на нее через плечо.

- Что вам она сделала, милорд? спросила Ребекка с лукавой улыбкой.

И полюбовавшись несколько времени на смущение милорда, ненавидевшого бедную Бриггс за то, что она мешала его откровенной беседе с прекрасною супругою полковника, мистрисс Родон сжалилась, наконец, над своим обожателем, и поспешила удовлетворить желание его сердца. Подойдя к Бриггс, она сделала несколько замечаний относительно прекрасной погоды, и попросила ее выйдти в парк погулять с маленьким Родоном.

- Я не могу отпустить ее, милорд, сказала мистрисс Бекки довольно грустным и разстроенным тоном, - не могу, еслиб и хотела.

- То-есть, вы не можете заплатить компаньйонке её жалованье: так или нет? спросил лорд Стейн.

- Хуже чем это, отвечала Бекки, потуппв глаза в землю, - я раззорила ее.

- Раззорили? Что жь мешает вам, после этого, вытолкать ее в зашеек? спросил старый джентльмен.

- Вы судите как мужчина, отввечала Бекки грустным тоном, - женщины не могут решитъся на такую жестокость. В прошлом году, когда мы истратили свою последнюю гинею, мисс Бриггс отдала нам все. Она не оставит меня никогда, если, по крайней мере я не выплачу ей своего долга до последняго шиллинга, или, если мы не раззоримся в-конец, что, кажется, будет очень скоро.

Мистрисс Бекки подумала, посчитала, взглянула на потолок, на стены, на паркетный полк, и окончательно назвала сумму, вдвое превышавшую весь капитал мисс Бриггс.

Лорд Стейн вспыхнул от гнева, и запальчиво произнес несколько энергических слов. Ребекка склонила свою голову и заплакала навзрыд.

- Что жь мне было делать, милорд? говорила она, заливаясь горькими слезами. Крайность только заставила меня обратиться к этому средству. Я не смею сказать об этом мужу. Я храню это в тайне от всех, кроме вас... вы насильно заставили меня признаться. Ах, что мне делать, лорд Стейн? Я очень, очень несчастна.

Лорд Стейн, вместо ответа, барабанил по столу и кусал ногти, наконец он схватил шляпу и вышел из комнаты, не проговорив ни одного слова. Продолжая сохранять печальную позу, Ребекка не двинулась с места до той поры, пока дверь не захлопнулась за милордом, и экипаж его не отъехал от дома. Тогда она встала, и в зеленых глазах её засверкало сознание какого-то странного торжества. Наконец, два или три раза она разразилась диким хохотом, и усевшис на табуретке за фортепьяно, заиграла, с неимоверным одушевлением, какую-то торжественную сонату. Проходившие зеваки невольно остановились перед окнами, и прислушивались к звукам этой песни, оглушительной и бурной.

скрепленный рукою лорда Стейна, на имя господ банкиров: Джонса, Брауна и Робпинсона, что в Ломбардской улице.

Родон слышал ночью, как Ребекка два или три раза принималась хохотать. Ей было весело при мысли, говорила она, что в скором времени предстоит для нея борьба с великосветскими леди в Гигантском доме, но на самом деле, забавляли нашу героиню многия другия мысли. Должна ли она расплатиться с старухой Бриггс и прогнать ее с глаз долой? Озадачить ли ей старика Реггльса уплатой за квартиру? Все эти мысли гомозились в её голове, и поутру на другой день, лишь-только Родон отправился в свои клуб, мистрисс Кроли, одетая весьма просто и на скорую руку, села в наемную карету и поехала в Сити. В конторе банкиров, что на Ломбардской улице, она представила документ за подписью лорда Стейна.

- Какими деньгами желаете получить? спросили господа Джонс и Робинсон.

- Фунтов полтораста потрудитесь дать мне мелкими ассигнациями, а на остальную сумму - один банковый билет, отвечала Ребекка смиренным тоном.

Затем, по выходе из конторы, она отправилась в модный магазин, и купила превосходнейшее черное шелковое платье для мистрисс Бриггс. Подарок этот, как и следует, был принят старою девою с воздыханиями и слезами.

и вручив ему таковую же сумму, сказала:

- Надеюсь, это послужит для вас уроком, мистер Спевин. Как-скоро мы поедем в другой раз к милорду Бумбумбуму, я уверена, брат мой, сэр Питт, не будет иметь надобности предлагать нам свое место в карете, единственно потому, что мой собственный экипаж еще не готов.

Но перед вторым представлением в палаццо молорда Бумбумбума, между родственниками произошла, кажется, небольшая размолвка, и Родон Кроли принужден был отправиться туда в наемном кабриолете.

Окончив все эти распоряжения, мистрисс Бекки навестила еще раз вышеупомянутую шкатулочку, полученную в эпоху цветущей юности, в подарок от мисс Амелии Седли, и в которой хранились многия полезные и драгоценные вещицы. Сюда положила она банковый билет, выданный ей в конторе господ Джонса и Робинсона.