Базар житейской суеты.
Часть третья.
Глава XLVIII. Обед и десерт.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть третья. Глава XLVIII. Обед и десерт. (старая орфография)

ГЛАВА XLVIII. 

Обед и десерт.

В одно прекрасное утро, когда великосветские леди Гигантского дома собрались для завтрака в столовой, к обществу их присоединился и лорд Стейн: обстоятельство не совсем обыкновенное, если взять в разсчет, что милорд почти всегда кушал свои утренний шоколад в кабинете, и редко безпокоил своим присутствием остальных членов своего семейства. Он виделся с дамами только в торжественные дни, или случайно встречался с нимй в зале, или, повременам, наводил лорнет на их ложу из своих кресел в театре. Но на этот раз лорд Стейн пришел к ним в столовую, когда оне, окруженные детьми, кушали свои чай и буттерброт. После обычных приветствий, милорд склонил речь на Ребекку, и по этому новоду, произошла великосветская баталия, которую мы обязаны представить вниманию наших читателей.

- Миледи Стейн, сказал благородный представитель Гигантского дома, - я желал бы взглянуть на реестр гостей, приглашаемых вами на обед в будущую пятницу. Приймите на себя труд написать также приглашение ко полковнику Родону и мистрисс Кроли.

- Бланка пишет эти приглашения, милорд, сказала леди Стейн скороговоркой, - леди Гигант пишет их.

- Я не намерена писать к этим особам, отвечала леди Гигант, женщина высокая и статная, потупившая глаза в землю при начале этого разговора, но потом устремившая их на лорда Стейна.

Милорд вспыхнул, и страшный гнев отразился в чертах его лица.

- Выслать детей из комнаты, сказал он, дернув за сонетку. - Ступайте!

Испуганные дети вскочили с мест, и удалились: мать хотела последовать за ними.

- Останьтесь здесь, сказал лорд Стейн. Повторяю вам, миледи, угодно ли вам написать и отправить пригласительную карточку к мистрисс полковнице Кроли?

- Извольте, если вы этого требуете; но в таком случае меня не будет на этом обеде. сказала леди Гигант, - я уеду домой.

- Уезжайте и оставайтесь дома навсегда: я желаю этого, сказал лорд Стейн. Вы наидете у Барикрисов приятную компанию полицейских чиновников, и я буду по крайней мере освобождеит от необходимости давать взаймы деньги вашим родственникам. Поезжайте домой, леди Гигант; вы давно мне надоели вашими трагическими выходками и плаксивым видом. Какое, позвольте спросить, имеете вы право распоряжаться в этом доме? У вас нет денег, нет у вас и ума. Вы должны вести себя скромно, и знать свое место. Берите пример с моей жены: всем известно, что она была всю жизнь образцом невинности и чистоты, и однакожь, вы видите, она согласна принимать у себя молодого моего друга, мистрисс Кроли. миледи Стейн знает очень хорошо, что наружная обстановка служит иной раз к обвинению даже самых лучших женщин, и не часто ли мы видимх, что неугомонная молва клеймит клеветою совершеннейшую непорочность? Я знаю в этом роде несколько интересных анекдотцев о прекрасной вашей маменьке, леди Барикрис: хотите, разскажу?

- Вы можете, если угодно, нанести страшнейший удар моему сердцу, сказала леди Гигант.

Сердечные сокрушепия дочери и жены доставляли всегда приятнейшее развлечение лорду Стейяу, и он немедлеыно приходил в веселое расположение духа, как-скоро оне, в его присутствии, проливали слезы.

- Милая Бланка, сказал лорд Стейн, я джентльмен, и, следовательно, вы можете быть уверены, что рука моя не поднимается на беззащитных женщин, кроме тех случаев, когда я выражаю этим способом свою ласку. Я желаю только исправить некоторые выпуклые недостатки вашего характера. Вы, женщины, слишком горды, и урок в смирении для вас необходим, как часто говорит моей жене патер Моль. Не возноситесь, милостивая государыня, будьте кротки и послушны, если желаете упрочить свое семейное счастие. Леди Стейн весьма хорошо понимает, что эта оклеветанная, добренькая и простодушная мистрисс Кроли - совершенно невинна, более, может-быть, чем она сама. Характер её мужа не совсем хорош, это правда, но все же он лучше Барикриса, который играл, проигрывал и не платил, который прокутил безсовестным образом ваше единствендое наследство и оставил вас, обнищавшую, на мой руки. Я не говорю, что мистрисс Кроли происходит из хорошей фамилии; но готов сказать вам и доказать, что знаменитый родоначальник фамилии Барикрисов был ничем не лучше и не выше покойного родителя мистрисс Кроли.

- Деньги, принесенные мною в приданое, сэр... заметила леди Джордж.

- Вы пустили их в оборот за огромные проценты, перебил маркиз суровым тоном. Если Гигант умрет, муж ваш, как старший в роде, сделается наследником его титула, и ваши дети должны будут присвоить себе... вы понимаете? Между-тем, милостивые государыни, вы можете гордиться везде, где только представится к этому удобный случай, но прошу вас однажды навсегда, не заноситься слишком высоко передо мной. Что же касается до характера мистрисс Кроли, я не намерен уимжать себя даже одним намеком, что эта невинная и совершенно непорочная женщина нуждается в чьей бы то ни было защите. Благоволите принять ее ласково, радушно, как впрочем вы обязаны принимать всех особ, которых я представляю в этот дом... Этот дом?

Здесь маркиз захохотал, и сделал энергический жест.

будете принимат их, милостивые государыни.

Этот энергический аргумент отстранял конечно все дальнейшия возражения, и бедные леди должны были безпрекословно выполнить волю своего владыки. Леди Гигант взяла перо дрожащею рукою, и написала требуемое приглашение. Через несколько часов, она и свекровь её, подавляемые душевной скорбью, сели в фамильную карету, и отправились на Курцонскую улвцу для личного вручения мистрисс Кроли тех карточек, которые, как мы видели, доставили невыразимое наслаждение нашей героине.

Что тут удивительного? Были в Лондоне многия интересные фамилии, готовые с радостью пожертвовать своим годовым достоянием за высокую честь от таких великосветских леди. Мистрисс Фредерик Буллок, например, согласилась бы проползти на коленях от Майской ярмарки до Лондонской улицы, еслиб леди Стейн и ледж Гигант заехали к ней в Сити, и сказали: "пожалуйте к нам в пятницу" не на один из тех шумных раутов и балов Гигантского дома, куда почти всякий ездить, но на семейный обед в избранном обществе великих особ. Удостоиться такой чести, значит решительно осчастливить себя на всю жизнь.

Как женщина строгих правил, невинная и прекрасная, леди Гигант занимала самое высокое место на Базаре Житейской Суеты. Отличное уважение, с каким лорд Стейн обходился с нею, приводили в очарование всех, кто только был свидетелем его истинно-джентльменского поведения, и самая строгая критика соглашалась, что он был великий лорд в полном смысле слова.

* * *

Великая битва наступила. Для успешнейшого отражения общого врага, леди Гигантского дома призвали на помощь леди Барикрис. Карета леди Гигант отправилась за её матерью на Гилль-Стрит, так-как собственные экипажи леди Барикрис находились в руках заимодавцев, и поговаривали, будто эти неумолимые Израильтяне присвоили себе даже брильянты и гардероб миледи. Они завладели также замком Барикрис, со всеми его драгоценными картинами, мебелью, великолепными произведениями Вандика; картинами благородного Рейнольда и портретами Лоренса, которые, лет за тридцать перед этим, считались драгоценнейшими произведениями истинвого гения. Едныственная в своем роде "Танцующая Нимфа" Кановы была снята с самой леди Барикрис в эпоху её цветущей юности. Тогда она была блистательно-прекрасна, богата и славна, но время и заботы исказили все черты её без всякого милосердия и пощады, так-что никто не угадал бы в ней теперешнюю беззубую и лысую старуху, одетую слишком скромно из остатков её прежнего гардероба. Тот же художник, и тогда же, изобразил лорда Барикриса в гвардейском полковничьем мундире, с обнаженной шпагой перед фасадом замка Барикрис. Теперь он истасканный и худощавый старикашка в скромном сюртуке и в парике à la Brutus он слоняется по утрам около судейских контор на Грэиннском Сквере, и обедает одиноко в клубах.

и был теперь гораздо славнее, чем в 1785 году, когда знали его под именем лорда Гиганта, но Барикрис не устоял: свихнувшись раз навсегда, он полетел стремглав с верхних подмостков обанкрутился, разбился и погиб. Он слишком часто занимал деньги у Стейна, чтоб находить какое-нибудь удовольствие в его обществе на Гигантском Сквере. Чувствуя особенный припадок неугомонной веселости, милорд любил повременам спрашивать леди Гигант, отчего так редко она видится с своим отцом?

- Он ужь, если не ошибаюсь, не был здесь месеца четыре, говорил лорд Стейин. По вексельной книге мне всегда легко справиться; когда Барикрис навещал меня в последний раз. Вы не можете представить, милостивые государыни, как мне приятно вести денежные счеты с тестем моего сына.

Писатель настоящей истории не чувствует особенного желания распространяться о других знаменнтых особах, которых мистрисс Бекки имела счастие встретить при первом своем появлении в обществе большого света. Был тут впрочем испанский гранд, Питерварадин, с своей супругой. Красная леита Золотого-Руна весьма эффектно обвивала его шею, и был он перетянут в ниточку, как джентльмен, отлично понимавший тонкости модного туалета. Говорили, что Петерварадин владел на своей родине безчисленными стадами.

Был тут еще мистер Джон Павел Джефферсон Джонс, почетный член американского посольства, и корреспондент одной нью-йорской газеты. Когда разговор несколько приостановился за столом, мистер Джонс, думая доставить удовольствие леди Стейн, обратился к ней с вопросом: "Понравилась ли Бразилия его любезному другу, несравненному Джорджу Гиганту?" Он и Джордж познакомились в Неаполе, и вместе восходили на Везувий. Мистер Джонс представил полный и подробный отчет об этом обеде, напечатанный, через несколько времени, в нью-йорской газете. Он обозначил имена и титулы всех гостей, и сделал даже биографический очерк главнейших особ. Он описал весьма красноречиво всех дам, сидевших за столом, и подметил все оттенки их великолепного костюма. Лакеи, с их ливреями, также заняли приличное место в его отчете. Он исчислил блюда, вина, все украшения буфета, и окончательно определил приблизительную ценность столового сервиза. По его соображениям, на каждую особу израсходовано за столом от пятнадцати до восемнадцати долларов, никак не меньше. Впоследствии мистер Джонс, основываясь на своих коротких сношениях с Джорджем, завел постоянную привычку отправлять своих protégés на Гигантский Сквер, рекомендуя их вниманию и покровительству лорда Стенна. На этот раз он был очень сердит на молодого Саутдауна, который с непонятною дерзостью перебил ему дорогу, когда все гости пошли в столовую залу.

"Лишь-только", писал Джон к своим американским друзьям, "хотел я предложить свою руку прекраснейшей, блистательной, очаровательной и чрезвычайно умной мистрисс Родон Кроли, как-вдруг, не знаю, откуда взялся этот заносчивый патриций, и подцепил мою Елену, не сказав ни слова в извинение. Я принужден был занять место в арриергарде с мужем этой дамы. Жирный толстяк, Родон Кроли, составил свою каррьеру при Ватерлоо, где повезло ему гораздо больше, чем его красноперъмь товарищам в Новом-Орлеане."

При вступлении в это джентльменское общество, полковник краснел как пион и был стыдлив, как шестнадцатилетний мальчик, которого привели в девичий пансион, где училась его сестра. Было уже сказано, что честный Родон никогда не имел случая в своей жизни привыкнуть к обществу прекрасных леди. В клубе с джентльменами, или в казармах за общим столом, он был как у себя дома: говорил без умолку о лошадях, о собаках, держал заклады, ездил верхом, курил и неустрашимо подвизался на бильярде с отважными игроками. Был он правда на своем веку дружен и с прекрасным полом, но этому прошло ужь лет двадцать, и притом прекрасные его приятельницы принадлежали к разряду тех не весьма блистательных леди, с которыми, как гласит известная комедия, был в свое время знаком молодой Марло, прежде чем образумила и остепенила его очаровательная мисс Гардкассель. Времена слишком переходчивы: ныньче ужь порядочный человек никак не дерзает, в хорошем обществе, заикнуться о той веселой компании, которую молодые люди посещают в казино и танцовальных залах... Словом сказать, хотя полковнику Родону Кроли стукнуло уже ровно сорок-пять лет, но до сих пор не встречал он и полдюжины настоящих леди, за исключением, разумеется, своей жены, этой истннной львицы в джентльменском кругу. Добрая леди Дженни сюда не идет в разсчет. Полковник любил и уважал ее от всего сердца, но все другия женщины решительно пугали Родона Кроли. Впродолжение своего первого пребывания в Гигантском доме, он хранил глубокомысленное молчание, и сообщил только одно совсем не интересное замечание относительно погоды. Бекки могла бы, без зазрения совести, оставить его дома, но приличия света требовали, чтоб муж, присутствием своим, покровительствовал и защищал это робкое и слабое создание при первом его появлении в большом свете.

Лишь-только Ребекка переступила через порог великолепного палаццо, лорд Стейн, выступив вперед, поклонился, взял ее за руку и представил супруге своей, леди Стейн, и её прекрасным невесткам. Великосветския леди сделали едва заметный реверанс, и хозяйка подала руку новой гостье, холодную и безжизненную, как мрамор.

Ребекка, однакожь, поспешила взять эту руку с благодарным смирением, и при этом выполнила реверанс с таким чудным искусством, которое могло бы сделать честь первому танцмейстеру в мире. Затем, рекомендуясь миледи Стейн, она чистосердечно объявила, что великодушный лорд Стейн был одним из первых покровителей её бедного отца, и что, на этом основании, она, Бекки, научилась еще в ранней молодости, почитать и уважать фамилию Стейн. Дело в том, что лерд Стейн купил однажды две картины покойного Шарпа, и признательная спрота никогда не могла забыть этого великодушного благодеяния.

Затем последовало возобновление знакомства с леди Барикрис; полковница приветствовала ее почтительным поклоном, и получила в ответ гордый и надменный кивок джентльменской головы.

битвы. И я помню, миледи, как вы и леди Бланка, дочь ваша, сидели в карете у ворот гостинницы, в ожидании лошадей. Надеюсь, брильянты ваши сохранились в целости, леди Барикрис.

Гости перемигнулись, знаменитые брильянты находились, повидимому, давным-давно в руках меумолимых Израильтян, о чем, конечно, еще не ведала мистрисс Бекки. Родон Кроли углубился в амбразуру окна, и рассказал молодому лорду Саутдауну интересную повесть о том, как леди Барикрис покупала лошадей, и как отзвонила ее Бекки. Саутдаун расхохотался до того, что обратил на себя всеобщее внимание.

"Этой женщины мне нечего опасаться", подумала Бекки.

Когда, наконец, появился знаменитый гость с берегов Гвадалквивира, разговор полился на французском языке, и здесь-то великосветские леди увидели, с крайним прискорбием, что первенетво в их кругу принадлежит мистрисс Кроли. Ребекка объяснялась в совершенстве на этом диалекте, и решительно затмевала собою и леди Барикрис, и леди Гигант. Мистрисс Родон встречалась со многими грандами в 1816 и 17 году, и разспрашивала о своих мадритских друзьях с великим участием. Чужеземные гости убедились окончательно, что она леди, весьма знатной породы; гранд и грандесса обращались несколько раз с вопросом к леди Стейн: кто эта petite dame, которая так прекрасно говорит по французски?

Наконец процессия двинулась в столовую в том порядке, как описал американский дипломат. Мы не намерены описывать этого банкета: читатель может, если ему угодно, заказать для себя обед в первом ресторане, где все могут приготовить по его собственной фантазии и вкусу.

Но когда женщины остались после обеда одне, Ребекка знала, что ей предстоит выдержать сильнейшую борьбу. И действительно: она очутилась между ними в таком затруднительном положении, что воображению её живо представились замечания лорда Стейна, который советовал ей никогда не вступать в общество жеищин выше её собственной сферы. Справедливо говорят у нас в Англии, что сильнейшие ненавистники ирланцев - сами ирландцы, и к этому прибавить можно, что главнейшие притесиители и мучители женского пола - сами женщины. Когда бедная мистрисс Бекки, оставленная наедине с дамами, подошла к камину, где сгруппировались все особы её пола, великия леди мигом отступилпи сгруппировались около стола, где лежали рисунки и эстампы. Бекки попробовала подойдти к эстампам - знатные леди снова удалились к камнну. Она попробовала заговорить с одним из детей (к которым вообще чувствовала сердечное влечение во всех публичных местах), но юный Джордж Гигант был немедленно отозван своей мама. Жестокость такого обращения дошла наконец до того, что леди Стейн сжалилась над

- Лорд Стейн говорит, что вы превосходно играете и поёте, мистрисс Кроли, сказала леди Стейн, - я охотно бы попросила вас спеть что-нибудь для меня.

- Я готова делать все, что может доставить удовольствие вам, миледи, или лорду Стейну, отвечала благодарная Ребекка, усаживаясь за фортепьяно.

Вскоре голос её раздался по всей гостиной. Ребекка начала петь религиозные гимны Моцарта, некогда любимые супругою милорда, и выполнила это пение с такою нежностью, с таким сердечным умилением, что леди Стейн, с минуту простоявшая в нерешимости около музыкального инструмента, села, наконец, подле певицы, принялась слушать, и слезы заструились по её щекам. Оппозиционные леди, как и следует, подняли порядочную суматоху на противоположном конце гостиной, но леди Стейн не слыхала ни одного звука из их одушевленного и бурного разговора. Она опять сделалась маленькой девочкой, и воображение перенесло её за сорок лет назад в уединенный монастырский сад. Эти же самые звуки раздавались некогда под сводами католической капеллы: органист и одна из любимых ею сестер-монастырок знакомили ее с мелодией Moцарта в те счастливые дни. Опять она была ребенком, и кратковременный период детского счастья сяова расцвел перед её умственным взором. Вдруг дверь гостиной отворилась, и громкий смех лорда Стейна вывел ее из заоблачных мечтаний. Веселые джентльмены спешили присоединиться к обществу дам.

годы, и леди Стейн покраснела опять, как девушка шестнадцати лет.

- Жена моя говорит, что вы поёте, как соловей, сказал он Ребекке.

Было бы гораздо правильнее заметить, что мистрисс Кроли умеет изворачиваться на все тоны, как увёртливый чертёнок.

Последняя часть вечера, начавшагося такгоий дурными предзнаменованиями, увенчалась совершеннейшим торжеством для мистрисс Родон Кроли. С неподражаемым искусством она пропела все свои лучшия арии, и джентльмены, все до одного, сгруппировались около её табуретки перед фортепьяно. Все другия женщины были оставлены без внимания. мистер Павел Джефферсон Джонс думал сделать самый лучший комплимент леди Гигант, когда, подойдя к ней, заметил, что прекрасная её приятельница поет очаровательно, как первая певица в мире.