Базар житейской суеты.
Часть четвертая.
Глава L. Предлагается на благоусмотрение читателя шарада в джентльменском вкусе.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть четвертая. Глава L. Предлагается на благоусмотрение читателя шарада в джентльменском вкусе. (старая орфография)

ГАЛЛЕРЕЯ

ИЗБРАННЫХ

АНГЛИЙСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ

Базар житейской суеты

Вилльяма Теккерея

ЧАСТЬ IV

ПЕРЕВОД И. И. ВВЕДЕНСКОГО

САНКТПЕТЕРБУРГ

1853

ГЛАВА L. 

Предлагается на благоусмотрение читателя шарада в джентльменском вкусе.

После присутствия мистрисс Бекки на семейном обеде и вечере милорда Стейна, права этой почтенной женщины на принадлежность к фешенебльному свету были признаны на законном основании, и утверждены однажды навсегда. Двери первостатейных домов великобританской столицы быстро отворились перед её особой - двери великия и высокия, через которые, смею надеяться, никогда не удавалось проходить благосклонному читателю сей достоверной истории. Я с своей стороны всегда останавливался с трепетным благоговением перед сими страшными вратами, куда не дерзнет даже проникать мой авторский помысл. Я воображаю, что их денно и нощно охраняют мужи осанистые, вооруженные ярко-блестящими серебряными трезубцами, готовые пронзить насквозь всякого назойливого поеетителя, не имеющого прав на entrée. Говорят, будто газетный сотрудник-горемыка, впускаемый сюда в известные дни для внесения в свою тетрадку фамилий знаменитых особ, присутствующих на бале, умирает очень скоро после этого сеанса. Я верю этому. Ему ли, ничтожному смертному, долго прозябать на сей земле, после того, как глаза его подверглись искрометному блеску вкуса и моды? Огнь дендизма прожигает его до костей и мозгов, как некогда присутствие Юпитера в полном олимпийском костюме уничтожило бедную неразумную Семелу, дерзнувшую выскочить из своей естественной атмосферы. Этот миф должны намотать себе на ус все без исключения Тибурнианцы и Бельгравианцы, и я бы очень рад был рекомендовать историю Семелы особенному вниманию мистрисс Бекки. О, женщины, женщины! Обратитесь к достопочтенному господину Туриферу, и он докажет вам как дважды два - пятнадцать, что Бельгравия не что иное есть, как медь звеняща, а Тибурния - цимбал бряцяй. Все это суета сует, с позволения сказать, и всяческая суета. Все дым, прах и чад, или, выражаясь поэффектнее - трын-трава. Рано или поздно наступит день и час (но в ту эпоху cгниют и кости твои, о, возлюбленный собрат мой!), когда великолепные сады Гайд-Парка исчезнут с лица земли, и не отыщет их отдаленный потомок, так же как мы, в настоящее время, знать не знаем, где обретались некогда чудодейственный висячий мост и волшебные сады покойницы Семирамиды. Опустеет и Бельгравский сквер, как уже опустели Булочная улица (Baker Street), или пустынный Тадмор.

А знаете ли вы, милостивые государыни, что великий Питт жил в Булочной улице? Отчего это ваших бабушек не просили на вечера к леди Гестер в этот, теперь опустелый, палаццо? Я обедал там, уверяю вас, moi qui vous parle. Тени мертвецов, друзъя и приятели знаменитого хозяина, составляли превеселую компанию. Когда мы, современные живые люди, сели за стол и вооружились рюмками кларета, духи отшедших джентльменов гурьбой ввалили в комнату, и степенно разселись по местам вокруг мрачного буфета. Прежде всех на сцену выступил моряк, укротитель житейских треволнений, и налил себе огромный стакан спиртуозной влаги: жизненные привычки Дундаса сопровождали его и в могилу. Аддингтон сидел, склонив голову с пасмурными и мрачными взорами, и не отставал от других, когда безшумная бутылка совершала круговые переходы; Скотт сердито поворачивал густыми бровями, и смотрел исподлобья на всех; глаза Уильберфорса были постоянно обращены на потолок, и он не замечал, повидимому, как стакан подносился к его рту, и выходил оттуда пустой. Я тоже смотрел повременам на потолок, забывая, что эта замашка принадлежит исключительно великим людям. Дом этот отдается теперь внаймы с мебелью и со всеми принадлежностями. Да, так точно: леди Гестер, супруга Вилльяма Питта, величайшого из ораторов древняго и нового мира, жила некогда в Булочной улице, и покоится теперь безпробудным сном в пустыне...

Отсюда и следует, что все суета сует на белом свете, хоть все мы, милостивые государыни и государи, любим больше или меньше, суету мирскую. Желал бы я знать, какой благовоспитанный смертный, или смертная с исправным желудком, откажется от употребления ростбифа, единственно потому, что ростбиф скоропреходящ и тленен? Пусть он суета, но да ниспошлет небо всякому смертному, читающему эти строки (о, еслибы таких смертных набралось около пятисот тысячь!), значительную частичку смачных блюд, подобных ростбифу. Садитесь за мой стол, милостивые государи, и кушайте на здоровье, без церемонии. Вот вам ветчина, редиска, горчица, уксус, - кушайте, кушайте. Эй, ты, Джонс! Другую бутылку вина! Насыщайтесь вдоволь, дорогие мой гости, суетными благами мира сего, и поблагодарите хозяина за радушную хлеб-соль. И не прогневайтесь на мою героиню, если, сверх чаяния, заметите в ней черезчур аристократическия наклонности и вкусы: они скоропреходящи, будьте в этом уверены, как и все наслаждения и забавы сей коловратной планеты.

* * *

Ближайшим следствием визита мистрисс Бекки к лорду Стейну было то, что высокородкый гранд Испании и Португалии, дон Питерварадин воспользовался первым случаем возобновить знакомство с полковником Кроли, когда, на другой день, встретился с ним в клубе. При встрече с Ребеккой в Гайд-Парке, высокородный гранд, сняв шляпу, приветствовал ее глубочайшим салютом. Вслед затем, мистрисс Кроли и супруг её получили приглашение на один из семейных вечеров гранда и грандессы в Левант-Дом, занимаемый ими по случаю совершенной отлучки из Англии благородного хозяина этого палаццо. Ребекка пела, после обеда, в небольшом собрании, где находился и лорд Стейн, следивший, с отеческим вниманием, за успехами своей юной protégée.

В Левант-Доме Бекки познакомилась с одним из самых знатных и великолепных джентльменов, герцогом де-ла-Жаботьер, уполномоченным министром и посланником одного короля. Гордость, в сильнейшей степени, бурлит и клокочет в моей груди, когда я переношу на бумагу эти имена, и воображаю, в какое блистательное общество попала моя героиня. Она сделалась постоянной гостьей в доме французского посольства, где вечера считались скучными, как-скоро не присутствовала на них madame Родон Кроли.

Messieurs де-Трюффиньи (из фамилии Перигора) и де-Шампиньяк, чиновники французского посольства; оба немедленно и вполне подчинились прелестям очаровательной Ребекки, и оба в свое время, торжественно объявили, что они стояли с нею на самой короткой ноге. Такия декларации, как всем известно, в духе французской нации, и желал бы я знать: какой француз, по возвращении из чужих краев в свою отчизну, не хвастал тем, что он сгубил наповал по крайней мере дюжину почтеннейших фамилий?

в экарте, тогда-как Бекки, в другой комнате, пела торжественные сонаты для лорда Стейна. Относительно господина Трюффиньи, известно нам заподлинно, что этот достойный дипломат не смел глаз показать в гостиннице Путешественников, где считали его по уши в долгах, и еслибы, при посольском доме, не было общого стола, то никакого нет сомнения, monsieur de Truffigny умер бы голодной смертью среди столицы Трех Соединенных Королевств. После этого, мне позволено, конечно, усомниться в некоторой степени, что Ребекка обращала благосклонное внимание на которого-нибудь из этих юных джентльменов. Правда, впрочем, что оба они состояли у ней на посылках, покупали для нея перчатки, духи, цветы, входили в долги из-за билетов в ложу бельэтажа для мистрисс Кроли, и вообще старались оказать ей многия другия услуги поэтического свойства. Объяснялись они по английски с умилительно-наивной простотою, и несказанно потешали Бекки и милорда Стейна. Каждого из них она передразнивала прямо в лицо, и поздравляла их с успехами в английском языке с такою уморительною важностью, что лорд Стейн, сардонический её патрон, не мог удержаться от смеха. Трюффиньи, имея в виду секретную цель по делам сердечным, подарил компаньйонке Бриггс превосходную шаль, и тут же попросил ее озаботиться насчет передачи письма, которое простодушная старая девица вручила при всех мистрисс Бекки, так-как на адрессе стояло её имя. Содержание этой эпистолы вдоволь позабавило почтеннейшую публику, и преимущественно милорда Стейна, прочитавшого ее с особенным аппетитом. Читали ее все без исключения, кроме честного Родона; ему, разумеется, не кчему было знать и прилагать к сердцу всякую всячину, происходившую под кровлей его домика на Курцон-Стрите.

Здесь, в этом именно домике, Бекки не только принимала лучших иностранцев (эта фраза, как известно, издавна получила право гражданства в нашем джентльменском кругу), но даже некоторых из лучших Англичан. Под этим курсивным словом я отнюдь не разумею самых добродетельных, или, наименее добродетельных людей, ни умнейших, ни глупейших, ни богатейших, ни добропородных; но - "лучших", одним словом, то-есть таких, к которым другого эпитета прибрать никак нельзя, и которых лучшенство уже определено на общем сейме Базара Житейской Суеты. Таковы суть: великая леди Фитц-Уиллис, патронша Альмака, великая леди Слобор, великая леди Гризельда Макбет, урожденная миледи Глори Грэй, и прочая, и прочая, и прочая. Как-скоро леди Фитц-Уиллис, урожденная Дебретт, заблагоизволит принимать в своих салонах известную особу мужеского пола - эта особа уже спасена, и никто не отнимет у нея титула лучшенства. Никак нельзя сказать, чтобы миледи Фитц-Уиллис была действительно лучше кого-нибудь другого - совсем напротив: ей ужь будет лет под шестьдесят, и она никогда не славилась ни красотой, ни богатством, ни умом; но тем не менъе всякому известно, что она принадлежит к разряду лучших. Салоны её исключительно посещаются только лучшими особами и, как она давно сердита была на миледи Стейн (старинная вражда: в молодости своей, Георгина Фредерика, теперешняя Фитц-Уиллис, надеялась присвоить себе настоящий титул миледи Стейн), то ничего нет удивительного, что эта великая представительница модного света торжественно признала права и привилегии мистрисс Родон Кроли. Она раскланялась с нею весьма учтиво на одном великолепном балу, и потом ободрила сына своего Сент-Киттса, получившого хорошее место по протекции лорда Стейна, посещать как-можно чаще дом мистрисс Кроли. Этого мало. Леди Фитц-Уиллис пригласила Ребекку в свой собственный палаццо, и два раза принималась говорить с нею за обедом самым торжественным, снисходительным и любезным тоном. Этот важный факт сделался в тот же вечер известным всему Лондону. Особы, злословившия до той поры мистрисс Родон, замолчали. Венгем, известный остряк и законоведец, правая рука лорда Стейна, везде начал прославлять до небес нашу героиню. Все и каждый спешили наперерыв познакомиться с мистрисс Бекки. некто Том Тоди, предостерегавший Саутдауна насчет этой опасной женщины, принялся теперь хлопотать, чтоб его представили в её дом. Словом, мистрисс Родон Кроли вполне сопричислилась к разряду "лучших".

Ах, друзья мои, не завидуйте преждевременно моей героине, мало ли что может случиться на Базаре Житейской Суеты? Слава есть не что иное, как дым и пепел: это вы все знаете. Притом всюду признано за несомненный факт, что даже через золото и брильянты текут иной раз весьма горькия слезы. Бекки испытала и видела все на свете, видела даже самого милорда Бумбумбума, лицом к лицу, и однакожь, положа руку на сердце, сознавалась впоследствии, что все - суета сует.

Нам никак не следует распространяться слишком много об этой достославной и блестящей каррьере нашей героини. Тайны большого света могут быть вполне известны только посвященным: им и книги в руки.

В последующие годы Бекки весьма часто говорила о той эпохе своей жизни, когда она постоянно вертелась в круговороте модного лондонского света. Блистательные успехи, быстро сменявшиеся один другим, сначала приводили ее в состояние безпрерывного восторга, но потом прискучили ей мало-по-малу; опротивели и надоели. Ничего сначала не могло быть приятнее, как изобретать и добывать изящные костюмы со всеми дополнительными украшениями, к ним принадлежащими. Принимая в разсчет довольно ограниченные средства мистрисс Родон, мы думаем, что для решения проблем этого рода, требовалась повременам удивительная изворотливость её тонкого и проницательного ума. Тем веселее было для нея, после предварительных хлопот, ездить на званые обеды, где она встречалась с великими людьми, и от обедов - на блистательные вечерния собрания, где встречали ее те же великие люди, с которыми притом, непременно и неизбежно, предстояло ей увидеться и завтра, и послезавтра, и на следующей неделе, и в будущем месяце, всегда и всюду, где только собирался лучший джентльменский мир. Молодые люди были всегда безукоризненно-изящны, в прекрасных галстухах, в блестящих сапогах, и белых, как снег, перчатках; пожилые джентльмены, степенные, сановитые и прозаичные, украшали свои костюмы затейливыми пуговками; молодые леди, робкия и застенчивые, рисовались в розовых платьях, и маменьки их, сиявшия брильянтами, всегда были величественны, прекрасны, торжественны и пышны. И весь этот люд говорил на чистейшем английском языке, а не на дурном французском диалекте, как в наших повестях и романах. Речь всегда шла о семейных делах, о характере той или другой особы, и о различных разностях, в большей или меньшей степени интересных, или, вовсе неинтересных, точь-в-точь как разсуждают иногда любезные кумушки. Все прежния знакомые завидовали Ребекке и ненавидели ее от всей души, не думая и не гадая, что бедная женщина скучает больше и больше, зевает чаще и чаще среди всей этой пышности и блеска.

- Зачем судьба забросила меня в этот свет? жаловалась по временам мистрисс Бекки, забывая, что судьба тут вовсе невиновата, - лучше бы мне быть женою деревенского пастора, или, какого-нибудь аптекаря, приготовлять лекарства для его пациентов! Лучше, право, быть женою сержанта и ездить за полком в обозной фуре; но было бы в тысячу раз комфортэбльнее и веселее переезжать с ярмарки на ярмарку, и плясать в балаганах.

Она обыкновенно жаловалась великому человеку на свою хандру, и поверяла ему тревоги своего сердца. Это забавляло милорда.

- Из Родона мог бы выйдти очень хороший Есuyer... конюшни... или, как называется этот человек в огромных ботфортах, что ходит вокруг цирка, и похлопывает бичом? Он высок, довольно толст, увесист, и физиономия его внушает уважение... Помню я, продолжала Бекки, задумчиво склонив голову, - однажды, когда я была ребенком, отец сводил меня в балаган на брукгримской ярмарке, и когда мы воротились домой, я сделала себе пару ходулей, и начала выплясывать так, что удивила всех товарищей и учеников отца.

- Интересно было бы посмотреть на эту сцену, сказал лорд Стейн.

- А я бы не прочь повторить ее теперь, продолжала Бекки. О, как бы изумилась леди Блинки, и как широко открыла бы свои глаза леди Гризельда Макбет!.. Однакожь полно об этом, тсс! Паста начимает петь.

свои миньятюрные ручки, и ласково разговаривала с нимив присутствии всех наилучших особ. Что жь такое? Она была сама артисткой, замечала мистрисс Бекки весьма справедливо. Откровенно и простосердечно рассказывала она всем и каждому о своем происхождении и слова её служили неисчерпаемым источником для разнообразных толков и суждений о характере её среди этого блестящого круга.

- Каким удивительным хладнокровием владеет эта женщина! замечала одна особа.

- Скажите лучше - дерзостью, подхватывала другая, - смотрите, какой вид независимости принимает она! Другая, на её месте, сидела бы

- Что это за честная, добрая и кроткая душа!

- Ну, это, скажу я вам, такая пройдоха, какой еще свет не производил!

И так далее. Ребекка между-тем делала свое дело. Артисты и артистки были от нея в восторге, и готовы были петь на её вечерах до истощения последних сил. Музыкальные уроки доставались ей даром.

Да. Были действительно вечера в маленьком домике на Курцон-Стрите. Экипажи всякого рода, с фонарями и без фонарей, загромождали всю улицу, к великой досаде No 200, не знавшого покою от этой демонской стукотни, и им выдавались билеты в ближайший трактир, где каждый из них мог потребовать для себя бутылку пива. Знатные лондонские денди толпились на ступенях маленькой лестницы и толкали друг друга, удивляясь и подсмеиваясь, как они очутились в этом месте, и многия непорочные леди высшого тона сидели в маленькой гостиной, слушая знаменитых певиц и певцов, которые, по обыкновению, пели с такой энергией, что от звуков их голоса дребезжали стёкла в окнах. И через день, на одном из столбцев газеты Morning Post, в отделении "Феншонэбльные собрания", печатался параграф такого рода:

"Полковник Родоне и мистрисс Кроли давали вчера обед и вечер для избранного общества в своем доме на Курцонской улице, что на Майской ярмарке. За обедом присутствовали: их высокопревосходительства, гранд и грандесса Питерварадин, его превосходительство, трехбунчужный Папуш-паша, турецкий посланник, и с ним - драгоман миссии, Кабоб-Бей; маркиз и маркиза Стейн, граф Саутдаун, сэр Питт и леди Дженни Кроли, мистер Уагг, и прочая. Вечернее собрание мистрисс Кроли удостоили своим визитом: вдовствующая дюшесса Стильтон, дюк де-ла-Грюйер, маркиза Чишир, маркиз Александр Страчино, граф де-Кри, барон Шпапцугер, кавалер Тости, графиня Слингстон, леди Макадам, генерал-майор и леди Гризельда Макбеты с девицами Макбет, виконт Паддингтон, сэр Гораций Фоги, высокородный Сандс Бедуин, высокостепенный Боббахи Баггаудер", и проч, и проч. Читатель приймет на себя труд дополнить своим воображением еще двенадцать строчек мелкой печати, испещренных именами наилучших людей.

И в обращении с вельможами, наша героиня наблюдала такую же откровенность, которая отличала ее в сношениях с людьми низкого разряда. Однажды, среди блистательного общества, Ребекка - может-быть из тщеславия, вздумала вести оживленную беседу на французском диалекте с парижским артистом. Леди Гризельда Макбет, стоявшая подле, наморщила свое чело и нахмурила бровы.

- Как хорошо вы говорите по французски! заметила леди Гризельда, которая сама, объясняясь на этом языке, никак не могла освободиться от ирландского акцента.

Леди Гризельда была побеждена этой скромностью, и почувствовала невольное снисхождение к нашей героине. Она оплакивала роковые понятия времени относительно доброкачественности разнообразных и разнохарактерных пород: но соглашалась в душе, что по крайней мере эта parvenue вела себя прилично, и никогда не забывала своего положения в джентльменском кругу. Леди Гризельда была очень добрая женщина; сострадательна к бедным, простодушна в достаточной степени, незлопамятна и неподозрительна. Было бы весьма неосновательно обвинять ее за то, что она считала себя лучше нас с вами, один из её предков гордился своим происхождением от Каракаллы.

Леди Стейн, после музыкальной сцены, почувствовала тайное душевное расположение к мистрисс Бекки. Молодые леди гигантского дома принуждены были, одна за другою, уступить силе обстоятельств. Раз или два, оне пытались напустить на нее известейших остроумцев, вооруженных саркастическими эпиграммами; но этого им не удалось. блистательная леды Стоннингтон попробовала однажды выступить против нея с огромным запасом колкостей и насмешек, но неустрашимая мистрисс Бекки поразила ее наповал, при самом начале перестрелки. Готовая отразить неприятельския нападения во всякое время, она встретила их с простодушным и невинным видом, который в сущности дела, был в ней опаснее самых резких проявлений изступленной злобы. В таком расположении духа, она высказывала весьма наивно самые оскорбительные колкости, и в то же время извинялась в них перед всеми самыми безъискуствснным образом, так-что каждый знал до мельчайших подробностей, чем и как, в данном случае, она отразила своего врага.

Мистер Уагг, знаменитый остряк и начальник всех траншей и подкопов милорда Стейна, был однажды подговорен некоторыми дамами сделать нападение на мистрисс Бекки, и он взялся за это дело с отчаянною смелостью, подмигнув наперед своим прекрасным заговорщицам, как-будто желая сказать: "смотрите, какая пойдет потеха". Вслед затем, он разразился безпощадною выходкой на бедняжку Бекки, которая между-тем, ничего не подозревая, спокойно сидела за обедом. Застигнутая таким-образом врасплох, но с оружием в руках Ребекка устремила на своего противника младенчески-невинный взор, и поразила его не в бровь, а в самый глаз, так, что мистер Уагг покраснел, побагровел и совершенно растерялся. Свершив этот импровизированный подвиг, она снова принялась за свои суп, и простодушная улыбка озарила её кроткое лицо. Великий патрон Уагга, сидевший тут же за обедом, бросил на него такой дикий, изступленный взгляд, что несчастный готов был запрятаться под стол, и расплакаться, как ребенок. Он жалобно взглянул на милорда, никогда неудостоившого его своей беседой за обедом; взглянул и на своих прекрасных соучастниц, которые однакожь отвернулись от него с заметным пренебрежением. Около шести недель, после этой сцены, не приглашали его к обеду, и мистер Фич, доверенное лицо милорда, получил приказание объявить Уаггу, что если он опять осмелится сказать какую-нибудь грубость мистрисс Ребекке Кроли, или сделать ее мишенью своих глупых шуток, то милорд немедленно соберет и представит все его долговые обязательства, куда следует, и заморит его в тюрьме без всякого милосердия и пощады, Уагг расплакался перед Фичем, и умолял своего милого дружка замолвить за него словечко перед милордом. Затем он написал мадригал в честь мистрисс Ребекки Кроли, появившийся в ближайшем нумере "Гарумскарумского Магазина", где редактором был сам мистер Уагг. Усердненшия мольбы его обращались и к самой Ребекке, когда он встречал ее в знакомых домах. В клубе он особенно старался угодить мистеру Родону, и завербовать его на свою сторону. После всех этих усилий и хлопот, мистер Уагг, через несколько времени, снова удостоился приглашения в Гигантский дом. Ребекка всегда была добра, и не думала сердиться на мистера Уагга.

Совсем иначе поступал мистер Венгем, визирь и главный доверенный челядинец при особе лорда Стейна, имевший место в парламенте и за его столом; он был очень осторожен в своих мнениях насчет мистрисс Бекки, и действовал гораздо хитрее мистера Уагга. Венгем был в душе заклятым ненавистником всех выскочек и разночинцев, залетевших в джентльменский круг (сам он, должно заметить, происходил от мелкого торгаша углями в северной Англии); но тем не менее он ни разу не обнаруживал враждебных чувств в отношении к новой любимице маркиза Стейна. Совсем напротив: он преследовал ее сниходительною учтивостию и покровительственными комплиментами, которые досаждали Ребекке гораздо более, чем открытая вражда других особ.

придавала особенный вкус веселым пиршествам мистрисс Бекки. Некоторые догадывались, что сэр Питт Кроли ежегодно выдавал брату значительную сумму на покрытие домашних расходов; предполагая основательность такой догадки, надлежало бы заключить, что Ребекка имела неограниченное влияние на баронета, и что характер его, с течением времени, значительно изменился. Другие намекали, будто мистрисс Бекки завела похвальный обычай собирать контрибуцию со всех приятелей своего мужа; к одному приходила она вся в слезах, и рассказывала, что немедленно последует опись всего её движимого имущества; перед другим - она падала на колени, и объявляла, что все её семейство должно идти в тюрьму, или наложить на себя руки, если не будет выплачена такая-то сумма. Носился слух, будто лорд Саутдаун, внимательный к этим патетическим мольбам, переплатил ей многия сотни фунтов. Поговаривали также, будто молодой Фельтем, драгун, обязанный господам Кроли своим сопричислением к разряду лучших людей (отец его был шляпный фабрикант и продавец оружейных изделий), сделался также жертвою мистрисс Бекки по финансовой части. Некоторые наконец объявляли под секретом за истинную правду, будто еще мистрисс Родон выманивала деньги у многих простодушных дураков на основании обещания ходатайствовать за них перед правительством о назначении им выгодного места. Всего однакожь мы не беремся и пересчитать, что злые языки выдумывали для помрачения блестящей репутации нашей героини. Достоверно только то, что если бы мистрисс Кроли действительно владела теми суммами, которые, как уверяли, она выманивала, выпрашивала, занимала, крала - капитал её, нет сомнения, был бы огромный и совершенно достаточный для продолжения честной жизни, между-тем как... но об этом речь впереди.

Экономия в хозяйстве значит очень много, и если вы с уменьем станете распоряжаться небольшим запасом наличных девег, то дела ваши, по крайней мере на время, пойдут блистательно на Базаре Житейской Суеты. Мы думаем и даже убеждены, что вечерния собрания мистрисс Бекки, которые, впрочем, были не слишком многочисленны и часты, стоили этой леди довольно дешево, особенно, если взять в разсчет, что она платила наличными деньгами чуть-ли не за одне только восковые свечи. Гемпширская мыза милорда Стейна и Королевина усадьба в изобилии снабжали ее дичью и садовыми плодами. Погреба лорда Стейна находились в полном распоряжении мистрисс Бекки, и знаменитые повара Гигантского дома президентствовали на её кухне, или, по приказанию милорда, изготовляли у себя дома разные снадобья для полковничьяго стола.

Стыдно злословить честных людей, и я торжественно протестую перед публикой против всех этих клевет, взведенных на мою героиню. Десятая разве доля могла заключать частичку правды из всего, что о ней говорили. Что же из этого? Неужели мы станем выгонять из своего общества всех и каждого, кто попадет в неоплатные долги? Но в таком случае, поверьте мне, мир превратится в необозримую пустыню, и на Базаре Житейской Суеты будет страшная тоска. Еслибы мы стали заглядывать в кошелек своего собрата, и допытываться, чем и как он промышляет, ближний тогда возстал бы на ближняго, милостивые государи, и плоды современной цивилизации уничтожились бы навеки. Ссорам, сплетням, дракам не будет и конца; дома наши превратятся в пещеры, и мы принуждены будем ходить в рубищах и лохмотьях. Балы и вечерния собрания прекратятся; купечество обанкрутится; промышленность исчезнет. Вино, восковые свечи, белила, румяна, брильянты, парики, наколки, ленты, булавки, бронза, фарфор, блестящия коляски с вороными конями, все, все без исключения отправилось бы к чорту, еслибы свет вздумал принимать только тех, кто нравится, и тщательно избегать тех, кого злословят. Но этого не будет. Взаимная терпимость утверждена с, незапамятных времен на обоих полушариях планеты, и такой порядок дел будет продолжаться до скончания веков. Позлословить своего ближняго не мешает от скуки, или, от нечего делать, и вы можете даже назвать его иногда негодяем; но неужели вы станете желать, чтобы повесили его на первой виселице? Нет, нет, вы этого не хотите. Совсем напротив, вы терпите его в своем обществе, и пожимаете ему руку при встрече с ним на дороге. Если, притом, у него отличный повар и хорошее вино, вы рады обедать у него чем чаще, тем лучше. Вот отчего торговля процветает, цивилизация идет вперед, модистки торжествуют, магазинщики блаженствуют, и виноградники мистера Лафита с каждым годом принимают обширнейшие размеры.

В те блаженные времена Георга IV, которые мы имеем ечастие описывать, великосветския леди носили gigots и вплетали в свои волосы огромные гребенки наподобие черепаховых лопаток, между-тем как ныньче у них - простенькие рукавчики и пленительные венки на головах. Вот, кажется, и вся существенная разница, произведенная четвертью века в нравах и обычаях модных людей. Их образ жизни и эстетическия наслаждения такия же теперь, как были и тогда. Неизменяемость оснований и незыблемость принципов - их существенные свойства. Никто, по крайней мере, не будет опровергать этой истины в отношении к наилучшим представительницам прекрасного пола. Когда мы, скромные члены средняго сословия, смотрим на этих воздушных нимф, оне прсдставляются нам существами неземными, снизлетевшими сюда из другой планеты, и наслаждения их отуманивають.наши взоры. Вот почему, имея в виду доставить сердечное утешение своим братьям и сестрам по происхождению, я решился описать здесь похождение возлюбленной нашей Бекки, её борьбу, триумфы, надежды, неудачи, с которыми она, как и всякая смертная, одаренная талантливою душою, должна была сталкиваться на подмостках житейского базара.

В эту эпоху перешла к нам из Франции весьма приятная забава играть в шарады, быстро распространившаяся в джентльменском кругу, так-как многия леди находили в ней для себя превосходный случай обнаружить свои прелести, и некоторые даже могли тут выставить напоказ свою проницательность и ум. Милорд Стейн, действуя по указанию мистрисс Бекки, считавшей себя равномерно и прекрасною и остроумною, решился задать в Гигантском доме блестящий бал, где, между прочим, будут представлены некоторые из этих миньятюрных драм, доставляющих столько богатой пищи и сердцу, и уму, и воображению, и чувству. Мы осмеливаемся отворить для читателя двери в это великолепное собрание, причем с прискорбием извещаем всех, кому ведать надлежит, ée в джентльменском вкусе, где благосклонный читатель будет присутствовать на Базаре Житейской Суеты.

Часть блистательной залы, составлявшей картинную галлерею Гигантского дома, превратилась в шарадный театр. Для этой же цели употребляли ее в бывалые времена еще при Георге III. Здесь был, между-прочим, портрет самого маркиза Гиганта, нарисованного во весь рост, с напудренными волосами и розовыми лентами, в римском вкусе, как думали тогда. Художник уловил тот момент, когда маркиз торжественно выступает на сцену в роли Катона из трагедии мистера Аддисона. Эта трагедия была разыграна здесь в присутствии принца валлинского, принца Вилльяма Генриха, и епископа оснабургского. Кулисы и декорации были опять, для этого торжественного случая, примесены сюда с чердаков, где оне лежали десколько десятков лет, покрытые густыми слоями пыли,

Молодой Бедуин Сандс, в ту пору изящный денди и восточный путешественник, сделан главным распорядителсм спектакля. Титул восточного путешественника звенел вообще слишком громко в тогдашних ушах, и мистер Бедуин, проживший несколько месяцев под палатками пустыни, и потом издавший свои путевые впечатления in-quarto, справедливо считался весьма замечательным джентльменом между лучшими людьми. Должно заметить, что к его изданию приложены были разнообразные рисунки восточных костюмов, и притом он путешествовал в сопровождении Негра весьма непривлекательной наружности, точь в точь, как другой Бриан де-Буа-Гильберт. Такой путешественник, как Бедуин, с его костюмами и черным слугою, послужил, в настоящем случае, драгоценнейшею находкой для Гигантского дома.

Он выполнял первую шараду. Знатный Турок, с огромным тюрбаном на голове (предполагается, что янычары еше существуют, и тарбуш не вытеснил древняго и величественного головного убора правоверных), лежит на диване и курит наргиль, то есть, благовонный курительный порошок, из уважения к щекотливому обонянию дам. Турецкий сановник зевает немилосердо, и обнаруживает разнообразные признаки скуки и лени. Вдруг он хлопает в ладоши. Является Мицраим, Нубиец, с голыми руками, кинжалом, ятаганом и другими восточными украшениями. Он высок, дороден, отвратителен, гадок. Мицраим делает селям перед милордом-агой.

Смешанные чувства наслаждения и ужаса овладевают публикой. Дамы перешептываются. Черпый невольник подарен Сандсу Бедуину египетским пашою в промен за три дюжины бутылок мараскина. Мицраим так часто зашивал одалисок в мешки и топил их в Ниле.

Мицраим представляет продавца невольниц перед ясные очи аги. С ним входит женщина, закрытая покрывалом. Купец сдергивает покрывало. Трепет восторга пробегает по всей зале. Невольницу представляет мистрисс Уинкъуорс, леди с прекрасными волосами и глазами. На ней великолепный восточный костюм: её черные локоны унизаны брильянтами; золотые пиастры блестят на её платье. Ненавистный поклонник Мухаммеда пленяется её красотой. Она падает на колени, и умоляет агу возвратить ее в горы, туда, где она родилась, где возлюбленный её, молодой Черкес, оплакивает отсутствие своей Зюлейки. Но закоснелый Гассан не внемлет мольбам красавицы. Он сместся, когда она говорит ему о своем женихе. Зюлейка закрывает руками свое лицо, и принимает позу очаровательного отчаяния. Уже нет для нея никакой надежды, как... как вдруг выступает на сцену кизляр-ага.

Кизляр-ага приносит письмо от султана. Гассан получает и кладет себе на голову страшный фирман. Смертельный ужас потрясает его члены, между-тем как лицо Негра (тот же Мицраим, только в другом костюме) проникается дикою радостью. "Пощади! пощади!" кричит паша; но кпизляр-ага, делая страшную гримасу, вынимает роковой снурок.

Занавес опускается в ту минуту, когда начинают приводить в исполнение фирман повелителя правоверных.

- Первые два слога! кричит Гассан, и мистрисс Родон Кроли, выступая теперь на сцену для выполнения своей роли в шараде, поздравляет мистрисс Уинкъуорс с блистательным успехом, и разсыпается в комплиментах её роскошному и вполне изящному костюму.

солнце в пустыне. Турки обращаются головами к востоку и преклоняются к песку. За неимением дромадеров, музыкальный оркестр играет - "верблюды идут". На сцене появляется огромная египетская голова. Это - голова музыкальная, и к удивлению восточных путешественников, она поет комическую песню, сочиненную мистером Уаггом. Восточные путешественники отплясывают, как Папагено и Маврский Король в "Волшебной Флейте".

- Последние два слога! проревела голова.

Открывается третий и последний акт. На сцене греческая палатка. Высокий и дородный воин лежит на кушетке. Над ним висит шлем и щит. Нет больше надобности в этих доспехах. Илион пал. Ифигения принесена в жертву. Кассандра содержится пленницей в стане воина. Повелитель мужей (то есть, полковник Кроли, который, сказать до секрету, не имел ни малейшого понятия об этих троянских делах), ἄναξ ἄνδρῶν спит в своем аргосском доме. Мерцание лампы отражает на стене гигантскую тень спящого воина. Его меч и щиг троянский блестят ярко. Оркестр играет страшную музыку из "Дон-Жуана" перед появлением статуи командора.

поворачивается в постели и открывает свою широкую грудь, как-будто подставляя ее под удар. Рука Эгиста дрожит, и у него недостает духа поразить благородного вождя. Клитемнестра быстро проскользает в комнату, как призрак. Её обнаженные руки белы как снег, темнорусые волосы волнуются по её плечам, лицо покрыто смертною бледностью, и глаза её сверкают такою убийственною, адскою улыбкой, что зрители проникаются невольным трепетом при взгляде на нее.

- Великий Боже! Неужели это мистрисс Родон Кроли? раздался чей-то голос из толпы.

Трепет ужаса пробегает по всей зале. Клитемнестра между-тем с презрением выхватывает кинжал из рук Эгиста, и подходит к постели. При мерцании лампы, она склоняется над головой спящого воина... лампа гаснет... раздается стон. Все темно.

Внезапный мрак и быстрота совершившейся сцены перепугали всех джентльменов и леди. Ребекка выполнила свою роль так натурально и с таким демонским искусством, что зрители онемели от изумления, и никто из них не мог произнести ни одного звука, пока снова не засветились лампы. Но тут уже оглушительные рукоплескания послужили самым искренним выражением всеобщого восторга.

- Браво! браво! браво! закричал лорд Стейн, и голос его заглушил громкий говор всей остальной публики. Но ведь это, господа, так натурально, так натурально, что... пробормотал он потом сквозь зубы.

- Клитемнестру! Пашу! Клитемнестру! Агамемнон не мог вдруг показаться в своей классической тунике; он остановился на заднем плане вместе с Эгистом и другими выполнителями этой маленькой драмы. Мистер Бедуин Сандс вывел Зюлейку и Клитемнестру. Один знатный вельможа непременно хотел, чтобы его тотчас же представили Клитемнестре.

- Мистрисс Родон Кроли была убийственно-очаровательна в своей роли, заметили лорд Стейн.

Озаренная торжественной улыбкой; Бекки раскланивалась перед зрителями, как истинная артистка.

Между-тем явились оффицианты с прохладительными лакомствами на огромных подносах. Актеры исчезли со сцены, чтоб приготовиться ко второй шарадной картине.

Первый слог. Полковник Родон Кроли, в длинном сюртуке, в шляпе с широкими полями, с палкой и фонарем в руках, занятым из конюшни, проходит через сцену, брюзгливым криком как-будто желая показать обитателям дома, что ужь пора ложиться спать. У нижняго окна сидят двое купеческих прикащиков, и кажется играют в криббидж. Игра тянется вяло, и они зевают. К ним подходит молодой человек, повидимому, половой (Джордж Рингвуд, выполнивший эту роль в совершенстве), и останавливает их среди партии. Скоро появляется горничная (лорд Саутдаун) с нагревальником и двумя шандалами. Она входит в верхнюю комнату, и нагревает постель. Жаровня в её руках служит орудием для привлечения к ней внимания прикащиков. Горничная уходит. Прикащики надевают ночные колпаки и опускают сторы. Половой выходит, и запирает снаружи ставни. Затем вы слышите, как при возвращении в комнату, он запирает дверь извнутри железным болтом. Оркестр играет: "dormez, dormez, chers Amours". Голос из-за занавеса говорит: "Первый слог".

Второй слог. Лампы внезапно зажигаются. Музыка играет старинный марш из "Джона Парижского:" ah, quel plaisir d'être en voyage. Сцена та же. Между первым и вторым этажем дома зрители видят гербы Стейна. Раздается звон колокольчиков по всему дому. В нижней комнате какой-то человек передает другому исписанный клочок бумаги; тот берет его, читает, принимает грозную позу, сжимает кулак, и говорит, что это безстыдно. "Конюх, подавай мою одноколку!" кричит другой человек, остановившийся в дверях. Он улыбается горннчной (лорду Саутдауну) и ласкает ее за подбородок. Молодая девушка, повидимому, оплакивает его отсутствие, как некогда Калипса плакала о другом отъезжающем путешественнике, Улисе. Половой (Джордж Рингвуд) проходит по сцене с деревяныым ящиком, наполненным серебряными флакончиками, и кричит: "Горшки" - с таким неподдельным юмором и натуральностью, что зала дрожит от рукоплесканий, и букет падает на сцену. Раздается хлопанье бичей. Хозяин, горничная, половой, бегут к дверям, но в эту минуту является какой-то зимиенитый гость. Занавес опускается, и невидимый режиссёр театра кричит: "Второй слог".

"Гостинница", говорит капитан Бриггс.

Зрители смеются над догадливостью капитана, хотя был он весьма близок к истине.

Перед третьим слогом оркестр играет разные морския мелодии: "Rule Britannia", "Затихни Борей", и проч. Будет вероятно морская сцена. С поднятием занавеса раздается звон колокола. "Ну, братцы, к берегу!" кричит чей-то голос. Пассажиры прощаются друг с другом. Некоторые с безпокойством указывают на облака, представляемые на сцене темной занавеской, и тревожно кивают головами. Леди Скримс (Лорд Саутдаун) с ридикюлями, узелками и собачкой, и муж её садятся на пол, и стараются ухватиться за канат, Действие очевидно происходит на корабле.

Капитан (полковник Кроли) в треугольной шляпе и с телескопом в руках, выходит на палубу и озирается во все стороны, поддерживая в то же время шляпу на голове. Полы его сюртука развеваются как-будто от сильного ветра. Когда рука его опускается, чтобы направить телескоп к глазам, шляпа слетает с его головы, и публика апплодирует. Ветер становится сильнее; музыка гремит громче и громче; пассажиры и матросы, качаемые ветром, перебегают с места на место, как-будто на корабле происходит сильнейшая качка. Буфетчик (г. Рингвуд) выбегает на сцену с шестью тазами, и один из них ставит перед лордом Скримсом. Леди Скримс дает толчок своей болонке, и та испускает жалобный визг. Потом она приставляет платок к лицу, и делает вид, что уходит в каюту. Звуки оркестра достигают до неистового волнения, и третий слог приведен к концу.

Затем последовал небольшой балет "Le Rossignol", доставивший в те дни блестящую известность господам Монтегю и Нобле. Мистер Уагт перснес этого "Соловья" на английскую сцену в виде оперного балета, к которому он, как искусный стихотворец, приклеил изящные стихи. Актеры выступили во французских костюмах. Лорд Саутдаун превратился теперь в хромую и брюзгливую старуху, вооруженную клюкою.

- Филомела! Филомела! кричит старуха,

Филомела выходит. Дружные рукоплескания встречают ее в зале. Это опять мистрисс Родон Кроли, напудренная и в мушках, как очаровательнейшая маркиза в мире.

Она смеется, поет, и выпархивая на авансцену со всею невинностью театральной юности, восхитительно раскланивается перед публикой. Мать спрашивает.

- Отчего ты, дитя мое, все смеешься и поешь?

"Роза на моем балконе всю зиму без листьев стояла, утренний воздух вдыхая, и тоскливо дожидаясь весны. Отчего же теперь цветет моя роза, и благовонный запах исходит из её уст? Оттого, мама, что весеннее солнце восходит, и птички громко поют, порхая по небесной лазури.

"Соловей молчал между обнаженными кустами, и уныло прислушивался к завываниям зимняго ветра, но громко соловьиная трель раздается теперь по зеленой роще, и слышен его голос в тиши ночной. Отчего же вдруг так весело запел голосистый соловей? Оттого, милая мама, что взошло весеннее солнце, и листья зазеленели на деревьях.

"Всему своя очередь, мама: птицам петь, розам цвести и отцветать, солнцу всходить к заходить. Лучь весенняго солнца пробудил жизнь и веселье в моем сердце: вот отчего, милая мама, я засмеялась и запела".

В промежутках между стансами этой песни, с густыми и длинными усами, едва прикрытыми её старушечьим чепцом, обнаруживала казалось самое нежное влечение к своей резвой дочке, и не раз стрмилась прижать её к своему материнскому сердцу. Симпатизирующая публика встречала эти ласки с громким хохотом и оглушительными одобрениями. Оркестр между-тем выполнял симфонию, искусно подражая щебетанию птиц и соловьиной трели. Удовлетворяя общему желамию восторженной публики, Бекки еще раз пропела свою песню. Рукоплескания и бесконечные букеты посыпались на Соловья. Могучий голос лорда Стейна раздавался громче всех. Бекки-Соловей, подбирая цветы, которые он бросал ей, прижимала их к своему сердцу, с видом совершеннейшей актрисы. Лорд Стейн бесновался от восторга. Энтузиазм его гостей принимал грандиозные размеры. Куда девалась прекрасная черноокая Черкешенка, возбудившая к себе такое сочувствие в первой шараде? Она была вдвое красивее Бекки, но наша героиня совершенно затмила ее своим блеском. Все голоса были на стороне мистрисс Родон. Стефенс, Карадори. Ронци-де-Беньи и другия артистическия имена попеременно были применяемы к ней, и все единодушно согласились, что если бы мистрисс Кроли была на сцене, никто, без всякого сомнения, не сравнялся бы с нею. Ребекка взобралась в этот вечер на самые верхния ступени величия и славы: её голос раздавался звонкой трелью над бурею рукоплесканий, и был столько же высок, как её триумф.

После драматического спектакля открылся бал. Все и каждый толпились вокруг Бекки, и она служила притягательным пунктом во весь этот вечер. Один знатный вельможа, родственник самого милорда Бумбумбума, объявил напрямик, что Ребекка - олицетворенное совершенство, и он безпрестанно вступал с ней в разговор. Все эти почести туманили и кружили голову торжествующей артистки, и перед ней открылось необозримое поле блистательных успехов в модном свете. Лорд Стейн, неразлучный её невольник, следовал за ней повсюду, и оставлял почти без внимания всех других гостей. Когда начались танцы, она протанцовала менуэт с мосьё де-Трюффиньи, чиновником французского посольства из свиты герцога де-ла-Жаботьер. Герцог помнил все артистическия предания европейских театров, и объявил положительно, что мадам Кроли могла бы назваться достойною ученицею самого гениального Вестриса. Он бы и сам непрочь танцовать с нею весь вечер, если бы не мешала подагра и чувство сознания возвышенности своего поста. Он был очень рад, когда ему сказали, что Ребекка - полуфранцуженка по происхождению.

ére, - одна только Фраицуженка может говорить и танцовать с таким неподражаемым искусством.

Затем вальсировал с нею дон Педро Клегенспор, кузен Петерварадима, принадлежавший к его свите. Великий гранд Испании и Португалии, дон Петерварадин, забывая свою дипломатическую сановитость, решился также ангажировать на вальс эту очаровательную персону, и принялся вертеться с нею вокруг залы, разсыпая по паркету брильянты из кисточек своих ботфортов и гусарского ментика. Сам Папуш-паша был бы очень рад танцовать с мистрисс Бекки, если бы эта забава сообразовалась сколько-нибудь с обычаями правоверных. Группы наилучших джентльменов безпрестанно теснились вокруг нея, и апплодировали с таким бурным энтузиазмом, как-будто Бекки была какая-нибудь Тальйони или Нобле. Все были в очаровательном упоении, не исключая, разумеется, и самой мистрисс Кроли. С горделивым презрением она проходила мимо леди Стоннигтон, и принимала покровительственный вид в отношении к леди Гигант и её озадаченной невестке. Соперницы её были побеждены и уничтожены. Куда девалась теперь бедная мистрисс Уикъуорс с её длинными волосами и большими черными глазами, производившими такой эффект при начале этого блистательного вечера? Нигде не было её. Если бы мистрисс Уикъуорс выплакала все свои глаза, и вздумала рвать на себе волосы, никто бы вероятно не заметил её тоски и душевного разстройства.

Но величайший триумф был еще впреди, - за ужином. Мистрисс Бекки удостоилась чести сидеть среди знаменитейших вельмож, и кушать на золотых приборах. Как новая Клеопатра среди этого блистательного собрания, она могла бы глотать перлы в бокалах шампанского, если бы только пожелала, и дон Петерварадин охотно бы пожертвовал всеми своими брильянтами за один ласковый и нежный взгляд из её искрометных глазок. Жаботьер писал о ней своему правительству. Дамы за другими столами, кушавшия на серебре, и наблюдавшия за постоянным к ней вниманием лорда Стейна, клятвенно уверяля, что милорд, совершенно потерявший голову, наносят чудовищное оскорбление всем великосветским леди. Если бы сарказм мог производить убийственные последствия в буквальном смысле этого слова, леди Стоннингтон уже давно убила бы Ребекку.

Триумфы этого рода пугали и тревожили бедного Родона Кроли, и он с прискорбием замечал, что жена его, всеми обожаемая, отдаляется от него больше и больше. С болезненным чувством он признавался самому себе, что Ребекка стоит выше его неизмеримо.

Гигантского Дома, и наперерыв спешивших принести искреннее поздравление всякому выходившему джентльмену с изъявлением надежды, что "его превосходительству" было конечно весело в этот вечер.

Карета мистрисс Родон, после громких возгласов, вкатилась на иллюминованный двор, и остановилась у крытого подъезда. Родон посадил свою жену, и экипаж помчался. Мистер Венгем вызвался с полковником идти пешком, и предложил ему сигару.

Закурив сигару у одного из факельщиков, стоявяшх у ворот, Родон отправился с приятелем своим Венгемом. В эту минуту, два человека отделились от толпы, и последовали за джедтльменами. Лишь-только Родон и Венгем повернули за угол Гигантского Сквера, один из этих людей, выступив вперед, притронулся к плечу полковника, и сказал:

- Прошу извинить, сэр, я должен переговорить с вами по секрету об одном важном деле.

За этими словами, другой незнакомец громко свиснул, и в то же мгновение, от ворот Гигантского Дома отделился один кабриолет. Сделав этот сигнал, незнакомец загородил полковнику дорогу.

сперва прикоснулся к его плечу.

- Сопротивление безполезно, милостивый государь, сказал джентльмен, - нас здесь трое.

- Вы что ль это Мосс? сказал полковник, угадавший, повидимому. этого собеседника. - Сколько же?

- Безделица, шепнул мистер Мосс, помощник миддльсекского шерифа, что на Курситор-Стрите, - всего только сто-шестьдесят-шесть фунтов, шесть шиллингов и восемь пенсов, по форменной жалобе мистера Натана.

- Ради Бога, Венгем, одолжите мне сто фунтов, сказал бедный Родон, - дома у меня наберется около семидесяти.

- Спокойной ночи, сказал Родон жалобным тоном.

И Венгем пошел своей дорогой. Мистер Родон Кроли докурил свою сигару, когда кабриолет его подъехал к дому мистера Мосса.