Базар житейской суеты.
Часть четвертая.
Глава LIV. Тот же день и тот же предмет.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть четвертая. Глава LIV. Тот же день и тот же предмет. (старая орфография)

ГЛАВА LIV. 

Тот же день и тот же предмет.

Озадаченная роковыми событиямй предшествующей ночи, мистрисс Бекки долго не могла выйдти из своего оцепенения и пролежала в постели до двенадцати чаеов. Звон воскресных колоколов привел ее в себя. Приподнявшись с постели, она принялась наигрывать в свой собственный колокольчик, призывая француженку-горничную, которая, как мы знаем, оставила ее за несколько часов.

Мистрисс Родон Кроли звонила долго и громко, но без всякого успеха, и хотя наконец она дернула за сонетку с таким отчаянным усилием, что снурок от колокольчяка остался в её руках, однакожь мамзель Фифина не явилась; - да, решительно не явилась и тогда, как раздраженная миледи, с оборванной сонеткой в руках и растрепанными волосами, выбежала в корридор, и начала, громким голосом и топая ногами, кликать свою служанку.

Дело в том, что mademoiselle Fifine, не спросясь ничьего позволения, изволила совсем оставить хозяйственное заведение на Курцонской улице. Подобрав брильянты и другия безделки, оставленные в гостиной, Фифина взошла к себе наверх и тщательно уложила. все свои картонки, ящички и сундучки. Затем, выбравшись на улицу, она наняла извощичью карету для собственного употребления, и вынесла собственноручно весь свой багаж, без всякой посторонней помощи, в которой вероятно ей бы отказали, так-как вся домашняя челядь ненавидела от всей души эту заносчивую Парижанку. Таким-образом, не простившись ни с кем, мамзель Фифина покинула Курцонскую улицу однажды навсегда.

Игра, по её мнению, совсем окончилась в этом малензьком хозяйстве, и mademoiselle Fifine уехала в наемной карете, как вероятяо многия из её прекрасных соотечественниц поступили бы на её месте. Собираясь в путь далекий, она забрала не только свои собственные пожитки, но и некоторые довольно замечательные вещи, составлявшия собственность мистрисс Кроли (если только можно допустить в строгом смысле какую-нибудь собственность у этой миледи). Кроме вышеупоминутых брильянтов и некоторых нарядных платьев, уже давно привлекавших внимание этой любезной служанки, мамзель Фифи захватила ненароком четыре богатейшие вызолоченные подсвечника à la Louis-Quatorze, шесть вызолоченных альманахов, столько же кипсеков, золотую эмалевую табакерку, принадлежавшую когда-то мадам дю-Барри, хорошенькую маленькую чериильницу и перламутровый письменный прибор, употреблявшийся в известных случаях при сочимении очаровательных записочек на розовой бумаге. Серебряные вилки и ножи; лежавшие на маленьком столике по поводу petit festin, прерванного Родоном, также исчезли из джентльменского домика вместе с исчезновением мамзель Фифины. Но другия металлическия принадлежности, неудобные для перенесения вследствие их тяжеловесности, она оставила на своем месте, и по этой же причине остались неприкосновенности каминные приборы, каминные зеркала и фортепьяно из розового дерева. Спустя несколько времени, одна почтенная дама привлекательной наружности, похожая как две капли воды на мамзель Фпфину, открыла в Париже модный магазин в Rue du Helder, где она жила, пользуясь большим кредитом, и наслаждаясь покровительством милорда Стейна. Эта особа отзывалась всегда об Англии, как о самой негодной стране в мире, и рассказывала своим молодым воспитанницам, что она была некогда affreusement volée туземцами этого острова. Нет сомнения, что из сострадания к этим несчастиям, великодушный маркиз оказывал свое покровительство почтеыной madame de Saint Amarante. Да здравствует она мпогия лета на Базаре Житейской Суеты! Мы не будем иметь с ней никакого дела.

Услышав необыкновенную толкотню и движение внизу, мистрисс Родон Кроли, пораженная сильнейшим негодованием на безстыдство прислуги, неотвечавшей на её многократный призыв, накинула на плеча свои утренний пеньюар, и величественно сошла в гостиную, откуда слышался этот демонский гвалт.

Там кухарка с грязным лицом и в засаленом переднике, сидела на прекрасной ситцовой софе подле мистрисс Регтльс, которую подчивала мараскином. Вертлявый паж, еще недавно разносивший розовые записочки мистрисс Кроли, и проворно вилявший около её маленькой коляски, запускал свои пальцы в банку с малиновым вареньем; каммердинер серьёзно разговаривал с мистером Реггльсом, которого лицо выражало глубокое разстройство и печаль - и увы! хотя дверь была отворена, и Ребекка уже несколько раз топала своей миньятюрной ножкой, никто из слуг не обратил ни малейшого внимания на присутствие миледи.

- Еще рюмочку, голубушка! говорила кухарка, обращаясь к мистрисс Реггльс, когда Ребекка стояла среди комнаты.

- Симпсон! Троттер! кричала раздраженная миледи. Как вы сместе здесь оставаться, когда слышите мой голос? Как вы смеете сидеть в моем присутствии? Где моя горничная?

Паж встрепенулся и поспешил высвободить из банки свои пальцы, но кухарка храбро додила свой стакан, и еще храбрее уставила глаза на мистрисс Кроли. Ликер, повидимому, возбудил в ней яростное присутствие духа.

- Ваша софа! поди-ка-ты какие новости! сказала кухарка. Я сижу на софе мистрисс Реггльс, не на вашей. Иистрисс Реггльс, не шевелись, моя голубушка, не тревожься. Я сижу на собственной софе мистера и мистрисс Реггльс; они купили ее на честные деыежки, и дорого она им стоит, ох как дорого! Как вы думаете, мистрисс Реггльс, если я буду тут сидеть до тех пор, пока заплатят мое жалованье, долго-ли я просижу? Ха, ха, ха!

И затем кухарка налила себе другой стаканчик сладкого ликера, и выпила его с отвратительной злостью.

- Троттер! Симпсон! Вытолкайте эту пьяницу, кричала мистрисс Кроли.

- Вытолкайте ее сами, если есть охота, сказал Троттер, каммердинер. Заплатите нам деньги и, пожалуй, гоните всю прислугу. Мы знаем, добра нечего ждать от вас.

Но при этом слуги разразились таким адским хохотом, что в комнате задребезжали стекла. Один только мистер Реггльс, скромный и печальный, не принимал участия в отвратительной сцене.

- Мистер Кроли не воротится, сударыня, если вам угодно знать, сказал каммердинер. Он присылал сюда за своими вещами, но я не отдал ничего, хотя мистер Реггльс и советовал отдать. Заплатите нам жалованье, и мы уйдем. Я тут не останусь. Заплатите нам жалованье, заплатите.

Каммердинер был пьян: это доказывали его багровые щеки и дерзкий язык.

- Мистер Реггльс, сказала Бекки в припадке ужасного отчаяния, неужели вы не защитите меня от этих пьяниц.

- Не буянь, Троттер, сделай милость! сказал паж, сжалившийся над плачевным состоянием своей миледи, и желавший показать, что титул пьяницы к нему никак не может относиться.

- Мистрисс Кроли, мистрисс Кроли! воскликнул наконец мистер Реггльс. Думал ли я дожить до такого несчастного дня! Я знаю вашу фамилию с детских лет. Тридцать лет был я каммердинером у мисс Матильды Кроли, и не грезилось мне даже во сне, что один из членов этой фамилии раззорит меня в конец... да, в конец! говорил бедняга, заливаясь горькими слезами. Будет ли мне от вас какая-нибудь плата? Вы жили в этом доме четыре года, кушали мой хлеб, пользовались моею мебелью. Одного молока и масла вы набрали на мой счет больше чем на сотню фунтов стерлиигов, а сколько пошло на вас муки, яиц и сливок в эти четыре года! Одна ваша комнатпая собачка проедала больше, чем шиллинг в сутки!

- Зато она не заботилась о своей собственной плоти и крови, перебила кухарка. Ведь её ребёнок умер бы с голоду, если бы я за ним не ходила.

- Его отдали в приют, кухарка, слышала ты это? сказал Троттер.

Между-тем честный Реггльс продолжал плачевным тоном исчислять свои убытки... Все;,что он говорил, было справедливо: Бекки и муж её раззорили его в конец. Каждую неделю со всех сторон приходили к нему новые счеты, и он даже рисковал быть выгнанным из собственного дома, так-как имел несчастие везде поручаться за фамилию Кроли. Его слезы и жалобы, повидимому, еще больше растревожяли Ребекку.

- Все вы против меня, все до одного! сказала она раздраженным тоном. Чего же вы хотите? Не расплачиваться же мне с вами в воскресенье. Приходите завтра, и каждый из вас получит все до копейки... Я думала, муж мой разсчитал вас. вхВсе-равно; разсчитает завтра. Уверяю вас честью, сегодня поутру он вышел из дома с двумя тысячами фунтов в кармане. Мне он не оставил ничего. Обратитесь к нему. Дайте мне шляпку и шаль; я пойду к нему. Была ссора между нами сегодня поутру... вы знаете это все. Даю честное слово, что он расплатится со всеми... Он получил хорошее место. Сейчас к нему иду.

Эта смелая речь сильно подействовала на мистера Реггльса и на всех присутствующих. Оне переглянулись с великим изумлением друг на друга, когда мистрисс Бекки, величественная и страшная в своем гневе, вышла из гостиной. Она пошла к себе наверх, и оделась на этот раз без помощи своей французской служанки. Затем она пошла в кабинет Родона, и увидела тут несколько узлов и чемодан с надписью, сделанною карандашом: "отослать ко мне по первом востребовании". Затем мистрисс Кроли направила свои шаги на чердак, в каморку, где жила её горничная; все шкафы были опорожнены тут, и не осталось ни одной вещицы после форсированного бегства этой служанки. Ребекка вспомнила о брильянтах, брошенных ею на пол, и страшная истина со всеми подробностями обрисовалась перед её умственным взором.

- Великий Боже! вскричала она в припадке страшного отчаяния, - какая бедственная, непостижимо-злосчастная судьба! Быть так близко к счастью, и потерять все, все в одну минуту!.. Но неужели я слишком опоздала? Нет, еще можно попытаться.

Она оделась на скорую руку, и вышла из дома, неоскорбляемая на этот раз дерзостью прислуги; но вышла одна, без человека. Было четыре часа. Быстро бежала она из улицы в улицу, из переулка в переулок (извощика нанять было не на что) и остановилась перевести дух только на Большой Гигантской уллце, перед домом сэра Питта Кроли.

-- Дома ли леди Дженни Кроли?

- Нет. Она в церкви.

Бекки не смутилась. Сэр Питт был в кабинете, и приказал никого не принимать, но ей надобно же было его видеть; она прдскользнула мимо ливрейного лакея, и очутилась в комнате сэра Питта, прежде чем изумленный баронет положил на стол прочитанную газету.

Он покраснел и отпрянул на спинку кресел с видом величайшого волнения и страха.

- Не смотрите на меня такими ужасными глазами; начала Ребекка; я не преступна, Питт, дорогой; безценный Питть... вы были когда-то моим покровителем и другом. Клянусь небом, я не преступна, хотя все наружные обстоятельства обвиняют меня... и в какую минуту, Боже мой, в какую минуту! когда все мой надежды готовы были исполниться, и блистательная каррьера ожидала нас впереди!

- Правда ли это, что я вижу в нынешней газете? сказал Питт, указывая на параграф, поразивший его необыкновенным изумлением.

- Совершенная правда. Лорд Стейн известил меня об этом еще в пятницу, накануне этого рокового бала. Он обещал это место еще за шесть месяцев. Мистер Мартир, колониальный секретарь, сказал вчера милорду, что уже сделаны все распоряжения по этому делу. Последовал несчастный арест, и за ним - ужасная встреча. Вся моя вина лишь в том, что я слишком старалась и хлопотала об интересах Родона. Лорд Стейн был у меня и прежде больше сотни раз. Признаюсь откровенно; у меня были деньги, о которых ничего не знал Родон. Разве вы не знаете, как он безпечен? Могла ли я отдавать в его распоряжение эти суммы?

И так далее. История вышла складная, стройная, обставленпая весьма искусно мног ими поэтическими подробностями. Сэр Питт слушал, мигал и не верил ушам, Бекки признавалась откровенно, хотя с глубоким сокрушением, что уже давно подметила особенную привязанность к себе лорда Стейна (при этом имени баронет покраснел); но, совершенно уверенная в своей добродетели, решилась воспользоваться этим обстоятельством к возвышению чести и достоинства фамилии.

надежду, еслибы не эта страшная катастрофа. Но я должна признаться откровенно, что все мои первоначальные планы и разсчеты были обращены на один предмет - на то, чтобы вывести обожаемого супруга из этого состояния бедности и окончательного раззорения, которое уже готово было обрушиться над нашей головою. Да, я замечала особенную приверженность к себе лорда Стейна, продолжала она, потупив глаза в землю. Прпзнаюсь, я употребляла даже все зависящия от меня средства, чтобы понравиться этому человеку - сколько это позволительно честной женщине, и приобресть его благосклонность и... уважение. Только в пятницу поутру получено было известие о смерти губернатора Ковентрийского Острова, и милорд принялся немедленно ходатайствовать за моего мужа. Мы сговорились сделать ему сюприз, и он сам должен был прочесть в сегодняшней газете известие о своем назначении. Между-тем его арестовали; лорд Стейн великодушно вызвался освободить его сам, и сказал, чтоб я не делала по этому поводу никаких распоряжений. Милорд смеялся вместе со мной, и говорил, как эта радостная и совершенно неожиданная весть должна будет утешить горемычного пленника по выходе его из долговой тюрьыы. Но вот он сам неожиданно воротился домой. Все его подозрения возобновились, он вспыхнул, и, страшная сцена произошла между лордом Стейном и моим жестоким... жестоким Родоном. Все теперь кончилось, исчезли все надежды, и, о Боже мой! Что со мною будет? Сжальтесь над несчастной женщиной, великодушный друг мой! Помирите нас.

Кончив эту историю, она стала на колени, и схватив руку сэра Щтта, начала цаловать ее страстно, заливаясь при этом горькими слезами.

В этом положении застала их леди Дженни. Когда, по возвращении из церкви, сказали ей, что мистрисс Кроли в кабинете, она опрометью бросилась в комнату баронета.

- Меня очень удивляет, что эта женщина осмелилась перешагнуть через порог этой комнаты, сказала леди Дженни, трепещущая и бледная, как полотно.

Должно заметить, что; немедленно после завтрака, миледи отправила на Курцонскую улицу свою горничную, хорошо знакомую с семейством мистера Реггльса. Разведав всю подноготную, горничная представила своей барыне подробнейшее донесение о роковом событии, со включением других фантастических добродетелей, изобретенных лакейскими головами.

- Желаю знать, продолжала раздраженная миледи, как смеет эта женщина входить в дом... честного семейства?

Сэр Питт отступил на несколько шагов, изумленный энергическою выходкой своей супруги, он никогда не подозревал в ней такой энергии, Ребекка продолжна стоять на коленях в своей поэтической позе.

- Скажите ей, что она не знает всех обстоятельств. Уверьте ее, что я невинна, всхлипывала мистрисс Кроли.

- Послушай, мой ангел, мне кажется, что ты несправедливо обвимяешь мистрисс Кроли, начал сэр Питт, причем Ребекка почувствовала значительное облегчение. Я уверен с своей стороны, что она...

- Что она? закричала леди Дженни звучным, произительным, резким голосом, причем сердце её забило сильнейшую тревогу, - что она, спраншваю вас? Преступная жеищина, безсердечная мать, фальшивая жена? Она никогда не любила своего малютку, и бедняжка не раз мне жаловался на её жестокое обхождение с ним. Стыд и бедствие приносит она во всякое семейство, разстроивает и ослабляет, все даже самые священные отношения и связи. Нет ничего вскренняго в этой женщине; все в ней лесть, хвастовство, обман. Она обманывала своего мужа, как обманывала всех; душа её запачкана тщеславием, любостяжанием, всякими пороками. Я вся дрожу, когда дотрогиваюсь до нея. Я боюсь показывать детей на её глаза. Я...

- Леди Дженни! перебил сэр Питт. Этот язык ваш...

- Я была всегда для вас верною женою, сэр Питт, продолжала неустрашимая леди Дженни, я свято сохраняла супружеский обет, произнесенный перед Богом, и повиновалась вам, как преданная, послушная жена. Но есть пределы всему, сэр Питт, и я объявляю, что если эта женщина еще раз осмелится показаться на ваши глаза, я и мои дети в туже минуту оставим ваш дом. Она недостойна быть в обществе честных людей. Вы... вы должны, сэр, выбирать между ней и мною.

С этими словами, леди Дженни, изумленная своею собственною смелостью, выпорхнула из кабинета, озадачив в высшей степени и Ребекку, и баронета. Впрочем мистрисс Кроли скоро опомнилась от изумления, и даже почувствовала некоторую усладу в своем сердце.

- Это все наделала брильянтовая браслетка, которую вы мне подарили, сказала она сэру Питту, опуская его руку.

Баронет обещался ходатайствовать за нее перед братом, и употребить все свое содействие к примирению супругов. Затем они простились, и леди Дженни имела удовольствие видеть из окна, как эта женщина оставила её дом.

* * *

В общей зале Родон нашел несколько молодых офицеров, сидевших за столом. Он без труда согласился принять участие в их трапезе, и кушал, с удовлетворительным аппетитом, наперченных цыплят, приготовленных к этому завтраку. Содовая вода употреблялась на этот раз вместо водки. Молодые люди разсуждали о современных событиях, распространяясь преимущественно о мамзель Ариане, французской танцовщице, оставленной своим покровителем, и уже отыскавшей нового обожателя в особе Пантера Kappa. Кулачный бой, происходивший между Петом и Ботчером, также входил в состав этой интересной беседы. Мистер Тандиман, юноша лет семнадцати, старавшийся закрутить усы, которые покамест у него еще не выросли; был свидетелем этой знаменитой схватки, и разсуждал о ней тоном знатока. Он сам привез Ботчера на место сцены, и провел в его обществе весь предшествующий вечер. Ботчер непременно бы остался победителем, если бы тут не было фальши. Тандиман проиграл заклад, но платить не хотел. Пусть они беснуются там, сколько хотят, а ужь он не заплатит.

Интересная беседа была во всем разгаре, когда наконец пришел и мистер Макмурдо. С прибытием его вновь были пересмотрены и обсужены все подробности относительно танцовщиц и боксеров. Макмурдо, несмотря на свои седые волосы, любил преимущественно компанию молодых людей, и сам рассказывал в их духе многие чрезвычайно замысловатые анекдоты, возбуждавшие единодушный восторг. Нельзя впрочем сказать, чтоб почтенный капитан был вполне человек светский и угодник дамский; молодые люди охотно приглашали его на свои обеды, но они не считали нужным знакомить его с своими сестрами и матерями. Образ жизни мистера Макмурдо был далеко не блистателен с джентльменской точки зрения, но он вполне был доволен своей судьбой, и приобрел всеобщее расположение за свою простоту и добросердечную откровенность.

Покамест капитан Макмурдо завтракал, другие джентльмены, уже вышедшие из-за стола, предавались различным увеселениям и забавам. Молодой лорд Варинас вооружился огромной пенковой трубкой, а капитан Югс закурил гаванскую сигару. Мистер Тандиман, юноша сорви-голова, молодцоватый на все штуки, предложил капитану Десису поиграть в орлянку, и бросал к потолку шиллинг за шиллингом, попутно толкая бульдога, вертевшагося у его ног. Само-собою разумеется, что капитан Макмурдо и Родон Кроли ничем ие обнаружили своих тайных мыслей. Совсем напротив: они принимали живейшее участие в разговоре, и отнюдь не думали разстроивать всеобщого веселья. Пированье, попойка, смех и залихватская болтовня (ribaldry) идут рука об руку на всех балаганных подмостках житейского базара.

Привычные посетители клуба, заседающие обыкновенно подле его окон, еще не явились к своим постам, и газетная комната была почти пуста. Вертелся там один джентльмен, незнакомый Родону, да еще другой, с которым полковник не имел особенного желания встречаться вследствие карточного должишки. Третий джентльмен, казалось, пристально читал "Роялиста", заменитую в ту пору воскресную газету. Этот взглянул на Кроли с видимым участием, и сказал:

- Поздравляю тебя, Кроли.

- С чем? спросил полковник.

- Ну да, об этом слово в слово публикуют и "Роялист" и "Наблюдатель" (Observer), сказал Смит.

- О чем публикуют? вскричал взволнованный Родон.

Ему показалось, что дело его с лордом Стейном уже предано тиснению во всеобщую известность. Смит любовался замешательством полковника, когда он взял газету дрожащими руками, и начал читать.

Мистер Смит и мистер Браун (джентльмен, которому полковник был должен за вист) уже разговаривали о полковнике еще до его прихода.

- Ведь вот, подумаешь, на ловца и зверь бежит, заметил Смит, - у Кроли, я полагаю, нет и шиллинга за душой.

- Теперь будет и на его улице праздник, сказал мистер Браун. Повеяль попутный ветерок, который авось пахнет и на нас. Надеюсь, теперь он расквитается со мной.

- А разве он тебе должен?

- Как же? Кроме карточного долга, он еще не заплатил мне за пони.

- Как велико жалованье? спросил Смит.

-- Две или три тысячи фунтов, отвечал Браун. Только климат, говорят, адский, и почти никто его не выносит. Ливерсидж умер через полтора года, а предшественник его не прожил там и шести недель.

- Да, ужь начинают поговаривать, что брат его - умнейший человек, хотя прежде можно была думать, что из него не выйдет никакого проку, заметил Смит. Влияние его становится заметным. Это ведь он, конечно, достал полковнику место?

- Он? как бы не так!

- Кто же?

- Выше подымай, сказал Браун с двусмысленной улыбкой. Лорд Стейн.

- Неужели?

- Я тебе говорю.

- Что же его заставило тут принимать такое родственное участие? спросил Смить.

- Добродетельная жена есть венец своему мужу, отвечад Браун загадочным тонон, принимаясь опять за газету.

"Роялисте" следующий параграф:

"Губернаторство Ковентрийского острова.-- Корабль "Желтый Ванька" шкипер Джавдерс, привез на этих днях письма и бумаги с Ковентрийского острова. Его превосходительство, сэр Томас Ливерсидж сделался недавно жертвою госродствовавшей эпидемии в Саумтауне. Потеря его весьма чувствительна для сей процветающей колонии. До нас дошли слухи, что губернаторство предложено полковнику Родону Кроли, кавалеру Бани, отличному ватерлооскому офицеру. Дела наших колоний должны быть поручаемы людям, владеющим административными талантами, и мы нисколько не сомневаемся, что храбрый джентльмен, выбранный колониальным ведомством для замещения упразднившейся вакансии, вполне оправдает общую доверенность при управлении одной из важнейших наших колоний."

- Ковентрийский остров! Где это он лежит, провал его воэьми? И кто бы это назначил его губернатором? в раздумьи спрашивал себя капитан Макмурдо.

- Послушай, старина, сказал он громко, ты должен взять меня в секретари..

И когда они сидели таким-образом, разсуждая об этом необыкновенном и непостнижимом назначении, швейцар клуба подал Родону карточку, где отлитографирована была фамилия мистера Венгема, желавшого повидаться с полковником Кроли.

Родос и Макмурдо вышли навстречу к этому джентльмеяу, справедливо подозревая в нем герольда от лорда Стейна.

- Здравствуйте, Кроли! Очень рад вас видеть, сказал мистер Венгем с ласковой улыбкой, радушно пожимая руку долковника Кроли.

- Вы, без сомнения, пришли к нам от...

- Именно так, подхватил мистер Вевгеягь.

- В таком случае, позвольте рекомендовать вам друга моего, капитана Макмурдо.

- Очень рад познакомиться с капитаном Макмурдо, сказал мистер Венгем, с улыбкой протягивая руку секунданту мистера Кроли.

Макмурдо протянул один палец, вооруженный замшевой перчаткой, и сделал, через свои туго-накрахмаленный галстух, весьма холодный поклон мистеру Венгему. Капитан, казалось, был очень недоволен, что ему приходится иметь дело с простым адвокатом: он воображал, что лорд Стейн пришлет к нему по крайней мере полковника.

- Так-как Макмурдо представляет здесь меня, и знает вполне мои намерения, сказал Кроли, то я могу, конечно, удалиться и оставить вас одних.

- Разумеется, сказал Макмурдо.

- Нет, нет, вовсе не разумеется, подхватил мистер Венгем, - я пришел повидаться лично с вами, почтеннейший мистер Кроли, хотя, конечно, общество капитана Макмурдо нисколько нам не помешает. Я даже уверен, капитан, что присутствие ваше поможет нам дойдти до благоприятнейших последствий, которых, кажется, вовсе не ожидает почтенный друг мой, полковник Кроли.

- Гм! промычал капитан Макмурдо. "Чорт бы побрал всех этих адвокатов, подумал он, говорят как трещетки, а дела ни на шаг".

Мистер Венгем взял стул, которого ему не предлагали, вынул из кармана газетный листок, и продолжал.

- Вы уже, конечно, прочли, полковник, это приятнейшее известие в сегоднишних газетах? Правительство приобрело безценного слугу, а вы - превосходнейшее место. Тут нечего и сомневаться, что вы с удовольствием приймете на себя эту должность. Три тысячи фунтов жалованья, прекрасный климат, отличный губернаторский дом, и вся колония в ваших руках. Поздравляю вас от всего сердца. Вы, конечно, догадываетесь, господа, кому почтенный друг мой одолжен этим местом?

- Ведите меня на виселицу, если я тут понимаю что-нибудь, проговорил капитан.

Мистер Кроли побледнел.

- А дело между-тем чрезвычайно понятное, продолжал Венгем, Великодушнейший и добрейший из людей, превосходнейший друг мой, маркиз Стейн, ходатайствовал за почтенного моего друга, мистера Кроли, и его-то ходатайству...

- Ах, полковник, вы, я вижу, находитесь в раздражительном состоянии духа, спокойно возразил мистер Венгем, - вы сердитесь, почтеннейший, и негодуете на благороднейшого из людей.

- Еще бы!,

- А за что? позвольте вас спросить именем человеческой справедливосий и здравого смысла. За что?

- За что?! вскричал отуманенный Родон.

- Вы удивляетесь, госнода, продолжал мистер Венгем с приятнешпей улыбкой, - удивляюсь и я, смотря на непосгижимое ваше предубеждение к превосходнейшему моему другу. Будьте хладнокровнее, полковник, и разберите это дело как светский джентльмен, или просто, как честный человек; в таком случае вы сейчас увидите, что сами виноваты кругом. Возвращаетесь вы домой... из путешествия, и находите... ну, что вы находите? Милорд Стейн ужинает в вашем доме на Курцонской улице вместе с мистрисс Кроли. Что тут странного и необыкновенного? Разве прежде этого никогда не было? Разве вы не заставали его больше сотни раз в обществе вашей супруги? Как джентльмен и честный человек (здесь мистер Венгем, как парламентский оратор, приложил свою руку к жилетяому карману), я объявляю торжественно, что ваши подозревия чудовищно-неосновательны, нелепы, и вы наносите самое чувствительное оскорбление как этому великодушнейшему нобльмену, истинному вашему благодетелю и патрону, так и этой неввнной, безпорочной леди, заслуживающей полного вашего уважения и любви.

- Стало-быть вы полагаете, что Кроли введен был в заблуждение? сказал мистер Макмурдо,

- Не полагаю, а совершенно уверен в этом, отвечал мистер Венгем с великой энергией. Я убежден, что мистрисс Кроли невинна точно так же, как моя жена, мистрисс Венгем. Ослепленный адскою ревностию и выведенный из себя, почтенный друг мой поразил оскорбительным ударом слабого старца, убеленного седымт волосами, но и собственную свою супругу - перл добродетелей женских, красу и честь его дома - разбял в дребезги будущугю репутацию своего сына и затмил, в некотором смысле, блистательную перспективу своей жизни.

- Вот что случилось, милостивые государи, продолжал мистер Венгем с великою торжественностию. Сегодня утром присылает за мною лорд Стейн, прихожу, и нахожу его в самом плачевном состоянии!.. Вы понимаете, полковник, в каком положении должен находиться слабый старик после борьбы с таким гигантом, как вы, милостивый государь... Да, в глаза скажу, вы жестоко, сэр, воспользовались своим физическим преимуществом над слабостию старика. Не одно только телесное страдание сокрушает в настоящую минуту великодушного моего друга, нет; душа его растерзана, сердце обливается кровью. Человек обремененный, так сказать, заваленный, загруженный его благодеяниями; джентльмен, им уважаемый, любимый, защищаемый и покровительствуемый - этот самый джентльмен, милостивые государи, поступил с ним оскорбительно, жестоко, безчеловечно.... И чем, как не безпредельным великодушием лорда Стейна, объясните вы это самое назначение, о котором публикуют нынешния газеты? Да, милорд был истинно в плачевном состоянии, когда я сегодня поутру явился на его призыв; так же как и вы, милостивый государь, он сгарал желанием кровию смыть обяду; нанесенную ему, и возстановить оскорбленное достоинство его возраста и сана. Вам известны, конечно, доказательства его неустрашимости, полковник Кроли?

- Первым его приказанием было: написать вызов и отправить его к полковнику Кроли. "Один из нас", сказал он, "не переживет этой обиды".

- Наконец-то вы добрались до дела, мистер Венгем, сказал полковник, кивнув головой.

- Я употребил с своей стороны все зависящия от меня средства, чтоб успокоить лорда Стейна. Великий Боже! воскликнул я, как это жаль, сэр, что мистрисс Венгем и я не могли воспользоваться приглашением мистрисс Кроли на её ужин!

- Она просила вас ужинать? сказал капитан Макмурдо.

- головная боль мистрисс Венгем помешала этому визиту; она страдает очень часто, особенно в весеннее время - так, еслибы мы пришли, говорю я, и вы застали нас по возвращении домой, не было бы тогда никакой ссоры, никаких обид, никаких подозрений. А теперь? Боже мой, какие страшные последствия от такой ничтожной причины! из-за мигрени моей жены подвергается опасности жизнь двух честнейших, благороднейших людей, и погружаются в глубокую печаль две древнейшия и знатнейшия фамилии во всей Англии!

Макмурдо посмотрел на своего приятеля с видом человека, поставленного в совершенный тупик. Родон скрежетал зубами при мысли, что жертва ускользает из его рук. Он не верил ни одному слову во всей этой истории, и, однакожь, как прикажете опровергать ее?

Между-тем речь мистера Венгема продолжала изливаться быстрейшим потоком, к чести ораторского таланта, неоднократно обнаруженного им в заседаниях Верхняго Парламента.

- Больше часу просидел я у постели страждущого старца, и всеми силами убеждал его, уговаривал, умолял, отказаться от намерения посылать к вам этот роковой вызов. Я объяснил и доказал, что обстоятельства, в самом деле, могли показаться довольно подозрительными с первого взгляда. Я признался, что многие, на вашем месте, были бы введены в это роковое заблуждение, и старался доказать, что человек, одержимый припадками ревности, действует как помешанный; его, даже в юридическом смысле, должно считать не иначе, как съумасшедшим. Дуэль между вами была бы в высшей степепи неприятною для всех сторон, и притом вы, лорд Стейн, не имеете никакого права рисковать своей жизнью в такия преклонные лета, когда, можно сказать, дни ваши сочтены, и каждая минута ваша драгоценна для отечесгва. Что скажет милорд Бумбумбум? Что станут говорить в большом свете? Не хорошо, очень не хорошо. Пусть вы невинны, но все же безразсудная толпа набросит невыгодную тень на вашу незапятнанную репутацию. Таковы ужь ныньче времена, и таковы нравы. И вот таким-то способом, миломтивые государи, мне удалось, наконец, уговорить его не посылать этого бедственного вызова.

- Не верю я ни одному слову во всей этой басне, сказал Родон, выведенный наконец из себя. Все это чистейшая ложь, и вы, мистер Венгем, первый в ней соучастник. Если он не вызывает, можете его уверить, что вызов этот последует от меня.

Но тут, к счастью, явился на выручку сам капитан Макмурдо. Этот джентльмен гневно поднялся с своего места, и без церемонии сказал полковнику Родону, чтобы он прикусил себе язык,

если вам угодно, потребовать от него удовлетворения. Что жь касается до вызова лорду Стейну, то ужь, прошу извинить: посылай с ним кого хочешь, а я не пойду. Ищи себе другого секунданта. Чорт побери совсем: мы отколотили, с нами объясняются, и мы еще ломаемся! Это из рук вон. Если милорд соглашается сидеть смирно, не шевелись и ты. А что касается до этого дела... относительно мистрисс Кроли, объявляю тебе, дружище, я совершению согласен с мистером Венгемом, что она чиста и непорочна, как голубица. Ты вспылил без всякого повода, и не доказал ничего. Наконец, друг ты мой любезный, надобно быть совершенным глупцом, чтобы не принять этого места, которое тебе предлагают. Нечего отказываться от счастья, если оно само в рот лезет.

- Капитан Макмурдо! вы говорите, как умнейший человек в мире, вскричал мистер Венгем, у которого, при этой выходке, как-будто гора свалилась с плечь. Я с своей стороны забываю все, что сказал против меня полковник Кроли в минуту неестественного раздражения.

- Ужь, конечно, вы забудете, сказал Родон с презрительной насмешкой.

- Само-собою, господа, что все это дело должью быть предано глубочайшему забвению, сказал агент маркиза Стейна. Пуст оно умолкнет, погребено будет, запечатано, как выразился один знакомый мне оратор. Ни один звук из этой тайны не перелетит за порог этого дома. Я говорю это сколько из интересов моего друга, столько же для пользы и счастья самого полковника Кроли, который с непонятным ожесточением и упорством продолжает считать меня своим врагом.

- Лорд Стейн, думать надобно, не заикнется об этой истории, заметил капитан Макмурдо, - да и нам болтать не кстати. Дело, сказать правду, не совсем красивое, и, разумеется, чем меньше говорить об этом, тем лучше. Конец нашим переговорам. Поколотили-то собственно вас, а не нас, и если вы довольны, так мы и подавно!

Мистер Венгем раскланялся, и взял шляпу. Капитан Макмурдо вышел на минуту с ним из-за дверей, оставив Родона одного. Когда дверь за ними затворилась, веселое лицо капитана приняло какое-то странное выражение, близкое к презрителъной насмешке.

- Вы мне льстите, капитан Макмурдо, с улыбкой отвечал агент милорда. Однакожь, право, я сказал по чистой совести, что мистрисс Кроли просила нас ужинать после оперы.

- Разумеется. И вы бы, вероятно, поужинали, еслибы не мигрень мистрисс Венгем. Дело, однакожь, вот в чем: у меня хранится тысяча-фунтовый билет, который я намерен передать вам для доставления лорду Стейну, если вы потрудитесь дать росписку в получении. Кроли не станет драться; но все же лучше спровадить эти денежки по принадлежпости.

- Все это ошибка, недоразумение, поверьте мне, почтеннейший, сказал Венгем с видом совершеннейшей невинности.

И сопровождаемый капитаном, он начал спускаться с лестничных ступеней в ту минуту, как сэр Питт собирался взойдти наверх. Макмурдо был несколько знаком с этим джентльменом. Оставив своего спутника, и сопровождая сэра Питта, он намекнул ему по доверенности, что дело относителъно дуэли, благодаря его содействию, замялось кое-как, и он не допустил полковника до драки.

еe в огласку. Причем баронет не преминул сделать несколько общих замечаний о дуэлях, развивая преимущественно ту назидательную мысль, что дуэли представляют самый неудовлетворительный скособ возмездия за нанесенную обиду.

После этой прелюдии сэр Питт, облеченный во всеоружие парламентского красноречия, приступил к примирению полковника с его женою. Он изложил в систематическом порядке показания мистрисс Бскки, указал на их весьма вероятную правдивость, и окончательпо объявил, что сам он твердо убежден в невинности своей невестки.

Но мистер Кроли ничего не хотел слышать.

- Она скрывала от меня свои деньги целые десять лет, сказал он, отвечая на доказательства баронета. Не дальше как вчера вечером она клялась, что ничего не получала от лорда Стейна. Истина обнаружилась только тогда, когда я собственными руками открыл её шкатулку. Если она была тут непреступна, то все же в её характере открылись демонския свойства, и я не увижу её никогда, никогда!

С этими словами полковник склонил голову на грудь, и на лице его отразилась невыразимая тоска.

* * *

Несколько времени Родон Кроли противился намерению взять место, исходатайствованное для него таким ненавистным патроном, и он собирался также удалить своего сына из учебного заведения, куда поместил его лорд Стейн. Мало-по-малу, однакожь, он угомонился, и решился вполне воспользоваться этими благодеяниями, убежденный просьбами брата и доказательствами мистера Макмурдо. Капитан представил, между-прочим как бесноваться будет милорд Стейн, когда узнает, что сам же он упрочил счастье своего врага, и этот аргумент окончательно образумил полковника Кроли.

Перед отъездом лорда Стейна за границу, колониальный секретарь, раскланиваясь с маркизом, приносил ему, от имени всей колонии, чувствительную благодарность за назначение такого мужественного и опытного губернатора на Ковентрийский остров; можно вообразить, с какими чувствами маркиз выслушал такую благодарность. Отъезд его за границу последовал немедленно после описанных нами событий,

Тайна роковой воскресный вечер, ее разнесли повсюду на балаганных подмостках житейского базара, и толковали о ней по крайней мере в пятидесяти домах за обеденным столом. Мистер Кеккельби рассказал в один день на семи вечерних собраниях эту занимательную историю, делая к ней приличные дополнения, объяснения и вставки. Можете представить, как радовалась мистрисс Вашингтон Уайт! Супруга илинского епископа предавалась безмерному огорчению, и достопочтенный муж её, в тот же день, отправился в Гигантский дом, чтобы написать свою фамилию в визитной книге. Молодой Саутдаун огорчился душевно, и сестрица его, леди Дженни, сокрушилась сердечно. Леди Саутдаун тотчас же написала к своей старшей дочери умилительное послание на Мыс Доброй Надежды. Великобританская столица толковала об этом по крайней мере три дня, и мистеру Уаггу, действовавшему по узаконению Венгема, стоило величайших усилий и хлопот, чтобы не впустит эту сплетню на столбцы газетных листов.

Полицейские чиновники, оценщики и маклера толпами нахлынули на бедного Реггльса, вступившого во владение своим домом на Курцонской улице, и - ужь дело известное, зачем они нахлынули. Как-скоро мы читаем в услужливой газете, что такой-то нобльмен, вследствие разстроенных обстоятельств, принужден удалиться за границу, и продать с молотка все свое движимое и недвижимое имущество, а такой-то джентльмен задолжал своим кредиторам до семи или восьми мильйонов, - джентльменский дефицит является нашему воображению в размерах исполинских, и мы невольно удивляемся жертве мотовства и безумно-близоруких разсчетов. Но кто, примером сказать, пожалеет бедного цирюльника, который никак не может получить своих деньжонок за то, что целые годы пудрил головы ливренным лакеям, или какого-нибудь pauvre diable портного, убившого весь свои капиталишко на ливреи, которые он имел честь изготовлять для жирных лакеев такого-то милорда? Как-скоро падает какая-нибудь громадная фирма, все эти спекулаторы гибнут незаметно под гигантскими развалинами, точь-в-точь как в индийских поэмах мелкие чертенята мильйонами низвергаются в пропасть по следам погибшого Ассура. На Базаре Житейской Суеты ничего не было говорено о мистере Реггльсе.

Куда же девалась прекрасная обитательница джентльменского домика на Курцонской улице? Какие были о ней толки? Была ли она преступна, или нет? Известно всем и каждому, какие обыкновенно приговоры в этих сомнительных случаях делаются на Базаре Жятейской Суеты. Некоторые уверяли, что Ребекка уехала в Неаполь вслед за лордом Стейном; другие распространяли слух, что милорд немедленно оставил этот город, когда услышал о прибытии Бекки в Палермо. Была и такая молва, будто Бекка играет из себя dams d'honneur в каком-то германском городе; некоторые, наконец, уверяли положительно, будто видели ее собственными глазами в Чельтенгеме, где она наняла скромную квартиру со столом и прислугой.

Перед отъездом из Англии, Родон хотел застраховать свою жизнь в пользу сына, но ни одна компания не решилась рисковать своими деньгами, принимая в соображение слишком дурной климат Ковентрийского Остроива, куда отправлялся полковник. Оттуда он ежемесячно присылал письма и сэру Питту, и наленькому Роде. Макмурдо получал от него сигары, леди Дженни морския раковныы, стручковый перец, жгучия пикули и другия произведения колонии. Брату своему он аккуратно высылал ковентрийскую газету "Swamp Town Gazette"; где превозносили до небес этого нового губернатора, исполненного необыкновенного мужества и отваги, тогда-как другая газета "Swamp Town Sentinel", низвергала его до преисподней, утверждая, что Калигула и Нерон были предобрейшими созданиями в сравнении с господином Кроли. Этот последний отзыв объяснялся собственно тем, что Родон забыл однажды пригласить к себе на вечер жену издателя "Сентинеля". Маленький Родя читал обе газеты с величайшим удовольствием.

Матери своей не видал он никогда, потому-что мистрисс Бекки не удосужилась сделать прощального визита своему сыну. По воскресеньям и в другие праздничные дни, Родя отправлялся обыкновенно к свосй тётушке, леди Дженни. Скоро он узнал все гнезда на Королевиной усадьбе, и стал выезжать на охоту с собаками сэра Гуддельстона, которым он столько удивлялся при своем первом незабвенным посещения Гемпшира.