Базар житейской суеты.
Часть четвертая.
Глава LXI. На Рейне.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть четвертая. Глава LXI. На Рейне. (старая орфография)

ГЛАВА LXI. 

На Рейне.

Через несколько дней после описанных нами житейских приключений, в одно прекрасное утро, когда лето стояло на половине, Парламент был распущен, и все лондонское народонаселение, жаждущее заморских наслаждений или исцеления от недугов, собралось в чужие краи, - пароход "Батавец", нагруженный разнообразною коллекциею британских беглецов, торжественно отвалил от пристани Лондонской башни. Весело распахнулся живописный шатер над передней частью налубы, скамейки и все проходы испестрились группами розовых детей, суетливыми нянюшками и горничными, степенными маменьками в розовых шляпках и летних платьицах, джентльменами в картузах и полотняных куртках, отращавшими издавна молодецкие усы нарочно для этой увеселительной поездки, и, наконец, дюжими ветеранами в лощеных шляпах и накрахмаленных галстухах, наводнившими Европу после окончания великой битвы, и которые повсюду разнесли свое национальное Goddem, непереводимое ни на один из подлунных языков во вселенной.

Изумительное и, в некотором смысле, уму непостижимое было здесь собрание шляпных картонок, бритвенных приборов, конторок à la Bramas и других вещей, необходимых для морской езды. Были тут вертлявые питомцы из Кембриджской коллегии с степенным гувернером, отправлявшиеся для ученых наблюдений в Нонненверт или Кенигвинтер. Были тут ирландские джентльмены с блестящими цепочками и усаами, разсуждавшие во всю дорогу о лошадиных породах и разсыпавшиеся в комплиментах перед молодыми леди, которых, напротив, тщательно и с девственною стыдливостию избегали юные воспитанники Кембриджа с их бледнолицым гувернёром. Были тут старые поль-мелльские франты, спешившие в Висбаден играть в рулетку, и к Эмским водам пить рейнвейн. Был тут старик Хамократ, женившийся на юной деве, за которою ухаживал теперь кептен Папильйон, державший на руках дорожники её и зонтик. Был тут молодой Май, ехавший, после свадьбы, веселиться с своей супругой (то была урожденная мистрисс Зима, учившаяся в пансион вместе с бабушкой Мая). Был тут сэр Джон и супруга его с двенадцатью детьми, сопровождаемыми дюжиною нянюшек и мамушек. Был тут великий лорд Барикрис со всеми членами своего высокопочтенного семейства. Они сидели рядом, поотдаль от всех, смотрели во все глаза и, как водится, не говорили ни с кем. Экипажи их с фамильными гербами стояли на фордеке, обставленные дюжиною разпородных колесниц, так-что трудно было проходить между ними, и бедные пассажиры серединной части парохода принуждены были оставаться почти без всякого движения. То были джентльмены средней руки, ехавшие с собственной провизией, и которые, в случае надобности, могли бы скупить весь этот веселый народ в большом салоне. Между ними замешались степенные бледнолицые юноши с бакенбардами и портфёлями, вооружившиеся карандашами не дальше как через полчаса по прибытии на пароход.

Тут же были две Француженки, femmes de chambre; у которых страшно закружилась голова, лишь-только проехали Гринвич. Несколько кучеров, вертевшихся около экипажей, довершали эту разнохарактерную массу будущих искателей приключений на европейском континенте.

Усадив своих господ на палубе или в каюту, каммердинеры и лакеи соединились в дружелюбную группу, и принялись разсуждать о житейских делах, покуривая в тоже время трубки и сигары. К ним присоедимклись некоторые джентльмены из европейской породы, заинтересованные прежде всего разкокалиберными экипажами джентльменов. Карета сэра Джона могла с большим комфортом поместить до тринадцати особ мужеского и женского пола. Коляска лорда Хамократа тоже была очень замечательна, но всего интереснее был огромный фургон лорда Барикриса. Нельзя не подивиться, откуда милорд добыл капитал для этой поездки, но европейским джентльменам было известно это обстоятельство. Они знали, сколько в настоящую минуту наличной суммы в кармане лорда Барикриса, у кого он занял, и за какие проценты. Был туть еще премиленький дорожный экипаж отличной работы, и о нем-то собственно беседовали теперь сгруппировавшиеся джентльмены.

- А qui cette voiturelа? спросил один каммердинер с длинными серьгами в ушах и сафьянным денежным мешком в руках. Речь эта обращалась к джентльмену с таким же мешком и такими же серьгами.

- C'est а Kirsch je bense - je l'ai vu touteа l'heure - qui brenoit des sangviches daus la voiture, отвечал джентльмен на превосходном германо-французском диалекте его собственного изобретения.

В эту минуту мистер Кирш выкарабкался на свежий воздух из трюма, где он отдавал, на разных европейских наречиях, приказания матросам, занимавшимся укладкою пассажирских вещей. Немедленно он представил о своей особе полный и подробный отчет своим собратиям по ремеслу. Он известил их, что экипаж принадлежит набобу, воротившемуся недавно из Калькутты и Ямайки, неизмеримому богачу, с которым он, Кирш, условился разъезжать, в качестве переводчика, по всем европейским землям. В это самое мгновение, какой-то юный джентльмен очутился на кровле кареты лорда Хамократа, и перепрыгивая, с быстротою белки, с экипажа на экипаж, добрался наконец до своей собственной кареты и, при общем одобрительном крике, проюркнул туда в открытое окно.

- Nous allons avoir une belle traversée, monsieur George, сказал Кирш с любезной улыбкой, приподнимая козырек своего картуза.

- Проваливай ты тут с этим французским языком, откликнулся юный джентльмен, скажи-ка лучше, где мои бисквиты?

В ответ на эту речь из уст Кирша вылетели звуки, весьма похожие на британский диалект. Мистер Кирш был великий лингвист, знакомый, повидимому, со всеми языками, но не имея природного наречия, он объяснялся на всех очень бегло и без всякого соблюдения правил какой бы то ни было грамматики.

Повелительный юный джентльмен, искавший бисквитов в своей коляске, был не кто другой, как наш молодой друг, мастер Джордж Осборн. Прошло ужь слишком три часа, как он позавтракал в Рвчмонде, и морской воздух тотчас же изъострил его аппетит. Дядя Джой и мистрисс Эмми были на палубе в обществе джентльмена, решившагося, повидимому, быть неразлучным их спутником на сухом пути и на море. Таким-образом, они предприняли эту увеселительную поездку вчетвером.

Джой сидел на скамье, насупротив лорда Барикриса и его еемейства. Их движения поглощали, повидимому, всю мыслительную силу сановника Ост-Индии. Милорд и миледи помолодели, казалось, несколькими годами против того, как Джой видел их в Брюсселе в 1815 году. В Индии он любил хвастаться своим коротким знакомством с этими знатными особами. Волосы леди Барикрис, в ту пору черные как смоль, покрылись теперь прекрасным золотистым отливом, между-тем, как бакенбарды лорда Барикриса, тогда красные, сияли теперь богатейшим черным лоском с багряно-зеленоватыми отражениями при блеске солнечных лучей. Джой любовался на эту перемену, и следил испытующим взором за всеми движениями благородной четы. Присутствие лорда производило на него чарующее влияние, и он не мог смотреть ни на какой другой предмет.

- Эти особы, кажется, слишком интересуют тебя, любезный друг, сказал Доббин, наблюдая индийского набоба.

Он и Амелия засмеялись. Она была в соломенной шляпке, украшенной черными лентами, так-как срок траура еще не кончился. Но толкотня и праздничные виды всего окружающого сообщили приятное настроение её душе, и мистрисс Эмми была очень весела.

- Какой чудесный день! сказала Эмми довольно некстати, и одумавшись, прибавила еще более некстати: надеюсь, мы переедем спокойно на континент, без ветров и бури, не правда ли?

Джой презрительно махнул рукой, и посмотрел изподлобья на великих особ, сидевших перед ним.

- Видно, сестра, что ты не имеешь понятия о морских путешествиях; мы вот, люди опытные, не боимся ни ветров ни бури.

предохраняют себя от опасных следствий морской болезни.

В назначенное время приятели наши, в вожделенном здравии, высадились у Роттердамской пристани, откуда другой пароход благополучно представил их в город Кёльн. Здес они заняли приличные аппартаменты в одной из первостатейных гостинниц, и Джой, с невыразимым удовольствием, прочел на другой день газетную статейку, где было между-прочим изображено, что сюда изволил прибыть: "Herr Graf Lord von Sedley nebst Beglcitung aus London". Ha всякий случай он взял с собою свои придворный костюм, и убедил Доббина вооружиться на тот же случай своими парадными регалиями. Джой имел твердое намерение представляться иностранным дворам, и свидетельствовать свое почтение властителям тех земель, через которые он будет проезжать.

И везде, где только останавливались наши путешественники, мистер Джой, пользуясь всеми, и удобными, и даже неудобными случаями, оставлял свою собственную и майорскую карточки в доме британского посольства. Стоило больших хлопот отклонить его от намерения надеть штиблеты и треугольную шляпу в вольном городе Жидограде, где английский консул пригласил наших путешественников к себе на обед. Джой, как и следует, вел путевой журнал, где с великою подробностию записывал, что закусил он здесь, перекусил там, выпил, закусил и перекусил в таком-то трактире, и с каким комфортом провел ночь в таком-то отеле. Относительные цены яств и питей были тоже изображены и красноречиво, и верно. Записки вышли, очень назидательные, и мы крайне сожалеем, что мистер Джой посовестился издать их в свет.

Эмми была вполне счастлива и довольна. Доббин всюду таскал за нею походный стул и рисовальный альбом, и всюду восхищался рисунками этой безподобной артистки. Заседая на пароходных палубах, она срисовывала утесы и замки, и взбиралась для такой же цели на высокия башни, сопровождаемая своими безсменными адъютантами, Доббином и Джорджем. Сухопутные прогулки совершались обыкновенно верхом на ослах, признанных по их смиренности, более удобными для мистрисс Эмми. Доббин, имевший достаточные сведения в немецком языке, с успехом выполнял должность толмача, и научил даже мастера Джорджа объясняться на этом диалекте с ямщиками и трактирными слугами. Эмми радовалась душевно, видя, что сынок её в короткое время сделал исполинские успехи, которыми отчасти он одолжен был и практическим урокам мистера Кирша.

Мистер Джой не принимал с своей стороны слишком деятельного участия в этих загородных прогулках. После обеда он обыкновенно ложился спать, или нежился в садовой беседке, любуясь на очаровательные ландшафты. О, рейнские сады, восхитительные сцены спокойствия, мира и блистательного сияния солнечных лучей! Кто, увидев вас однажды, не обогатится самыми сладостными воспоминаниями на всю свою жизнь? Еще я вижу вас, из своего туманного далека, благородные пурпуровые горы, отражающияся своими вершинами в благороднейших струях, и одна мысль о тебе, поэтическая страна Рейна, переполняет восторгом мою душу... В этот вечерний час пастух гонит свое стадо с бархатных холмов, ревут коровы, мычат быки, и позванивая колокольчиками, входят в этот старинный город с его старыми окопами, и шпицами, и воротами, и каштановыми деревьями, распространяющими длинную голубую тень на окрестные луга; небосклон и река пламенеют багряно-золотистым заревом; и луна, выплывая на горизонт, смотрит бледными очами на величественный закат дневного светила. Но вот солнце вдруг сокрылось за горами, ночь наступает, река станомтся темнее и темнее, появились огоньки в окрестных хижинах, и слабые лучи их пугливо заглядывают в тезмные воды Рейна с обоих берегов.

строчки до последней. - Благодарение ему от всех британских журналистов, наборщиков и типографщиков, промышляющих печатным делом! Но спал ли мистер Джой, дремал, храпел, моргал, читал или просто переворачивался с бока на бок - приятелям нашим не было до него никакого дела. Хорошо им было и без Джоя. В тихие поэтические вечера они частенько отправлялись в театр на эти милые, незатейливые оперы старинных немецких городков, где noblesse вяжет чулочки на одной стороне, а bourgeoisie помещается по другую сторону театра. Здесь-то мистрисс Эмми, утопая в светлом потоке душевных наслаждений, была впервые посвящена в тайны Моцарта и Чимарозы. О музыкальных талантах майора мы уже имели случай намекнуть, и читатель знает, что он с большим успехом упражнялся на флейте, но главнейшим его удовольствием в этих операх было наблюдать за душевными движениями мистрисс Эмми, когда она прислушивалась к мелодическим звукам. Новый неведомый мир любви и красоты открылся в роскошных формах перед её умственным взором, когда она слушала эти очаровательные композиции; одаренная самою острою чувствительностью, могла ли эта леди оставаться равнодушною к Моцарту? Его оперы сообщали её нервам такое настроение, что, приходя домой, она нередко спрашивала себя: ужь не преступно ли в моральном смысле заслушиваться этих чарующих мелодий? Но майор, к которому она однажды обратилась с подобным вопросом, в совершенстве успокоил ее. Разбирая данную тэму эстетически, психически, логически и философически, майор Доббин представил неотразимые доказательства, что все красоты искусства и природы могут производить на нас одно только самое благодетельное впечатление. Удовольствия, ощущаемые нами при звуках музыкальной мелодии, совершенно равняются тому наслаждению, какое испытывает каждый смертный с чувствительною душою при взгляде на луну, на звезды, на прекрасный ландшафт или картину. В ответ на некоторые весьма слабые возражения Эмии, майор Доббин рассказал ей восточную басню о "Сове"; воображавшей, что солнечный свет нестерпим для глаз, и что соловей слишком напрасно гордится своей песнью.

- Одним суждено петь, другим - гукать или выть, заключил, улыбаясь, мистер Доббингь, - у вас, Амелия, прехорошенький голосок, и стало-быть вы, по этой теории, принадлежите к соловьиной породе.

Приятно остановиться на этом периоде жизни мистрисс Эмми, и вообразить, что она была вполне счастлива. Вы видите, что она первый раз еще наслаждается таким образом существования и судьба до сих пор не посылала ей удовлетворительных средств к образованию ума и сердца. Вращаясь в ограниченной сфере деятельности, она постоянно сталкивалась с людьми довольно мелкими и пошлыми. Такой жребий разделяют с нею мильйоны женщин. И как представительницы прекрасного пола слишком расположены ненавидеть одна другую, то случастся весьма нередко, что естественное чувство робости считают оне необозримым тупоумием, деликатность - глупостью, молчание - невежеством, и так далее. Мне однакожь кажется, что помалчивать иной раз позволительно даже самому умному джентльмену. Если, примером сказать, я или вы, почтенный мой читатель, очутимся в один прекрасный вечер в интересном обществе прачек и мелочных лавочников - скажите по совести: будет ли ваша речь сверкать теми искрами остроумия, которым вообще вы отличаетесь в нашем образованном кругу? Думать надобно, что и прачки с мелочными лавочниками не в состоянии будут обнаружить особенного красноречия, как-скоро судьба приведет их в наши утонченные гостиные, где мы с таким похвальным соревнованием, стараемся разбить в дребезги и уничтожить в прах репутацию наших ближних.

Должно еще припомнить, что эта бедная леди, вплоть до настоящей нинуты, ни разу не встречала джентльмена в истинном смысле этого слова. Да и много ли таких джентльменов между нами? Укажите мне на этих избранных людей с возвышенным характером, с благородным образом мыслей, с великодушными стремлениями - людей, которые никогда не лгут, и прямо смотрят в глаза свету, много ли, спрашивается, насчитаете вы таких джентльменов в своем кругу? Все мы знаем сотни, или пожалуй, тысячи отличных фраков, сшитых по последней моде, десятки особ, выплясывающих вальс или мазурку с неподражаемым искусством, но сколько же истинных джентльменов между ними? Потрудитесь взять клочок бумажки, и напишите реестрик своих знакомых, которых, как истинных джентльменов, вы уважаете душевно и сердечно.

обыкновенно чрезвычаино забавным и смешным, но мысли струятся светлым и чистым потоком в майорском мозгу, жизнь его идет путем правильным и честным, и ум его никогда не был в разладе с сердцем. Чего жь вам больше? майор Доббин - истинный джентльмен. То правда, и я не спорю, что ноги у него чрезмерно велики, так же, как и руки, и над этим обстоятельством, каждый в свое время, вдоволь потешались оба Джорджа Осборна, но это все вздор, если смотреть на дело с философической точки зрения.

Не вздор только в том отношении, что шуточки и насмешки обоих Джорджей имели весьма значительное влияние на мнения мистрисс Эмми об этом джентльмене. Она решительно была в заблуждении насчет умственных и нравственных достоинств майора. Не случалось ли и нам двести-тысячь раз составлять ошибочные понятия о своих ближних? Но мы переменяли свои мнения, переменила их и мистрисс Эмми. Теперь только прозрели её умственные очи, и она увидела, что майор, во всех отношениях, был истинным джентльменом.

Быть-может эта эпоха была счастливейшим временем его жизни; а может-быть и нет. Кто из нас в состоянии определить и вычислить относительную ценность земных благ и наслаждений? Во всяком случае, Доббин и мистрисс Эмми были довольны своей судьбой, и совершали заграничное путешествие с большим комфортом. В театре Джорджинька всегда был с ними, но майору только предоставлялось исключительное право набрасывать, после спектакля, кашмировую шаль на плеча мистрисс Эмми. В прогулках Джорджинька всегда забегал вперед, или карабкался на вершины башень и деревьев, тогда-как счастливая чета, оставаясь внизу, степенно занималась своим делом: майор философствовал и курил сигару; Эмми рисовала ландшафт или какую-нибудь руину. В эту эпоху я сам кочевал до европейскому континенту, и тогда-то собственно имел счастие встретиться первый раз с этими действующими лицами своей истории, где каждое слово есть чистейшая правда. Я поставил себе за правило ничего не выдумывать.

Я познакомился с ними в Пумперниккеле, всем известном городке, хотя собственно говоря, имя его вы едва-ли отыщете на географической карте. Здесь, в свое время, состоял на дипломатической службе сэр Питт Кроли; это было очень давно, еще прежде аустерлицкой битвы, заставившей всех британских дипломатов повернуть из Германии направо-кругом, в свою отчизну. Первый раз я увидел полковника Доббина и приятелей его в гостиннице Телячьей Головы, лучшей во всем Пумперниккеле. Они сидели за общим столом. Обед был превосходный. Все любовались на величественную осанку Джоя, прихлёбывавшого, с видом знатока, иоганимсбергское вино, поставленное за его прибором. Мальчик тоже обращал на себя внимание своим алчным, истинно британским аппетитом. Он истреблял Schiokou und Bralen und Kartoffeln, ветчину с клюквой, гуся с малиной, телятину с черносливом, и пуддинг, и салад, и жареных цыплят, с такою безцеремонною любезностью, что делал великую честь туманному Альбиону, снабжающему европейское человечество желудками идеальных размеров. За пятнадцатью блюдами следовал десерт, и Джорджинька, действуя по указанию некоторых молодых джентльменов, забавлявшихся его бойкими и смелыми манерами, нагрузил свои кармаыы макаронами и сладенышми пирожками, которые он кушал уже дорогой, на пути в театр, куда все в этом патриархальном местечке, отправлялись как в свои собственный дом. Леди в черном платье, маменька Джорджиньки, безпрестанно смеялась и краснела впродолжение всего обеда, и было очевидно, что выходки смелого мальчика чрезвычайно забавляют мистрисс Эмми. Полковник - то-есть, мы должны заметить, что Доббин вскоре получил этот чин - полковник весело подшучивал над малюткой, указывая ему на новые блюда, предостерегая не слишком загружать желудок, чтоб оставить в нем место для других лакомств. Был в этот вечер великолепный спекталь на пумперниккельском театре. Давали "Фиделио". Мадам Шрёдер-Девриент, еще в ту пору молодая женщина в полном расцвете красоты и гения, выполняла роль главной героини в этой чудной опере. Из своих мест за креслами, мы очень хорошо разглядели новых знакомых, встреченных нами в гостиннице Телячьей Головы. Содержател её, господин Швейнкопф, озаботился нанять лучшую ложу для своих гостей. Нельзя было не заметить удивительного эффекта, производимого на мистрисс Осборн великолепной музыкой и примадонной. Когда, впродолжение хора пленников, голос мадам Девриент задрожал и залился патетической трелью, лицо мистрисс Эмми приняло такое чудное выражение изумления и восторга, что это поразило даже маленького Фиписа, blasé attaché, лорнировавшого всехь дам в театре, На этот раз он припрыгнул на своих креслах, и воскликнул довольно громко: "Ах, Боже мой, как приятно видеть женщину в такой сильной степени энтузиазма!" В тюремной сцене, где Фиделио, бросаясь в объятия мужа, кричит изступленным голосом: "Nichts, nichts, mein Florestan!" Амелия совсем растерялась, и поспешила прикрыть платком свое лицо. Впрочем, тут переплакались кажется все почтенные Frauen пумперниккельского театра, но мне суждено было заметить одну только мистрисс Эмли, так-как я решился внести ее в свои мемуары.

Ha другой день давали другую пьесу Бетховена: "Die Schlacht bei Vittoria". Сначала, в виде прелюдии, выступает на сцену Мальбрук, извещающий о быстром приближении французского войска. Следуют затем барабаны, трубы, литавры, залпы артиллерии, стоны умирающих; наконец, в заключение, играют торжественную песшо: "God, Save the King!"

поспешили явственными знаками выразить свои патриотическия чувства. Мистер Тепъуорм, секретарь английского посольства, раскланивался из своей ложи на все стороны, как бы представляя своей особой все Три Соединенные Королевства. Тепъуорм был племянник и наследник старого маршала Типтова, командовавшого, в эпоху ватерлооской битвы, тем полком, где служил мистер Доббин. По смерти Типтова команда перешла к полковнику, сэру Михаилу Одауду, кавалеру Бани.

Тепъуорм вероятно встречался с полковником Доббином в доме своего дяди, маршала, потому-что теперь он узнал его в театре. Выступив из своей ложи, великий дипломат пошел к нашим приятелям, и публично протянул руку мистеру Доббину, повидимому, совсем неожидавшему этой чести.

- Hy, да, ужь это мы знаем, шепнул Фиппс одному из своих приятелей,-- где только есть хорошенькая женщина, Тепъуорм непременно тут, как лист перед травой.

- Кажется, я имею удовольствие видеть мистрисс Доббин? спросил секретарь с вкрадчивой улыбкой.

Джорджинька расхохотался, и без церемонии заметил, что это было бы весьма хорошо. Майор и мистрисс Эмми раскраснелись: мы заметили это из своих мест за креслами.

- Эта леди - мистрисс Джордж Осборн, сказал майор, - а это - брат её, мистер Седли, чиновник ост-индскойКомпании: позволъте рекомендовать его вам, милорд.

Секретарь посольства бросил на Джоя самую обворожительную улыбку.

честь сделать вам визит, милостивый государь.

С этими словами он улыбнулся еще раз, повернулся на своих высоких каблучках, и выскользнул из ложи, вполне увереяный, что мистрисс Осборн нашла его очаровательным джентльменом.

Спектакль кончился, и публика начала разъезжаться и расходиться. Мы наблюдали за ней у подъезда, и тут собственно в первый раз я узнал настоящия имена и фамилии своих новых знакомых. Делать справки этого рода не стоило ни малейших трудов, потому-что в Пумперниккеле каждый знал своего ближняго или соседа, как свои пять пальцев.

Прежде всех, закутанный в шинель, вышел мистер Тепъуорм, истинный Ловелас и вместе дон-Жуан этого местечка. Жена посланника, сопровождаемая своей дочерью, очаровательною Идой, величественно засела в свои портшез и отправилась в дом британского посольства. Затем повыступили наши англичане: Джорджинька зевал немилосердо, бдительный майор держал шаль над головою мистрисс Осборн, мистер Седли, разглаживая свои белый жилет, многозначительно озирался направо и налево. Мы раскланялись с ним очень вежливо, и получили в ответ прелестнейшую улыбку мистрисс Эмми. С этой минуты знакомство наше утвердилось на прочнейшем основании.

Подали коляску из гостинницы Телячьей Головы, но сановник Индии сказал, что пойдет пешком, и закурил сигару. Таким-образом мистрисс Эмми, сын её и друг отправились одни, без мистера Седли. Неутомимый Кирш, с сигарочницей в руках, последовал за своим господином.

рауты: все здесь есть. Общество прекрасное, театры превосходные, жизнь баснословно дешевая.

- И министр наш, кажется, безподобный джентльмен, заметил мистер Седли, выпуская из уст благовонную струю дыма. С таким представителем, и вдобавок еще... с хорошим медиком...

- Врачи здесь превосходные, подхватил я.

- Стало-быть мы останемся в Пумперниккеле, заключил мистер Седли. Спокойной вам ночи, господа.

И сопровождаемый Киршем, Джой пошел наверх в свою спальню. В душе моей водворилась приятная уверенность, что хорошенькая миледи прогостит между нами несколько недель.