Базар житейской суеты.
Часть четвертая.
Глава LXVIII. Цыганские похождения старинной нашей знакомки.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть четвертая. Глава LXVIII. Цыганские похождения старинной нашей знакомки. (старая орфография)

ГЛАВА LXVIII. 

Цыганския похождения старинной нашей знакомки.

Мы обязаны пробежать последния странницы биографии мистрисс Ребекки Кроли с тою деликатностью, какой требует от нас мир, моральный мир, который, как известно, затыкает уши и закрывает глаза, как-скоро порочные деяния называются перед ним их собственными именами. Базар Житейской Суеты отлично понимает многия весьма предосудительные вещи, но терпеть не может разсуждений о них вслух, и страшно боится предосудительных названий. Цивилизованная публика не читает сочинений, где порок выступает наружу под своим собственным именем, без всякой маски. Так благовоспитанная леди Америки или Англии сгорит от стыда, если какой-нибудь невежда произнесет в её присутствии слово "брюки".

И, однакожь, милостивые государыни, панталоны и порок путешествуют каждый день перед нашими глазами, и мы смотрим на них очень равнодушно. И что бы сделалось с вашими щеками, еслиб им суждено было краснеть каждый раз при этой неприятной встрече? Но вы не краснеете и скромность ваша возмущается только в тех случаях, когда девственный слух ваш оскорбляется этими негодными именами. Вот почему писатель настоящей истории, достоверной во всех возможных отношениях и смыслах, безусловно подчинялся общепринятой моде, и позволял себе в известных случаях самые легкие, тонкие, и деликатнейшие намёки, так, чтобы ни под каким видом не оскорбить ваших прекрасных чувств. Мистрисс Бекки, нечего и говорить, имеет некоторые маленькие недостатки в моральном смысле, но кто же осмелится сказать и доказать, что я представил ее публике не в приличном виде? Описывая эту сирену, увертливую и ласковую, поющую и улыбающуюся, автор с скромною гордостию спрашивает всех своих читателей: забывал ли он хоть на минуту законы учтивости, и выставлял ли из-под воды отвратительный хвост этого чудовища? Нет! Вода весьма прозрачна, это правда, и вы можете, если вам угодно, заглянуть под волны и увидеть, как эта сирена, нечистая, гадкая, изгибается и кружится между костями, виляет и снует между трупами; но, над поверхностью воды - ужь позвольте вам это заметить - все было представлено в самои приличном и приятном свете, и вы, милостивый государь, безпощадный ригорист житейского базара, никак не можете сказать: --"Fi! comme c'est sale!" Но когда сирена исчезает в волнах и скрывается между мертвыми телами, вода конечно становится мутною над нею, и вы ничего не разглядите в глубине, как бы ни были зорки ваши глаза. Говорят впрочем; что сирены имеют и свою прелесть, и оне действительно очень хороши, даже очаровательны, когда сидят на скале, перебирают струны арфы, расчесывают свои мокрые волосы, и поют, и резвятся, и подманивают вас к себе, заставляя держать зеркало перед их глазами, но как-скоро оне опускаются в свою природную стихию, можете быть уверены, что эти морския девы совсем утрачивают свою красоту, и ужь лучше не смотреть, как оне коверкаются и пиршенствуют в своих вертепах, пожирая человеческие трупы. Ребекка хороша на сцене, среди белого дня, особенно, когда она торжествует на подмостках житейского базара; но есть у нея многое множество деяний, сокровенных, темных, и чем меньше говорить о них, тем лучше.

Еслиб пришлось нам отдавать полный отчет о поступках мистрисс Бекки в последние два года, после известной катастрофы на Курцонской улице, ригористы вероятно имели бы право заметить, что книга наша не совсем удовлетворяет приличиям джентльменского света. Деяния особ тщеславных, безсердечных, жаждущих безпрерывных удовольствий, имеют конечно довольно часто подозрительный характер: чего жь хотите вы ожидать от женщины без сердца, без любви, без твердых и постоянных правил в жизни? Были минуты в этом периоде существования, когда мистрисс Бекки, утомленная трудною борьбою, приходила в отчаяние, опускала руки, и даже вовсе не заботилась о своей репутации.

Но само-собою разумеется, что это нравственное унижение пришло не вдруг, а постепенно, после неоднократных попыток поддержать свою репутацию.

На несколько времени Ребекка осталась в Лондоне, между-тем, как муж её делал приготовления к отъезду на свои губернаторский пост, и нам известно из достоверных источников, что она пыталась еще раз завербовать на свою сторону сэра Питта Кроли, который, как мы видели, сначала был не прочь ходатайствовать в пользу своей невестки. К несчастью, однакожь, старания её не увенчались вожделенным успехом. Однажды сэр Питт и мистер Венгем, на дороге в Палату Депутатов, встретили мистрисс Кроли под черной вуалью у дверей этого собрания; Венгем бросил на нее такой многозначительный взгляд, что с этой поры она потеряла всякую охоту добиваться аудиенции у баронета.

Думать надобно, что леди Дженни сильно повредила ей в этом деле. Мне сказывали, будто она чрезвычайно изумила своего супруга тою решительною смелостью, с какою, однажды навсегда, отказалась признавать в Ребекке свою родственницу. Ссора, говорят, была очень жаркая. По собственному своему побуждению, леди Дженни пригласила полковника Родона переселиться к ней на Гигантскую улицу до окончательного его отъезда на Ковентрийский Остров; имея под рукой такого стража, миледи разсчитывала, что Бекки уже ни под каким видом не дерзнет вломиться в её дом. Для предупреждения всяких сношений её с баронетом, леди Дженни приказывала приносить к себе все получаемые конверты, и внимательно разсматривала почерк адресов. Но Ребекка не смела писать к Питту в его собственный дом: ей было объявлено, что все дальнейшия сношения с нею производимы будут судебным порядком через адвокатов и стряпчих.

Дело в том, что некоторые доброжелатели отравили душу Питта против его невестки. Вскоре после известного приключения с лордом Стейном, Венгем испросил аудиенцию у баронета, и представил ему такия биографическия подробности относительно мистрисс Бекки, что представитель Королевиной усадьбы пришел в неописанное изумление. Венгем знал, повидимому, всю подноготную: кто был отец мистрисс Бекки, в каком году мать её плясала на сцене, как она вела себя в девицах и какой образ поведения избрала себе после своего замужества. Мы не станем повторять здесь всех этих подробностей, большею частию фальшивых, и внушенных злонамеренным интересом. Как бы то ни было, мистрисс Бекки погибла окончательно в мнении своего родственника, который первоначально питал к ней самые дружелюбные чувства.

Доходы губернатора на Ковентрийском Острову не слишком обширны. Значительную часть их Родон Кроли должен был оставить в Англии для удовлетворения своих многочисленных кредиторов. Обзаведение на новом месте тоже потребовало больших расходов. После всего этого, на долю жены могло остаться никак не более трехсот фунтов годового дохода, и эту сумму Родоит Кроли предложил Ребекке под тем условием, чтоб она не безпокоила его ни теперь, ни после; в противном случае: развод, огласка, судебные дрязги, и т. д. Но и Венгем, и лорд Стейн, и Родон, и леди Дженни, все без исключения желали выпроводить ее из отечества, чтоб потушить это неприятное дело.

Занятая всеми этими хлопотливыми делами и переговорами с юристами своего мужа, Ребекка совершенно выпустила из вида своего сына, маленького Родона, и никак не удосужилась навестить его в школе. Этот юный джентльмен был теперь отдан на руки дядюшке и тётушке, к которой он издавна питал самую нежную привязанность. Мистрисс Бекки, оставив Англию, послала к нему прехорошенькое письмецо из Булони, где просила милого сына учиться прилежно и помнить свою мамашу. Она сказала, что намерена совершить путешествие по Европе, и выразила надежду писать к нему еще в самом скором времени. Целый год, однакожь, она не писала к нему ни строчки, до той поры, пока не умер от кори и коклюша единственный сынок сэра Питта, мальчик рыхлый и больной. После этого события, мистрисс Бекки отправила самое нежное и чувствительное послание к своему ненаглядному сынку; который теперь сделался наследником Королевиной усадьбы и полюбил еще больше свою тётку, питавшую к нему материнския чувства. Прочитав это письмо, Родон Кроли, уже мальчик взрослый и прекрасный, сгорел от стыда и раскраснелся как маковый цвет.

- Ах, тётушка Дженни! воскликнул Родон, вы... одна только вы моя мать, другой я не знаю.

Однакожь, он послал в ответ почтительное письмо к Ребекке, жившей тогда во Флоренции на скромной квартире со столом и прислугою. Но мы забегаем вперед и нарушаем хронологический порядок.

Первый побег мистрисс Кроли был не очень дальный. Она высадилась на французском берегу в Булони, куда, как известно, обыкновенно удаляется английская угнетенная невинность. Здесь она наняла в гостиннице две уютные комнаты, и поселилась очень скромно, на вдовий манер, имея при себе одну только служанку femme de chambre. Мистрисс Кроли обедала за общим столом, где, в скором времени, обратила на себя лестное внимание всех окружающих особ. Она потешала своих ближних интересными рассказами о своем брате, сэре Питте, и о других знаменитых особах в Лондоне, с которыми была знакома. Её светская болтовня, легкая и живая, производила весьма выгодное впечатление на незатейливых слушателей, собиравшихся за общим столом, и многие считали ее знатною особой. Она давала в своей квартире скромные вечера, и принимала довольно деятельное участие в невинных забавах этого местечка: брала морския ванны, ездила в открытом экипаже на загородные гулянья, гуляла но морскому берегу, посещала театр. Мадам Бюржойс, жена художника, проживавшая с семейством в гостинице, кудэ раз в неделю, с субботы на воскресенье, приходил к ней муж, находила мистрисс Бекки очаровательною особой, и была от нея в восторге до той поры, пока ветреимый мосье Бюржойс не вздумал обратить слишком ласкового взора на нашу героиню. Серьёзного, впрочем, ничего не случилось: Бекки всегда была ласкова, добродушна и пленительна в обращении, преимущественно с мужским полом.

В половине лета начались обыкновенные выезды из Лондона, и Бекки, встречаясь на чужеземной почве с своими прежними знакомыми могла составить себе весьма ясное понятие о том, как думает об её поведении большой лондонский свет. Однажды, гуляя весьма скромно по булонской набережной, и любуясь вдали на туманные скалы Альбиона, она столкнулась лицом-к-лицу с леди Парлет и её дочерьми. Одним взмахом зонтика леди Парлет сгруппировала вокруг себя дочерей, и отпрянула назад, бросив на Ребекку страшный взор, величественный и грозный.

В другой раз стояла она на пристани, смотря на приближающийся параход. Дул сильный ветер, и Ребекка с удовольствием смотрела на кислые лица пассажиров, выступавших на берег. На пароходе в тот день была между прочим леди Слингтон, хорошо знакомая с нашей геропней. Миледи была, казалось, очень больна, и вид её обнаруживал чрезмерную усталость. По выходе из парохода на пристань, она едва переступала с ноги-на-ногу; но вдруг силы её совершенно возобновились, когда она увидела на пристани мистрисс Бекки, с лукавой улыбкой из-под розовой шляпки. Бросив на нее презрительный взгляд, способный привести в оцепенение самых смелых женщин, леди Слингтон, быстрыми шагами и без посторонней помощи, бодро пошла в таможню. Бекки захохотала, но едва-ли смех её был искренний; одинокая и всеми оставленная, она почувствовала в эту минуту, что не бывать ей никогда по ту сторону канала.

Мужчины тоже, неизвестно вследствие каких причин, обходились с нею как-то очень странно. Гринстон скалил зубы и смеялся ей в лицо с обидною фамильярностью. Ничтожный Боб Сокклинг, который, месяца за три перед этим, осмеливался стоять перед нею не иначе, как со шляпою в руках, и готов был в дождь отыскивать вместо швейцара, её карету у подъезда Гигантского дома, стоял однажды на пристани с мистером Фитцуфом, сыном лорда Гиго, и болтал о каких-то пустяках, когда Бекки пришла к этому месту подышать морским воздухом. И что же? Ничтожный Боб едва кивнул ей через плечо, не дотронувшйсь даже до полей своей шляпы. Некто Том Райс, препустейший повеса, вздумал было вломиться в её гостиную с сигарою во рту, но мистрисс Родон захлопнула перед ним дверь, и уже хотела запереть, однакожь мистер Райс, с непостяжимою дерзостию, опять растворил ее настежь. Тогда-то почувствовала она в полной мере, что была совершенно одинока и беззащитна в этом мире.

- Ах, еслиб он

И она думала о нем с великой грустью и тоскою, думала о постоянной его верности и доброте, о его неизменном послушании, мужестве и отваге. Вероятно она плакала в тот день, потому-что явилась к table d'hôte немножко нарумяненная, и обнаруживала в разговоре необыкновенную торопливость.

Впрочем, она румянилась теперь довольно часто, и еще чаще горничная приносила ей коньяк, независимо от других сердцекрепительных напитков, обозначенных в счете буфетчика гостинницы.

Однакожь, оскорбления мужчин были просто мелки и ничтожны в сравнении с той симпатией, которую оказывали ей женщины известного разряда. Мистрисс Креккенбери и мистрисс Вашингтон Уайт, на пути в Швейцарию, остановились на несколько времен в Булони. Их сопровождали полковник Горнер, молодой Бомборис, старый Креккенбери и маленькая дочь мистрисс Уайт. Эти женщины не избегали мистрисс Родон. Совсем напротив: оне обнаружили самое искреннее соболезнование, говорили, утешали ее, хныкали и покровительствовали ее до такой степени, что мистрисс Бекки бесновалась от припадка внутренней злобы? Как? Терпеть такое покровительство! думала она, когда вся эта компания спускалась вниз по окончании своего дружеского визита. И Ребекка слышала, как хохотал на лестнице юный Бомборис, и знала очень хорошо, чем и как должно объяснять эту веселость. Этот визит сопровождался для мистрисс Бекки весьма неприятными последствиями. Каждую неделю выплачивала она в трактире свои маленькие счеты; угождала всем и каждому, улыбалась хозяйке, называла лакеев messieurs, горничных mesdemoiselles и mesdames, безпрестанно извинялась перед ними и была вообще до-крайности учтива, что, как известно, с успехом заменяет денежные подарки, на которые мистрисс Бекки была несколько скупа. И что же? Содержатель гостинницы прислал к ней записку с покорнейшею просьбою немедиенно оставить его дом. До него дошли слухи, что мистрисс Родон, по своему подозрительному характеру, не может быть терпима в порядочном отеле, где, по её милости, не хотели останавливаться другия английския леди. И мисстрисс Бекки принуждена была нанять для себя квартиру в глухой улице, скучную и совершенно уединенную квартиру.

При всем том, она крепилась еще очень долго, стараясь занять приличное место между порядочными людьми и победить скандал. Каждое воскресенье аккуратно отправлялась она в капеллу, и пела громче всех. Она принимала живейшее участие в судьбе вдов-рыбачек, мужья которых погибли в последнюю бурю, делала им филантропические визиты, утешала других несчастных, подписывалась на лоттереи в благородных собраниях, и не хотела танцовать. Словом, все делала мистрисс Бекки, что только имело респектэбльный характер, и вот почему мы с особенным удовольствием останавливаемся на этом периоде её карьеры; в других местах мы поневоле должны быть кратки. Она видела, как избегают её порядочные люди, и, однакожь, принуждала себя смотреть на них умильными глазами; вы бы никак не догадались по её физиономии, какие муки и страдания испытывает её бедное сердце.

История её была для всех таинственной загадкой, и в городе составились о ней самые разнообразные мнения. Одни утверждали прямо и без всякой церемонии, что мистрисс Бекки отчаянная злодейка; другие, напротив, готовы были объявить под клятвой, что она невинна, как голубица, и тго во всем виноват ненавистный её муж. В мнении некоторых особ возвысилась она преимущественно тем, что проливала самые горькия слезы о своем малютке и выражала самую неистовую скорбь, когда упоминала ето имя, или когда встречала мальчика, похожого на её маленького Родона. Этим средством она между-прочим преклонила на жалость чувствительное сердце мистрисс Альдерни, богатой Англичанки, проживавшей в Булони, и которая задавала здесь великолепные балы для всех своих соотечественников. Мдстрисс Родон залилась горьчайшими слезами, когда увидела мастера Альдерни, приехавшого к свои матери на каникулы из пансиона доктора Свшителя.

- Отчего вы так плачете, моя милая? спросила мистрисс Альдерни.

- Могу ли я не плакать?.. О, Боже, мой! Сын мой одних лет с вашим малюткой, отвечала Бекки самым раздирательным голосом.

Затем она принялась уверять, что мастер Альдерни похож на её юного Родона, как две капли воды. Все это разумеется, была чистейшая ложь; между малютками, собственно говоря, было пять лет разницы, и сходство между ними было, с позволения сказать, такое же, как между мною и вами, возлюбленный читатель. Мистер Венгем, отправлявшийся за границу в Киссинген для соединения с лордам Стейном, счел своей обязанностию вывести из заблуждения мистрисс Альдерни насчет этого пункта.

- Могу вас уверять, сударыяя, сказал он, что я умею гораздо правильнее описать маленького Родона, чем его мама. Ребекка ненавидит своего сына и едва-ли видела его когда-нибудь; мальчику тринадцать лет, тогда-как мастеру Альдерни, если не ошибаюсь, не будет и девяти; он блондин, между-тем как сын ваш брюнет.

Словом, мистер Венгем совершенно образумил добродушную леди насчет нашей героини.

И какой бы кружек ни составляла вокруг себя мистрисс Бекки после невероятных усилий и трудов, недоброжелатели её втирались всюду и разрушали её планы, так-что бедняжке приходилось снова начинат свою гигантскую работу. Судьба её была истинно плачевна.

Некоторое время принимала ее к себе мистрисс Ньюбрайт, очарованная превосходным её пением. Оне разсуждали вместе о многих назидательных предметах, о которых Бекки в свое время получила весьма достаточные сведения на Королевиной усадьбе, Мистрисс Кроли писала даже многие поучительные трактаты и произносила их в собрании многочисленных слушателей. Продолжая заниматься филантропическими делами, она собственными руками шила фланелевые фуфайки, бумажные колпаки и шерстяные юбки, предназначавшияся для новых последователей общества кувыркателей, которое предполагали основать на Мысе Доброй Надежды. Случалось даже, что, распространяясь об этих делах, она заливалась самыми горькими слезами. Мистрисс Ньюбрайт была от нея в восторге и поспешила возвестить о ней миледи Саутдаун, с которой вела постоянную корреспонденцию; но, к несчастию ответ вдовствующей графини был такого рода, что разрушил в конец взаимную привязанность двух почтенных дам. Она выставила относительно Ребекки такия подробности, намеки, факты, небылицы, что мистрисс Ньюбрайт немедленно перестала принимать мистрисс Кроли. Примеру её последовали другия нравственные леди, жившия в Туре, где произошло это несчастие. Здесь, как и везде, Англичане составляли между собою особый кружок своими национальными нравами и обычаями. Если вы имели случай следить за британскими колониями в чужих краях, то знаете очень хорошо, что мы повсюду разносим свою гордость, свои пилюли, предразсудки, свои соусы, пуддинги и - других пенатов, необходимых для составления маленькой Британии на чужеземной почве.

Бекки перекочевывала из одной колонии в другую: из Булони в Диепп, из Диеппа в Каан, из Каана в Тур. Везде старалась она быть респектэбльною леди, и, увы! отвсюду выгоняли ее все эти ястребы и драконы добродетелей женских.

В одном из этих мест она встретилась с мистрисс Гук Игльс, женщиною без малейшого пятна на совести, и у которой был собственный дом на Портмен-Сквере. мистрисс Гук остановилась в гостиннице в Диеппе, куда с некоторого времени переселилас и мистрисс Бекки. Оне познакомились сначала в морских ваннах, где купались и плавали вместе, а потом окончательно сошлись в гостиннице за общим столом. Мистрисс Игльс слыхала кое что - кто жь этого не слыхал? - о соблазнительной истории лорда Стейна, но после продолжительной беседы с Ребеккой, она объявила, что мистрисс Кроли невинна как агнец. Гибель мистрисс Кроли, по её мнению, объяснялась исключительно адскгоий замыслами этого негодного Венгема.

У мистера Гука была, конечно, душа, был и характер, но душа миролюбивая и характер спокойный; он отлично знал геологию, но никогда не практиковался в искусстве давать пощечины.

Супруга его без всякой помехи объявила себя покровительницею мистрисс Родон, привезла ее к себе в свои собственный дом в Париже, поссорилась с женою посланника, не хотевшею принимать её protégée, и, словом, употребила все зависевшия от нея женския средства, чтобы возвратить мистрисс Бекки на путь добродетели и женской славы в глазах джентльменского света.

Бекки была сначала очень респектэбльною леди, но скоро эта жизнь, однообразпая и вялая, надоела и наскучила нашей героине. Вечно одна и та же повседневная рутина, тот же несносный комфорт, одни и те же бесконечные выезды в этот глупый Булонский лес, те-же гости по вечерам, та-же итальянская опера сегодня как вчера, вчера как третьяго дня. Бекки истомилась от скуки. К счастию, на выручку к ней явился юный мистер Гук из Кембриджа, и когда маменька заметила впечатление, произведенное её подругой на легкомысленного шалуна, Бекки получила строгое приказание оставить её дом.

Затем она попыталась жить вдвоем с одной искренней подругой, но скоро оне обе попали в долги, перессорились и разошлись. Затем она решилась вести так называемую пансионскую жизнь и наняла квартиру с прислугой на хлебах в доме у одной дамы на Rue Royale в, Париже. Общество, собиравшееся в салонах этой дамы было хоть куда: джентльмены пересыпались весьма замысловатыми остротами за игорными столами, и все дамы при блеске восковых свечей имели совершенно респектэбльный характер. Бекки, разумеется, играла главнейшую роль между ними.

Но здесь, думать надобпо, нахлынули на нее старые кредиторы 1815 года. В одно прекрасное утро мистрисс Бекки вдруг исчезла из Парижа и через несколько недель очутилась в Брюсселе.

Как хорошо она домнила этот город! Она улыбнулась очень самодовольно при взгляде на маленький entresol, который занимала в эроху ватерлооской битвы, и живо припомнила фамилию Барикрисов, искавших лошадей, между-тем, как карета их, совсем готовая, стояла у ворот гостинницы. Она посетила Ватерлооское поле и Лекенское кладбище, где внимание ей остановилось на монументе Джорджа Осборна.

- Бедный Купидон! сказала она. Как страшно он был влюблен в меня, и какой он был глупец! Интересно знать, жива ли еще эта малютка Эмми и жирный толстяк, её братец? Кажется в моем портфёле хранится еще портрет этого фата. Все они, впрочем, очень добрые люди.

Несмотря на поспешное бегство из Парижа, Бекки запаслась, однакожь, рекомендательным письмом от дамы, у которой жила, к задушевной её приятельнице, Madame de Parvenu, вдове, промышлявшей с большим успехом содержанием табльдота и игорных столов. Все второстепенные денди и roués, вдовствующия леди, не кончившия своих процессов по делам наследства, и многия другия особы охотно посещают заведения этого рода, кушают пуддинги и бросают деньги на карточные столы какой-нибуд Madame de Parvenu.

Здесь, как и в Париже, мистрисс Бекки была душою всех подобных обществ. Никогда она не отказывалась ни от шампанского, ни от букетов, с удовольствием выезжала на загородные гулянья и не пропускала замечательных спектаклей в театре. Но всем этим забавам мистрисс Родон предпочитала экарте, и отличалась удивительною смелостию за игорными столами. Сперва она играла по маленькой; потом - франков на пять, потом рисковала наполеондорами, и потом уже банковыми билетами в двести или триста франков. Затем мистрисс Кроли не в состоянии была заплатить домовой хозяйке за истекший месяц, и затем она принуждена была занять маленькую сумму у молодого джентльмена. Затем проигралась в-пух, и жарко поссорилась с madame de Parvenu. Затем несколько времени она ставила на карту по десяти су, и проводила, в некотором смысле, бедственную жизнь. Затем, получив свое третное жалованье, она поплатилась с madame de Parvenu, и сразилась еще раз, за карточным столом, с Monsieur de Rossignol и кавалером de Raff.

В-пух проигралась мистрисс Кроли, и тайком уехала из Брюсселя, не расплатившись с madame de Parvenu за целые три месяца. Об этом печальном событии, да еще о том, как и с кем играла мистрисс Бекки, как валялась в ногах у достопочтенного мистера Муффа, профессора эстетики, вымаливая у него взаймы, как потом она кокетничала с молодым милордом Нудль, воспитанником достопочтенного Муффа, которого, у себя, обыграла в экарте, обо всех этих и многих других весьма интересных событиях в этом роде, madame de Parvenu представляет подробнейший отчет каждому английскому путешественнику, останавливающемуся в её заведении. В заключение отчета madame докладывает, что эта гадкая Ребекка, с позволения сказать, настоящая vipère.

она сталкивалась с людьми всех наций, всех пород и состояний.

Почти в каждом европейском городе непременно существует колония английских пройдох, наводняющих игорные дома, эстамине и бильярдные комнаты в трактирах. Это по большей части, люди известного разряда, непризнаваемые членами своих фамилий. Ими повсюду наводнены долговые тюрьмы... они мошенничают и пьют; ссорятся и дерутся; бегают отвсюду, не заплатив денег; бурлят и вызывают на дуэль порядочных людей; обдувают какого-нибудь мистера Спуни в экарте; набивают карманы чужими деньгами и приезжают в Баден в великолепном экипаже; снуют с пустыми карманами вокруг игорных столов; обкрадывают еще раз какого-нибуд зеваку, или, разменивают у какого-нибуд жида фальшивые вексели на чистые деньги. Быстро сменяющияся сцены пышности и блеска, нищеты и унижения, когорымх подвергаются люди этого сорта, достойны изучения в психологическом смысле. Жизнь их представляет вероятно безпрерывную перспективу сильных ощущений и волнений. Мистрисс Бекки - должно ли в этом признаваться? причислила себя к разряду этих существ, и была между ними в своей сфере. С этими цыганами перекочевывала она из страны в страну, из одного города в другой. В картежных домах Германии повсюду знали мистрисс Родон. Она и Madame de Cruchecassée содержали во Флоренции свое собственное заведение в этом роде. Носился слух, что ее выпроводили из Мюнхена с большим скандалом, и приятель мой Фредерик Пинсон, рассказывал, что в её лозанском доме он проиграл, после веселого ужина, восемьсот фунтов майору Лодеру и мистеру Десису. Мы, как видите, принуждены заглянуть и в эту часть биографии мистрисс Бекки, но само-собою разумеется, чем меньше говорить об этом, тем лучше.

Но не всегда везло ей, и случалось повременам, что касса её совсем пустела. В таких случаях мистрисс Кроли, там и здесь, давала концерты и музыкальные уроки. В Вильдбаде, например, Madame de Raudon имела une matinée musicale, в котором принимал участие Herr Spoff, первый пьянист валахского господаря. Приятель мой, мистер Ифс, знавший все и ездивший повсюду, рассказывал, что, в бытность его в Страсбурге, в 1830 году, какая-то madame Rebecque появилась на сцене, в опере "Dame Blanche", и в театре, по этому поводу, произошла большая суматоха. Ее освистали частию за дурную игру, но главнейшим образом, вследствие злонамеренного недоброжелательства некоторых особ, сидевших в партере. Мистер Ифс уверял меня, что несчастная дебютантка была не кто другая, как мистрисс Родон Кроли.

сказывали еще, будто в Париже она случайным образом открыла свою родственницу, бабушку с матерней стороны, которая была совсем не Монморанси, а какая-то грязная старушенка, смотрительница за ложаии в театре. Встреча между ними была вероятно очень трогательная, но писателю настоящей истории неизвестны подробности этого события.

банкира в этом городе, но дело известное: как-скоро хранится у банкира Полониа ваш капитал, превышающий сумму пятисот скуди, вы непременно будете иметь пригласительные билеты на зимние балы этого туза. Итак, ничего нет удивительного, если Ребекка получила возможность рисоваться в салонах принца и пршщессы Полониа. Принчипесса принадлежала к знаменитому дому Помпилия и, само-собою разумеется, происходила по прямой линии от Нумы Помпилия и нимфы Эгерии. Дед банкира, Алессандро Полониа, торговал в свое время мылом, духами, табаком, платками, со включением элексира долгой жизни, который доставил ему особую известность. В салонах его внука густыми толпами теснились и перемешивались все возможные знаменитости, иностранные и отечественные, дипломатическия и военные, ученые и артистическия, monsignori, милорды и messieurs.

Ребекка только-что приехала из Флоренции, и остановилась в трактире. Получив пригласительный билет, она, в блистательном костюме, явилась на бал в сопровождении майора Лодера, с которым путешествовала в ту пору. Майор в прошлом году на дуэли убил в Неаполе синьйора Равиоли, и в прошлом же году, за карточным столом, поссорился с сэром Джоном Букскином. При входе в салоны Ребекка угадала многих особ, которых в былые времена, затмевала своим блеском. Майор Лодер тоже с своей стороны узнал многих исторических людей, служивших в Каталонии, Мехике и стоявших с ним на самой короткой ноге. Но земляки майора избегали его. Облокотившись на руку своего кавалера, Ребекка скорым шагом прошла несколько зал, и выпила в буфете несколько бокалов шампанского. Пробежав наконец через длинную анфиладу аппартаментов, она очутилась в небольшой розовой бархатной зале, где стояла статуя Венеры, окруженная антиками. Здесь, за круглым столом, изволил ужинать сам банкир Полониа с почетными гостями. "Куда вы умчались, куда отлетели, о вы, минувшие вечера и ночи с роскошными ужинами среди роскошнейших львов?" Ребекка думает об этом, и вздыхает и дрожит... дрожит, потому-что за столом подле банкира сидит не кто другой, как сам лорд Стейн! Шрам от брильянтового аграфа еще виден на его широком челе; от рыжих бакенбард бледнеет еще больше его бледное лицо. Лорд Стеин первый почетный гость на почетном балу. Подле него сидела знаменитая графиня Белладонна.

Еще раз со всею силой вспыхнул в ней инстинкт светской женщины, и она вздохнула глубоко, вспомнив о своих вечерах на Курцонской улице. "Эта Итальянка наводит на него скуку", думала она: "а я, бывало, забавляла его!" Тысячи надежд, воспоминаний, опасений; затолпились в одно и то же время в её трепещущем сердце. Сверкающий взор её не отрывался уже от лорда Стейна. "Какой ум, какие манеры, какой остроумный разговор!" повторяла она самой себе. Лорд Стейн, улыбнувшийся своей соседке, поднял голову и увидел Ребекку. Взоры их встретились. Ребекка вооружилась очаровательнейшей улыбкой, и сделала ему реверанс, почтительный и робкий. Лорд Стейн побледнел как Макбет перед привидением Банко. В эту самую мнауту подошел к Ребекке майор Лодер.

- Пойдем ужинать, сказал он ей, - я видел столько открытых и жующих ртов, что аппетит мой навострился отличнейшим образом. Вдовушка Клико соскучилась о нас.

На другой день она вышла гулять на гору Пинчио, в смутной надежде встретиться с лордом Стейном, но вместо всякого ожидания и всякой надежды, встретил ее мистер Фиш, поверенный лорда Стефна. Он подошел к ней с фамильярным видом, и слегка приставил руку к своей шляпе.

- Я знал, что вы здесь, мадам, сказал мистер Фиш, - я следил за вами от самой гостинницы. Мне нужно предложить вам совет.

- От имени маркиза Стейна? спросила Ребекка величественным тоном, слегка взволнованная отрадной надеждой.

- Нет, совет моего собственного изобретения. Римский климат очень нездоров, сударыня.

- Извините, римский климат ужасно для вас нездоров, именно в эту минуту, уверяю вас. Для некоторых особ эта злокачественная malaria продолжается всегда. Поверьте, мистрисс Кроли, проклятый ветер надул на вас ужасную горячку. Вы были всегда очень добры, сударыня, и я принимаю в вас душевное участие. Вот вам мой приятельский совет: уезжайте из Рима сию же минуту, иначе вы захвораете смертельно, и не выздоровеете никогда.

Ребекка разразилась неистовым хохотом.

кинжалов,

Мистер Фиш разразился в свою очередь самым бешеным смехом.

- Вас защитят? Кто жь бы это? Приятели, с которыми вы угощаетесь в буфетах! Но эти люди, мистрисс Кроли, возьмут за вашу голову никак не больше сотни луидоров. Мы отлично знаем этого Лодера: он такой же майор, как я маркиз, с тою разницею, что нам ничего не стоит упрятать его на галеры. У нас, видите ли, мистрисс Кроли, водятся приятели повсюду; мы знаем, например, с какими особами были вы в Париже, и какие ваши связи в Риме. Э, Боже мой, откройте ваши большие глаза, мистрисс Кроли! Как это случилось, что вас нигде не принимал никакой посланник? Есть, стало-быть, ужасный человек, которого вы обидели, и этот человек не прощает никогда. Он разсвирепел как тигр, когда вас увидел. Синьора Белладонна сделала ему ужасную сцену, а вы не понимаете, что значит гнев синьоры Белладонны!

- А! так это синьора Белладонна! воскликнула Ребекка, оправляясь от своего оцепенения.

- Да, она очень ревнива, но я говорю вам о милорде. Вы сделали отчаянный промах, когда осмелились показаться ему на глаза. Вы жестоко раскаетесь, если промедлите тут еще несколько часов, обратите внимание на эти слова, и убирайтесь поскорее... но вот коляска милорда.

полулежала на бархатных подушках подле старого милорда, угрюмого и сердитого. Глаза его сверкали повременам страшным и диким блеском.

- Милорд никогда не мог оправиться от удара в ту страшную ночь... никогда, шепнул мистер Фиш, как-только коляска скрылась из вида.

"Ну, это по крайней мере еще может служить для меня утешением", подумала мистрисс Бекки.

для великого нобльмена, заподлинно мы не знаем, но угроза возъимела свое действие, и мистрисс Кроли, избегая неприятных столкновений, в ту же ночь оставила вечный город.

Всем известна печальная кончина лорда Стейна, последовавшая в Неаполе в 1830 году, через нескодько месяцев после польского переворота в Париже. Высокопочтеннейший Георгий Густав, маркиз Стейн, лорд Гигант, владелец многих прадедовских замков и палаццо, пэр ирландии, виконт гелльборосский, барон питчлейский и грилльсбейский, член парламента, президент Троицкой Коллегии - скончался тихо на своем ложе.

перед кончимой, была превознесена и прославлена. Тело его погребено в Неаполе; но сердце милорда - это великое сердце, которое билось исключительно для блага человеческого - было в серебряной урне привезено в отечество и поставлеью в Гигантском замке.

"Изящные искусства и бедные люди навсегда лишились в нем великодушнейшого патрона", писал в своей газете мистер Уагг, "общество потеряло в нем свое блистательнейшее украшение. Великобритания утратила невозвратно пламенного патриота и государственного мужа с редкими талантами", и проч., и проч.

Завещание его долгое время было предметом судебных прений, и родственники покойника потребовали у синьоры Белладонны знамеиитый брильянт, известный под именем "Жидовского Глаза", который всегда красовался на указательпом пальце милорда. Говорили, будто этым украшением Белладонна завладела уже после смерти лорда Стейна, но каммердннер покойника, мосьё Фиш, доказал неопровержимым образом, что вышереченная мадам Белладонна получила это кольцо в подарок от маркиза за два дня до его смерти. Таким же способом перешли в её владение многие банковые билеты, драгоценные безделки, неаполитанския и французския облигации, которые напрасно наследники покойника требовали от синьоры Белладонны.