Базар житейской суеты.
Часть четвертая.
Глава LXIV. Старый друг лучше новых двух.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть четвертая. Глава LXIV. Старый друг лучше новых двух. (старая орфография)

ГЛАВА LXIV. 

Старый друг лучше новых двух.

На другой день после встречи за игорным столом, мистер Джой, великолепный и блистательный в своем парадном одеянии, спрыснул себя духами, и не сказав никому ни слова, отправился на поиски из гостинницы "Телячьей Головы". Это произошло в ранний час утра, перед завтраком. Через несколько минут уже видели, как сановник Индии вошел в гостинницу "Слона". Вследствие праздничного увеселения, дом этот был уже набит народом всех возможных званий и состояний, общия залы его давно обкуривались табачным дымом, и ранние гости усердно истребляли колбасу и пиво национальной варки. Когда мистер Джой на своем неуклюжем немецком диалекте осведомился о жительстве мистрисс Родон, ему указали под облаками на самую верхушку дома. В нижнем этаже жительствовали здесь заезжие купцы, выставлявшие перед публикой изделия шелковых фабрик и предметы ювелирного искусства. В аппартаментах второго этажа заседали представители игорной фирмы за рулетками и карточными столами. В третьем этаже квартировали труппы кочующих цыган и фигляров. В четвертом - обитали купеческие прикащики, мелкие торговцы, конторщики и фермеры, приехавшие в Пумперниккель к этим торжественным дням. Между этой своиочью, в одной довольно грязной и тесной каморке, пригнездилась и мистрисс Бекки.

Бекки любила жизнь. Всюду и всегда была она как дома; игроки, купцы, фигляры, торгаши, все вообще и каждый порознь были её искренними приятелями и друзьями. От своих родителей, истниных цыган по призванию и вкусу, она получила в наследство натуру юркую и необузданную. Вообще движение, шум, толкотня, дружеская попойка, густые столбы табачного дыма, болтовня жидов, кривляния фигляров, ссоры за игорным столом, все это доставляло повод к наслаждениям для мистрисс Бекки, и она, очертя голову, умела веселиться даже тогда, когда нечем было заплатить трактирщику за обед или ужин. Тем беззаботнее веселилась она в настоящую пору, когда в кошельке её было вдовол золотых монет: их вчера вечером выиграл для нея мастер Джордж.

Взобравшись, наконец, после больших усилий на последнюю ступеньку грязной лестницы, мистер Джой, с трудом переводя дух и утирая пот с своего лица, начал отыскивать No 92-й, где, как ему сказали, жила искомая особа. Дверь противоположной комнаты, No 90-го, была отворена, и очам мистера Джоя представился какой-то юноша в грязном халате, лежавший на постели с длинным чубуком во рту, между-тем, как другой рыжеватый юыоша в щегольской и засаленой венгерке стоял на коленях перед нумером девяносто-вторым и произносил весьма нежную и чувствительную речь через замочную скважину, умоляя в страстных выражениях, чтоб ему отворили дверь.

- Ступайте прочь! откликнулся знакомый голосок, заставивший содрогнуться мистера Джоя. Я ожидаю гостей. Ko мне придет дедушка. Он не должен вас видеть.

- О schöne Engländerinn! ревел коленопреклоненный юноша. Сжалься над нами. Назначь свиданье. Поедем обедать в парк со мною и Фрицом. У нас будут жареные фазаны и портер, плумпуддинг и французское вино. Мы умрем, если ты не поедешь.

- Умрем непременно, подтвердил другой джситльмен, лежавший в постели.

Джой был свидетелем всех этих речей; из которых однакожь он не понял ни одного слова, по той простой причине, что никогда не углублялся в изучение немецкого языка.

- Newmero kattervang dooze, si vous plaоt, сказал Джой величественным тоном, получив наконец возможность говорит.

- Quater fang tooce! промычал юноша, быстро подымаясь на ноги и опрометью убегая в противоположный нумер. Он запер за собою дверь, и Джой слышал, как молодые люди залились отчаянно-громким смехом.

Озадаченный такою выходкой, сановник Индии продолжал в нерешимости стоять на последней лестничной ступени, как-вдруг дверь нумера девяносто-второго отворилась и выставила маленькую головку мистрисс Бекки.

- Ах, это вы? сказала огиа, бросая на него умилительную улыбку и лукавый взгляд, - если бы вы знали, с каким нетерпением я ожидала вас, мисгер Седли! Постойте, однакожь... Через минуту вы можете войдти.

Затем мистрисс Бекки захлопнула дверь, спрятала в постель баночку с румянами, бутылку с водкой, тарелку с бифстексом, поправила свои волосы и окончательно впустила своего гостя.

На ней вместо утренняго наряда было розовое полинялое домино, немножко смятое и отмеченное в разных местах пятнами помады, но миньятюрные её ручки сияли ослепительною белизною из-под широких рукавов, и стянутая красивым кушачком, она была в этом наряде и любезна, и мила. Мистер Седли вошел в её каморку.

- Прошу покорно, сказала она, войдите. Присядьте на этом стуле,

Она крепко пожала руку восторженного Джоя и улыбаясь посадила его на указанный стул. Сама она поместилась на маленькой постели. Через минуту они уже беседовали по дружески о разных житейских делах.

- О, как мало изменили вас годы! сказала мистрисс Бекки, бросая нежный взор участия на своего гостя, - я бы узнала вас из тысячи. Как приятно такой страннице, как я, встретить на чужбине честное и откровенное лицо старого друга!

Но сказать правду, на честном и откровенном лице выражались в эту минуту чувства, слишком далекия от честности и откровенности; Джой был, напротив, крайне озадачен и взволнован. Он обозревал изумленными глазами маленькую комнату, где помещалась его старинная любовь. Одно из её платьев висело над постелью, другое торчало на гвоздике перед дверью. Её шляпка лежала на туалете перед зеркалом, и тут же красовались её маленькие полусапожки. На столе перед постелью лежал французский роман, и подле него стояла свеча, но не восковая. Бекки хотела также положить в постель этот огарок, но успела только прикрыть его бумажным колпаком, которым она обыкновенно тушила свечу перед сном.

- Я бы узнала вас везде, мистер Седли, сказала Ребекка. Есть на свете вещи, незабвенные для чувствительного сердца. Вы были первым мужчиной... первым и единственнымх, которого я видела.

- Неужели? вскрикнул Джой, - о, не говорите этого... право, мистрисс...

- Когда мы приехали с вашей сестрицей из Чизвркка, я была еще почти ребенком, сказала мистрисс Бекки, - как-то живет она теперь? О! муж её был дурной человек, и Амелия вздумала, к несчастию, ревновать меня к нему. Какая несправедливость! как-будто я могла заботиться о ком-нибудь в ту пору, когда все мой мысли были обращены на одного только... Но к чему вспомиать про эти старые времена? Что прошло, того не возвратит никакая человеческая сила.

И она прикрыла свои зеленые глазки грязным платком с изорванными кружевами. Последовала продолжительная пауза.

- Не правда ли, чго вы находите в этом месте и в таком унижении несчастную женщину, еще так недавно принадлежавшую к другому кругу? продолжала Ребекка. Столько грусти, столько огорчений я вытерпела, Джозеф Седли, что иногда мне страшно становится за мой бедный разсудок. Я не могу утвердиться нигде, ни на одном порядочном месте, и принуждена перекочевывать из страны в страну, сопровождаемая душевной тоскою. Друзья покинули меня все до одного. Нет в этом мире ни одного истинно благородного сердца, ни одного честного джентльмена. Я была верною женой, хотя брак мой совершился вседствие какой-то странной судьбы, не по влечению сердца, потому-что оно уже принадлежало другому. Но теперь нечего распространяться об этом. Да, я была верна, но муж оставил, попрал меня без всякой жалости и пощады. Не было в мире матери, нежнее меня, Джозеф Седли. Один только сын был у меня, мой милый и ненаглядный сын, вся моя надежда, вся радость; денно и ночно я лелеяла его на своей материнской груди, он был для меня единственным, безценным сокровищем в жизни--и что же? они вырвали его у меня... вырвали... вырвали...

Бутылка с водкой зазвенела, и тарелка с колбасою звякнула о спинку кровати; неодушевленные предметы выразили таким-образом свое участие в глубокой скорби. Макс и Фриц стоали у дверей и прислушивались с великим изумлением к рыданиям мистрисс Бекки. Джой был растроган до глубины души.

Плавным, чистым и светлым потоком заструилась речь из уст мистрисс Бекки. В простой и безъискусственной форме рассказала она плачевную историю своей жизни, и очевидным сделалось для её слушателя, что, если было на свете чистейшее, благороднейшее, совершеннейшее создание, преследуемое отвсюду безжалостными извергами - так это безпорочное создание, эта угнетенная невинность сидит теперь перед глазами Джоя на бутылке с водкой.

Они говорили очень долго, и беседа их приняла самый дружеский тон. Джой узнал с невыразимым наслаждением, что сердце Бекки впервые забилось нежной страстью только в его очаровательном присутствии. Джордж Осборн конечно питал к ней привязанность, и это доказывалось ревностью Амелии, но Ребекка никогда шг словом, ни делом не поощряла этого легкомысленного джентльмена. Об одном только Джое думала она с той самой минуты, как впервые увидела его на Россель-Сквере; думала и тогда, когда вышла замуж, хотя, разумеется, она всегда была верна своему мужу, и ни за какие блага в мире не согласится даже теперь выступить из пределов своих супружеских обязанностей до той поры, по крайней мере, пока полковник Кроли не умрет от желтой лихорадки на Ковентрийском Острове.

Джой пошел в твердой уверенности, что имел честь беседовать с самою добродетельною и очаровательною леди во всем подлунном мире. Он перебирал в своих мыслях планы, как бы отныне впредь и навсегда устроить земное благоденствие мистрисс Беккж. Преследования её должны окончиться, Ребекка снова должна быть возвращена обществу, которое она украшала своим присутствием. Он посмотрит, что надобно для нея сделать. Прежде всего она оставит эту гадкую кануру и наймет спокойную квартиру. Амелия навестит ее и обласкает; относительно дальнейших распоряжений надобно посоветоваться с майором. Ребекка пролила слезы сердечной благодарности, разставаясь с своим великодушным другом, и крепко пожала его руку, когда жирный и толстый набоб Индии нагнулся поцаловать её пальчики.

Провожая Джоя из своего чердака, Ребекка поклонилась ему с такою грацией, как-будто она была владетельницею великолепного палаццо. И лишь-только жиреый толстяк спустился с лестницы, Макс и Фриц с трубками в зубах опрометью бросились в комнату прекрасной Англичанки. Ребекка приняла их с громким смехом, и начала для общей потехи передразнивать мистера Джоя, потягивая в тоже время водку из бутылки и закусывая колбасой.

Джой с великою торжественностью отправился прямо в квартиру мистера Доббина и с трогательным красноречием изобразил перед ним все подробности плачевной истории, не упоминая однакожь о первоначальной встрече с Ребеккой за игорным столом. Оба джентльмена, преисполненные жалости и сострадания, принялись совещаться о средствах оказать посильную помощь мистрисс Бекки, которая в эту самую минуту доканчивала свои прерванный déjeuner а la fourchette.

Какими судьбами мистрисс Бекки приехала в этот маленький городок? Как это случилось, что у ней нет ни друга, ни приятеля, и она повсюду блуждает одна из места в место? Мудреного тут ничего нет; падение с высот совершается очень быстро. Пересказывая её историю, мы сделаем небольшой скачок. Заметим только, что в сущности дела она была ничуть не лучше и не хуже того, как мы видели ее и прежде на подмосткахь житейского базара.

Что жь касается до мистрисс Амелии, мы уже имели случай убедиться, что она была женщина с мягким сердцем, и несчастия ближних потрясали её душу. Мистрисс Эмми упрочила за собою привилегию баловать своим снисхождением и комплиментами всех, кто так или иначе приходил с нею в ближайшее соприкосновение. Она извинялась перед горничными за безпокойство, причиненное им звонком из её будуара; извинялась перед лавочным сидельцем, развертывавшим перед нею шелковую материю; делала поклон подметателю дороги, замечая в тоже время, в какой чистоте он содержит отведенный ему участок. Тем сильнейшого участия можно было ожидать от нея к старой приятельнице или знакомке, подверженной ударам злополучного рока.

Майор Доббин был не то, что мистрисс Эмми. Выслушав с большим вниманием подробности печальной истории, он - мы должны признаться - был ими далеко не так заинтересован, как бенгальский джентльмен. Совсем напротив: впечатления его получили весьма мрачный характер, и он сообщил даже обидный отзыв о нашей героине, и назвал ее безстыдной пройдохой. Он не чувствовал к ней ни малейшого расположения, и заподозрил её характер с той самой минуты, как Ребекка впервые обратила на него свои зеленые глазки.

- Это не женшина, а демон, выразился жестокий майор Доббин. Она распространяет зло и беду. Кто знает, какой род жизни вела она до сих пор, и что теперь она делает в чужих краях? Зачем, спрашивается, Ребекка слоняется одна из города в город? Нечего тут говорить мне о её гонителях и врагах; честная женщина всегда найдет друзей, и никогда не покинет свою семью. Зачем она оставила своего мужа? В Лондоне, кажется, толковали о разводе между ними, я слышал что-то в этом роде.

Майор Доббин терпеть не мог сплетней, но все же мистеру Джою никак не удалось убедить его, что Ребекка самое невинное и безпорочное создание.

- Да вот мы лучше спросим об этом мистрисс Джордж, продолжал лукавый майор. Пойдем и посоветуемся с нею. Согласись сам, что она эти дела разумеет получше нас с тобою, и ужь, разумеется, нам можно положиться на её суд.

- Гм! Хорошую судью нашел! промычал Джой, который, сказать правду, не слишком любил свою сестру.

должно ли нам сделать визит этой женщине? Я заранее подчиняюсь приговору этой женщины.

Хитрый и коварный майор разсчитал очень верно, что этой аппеляцией он совершенно выиграет свое дело. Он припомнил, что Эмми когда-то страшпо ревновала к Ребекке, и произносила её имя не иначе, как с величайшим отвращением и страхом. Ревнивая женщина никогда не прощает, думал мистер Доббин.

Таким-образом оба джентльмена перешли через улицу, и направили свои шаги в комнаты мистрисс Джордж. Эмми на этот раз всей душою погружена была в музыкальные занятия под руководством мадам Струмпффь.

Когда кончился музыкальный урок, и госпожа Струмпфф оставила свою ученицу, Джой приступил к делу с следующею речью:

- Любезяая сестра, сегодня утром случилось необыкновенное... да, могу сказать, самое необыкновенное, удивительное приключение. Я встретил - и при каких обстоятельствах - Боже мой! - старинную твою приятельницу, в которой ты, бывало, принимала дружеское участие. Я желаю, Амелия... то есть, одним словом, я хочу, чтобы ты навестила ее.

Майор немилосердо вертел их вокруг своего носа, и можно было опасаться, что он выколит ими свои собственный глаз.

- Брат ваш говорит о женщине, которая никогда мне не нравилась, сказал мистер Доббин, и вы, мистрисс Эмми, не имеете никаких побуждений любить эту женщину.

- Это Ребекка... вы говорите о Ребекке, я уверена, сказала мистрисс Эмми взволнованным тоном, причем щеки её покрылись живейшей краской.

- Вы угадали, отвечал Доббин, - вы всегда угадываете.

- Я не пойду к ней, не пойду, не пойду! сказала мистрисс Эмми. Я не могу ее видеть.

- Что? Не правду ли я говорил? заметил Доббин в назидание Джоя.

- Она очень несчастна, продолжал Джой, и вытерпела большие напасти. Она живет в крайней бедности, без всякого покровительства и защиты. Негодный муж оставил Ребекку.

- Э! сказала мистрисс Эмми.

- Нет у ней ни покровителя, ни друга, продолжал ободренный Джой, - и она сказала, что питает еще надежду только на тебя одну. Ребекка слишком достойна твоего сожаления и участия, Эмми. Она едва не потеряла разсудка от этих несчастий. История её очень трогательна... честное слово... можно даже прослезиться, слушая ее. Фамилия Ребекки поступила с ней жестоко, безчеловечно. И все эти гонения она переносит с непостижимою кротостию и терпением, можно сказать, безпредельным.

- Бедняжка! сказала Амелия.

- И она умрет, вероятно, если не найдет ни одного друга, продолжал мистер Джей жалобным и дрожащим голосом. И, Боже мой! Она ужь не раз собиралась наложить на себя руки. Сказать ли? она носит яд с собою, и я заметил бутылку в её комнате. Что это за комната, еслиб ты знала! Душная каморка в четвертом этаже под самой крышей, в гостиннице Слона. Я был там.

взбираясь в четвертый этаж.

- Она почти помешалась от постоянной тоски, говорил Джой. Страшно и слышать о тех душевных пытках, которые вытерпела эта женщина. Есть у нея сын, ровесник Джорджа.

- Да, да, это я помню, заметила Эмми. Ну?

- Чудный, прекрасный мальчик, как она говорит, и он любил свою мать больше всего на свете.

- Ну?

- И что же? Злодеи вырвали малютку из рук матери, и даже не позволяли ей проститься с ним.

- Идем к ней, идем сию же минуту.

Затем, бросившись в смежную комнату, она в попыхах надела шляпку, взяла шаль под мышку, и приказала Доббину следовать за собой.

Майору оставалось только повиноваться. Он накинул на её плеча кашмировую шаль, присланную ему из Индии, подал ей руку, и они отправились.

- Нумер девяносто-второй, в четвертом этаже, не забудьте, кричал в-догонку мистер Джой, не обнаруживший намерения сопровождать их по крутым лестницам.

То было очень хорошо, что Бекки благовременно успела их заметить из своего чердака. Она и молодые люди, докушивая холодный завтрак, продолжали хохотать и потешаться насчет дедушки Ребекки, которого они наблюдали из своей засады. Она тотчас же отпустила своих юных друзей, и в одну минуту привела свою комнату в отличный порядок. Содержатель гостинницы, знавший мистрисс Осборн, как даму высшого круга, встретил ее с низкими поклонами, и сам проводил ее в четвертый этаж.

- Миледи! миледи! заголосил содержатель гостинницы, стучась в дверь мистрисс Бекки.

Еще не дальше, как вчера, он называл ее просто мадамой

- Кто здесь? откликнулась Бекки.

И отворив дверь; она испустила пронзительный крик удивления и радости. Перед ней стояли дрожащая Эмми и длинный майор с бамбуковой тростью.

Вид майора был угрюм, и он изподлобья наблюдал открывшуюся сцену. Эмии опрометью бросилась в объятия Ребекки, я простила ей все в эту минуту, она обняла и поцаловала ее от искренняго сердца. Первый раз, быть-может, мистрисс Бекки прикасалась к таким чистым и невинным устам.