Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава IV. Знатная семья

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава IV. Знатная семья (старая орфография)

Глава IV

ЗНАТНАЯ СЕМЬЯ

Составили вы себе имение о вопросе казаться и быть? Я говорю о том, что, положим, вы бедны; справедливо ли с вашей стороны казаться богатым? Имеют ли люди право принимать ложный вид? Можно ли вас оправдать, когда вы голодаете за обедом для того, чтобы держать экипаж; когда вы ведёте такое роскошное хозяйство, что не можете помочь бедному родственнику, одеваете ваших дочерей в дорогие наряды, потому-что оне знакомы с девушками, родители которых вдвое богаче вас? Иногда трудно сказать где кончается честная гордость и начинается лицемерие. Выставлять на показ вашу бедность низко и раболепно, также гнусно, как нищему выпрашивать сострадание, показывая свои язвы. Но выдавать себя за богатого - роскошничать и мотать втрое более за один раз, когда вы приглашаете ваших знакомых, а остальные время глодать чорствый хлеб и сидеть при одной свече - чего достойны люди, употребляющие такой обман: похвал или розог? Иногда это благородная гордость, а иногда - низкое плутовство. Когда я вижу Евгению с её милыми детьми, опрятную, весёлую, не показывающую ни малейшей тени бедности, не произносящую ни малейшей жалобы, уверяющую, что Скандерфильд, её муж, обращается с ней хорошо и добр сердцем, и опровергающую, что он оставляет её и её малюток в нужде - я восхищаюсь этой благородной ложью, уважаю чудное постоянство и терпеливость, которая пренебрегает состраданием. Когда я сижу за столом бедной Иезавель, которая угощает меня своей притворной добротой и своим жалким великолепием, я только сержусь на её гостеприимство; и этот обед, гость и хозяин, все вместе фальшивы.

Обеденный стол Тальбота Туисдена велик, а гости самые почотные. Тут всегда два-три важные барина и почтенная вдова обедающая в знатных домах. Буфетчик предлагает вам вина; перед мистрисс Туисден лежит menu du diner, и читая его, вы, пожалуй, вообразите будто вы на хорошем обиде. А кушанья похожи на рубленую солонину. О, как уныло искрится это слабое шампанское! херес из трактира, бордоское кисло, портвейн вяжет рот! Я пробовал это все, говорю я вам. Это - поддельное вино, подложный обед, подложный приём, подложная весёлость между собравшимися гостями. Я чувствую, что эта женщина считает котлетки, когда их уносят со стола; может быть она жадно смотрит на ту, которую вы с трудом стараетесь проглотить. Она пересчитала каждую свечку, при которой повар стряпал обед. Об остатках вина в этих жалких бутылках буфетчик должен завтра дать отчот, если вы не принадлежите к большому свету, Туисден с женою считают себя лучше вас и серьёзно покровительствуют вам. Они думают, что делают вам честь приглашая на эти отвратительные обеды, на которые они с важностью приглашают самых важных людей. Я право встречал там Уинтона - знаменитого Уинтона - дававшого лучшие обеды на свете (ах, какое занятие для мущины!); и наблюдал за ним и приметил какое удивление овладело им, когда он отведывал и отдавал лакею блюдо за блюдом, рюмку за рюмкой.

- Попробуйте это шато-марго, Уинтон! кричит хозяин:- это то самое, которое мы вывезли с Боттльби.

Вывезли! Я вижу лицо Уинтона, когда он пробует вино и ставит рюмку на стол. Он не любит говорить об этом обеде. Он потерял день. Туисден продолжает приглашать его каждый год; он продолжает надеяться, что и его пригласят с мистрисс Туисден и и дочерьми, и громко выражает своё удивление в клубе, говоря:

- Чорт побери этого Уинтона! он не прислал мне дичи нынешний год!

Когда приезжают заграничные герцоги и принцы, Туисден прямо подходит к ним и приглашает их к себе. Иногда они поедут к нему раз, а потом спрашивают: «Qui donc est ce Monsieur Tuisden, qui est si drôle?» Он протолкается к ним на вечерах у министров и прямо подаёт им руку. А тихая мистрисс Туисден вертится, толкается, пожалуй, наступает на ноги, вместе с дочерьми, пока не сунется на глаза великому человеку и не улыбнётся и не поклонится ему. Туисден дружески жмёт руку счастливцам. Он говорит успеху: «браво!» Напротив, я никогда не видал человека, у которого доставало бы-столько духа пренебрегать несчастными, или у которого хватало бы столько смелости забывать о тех, о ком он не хочет вспоминать. Еслибы этот левит встретил путешественника, ограбленного разбойниками, вы думаете, он остановился бы помочь павшему человеку? Он не дал бы ни вина, на масла, ни денег; он прошол бы мимо, совершенно довольный своими собственными добродетелями, а того оставили бы добраться, как он может, в Иерихон.

Это что такое? Разве я сержусь на то, что Туисден перестал приглашать меня на свой уксус и своё рубленое сено? Нет. Не думаю. Разве я обижаюсь на то, что мистрисс Туисден иногда покровительствует моей жене, а иногда не хочет её знать? Может-быть. Только одне женщины знают вполне дерзость женщин друг к другу вы свете. Это очень обветшалое замечание. Оне принимают и наносят раны, вежливо улыбаясь. Том Сэйер ^[8] мог веселее их принимать удары. Еслибы было видно под кожей, вы нашли бы их маленькия сердечки проткнутыми насквозь маленькими ранками. Я уверяю, что я видел как моя собственная жена вносила дерзость этой женщины с таким же спокойным и безстрастным лицом, как выносит она разговор старика Туисдена и его длинные истории, которые право могут свести с ума. О, нет! я вовсе не сержусь. Я вижу это по тому, как я пишу об этих людях. Кстати, между-тем, как я излагаю это чистосердечное мнение о Туисденах, остановлюсь ли я иногда сообразить что они думают обо мне? Какое мне дело? Пусть думают что хотят. А пока мы кланяемся друг другу в гостях. Мы болезненно улыбаемся друг другу. А что касается до обедом в Бонашской улице, я надеюсь, что они нравятся тем, кого приглашают на них.

Туисден ныне чиновник в придворной конторе Пудры и Помады, а сын его там же писарем. Когда дочери начали выезжать, оне были прехорошенькия - даже моя жена сознаётся в этом. Одна из них каждый день ездила верхом в парке с отцом или братом и зная, какое он получал жалованье и какое состояние было у его жены, и сколько он платил за квартиру в Бошанской улице, все удивлялись, как Туисдены могли сводить концы с концами. У них были лошади, экипаж и большое хозяйство, на содержание которого шло по-крайней-мере пяти тысяч в год, а они и вполовину не имели того, как всем было известно; полагали, что старик Рингуд помогал своей племяннице. Конечно, она тяжко трудилась для этого. Я только-что говорил о ранах; у иных и бедные бока и груд бывают проткнуты насквозь, факиры не бичуют себя усерднее некоторых светских изуверов; а так-как наказание служит поучением, будем надеяться, что свет шибко хлещет по спине и плечам, и славно действует бичом.

Когда старик Рингуд, в конце своей жизни, приезжал навещать свою милую племянницу и её мужа и детей, он всегда привозил в кармане плеть и хлестал ею всех в доме. Он насмехался над бедностью, над притязаниями, над низостью этих людей, когда они становились перед ним на колена и воздавали ему почести. Отец и мать дрожа приводили дочерей получить наказание и, жалобно улыбаясь, сами принимали оплеухи в присутствии своих детей.

- А! говорила гувернантка француженка, скрежеща своими белыми зубами:- я люблю когда приезжает милорд. Вы каждый день хлещете меня, а милорд хлещет вас, а вы становитесь на колени и цалуете плеть.

Они точно становились на колени и принимали бичевание с примерной твёрдостью. Иногда бич падал на спину папа, иногда на спину мама, а иногда хлестал Агнесу, а иногда хорошенькия плечики Бланш. Но мне кажется, что милорд более всего любил разделываться с наследником дома, молодым Рингудом Туисденом. Тщеславие Ринга было очень тонкокожее. Эгоизм его легко было ранить, а кривлянья его при наказании забавляли старого мучителя.

Когда подъезжал экипаж милорда - скромный маленький коричневый грум, с чудной лошадью, с кучером, похожим на лорда канцлера, и великолепнейшим лакеем - дамы, знавший топот колёс его экипажа и ссорившияся в гостиной, заключали перемирие; мама пишет за столом прекрасным, чотким почерком, которым восхищаемся мы все; Бланш сидит за книгой; Агнеса совершенно естественно встаёт из-за фортепьяно. Ссора между этими кроткими, улыбающимися, деликатными созданиями! Невозможно! от самого обыкновенного женского лицемерия как мущины краснели бы и конфузились, а как легко, как грациозно, с каким совершенством женщины делают это!

- Ну, заворчал милорд: - вы все приняли такия милые позы, что наверно вы грызлись. Я подозреваю, Мария, что мущинам должно быть известию какой чертовски дурной характер у наших девочек. Кто может видеть как вы дерётесь? Вы ведь умеете притихнуть при других, маленькия обезьяночки. Я скажу вам вот что: верно горничные рассказывают лакеям в комнате ключницы, а лакеи своим господам. Честное слово, в прошлом году в Унгиэме Гринуд испугался. Отличная была партия, прекрасный дом в городе и в деревне. Матери у него нет, Ангеса могла бы делать что хотела, еслибы не…

- Не все ангелы в нашем семействе, дядюшка! вскричала, покраснев, миссь Агнеса.

- И мать ваша слишком бойка на язык. Мущины боялись тебя, Мария: я слышал это от многих молодых людей; в Уайте ^[9] об этом говорят совершенно свободно. Жаль девушек, очень жаль! Мне приходят и говорят Джэу Голль и другие, бывающие везде.

- Право мне всё равно, что говорит обо мне капитан Голль - противный негодяй! кричит Бланш.

- Вот вы и сбесились! Голль никогда не имел своего собственного мнения; он только подхватывает и разносит что говорят другие. И он рассказывает будто все мущины говорят, что они боятся вашей матери. Что вы, полно-те! Голль не имеет своего мнения. Кто-нибудь вздумает совершить убийство, а Голль будет ждать у дверей. Самый скромный человек. Но я поручил ему разспросить о вас. И вот что я слышу. И он говорит, что Агнеса строит глазки докторскому сыну.

- Как ему не стыдно! кричит Агнеса, проливая слёзы под своею пыткой.

- Она старше его, но это не препятствие. Красивый мальчик, вы верно не будете противиться? У него есть деньги и материнския и отцовския: он должен быть богат. Пошлый, но талантливый и решительный человек этот доктор - и человек способный, как я подозреваю, на всё. Не буду удивляться, если он женится на какой-нибудь богатой вдовушке. Эти доктора имеют огромное влияние на женщин и, если я не ошибаюсь, Мария, твоя бедная сестра подцепила…

…

- При этих невинных овечках! Гм! Ну, я думаю, что Фирмин из породы волков, и старый вельможа смеётся и выставляет свои свирепые клыки.

- С огорчением должен сказать, милорд, что я согласен с вами, замечает мистер Туисден. - Я не думаю, чтобы Фирмин был человек с высокими правилами. Талантливый человек? Да. Человек образованный? Да. Хороший доктор? Да, Человек, которому удаётся в жизни? Да! Но что такое человек без правил?

- Вам следовало бы быть пастором, Туисден.

- И другие то же говорили, милорд. Моя бедная матушка часто сожалела, что я не выбрал духовное звание. Когда я был в Кэмбриджском университете, я постоянно говорил в нашем политическом клубе. Я практиковался в искусстве говорить речи. Я не скрываю от вас, что моею целью была публичная жизнь. Признаюсь откровенно, что Нижняя Палата была бы моей сферой; а если бы мне позволили мои средства, я непременно выдвинулся бы вперёд.

Лорд Рингуд улыбнулся и подмигнул племяннице.

- Он хочет сказать, моя милая, что ему хотелось бы ораторствовать на мой счот, и что мне следовало бы предложить его депутатом от Уипгэма.

- Я думаю найдутся члены парламента и похуже, заметил мистер Туисден.

- Если бы все были похожи на вас, парламент походил бы на зверинец! заревел милорд. - Ей-богу, мне это надоело. Мне хотелось бы видеть у нас короля-молодца, который запер бы обе палаты и заставил молчат всех этих болтунов.

- Я партизан порядка - но любитель свободы, продолжал Туисден. - Я утверждаю, что наша конституция…

Я думаю, милорд, позволил бы себе кое-какие из тех ругательств, какими изобильно украшался его старомодный разговор; но слуга доложил в эту минуту о мистере Филиппе Фирмине и на щеках Агнесы, которая чувствовала, что глаза старого лорда устремлены на неё, вспыхнул слабые румянец.

- Я видел вас в опере вчера, говорил лорд Рингуд.

- И я вас видел тоже, отвечает прямодушный Филь.

На лицах женщин выразился ужас и Туисден испугался. Туисдены иногда бывали в ложе лорда Рингуда. Но старик сиживал иногда в других ложах, где они никогда не могли видеть его.

- Зачем вы смотрите на меня, а не мы сцену сэр, когда бываете в опере? Когда вы в церкви, вы должны глядеть на пастора; должны вы или нет? заворчал старик. - На меня точно также приятно смотреть, как и на первого танцора в балете - я почти также стар. Но если бы я был на вашем месте, мне было бы приятно смотреть на Эльслер.

Теперь вы можете представить себе о каких старых, старых временах пишем мы - временах, в которых еще существовали эти отвратительные старые танцовщики - противные существа, в коротких рукавах, в гирляндах, или в шляпах с перьями, в нелепых старых париках, которые прыгали в первом ряду балета. Будем радоваться, что эти старые обезьяны почти исчезли со сцены и предоставили её во владения красивых танцорок другого пола. Ах, моя милые юные друзья! придёт время, когда и они тоже перестанут являться сверхъестественно прелестными! Филиппу в его лета оне казались очаровательны как гурии. В то время простодушный молодой человек, смотревший на балет с своего кресла в опере, принимал кармин за румянец, жемчужную пудру - за природную белизну, а хлопчатую бумагу - за натуральную семетрию; и наверно, когда вступил в свет, был не дальновидные относительно его разрумяненной невинности, приторных претензий и набелёного чистосердечия. Старый лорд Рингуд находил юмористическое удовольствие ласкать и лелеять Филиппа Фирмина при родственниках Филиппа в Бонашской улице. Даже девушки несколько завидовали предпочтению, которое дядюшка Рингуд показывал к Филю, а старшие Туисдены и Рингуд Туисден, сын их, корчились от досады при виде предпочтения, которое старик показывал иногда сыну доктора. Филь был гораздо выше, гораздо красивее, гораздо сильнее, гораздо богаче молодого Туисдена; он был единственным наследником состояния отца и имел уже тридцать тысяч фунтов стерлингов после матери. Даже когда ему сказали, что отец его женится опять, Филь засмеялся и повидимому не заботился об этом. «Желаю ему счастья с его новой женою» - вот всё, чего можно было от него добиться: «когда он женится, я думаю, что я перееду на квартиру. Старая Паррская улица совсем не так весела, как Пэлль и Мэлл». Я не сержусь на мистрисс Туисден за то, что она немножко завидовала своему племяннику. Её сын и дочери были плодом почтительного брака, а Филь был сыном непослушной дочери. Её дети всегда вели себя почтительно с своим дедом; а Филь заботился о нём не более, как и о всяком другом; а он более любил Филя. Её сын был почтителен и старался угождать, как самый смиренный из льстецов его сиятельства; а лорд Рингуд огрызался на него, поступал с ним с презрением, топтал ногами нежнейшия чувства бедняжечки и обращался с ним едва ли лучше чем с лакеем. Бедному же мистеру Туисдену милорд не только зевал прямо в лицо - от этого удержаться было нельзя; от разговоров бедного Тальбота засыпали многие его знакомые - но насмехался над ним, перебивал его, говорил ему просто, чтобы он молчал. В тот день, когда вся семья сидела вместе, в самое приятное время - перед обедом - лорд Рингуд сказал Филю: - Вы обедаете у меня сегодня, сэр?

«Зачем он не приглашает меня, при-моей способности к разговору?» думал про себя старик Туисден.

«Чорт его возьми, они, верно приглашает этого нищого», досадовал молодой Туисден в своем углу.

- Очень жалею, сэр, не могу. Я пригласил кое-кого из моих товарищей обедат со мною в таверне, сказал Филь.

- Зачем вы им не откажете? закричал старый лорд. - Вы отказали бы им, Туисден, вы отказали бы!

- О сэр! и сердце у отца и сына забилось.

- Вы знаете, что вы отказали бы, и вы поссоритесь с этим мальчиком за то, что он не отказывает своим друзьям. Прощайте же, Фирмин, если вы не будете.

С этими словами милорд ушол.

Оба хозяина угрюмо глядели из окна, как грум милорда быстро уехал по дождю.

- Это гораздо веселее, чем обедать дома, заметил Филипп.

- Вы слишком много курите и пьёте, поздно возвращаетесь домой и не живёте в приличном обществе, сэр! продолжала молодая девушка.

- Что же вы хотите, чтобы я делал?

- О, ничего! Вы должны обедать с этими ужасными людьми, говорит Агнеса: - а то вы могли бы быть сегодня у лэди Пендльтон.

- Я легко могу отказать этим людям, если вы желаете, отвечал молодой человек.

- Я? я ничего подобного не желаю. Ведь вы уже отказали дядюшке Рингуду.

- Глупенький! Разве я прошу вас когда-нибудь о том, в чем вы должны отказать мне? Я хочу, чтобы вы жили в свете, а не с вашими ужасными, сумасбродными оксфордскими и темпльскими холостяками. Я не хочу, чтобы вы курили. Я хочу, чтобы вы бывали в свете, куда вы имеете entrée, а вы отказываете дяде из за того, что у вас какой-то там противный обед в таверне!

- Остаться мне у вас? Тётушка, дадите вы мне обедать здесь? спрашивает молодой человек.

- Мы обедали: мой муж и сын обедают в гостях, сказала кроткая мистрисс Туисден.

Для дам была холодная баранина и чай, и мистрисс Туисден не хотелось, чтобы племянник её, привыкший к хорошему столу и к роскошной жизни сел за её скудный обед.

- А позвольте спросить, кто там будет? спросила молодая девушка.

- Ридли живописец.

- Милый Филипп! вы знаете, отец его был просто…

- Слугою лорда Тодмордена? Он часто говорит нам это. Престранный этот старик!

…. Но - но вы сердите меня, Филипп, вашей безпечностию, право так. Зачем вам обедать с сыновьями лакеев, когда вам могут быть открыты первые дома в Англии? Вы меня огорчаете, сумасбродный мальчик…

- Тем, что я обедаю в обществе гениального человека? Полноте, Агнеса!

И лоб молодого человека нахмурился.

- Притом, прибавил он тоном сарказма в голосе, который вовсе не понравился мисс Агнесе: - притом, моя милая, вы знаете, что он обедает у лорда Пендльтона.

- Что вы говорите о лэди Пендльтон, дети? спросила бдительная мама из своего угла.

- Уинтон! лорд Гольден! бифстекс! где? Ей-богу, и я тоже пойду! Где вы обедаете? au cabaret? Чорт меня возьми, и я буду! вскрикнул маленький Туисден к ужасу Филиппа, который знал, ужасную способность дяди в разговорам. Но Туисден опомнился во-время, м великому облегчению молодого Фирмина.

приехать туда и что у меня есть еще то шато-марго, которой он любит. Отца Гольдена я знаю хорошо - скажи ему это. Привези его сюда. Мария, пошли лорду Гольдену пригласительный билет на четверг. Ты должен привезти его сюда обедать, Филипп: это самый лучший способ знакомиться, мой милый!

И маленький человек чванно замахал подсвечником, как-будто хотел выпить стакан горячого стеарина.

Имена таких знатных особь, как лорд Гольден и мистер Уинтонь, заставили умолкнуть упрёки задумчивой Агнесы.

Уже не было более разговора о том, что он бросается в дурную компанию.

Филипп не обедал у своих родственников: Тальбот Туисден позаботился дать знать лорду Рингуду, как молодой Фирмин навязывался обедать у тётки в тот самый день, как он отказал его сиятельству. И все к невыгоде Филя, и всякий сумасбродный поступок, всякую шалость молодого человека дядя Филя и кузен Филя, Рингуд Туисден, передавали старому лорду. Если бы лорд Рингуд слышал это не от них, он разсердился бы, потому-что требовал повиновения и раболепства от всех окружающих, Но приятнее было бесить Туисденов, чем бранить Филиппа, поэтому его сиятельство хохотал и забавлялся неповиновением Филя. Он видел также другия вещи, о которых не говорил. Это был старик хитрый; он мог оставаться слепым при случае.

Как вы судите о том, что Филипп был готов дать или нарушить слово, по наущениям молодой девушки? Когда вам было двадцать лет, разве молодые девушки не имели влияния над вами? Не была ли оне почти всегда старее вас? Довела ли вас до чего-нибудь ваша юношеская страсть и сожалеете ли вы теперь, что нет? Положим, Ваше желание исполнилось и вы женились бы на ней, каких лет была бы она теперь? А теперь, когда вы бываете в свете и видите её, скажите по чистой совести, очень сожалеёте вы, что это маленькое приключение пришло к концу? Та ли это (худощавая) или полная, или низенькая или высокая) женщина со всеми этими детьми, по которой когда-то терзалось ваше сердце, и всё ли еще вы завидуете её мужу? Филипп был влюблён в свою кузину - в этом нет сомнения; но в университете разве он не был прежде влюблёнь в дочь профессора мисс Будд, и не писал ли он уже стихи мисс Флоуэр, дочери его соседа в Старой Паррской улице? И разве не всегда молодые люди влюбляются сначала в женщин старее себя? Агнеса была старше Филиппа, как её сестра постоянно заботилась напоминать ему.

А Ангеса могла бы рассказать кой-какие сказки о Бланш, если бы хотела, как вы можете обо мне, а я о вас, сказочки вы совсем справедливые, но с достаточной примесью или для того, чтобы сделать их ходячею монетою, такия сказочки, какие мы ежедневно слышим в свете, такия сказочки, какие мы читаем в самых учоных и добросовестно составленных исторических книгах, которые рассказываются самыми почтенными людьми и считаются совершенно подлинными, пока их не опровергнут. Только наших историй нельзя опровёргнуть (если только романисты сами себя не опровергнут, как иногда бывает с ними.) То, что мы говорим о добродетелях, недостатках, характерах других людей - всё это справедливо, вы можете быть уверенны в том. Пусть-ка кто-нибудь попробует утверждать, что моё мнение о семействе Туисденов коварно или жестоко, или вовсе неосновательно в некотором отношении. Агнеса писала стихи и перекладывала на музыку свои собственные и чужия поэмы. Бланш была девушка учоная и очень прилежно посещала публичные лекции в Альбернальской улице. Они оне были женщины образованные, как водится, хорошо, воспитанные, сведущия, с прекрасным обращением, когда оне хотели нравиться. Если вы были холостяк с хорошим состоянием, или вдовец, нуждавшийся с утешении, или дама, дававшая очень хорошия вечера и принадлежавшая к большому свету, вы нашли бы их приятными особами. Если вы были чиновником в казначействе или молодым адвокатом без практики, или дамою старою или молодой, но непринадлежавшей высшему свету; ваше мнение о них было бы не так благоприятно. Я видел, как оне презирали, избегали, ласкали, становились на колена и поклонялись одному и тому же лицу. Когда мистрисс Ловелль начала давать вечера, разве я не помню, какое негодование изображалось на лицах Туисденской семьи? Был ли кто холоднее вас, милые девушки? Теперь оне её любят, ласкают её пасынков, хвалят её и в глаза и за глаза; в публике берут её за руку, называют её по имени, приходят в восторг от её нарядов и готовы, кажется, принести уголья для камина в её уборной, если бы она выела им. Она не изменилась; она та же самая лэди, которая когда-то была гувернанткой, и не холоднее и не любезнее с тех пор. Но вы видите, что счастье вызвало наружу её добродетели; которых люди не примечали, когда она была бедна. Могли ли люди видеть красоту Сандрильоны, когда она сидела в рубище у огня, до-тех-пор, пока она, вся в бриллиантах, не вышла из своей волшебной колесницы? Как вы узнать бриллиант в сорной яме? Это могут увидать только очень зоркие глаза. Между тем как дама, в волшебной колеснице в восемь лошадей, натурально, производить впечатление и заставляет принцев просить её сделать им честь танцовать с ними.

на ней. Славный, красивый, прямодушный, широкоплечий, весёлый молодой человек, с свежим румянцем на лице, с весьма хорошими дарованиями (хотя он был страшно ленив и удалён на время из университета), обладатель и наследник порядочного состояния, мог натурально сделать некоторое впечатление на сердце девушки, с которою родство и обстоятельства сводили его ежедневно. Когда такие задушевные ввуки, как смех Филя, слышались в Бонашсвои улице? Его шутливая откровенность трогала его тётку, женщину умную. Она улыбалась и говорила:

- Милый Филипп, не только то, что ты говоришь, но то, что ты собираешься сказать держит меня в таком постоянном трепете.

Может статься было время, когда и она была чистосердечна и задушевна; давно, когда она и сестра её были двумя румяными девушками, любившими друг друга и дружными между собою и только-что вступавшими в свет. Но если вам удастся содержат великолепный дом маленьким приходом, показывать весёлое лицо свету, хотя вас тяготят заботы; сносить с почтительным уважением нестерпимо скучного мужа (а я уверяю, что именно этим последним качеством я наиболее восхищаюсь в мистрисс Туисден); покоряться поражениям с терпением, унижению с улыбками - вам может быть удастся всё это; но вы не должны надеяться быть искренной и задушевной. Брак сестры с доктором сильно напугал Марию Рингуд, потому что лорд Рингуд был взбешон, когда пришло это известие. Тогда, может быть, она пожертвовала своей собственной маленькой тайной страстью; сначала она кокетничала с одним знатным молодым соседом, который обманул её; потом, за недостатком лучшого, она вышла за Тальбота Туисдена, эсквайра, и была для него верною женою, а детям его заботливою матерью. Что же касается откровенности и задушевности, мой добрый друг, принимайте от женщины то, что она может дать вам - хорошее обращение, приятный разговор и приличное внимание. Если вы завтракаете у нея, не спрашивайте яица кондора, но кушайте это порядочно свежее куриное яйцо, которое Джон приносит вам. Когда мистрисс Туисден едет в коляске по парку, как она кажется счастлива, хороша и весела! как девушки улыбаются и как кажутся молоды (то-есть, знаете, соображая всё)! лошади такия жирные! кучер и лакей такие видные; дамы размениваются поклонами с сидящими в других экипажах, известными аристократками, Джон и Броун, облокотившись о перила и видя как туисденский экипаж проезжает мимо, не имеют ни малейшого сомнения, что в нём сидят люди богатые и светские.

- Джонс, мой милый, у какой знатной фамилии этот девиз. Well done Tuwys done ^[10] и какие это девушки сидят в этой колясее? Броунь замечает Джонсу.

И по-кранней-мере для одного из этих джентльмэнов, очевидно, что он глядит на людей первого сорта.

А Филь Фирмин на своей гнедой лошади, с гераниумом в петлице, неоспоримо кажется так красив, так богат, так молодцоват, как любой лорд. И мне кажется Джонс должен был почувствовать маленькую зависть, когда его друг сказал ему:

- Лорд! что вы! этот франт сын доктора.

Но пока Джоис и Броунь воображают, что всё это маленькое общество очень счастливо, они не слышат как Филь шепчет своей кузине:

И они не видят как растревожена мистрисс Туисден под своими улыбками, как она примечает подъезжающий кабриолет полковника Шафто (кавалер, о котором идет речь) и как ей хотелось бы, чтобы Филь был где ему угодно, только не с этой стороны её коляски, как лэди Брагландс проехала мимо, не обратив на них внимания - лэди Брагландс, которая даёт бал и решилась не приглашать этой женщины с её дочерьми; и как, хотя лэди Брагландс не хочет видеть мистрисс Туисден в её бросающемся в глаза экипаже, и три лица улыбающияся ей, она немедленно примечает лэди Ловилль, которая проезжает в своём маленьком бруме, и посылает ей двадцат поцелуев рукой. Как же бедным Джонсу и Броуну, которые не принадлежат - vous comprenez - к большому свету, понять эти таинственности?

- Этот красивый молодой человек Фирмин? говорить Броун Джемсу.

- Доктор женился на племяннице графа Рингуда, бежал с ней, знаете…

- Хорошая практика?

Поэтому я заключаю, что это джентельмэны из Сити. И они пристально смотрят на нашего приятеля Филиппа, когда он подъезжает поговорить и подать руку некоторым пешеходам, которые смотрят через перила на шумную и приятную сцену в парке.

Примечания

8

Известный боксер. Прим. перев.

9

10

Непереводимый каламбур: хорошо сделано - сделано два раза. Twice done и Twysden. Прим. перев.