Г-жа Воронокрылова.
Глава II. в которой мистер Валькер делает трижды попытку отыскать местожительство Моргианы.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Г-жа Воронокрылова. Глава II. в которой мистер Валькер делает трижды попытку отыскать местожительство Моргианы. (старая орфография)

ГЛАВА II.
в которой мистер Валькер делает трижды попытку отыскать местожительство Моргианы.

На другой день после обеда в Регентском клубе мистер Валькор перешел опять через улицу в магазин своего приятеля парфюмера, где за прилавком по обыкновенно возседал юный джентльмен еврейского происхождения, г-н Ландышев.

По причине, лучше всего известной, без сомнения, ему самому, капитан чувствовал себя в особенно хорошем расположении духа. Совершенно позабыв о крупном разговоре, происходившем у него, всего лишь за день перед тем, с приказчиком г-на Розанчикова, он приветствовал этого юношу самым любезным и дружеским поклоном.

-- Желаю вам доброго утра, г-н Ландышев, - сказал капитан Валькер. - Вы, сударь, сегодня свежи как цветок, имя которого носите. Да, вы напоминаете мне свеже-распустившийся ландыш!

-- А вы, сударь, желты, как золотая монета, - угрюмо возразил Ландышев, воображавший, что капитан над ним подшучивает.

-- И не мудрено, сударь, - возразил, нисколько не смущаясь капитан. - Вчера вечером мне пришлось выпить больше обыкновенного.

-- Тем больше вы, значит, уподобились скоту, сударь, - объявил Ландышев.

-- Благодарю вас, Ландышев, за этот эпитет и возвращаю его по принадлежности.

-- Понробуйте-ка только назвать меня скотом, и я мигом перережу вам горло, - возразил молодой человек, состоявший одно время помощником резника.

-- Я тут не причем, голубчик. Напротив того, вы сами...

-- Что же вы хотите сказать, что я лгу? - воскликнул разъяренный Ландышев, искренно ненавидевший агента и не пытавшийся скрывать своей ненависти.

На самом деле он твердо решил поссориться с Валькером и, если возможно, выгнать его из магазина г-на Розанчикова.

-- Ужь не хотели-ли вы и в самом деле обозвать меня лгуном, г-н Гукер Валькер? - спросил он грозным тоном.

-- Ради Бога, Амос, попридержите ваш язычек, а не то я должен буду... вырвать его вон из вашего ротика! - воскликнул капитан, ужасно недолюбливавший данное ему при крещении имя Гукера.

К счастью, как раз в это время вошел в магазин какой-то покупатель. Кровожадное выражение, искажавшее личико Амоса, тотчас же сменилось кроткой приветливой усмешкой, а г-н Валькер прошел в профессиональный кабинет.

В присутствии Розанчикова капитан тоже немедленно расцвел улыбкою, опустился на кушетку, протянул руку парфюмеру и принялся конфиденциально с ним беседовать.

-- Какой у нас был обед, милейшая моя щепочка, и какое собралось за ним первостатейное общество: Биллингсгет, Вокзал. Сенбар, Буфер из "голубых" гвардейцев и с полдюжины других аристократов. И знаете-ли, по сколько с головы обошелся нам обед? Ручаюсь, что вы не угадаете.

-- По две гинеи с головы, разумеется, без вин, - ответил изящный парфюмер.

-- Не угадали! Попытайтесь опять.

Ричмонде, в ресторане "Звезды и Подвязки" заплатил..

-- Полтора шиллинга?

-- Не полтора, а тридцать пять шиллингов с головы! Примите во внимание, что при случае я не хуже кого другого умею вести себя, как подобает настоящему джентльмену, сударь!

-- Куда нам с вами тягаться! Мы заплатили по восемнадцати пенсов с рыла и ни копейки больше.

-- Быть не может, вы шутите! Разве можно поверить, чтобы маркиз Биллингсгетский стал есть обед в полтора шиллинга? Нет, черта возьми, если бы я был маркизом, я платил бы за завтрак по пяти фунтов стерлингов и не брал бы от лакея сдачи.

-- Вы, милейший мой Бутончик, плохо знакомы с английским аристократом, - возразил Капитан с презрительной улыбкой и затем снисходительно добавил: - Да-с, голубчик, вы недостаточно уяснили себе характер истинного великосветского джентльмена. Простота нравов, сударь, является отличительной его чертою. Угодно вам знать, что мы ели за обедом?

-- Разумеется, суп из черепахи и жареную дичь. Без них ведь не обходится никакой порядочный обед.

-- Все это нам надоело! Мы наслаждались гороховым супом с отварными потрохами. Что вы на это скажете? Нам подавали салакушку и сельдей, бычачье сердце, баранью лопатку с жареным картофелем, заливное из поросенка и в заключение ирландский мясной соус. Я, сударь, заказывал обед и удостоился за изобретательность больших почестей, чем доктор Уде, или Сойе. Маркиз был вне себя от восторга. Граф съел целое блюдо салакушки, а если виконт не обожрался до разстройства желудка бычачьим сердцем, то пусть меня назовут не Валькером, а как угодно иначе. За столом у нас председательствовал Билли, как я его называю. Он провозгласил тост за мое здоровье и знаете-ли, что предложил вместе с тем эта протоканалья?

-- Что же изволили предложить его светлость?

-- Чтобы каждый из присутствовавших уплатил по два пепса, и чтобы я таким образом отобедал безплатно. Предложение это было принято и, клянусь Юпитером, восемнадцать пенсов были мне вручены в оловянной кружке с просьбою принять таковую тоже на память. После обе, да мы отправились к Тому Спрингу, от него попали в Финиш, а оттуда в участок, т. е., собственно говоря, не я, а они, так как из Финиша я поехал прямо домой и только что успел лечь в постель, как меня по их просьбе потребовали к приставу, чтобы дать за них поручительство.

-- Счастливую жизнь, подумаешь, ведут молодые аристократы, - проговорил в раздумье Розанчиков. - С утра и до поздней ночи они, с позволения сказать, утопают в удовольствии. И все это выходит у них так просто, без всякой аффектации; видно сейчас настоящих, родовитых, мужественных и прямодушных британцев!

-- Хотелось бы вам с ними познакомиться, милейший мой Бутончик? - осведомился капитан.

-- Если бы это случилось, сударь, смею уверить, я бы не ударил в грязь лицом, - отвечал Розанчиков.

-- Ну-с, так вы с ними познакомитесь, и леди Биллингсгет будет покупать себе духи в вашем магазине. Вся наша компания собирается отобедать на будущей неделе у рябого Боба. Вы явитесь на обед моим гостем! - воскликнул капитан, дружески хлопнув по спине художника-парикмахера. - А теперь, голубчик, разскажите мне, как вы провели вечер?

-- Я, сударь, заходил к себе в клуб, - отвечал сильно покраснев г-н Розанчиков.

-- Как, разве вы не были в театре с прелестной черноокой девицей? Как её фамилия, Розанчиков?

-- К чему упоминать её фамилию! - возразил парикмахер, побуждаемый к этому частью осторожностью, частью же стыдом. Он не смел сознаться, что избранницу его сердца зовут просто напросто Крумп и вовсе не желал, чтобы капитану удалось разузнать всю подноготную про барышню, которую почтенный куафер мысленно считал уже своей невестой.

-- Вам хочется обезпечить за собою пять тысяч фунтов стерлингов, каналья вы этакая! - объявил с добродушным видом капитан.

На самом деле, однако, осторожность Розанчикова была ему до чрезвычайности неприятна. Если он дал себе труд рассказать парикмахеру про обед и обещал познакомить Розанчикова с лордами, то это делалось единственно лишь с целью привести художника в достаточно хорошее расположение духа, дабы из него можно было выудить кое-какие подробности относительно молоденькой барышни с дивными волосами и глазами, напоминавшими биллиардные шары. По этой же именно причине сделана была им перед тем попытка примириться с Ландышевым, окончившаяся столь неудачно. Вышеизложенные объяснения были бы совершенно излишними для читателя, коротко знакомого с мистером Валькером, но ведь мы закончили всего лишь первую главу повести и кому могут быть известны мотивы нашего героя, если сам автор не потрудится их объяснить?

Лаконический, исполненный собственного достоинства ответ почтенного торговца бергамотным маслом: "Не спрашивайте об её имени, капитан", явился большим разочарованием для Говарда Валькера. Он просидел после того еще с четверть часа у парфюмера, разыгрывая роль самого добродушного малого, но вместе с тем, как говорится, искусно забрасывая удочку. Все его старания оказались, однако, тщетными, так как парфюмер не попадался на крючек. Дело в том, что этот злополучный карась был слишком уже запуган рыболовами. Жирному, робкому, ленивому, добродушному бедняге приходилось постоянно быть на своем веку жертвою негодяев. Он безпрерывно попадал из одной ловушки в другую, и всегда трепетал в чьих-нибудь когтях. Благодаря этому, у него выработалось притворство, свойственное робким натурам, и чутье, дозволявшее ощущать присутствие хищника, подобно тому как заяц чует еще издали борзую собаку. Он знал, что съумеет остановиться на всем скаку, сделать петлю и увильнуть в сторону, а если это не удастся, и надо будет улепетывать от врага, то в конце концов все-таки его настигнут и придушат. Чувство инстинктивного страха подсказывало Розанчикову, что, задавая свои вопросы, капитан замышляет против него недоброе. Поэтому-то он так остерегался и трепетал, чтобы не проговориться. Какою благодарностью преисполнилось его сердце, когда, наконец, подъехал экипаж леди Грогмор с тремя барышнями, которых надлежало причесать, так как оне отправлялись в три часа пополудни на званый завтрак.

-- Я опять зайду к вам, Розанчик, - объявил Валькер, услышав про это.

-- Прочь с дороги, подлый негодяй! - взревел капитан, сопровождая это восклицание целым градом проклятий по адресу рослого лакея леди Грогмор, который в своих брюках рубиново-красного цвета стоял как раз в дверях магазина, вдыхая в себя десятки тысяч ароматов, носившихся там в воздухе. Не на шутку испугавшийся, лакей поспешно отскочил в сторону, и капитан, наглядно доказавший свою неустрашимость, прошел мимо, не обращая ни малейшого внимания на ироническую усмешку коварного Ландышева.

До чрезвычайности взбешенный своей неудачей, капитан Говард Валькер шел в негодовании по Бондстриту.

-- Я все-таки же узнаю, где она живет, - ворчал он сквозь зубы. - Я непременно должен узнать её квартиру, хотя бы мне это обошлось целых пять фунтов стерлингов. Клянусь Юпитером, я не пожалею этой суммы!

-- Знаю, знаю, что вы не пожалеете! - проговорил неожиданно возле него кто-то в полголоса серьезным уверенным басом, - Разве деньги для вас что-нибудь значат?

Оглянувшись, Валькер узнал Фому Деля.

Кто в Лондоне не знает Фомушку Деля? Щечки у него словно наливное яблочко, волосы тщательно подвиваются каждое утро, а тросточка украшена изящным лазуревым набалдашником. Фомушка прогуливается по столичным улицам всегда в коротеньком коричневом пальтеце и громадных ботинках с широкими носками, держа под мышкой парочку самоновейших журналов и дождевой зонтик. Он положительно вездесущ. Всем и каждому приходилось с ним ежедневно встречаться и он знал всю подноготную о всех и каждом, но его собственное существование было облечено решительно для всех завесою непроницаемой тайны. Про него говорили, будто он уже более сотни лет слоняется по Лондону, и за все это время ни разу не пообедал еще на собственный счет. Он производил впечатление какой-то восковой фигуры с светлыми стеклянными ничего не выражавшими глазами. Фомушка говорил всегда с усмешкой. Встречаясь, например, с вами, он знал, что именно подавали у вас вчера за обедом и мог бы сообщить подробное меню любого обеда, у кого угодно за предшествовавшия сто лет. Служа передаточною сумою для всех вообще скандалов, на пространстве от Бондстрита до Широкой улицы, он знал решительно всех писателей, актеров и прочих так или иначе известных личностей. О каждом из них Фомушка не затруднялся сообщать самые обстоятельные биографическия подробности. Правда, что в громадном большинстве случаев у него на самом деле не имелось для этого ровнехонько никаких данных, но он заменял фактическое отсутствие таковых свежеиспеченными вымыслами, по части которых обнаруживал замечательную изобретательность. Будучи доброжелательнейшим человеком в свете, он, при встрече с вами, не упустит случая наговорить вам самых что ни на есть компрометирующих вещей про вашего соседа, а простившись с вами, не замедлит рассказать что-нибудь в том же роде и про вас самих.

-- Ну, разумеется! Что могут значить для вас деньги, милейший мой? - сказал Фомушка Дель, только что вышедший от Эберсов, где выуживал себе билеты в Оперу. - Вы заработываете их себе там, в Сити, целыми мешками - десятками и сотнями тысяч фунтов стерлингов. А видел, что вы заходили к Розанчикову. Прекрасная парикмахерская! Лучшая во всем Лондоне! Замечательно бойко торгует! Продает маленький кусочек мыла за два с полтиной! Для меня, мой милейший, такое мыло не по карману. Этот Розанчиков должен наживать многия тысячи фунтов стерлингов в год. Так ведь я говорю?

-- Лестное слово, Фома, я этого не знаю.

-- Будто и в самом деле не знаете? Полноте честных людей морочить! Вы, коммерческие агенты и коммиссионеры, знаете решительно все на свете! Вам известно, что он выручает пять тысяч фунтов стерлингов в год и мог бы выручать десять, если бы тому не мешали некоторые, опять-таки вам известные обстоятельства.

-- Я, право, о них ничего не знаю.

-- Ну что вы очки-то мне втираете! И не грех вам обманывать бедного старика. Вам как нельзя лучше известно, что тут пахнет жидами... Амосом и пятидесятью процентами в год. Отчего не догадался этот Розанчиков призанять денег у какого-нибудь честного христианина?

-- Мне действительно доводилось слышать что-то такое в этом роде! - подтвердил, разсмеявшись, Валькер. - Скажите, однако, на милость, Том, как это вам удается все разведать?

-- А вам так нет надобности даже и разведывать! Вы знаете сами как нельзя лучше разбойническую проделку, которую устроила с ним, не помню ужь хорошенько, эта хористка, или модистка... Кашмирския шали, драгоценности от Сторра и Мортимера, пикники в загородном ресторане "Звезды и Подвязки", - все это, знаете, стоит денег. Розанчиков поступил бы гораздо лучше, если бы стал, не мудрствуя лукаво, есть за обедом гороховый суп и салакушку. Так ведь? Вам самим известно, что джентльмены получше его остались довольны таким угощением.

-- Гороховым супом и салакушкой! Как, вы уже и об этом слышали?

-- А кто, скажите, взял лорда Биллинсгета на поруки из полицейского участка? Ведь, может быть вы тоже не знаете этого? Какая, подумаешь, продувная бестия! - При этих словах лицо Фомушки осклабилось многозначительной, чуть что не сатанинской улыбкой. - А кто не захотел идти с остальным обществом в Финиш? Кому презентовали великолепную чашу суверенов? И вы заслуживали этого подарка, любезнейший, заслуживали его вполне. Говорят, будто кружка была оловянная и насыпана медяками, но я старый воробей, на мякине меня не поймаешь! - пояснил Фомушка закашлявшись.

-- Знаете-ли что, почтенный Фома? - вскричал Валькер, осененный внезапною мыслью. - Вы человек всеведующий и театральный старожил. Не слыхивали-ли вы когда-нибудь про балерину мисс Деланси?

-- Ту Деланси, которая танцовала в велльской труппе Садлера в 1816 году? Разумеется, слышал! Знаю, что настоящая её фамилия была Вюдж. Лорд Донжуанов-Пошлепкин до такой степени ею восхищался, что ей пришлось под конец выдти замуж за его лакея, некоего Крумпа, которому она и принесла в приданое пять тысяч фунтов стерлингов. Теперь они держат в Вункерском подворье трактирчик под вывеской "Королевских Сапожных Щеток" и народили, если не ошибаюсь, четырнадцать штук детей. Ужь не находите-ли вы одну из их дочерей хорошенькой? Быть может, по этому именно вы и хотели пожертвовать пятью фунтами стерлингов за точный адрес г-жи Крумп. Какой, подумаешь, однако, вы хитрец! Благодарю вас, милейший и желаю вам всяческого успеха. Прощайте!.. А вы, дружище Джонс, как вы живете-можете?

И, ухватив за руку Джонса, Фомушка Дель покинул, казалось, капитана Валькера на произвол судьбы. В действительности, однако, он безотлагательно принялся рассказывать Джонсу про капитана всякия были и небылицы, - объяснил, что, как известно почтеннейшему Джонсу, капитан вращается в самых аристократических лондонских кружках и ведет такия дела, что легко может быстро разбогатеть, если только не попадет, как это не раз уже с ним случалось, в Долговую тюрьму. В настоящую минуту, по словам Фомушки, этот, подающий большие надежды, джентльмен, разыскивает молоденькую девицу, на которую хорошо известный Джонсу богатый маркиз соизволил обратить благосклонное внимание.

Что касается до капитана Валькера, то он, разумеется, не слышал вышеупомянутых отзывов Фомушки. Ему было, впрочем, в данную минуту не до них. Глаза его радостно сияли, когда он бодрой эластичной поступью весело шел по улице, направляясь в собственную свою контору. У входных дверей он на минутку остановился и, обернувшись к находившемуся прямо напротив магазину Розанчикова, приветствовал этот магазин торжествующей усмешкой. "Вам не угодно было сообщить мне фамилию невесты, вы этого не хотели? - мысленно спросил Розанчикова капитан Валькер. - Можете пенять теперь на себя самого! Я, признаться, разсчитываю, что не положу охулки на руку!"

Два дня спустя, г. Розанчиков, в белых перчатках и с несколькими флаконами одеколона, предназначавшимися в подарок даме его сердца, прибыл в трактир "Королевских Сапожных Щеток", что на Беркелейской площади, в малом Бункеровском подворье (шила, как говорится, в мешке не утаишь; заведение мистера Крумпа находилось именно там). Остановившись с минутку на пороге этого увеселительного заведения, он стал прислушиваться с усиленным биением сердца к дивно музыкальным звукам певшого там хорошо знакомого ему голоса.

рабочих мистера Трессля, занимавшийся профессиональным своим делом, опустил молоток, которым перед тем так усердно сколачивал заказанный его хозяину гроб. Зеленщик (в этих узеньких улицах всегда имеется зеленщик, который по вечерам облекается в белые вязанные перчатки и отправляется куда-нибудь исполнять должность сверхштатного лакея) стоял словно очарованный у дверей своей лавченки. Сапожник (который тоже всегда имеется на лицо) был пьян, как подобает сапожнику, но вместе с тем обнаруживал необычайную скромность, так как не позволял себе аккомпанировать пению, а терпеливо ожидал припева, которому и вторил добросовестнейшим образом своим пьяным голосом. Розанчиков прислонился к Сапожным Щеткам, изображенным на входной двери как раз под фамилией Крумпа. Оттуда он глядел на ярко освещенное, задернутое красной занавеской окно буфетной, по которому скользила хорошо знакомая ему громадная тень высокого чепца г-жи Крумп. От времени до времени виднелась также тень руки этой достойной дамы, схватывавшая тень бутылки. Вслед затем тень чайной чашки подымалась к тени чепца и т. д. и т. д. Вынув из кармана свой шелковый фуляр, Розанчиков отер с своего чела выступившия крупные капли пота, прижал к сердцу то, что было у него облечено в белые перчатки, и облегчил свою грудь вздохом, полным сочувствия. Красавица пела:

Приди ко мне в лесную сень.

Найдем мы отдых там и тень!

Приди, мой милый друг,

Ты будешь мне супруг!

Приди жь, нас ждет блаженство,

Блаженство!

(Пьяный сапожник на улице подтягивает: "Блаженство!")

-- Экий скотина, - замечает Розанчиков.

Ужь взошла луна златая,

На траве лежит роса,

Истомилась ожидая

Тебя девица краса.

Иди жь, там ждет блаженство!

Блаженство!

Трала-ла-ла-ла-ла

Тру-ли-ли-ли-ли-ли.

Бла-жен-ство!..

(Пьяный сапожник: "Три-ла-лали и т. д.).

-- Как, и вы тоже здесь? - осведомился приближавшийся твердой отчетливой поступью другой джентльмен в сюртуке военного покроя, вызолоченные пуговицы которого ярко сверкали в лучах месяца. - Вы здесь, Розанчиков? Впрочем, вас ведь всегда можно здесь встретить. Где мед, там: и муха.

к противуположной дверной стойке, так что вдвоем с Розанчиковым, наделенным, как известно, необычайным дородством, совершенно загородил вход в трактирное заведение. Между обоими поклонниками очаровательной Моргианы навряд-ли мог бы протиснуться в дверь даже листок почтовой бумаги. Оба влюбленные джентльмены стояли словно кариатиды на страже, не смея дохнуть до тех пор, пока предмет их любви продолжал петь не всегда верным, но замечательно звучным, могучим голосом:

И будем мы там

Делить пополам

И мир, и любовь, и блаженство.

Трогательные слова песни так сильно подействовали на Розанчикова, что в красивых, выразительных его глазках сверкнули слезы. Вольсей был тоже тронут до глубины души. Сердито сжав руку в кулак, он объявил:

-- Желал бы, чтобы мне показали кого-нибудь, кто мог бы спеть также хорошо, как она. Экий проклятый, подумаешь, сапожник! Замолчишь-ли ты, наконец, пьяная образина? Молчи, или я расшибу тебе голову!

Пьяный сапожник, не обращая внимания на эту угрозу, продолжал со всею возможной для него добросовестностью вторить припеву. Когда таким образом песнь Моргианы с его припевом благополучно закончилась, из буфетной послышалось восторженное стучанье стаканами по столу, сменившееся громкими рукоплесканиями, и кто-то воскликнул: "Браво!"

Услышав этот возглас, Розанчиков побледнел как смерть, затем вздрогнул всем телом и ринулся вперед, причем крепко притиснул или, лучше сказать, приплюснул портного к косяку двери. С усилием протиснувшись мимо своего соперника, он бросился к дверям буфетной и влетел, словно бомба, в комнату.

-- Как поживаете, благоухающий мой Бутончик? - воскликнул тот же голос, который перед тем кричал "браво". Это был голос капитана Валькера.

* * *

На следующее утро, в десять часов, джентльмен в военном сюртуке с пуговицами, украшенными королевским гербом, порывисто вошел в магазин г-на Розанчикова и, обратившись к Ландышеву, объявил повелительным тоном:

-- Скажите вашему хозяину, что мне надо его видеть.

-- Он в своем кабинете, - объяснил Ландышев.

-- Ну, так сходите за ним и призовите его сюда!

Ландышев, думая, что имеет дело с лордом-камергером или по меньшей мере с королевским лейб-медиком д-ром Преториусом, вошел в профессиональный кабинет, где парфюмер сидел в засаленном старом атласном халате. Растрепанные светлые его волосы безпорядочными прядями ниспадали на бледное лицо, двойной подбородок которого свешивался на размякший от пота грязный воротничек рубашки. Туфли цвета зеленого горошка покоились на решетке камина, где на раскаленных угольях варился в изящной кастрюле шоколад, предназначавшийся на завтрак. Трудно было бы отыскать человека ленивее и безпечнее бедняги Розанчикова. Тогда как Вольсей к семи часам утра всегда успевал умыться, выбриться, причесаться, одеться, проверить счетные книги, раздать мастерам работу и плотно позавтракать добрым куском ветчины, Розанчиков к тому времени не успевал еще втереть себе в волосы обычный фунт медвежьяго жира.

Благодаря этой привычке пальцы у него были всегда такими блестящими и засаленными, как если бы он хранил их в банке помады. Он и к десяти часам не успел еще привести себя всего в надлежащий порядок.

-- В магазин пришел какой-то важный джентльмен и требует вас туда, - сообщил Ландышев, оставивший дверь магазина открытою настеж.

-- Скажите ему, любезнейший, что я еще в постели. Я, право же, не одет и не могу в таком виде никого принять.

-- Это, вероятно, кто-нибудь из придворных кавалеров. Пуговицы у него с королевским гербом, - заметил Ландышев.

-- Это я: Вольсей! - крикнул из магазина маленький человечек в мундире.

Розанчиков поспешно вскочил, устремился к дверям в свою спальню и исчез там в одно мгновение ока. Было бы ошибочно предполагать, что он поспешил туда, дабы укрыться от г-на Вольсея. Он исчез всего лишь на минуту, чтобы обтянуть свое чрево поясом, без которого стыдился показаться сопернику.

Сделав это и приведя свой туалет до некоторой степени в порядок, Розанчиков попросил Вольсея к себе в частные аппартаменты. Ландышев, вероятно, подслушал бы весь разговор между своим хозяином и его гостем от слова до слова, если бы Вольсей, внезапно отворив двери, не схватил его за шиворот и не приказал ему тотчас же удалиться в магазин, что Ландышев немедленно же исполнил, причем, однако, дал себе внутренно клятву отмстить безцеремонному портному.

-- Г-н Розанчиков, - сказал он, - нам с вами было бы совершенно излишним скрывать друг от друга, что оба мы любим мисс Моргиану, и что наши шансы на успех оставались до сих пор почти одинаковыми. Вы, однако, изволили быть до такой степени ослом, что познакомили с ней капитана...

-- Ослом, г-н Вольсей? Вы сделали бы мне удовольствие, сухарь, уяснив себе, что я не в большей степени "осел", чем вы сами! Что же касается до капитана, то я вовсе его с ней не знакомил.

-- Все равно, это дело второстепенное. Главное то, что он позволяет себе теперь охотиться в наших угодьях. Он несомненно строит куры нашей девице, и всей наружностью и манерами оставляет нас, как говорится, далеко за флагом. Необходимо выжить его из дома и с помощью надлежащих, ловких маневров сделать возвращение это туда невозможным. После того мы с вами, г. Розанчиков, будем иметь возможность решить на досуге - кто из нас более достоин обладать рукою и сердцем мисс Моргианы.

-- Он смеет еще сравнивать себя со мною, этот низенький, лысый, невзрачный человечек, приписанный к портняжному цеху! у него найдется не больше души, чем в его утюге! - подумал про себя Розанчиков. Само собой разумеется, что он не счел уместным высказать эти мысли вслух, а напротив того изъявил полнейшую готовность вступить в какое угодно дружеское соглашение с целью провалить нового кандидата на благосклонность девицы Крумп. Оба джентльмена решили заключить друг с другом союз против общого врага, - рассказать родителям упомянутой девицы про некоторые достоверные факты, бросавшие невыгодный свет на капитана, и по возможности предостеречь самоё Моргиану против соблазнителя-волка в овечьей шкуре. Затем, освободившись от соперника, они приобретут опять полное право действовать каждый за собственный страх и в личных своих интересах.

для нас обоюдно выгодной. Все сводится к обмену услуг. Согласны вы на такую сделку, г-н Розанчиков?

-- Вы имеете, вероятно, ввиду предложить обмен услуг по части акцепта дружеских векселей? - осведомился куафер, мысль которого зачастую работала именно над такими финансовыми комбинациями.

-- Что за вздор вы мелете, сударь! Ласкаю себя надеждой, что имя нашей фирмы пользуется на денежном рынке гораздо большим почетом, чем многия другия имена.

-- Ужь не собираетесь-ли вы оскорбить коммерческое доброе имя Арчибальда Розанчикова? Советовал бы вам, сударь, в таком случае уяснить себе, что через три месяца я...

-- Ну, полно, чего тут петушиться! - прервал его Вольсей, сдерживая свое волнение. - Нам с вами незачем теперь ссориться друг с другом, г-н Розанчиков. Мне как нельзя лучше известно, что наши сердца не пылают взаимной любовью и привязанностью. Вы, разумеется, искренне бы обрадовались, если бы я угодил на виселицу, или провалился в преисподнюю.

-- Желаете, непременно желаете! Ручаюсь вам в этом честным моим словом и в свою очередь признаюсь, что желаю вам того же, хотя мог бы помириться для вас и со ссылкою в места не столь отдаленные. Мы с вами уподобляемся теперь, однако, двум джентльменам, очутившимся на море в лодке, в которой открылась течь. Какой бы взаимной ненавистью ни были проникнуты эти джентльмены, они все-таки будут дружно вычерпывать воду из лодки. Последуем же, сударь, их примеру и будем поступать как подобает мореплавателям, очутившимся в таком положении.

-- Заметьте себе, однако, сударь, что я вовсе не намерен ставить на ваших векселях свой бланк, - заявил Розанчиков, по обыкновению не уяснив себе хорошенько истинного значения доводов своего собеседника. - Я не намерен ручаться в денежных делах ни за кого в свете. Если вы, г-н Вольсей, оказываетесь теперь в затруднительном положении, то советую вам лучше всего обратиться к старшему компаньону вашей фирмы.

Низменная душонка Розанчикова переполнилась чувством злорадного удовольствия при мысли о том, что его соперник бедствует и вынужден обратиться к нему с просьбой о помощи.

-- Какой, однако, олух Царя Небесного, этот безмозглый брадобрей! Не даром, значит, говорят, велика Федора, да дура! - вскричал в порыве бешенства Вольсей.

-- Оставьте Лизу на кухне; нам не к чему звать ее на помощь, - объяснил он затем совершенно спокойным тоном. - Я вовсе не собираюсь съесть вас живьем, Розанчиков. Ведь вы, сударь, гораздо больше меня ростом и не в пример массивнее. Если бы вы на меня упали, от чего Боже сохрани, то раздавили бы меня своею тяжестью. Сидите себе спокойно на диване и разсудительно слушайте умные мои речи!

-- Ну-с, сударь, продолжайте, - со вздохом объявил парфюмер.

-- Так слушайте же! В чем именно состоит заветнейшее ваше желание? Мне, сударь, оно известно. Вы сами высказывали его перед мистером Треселем и другими членами нашего клуба. Заветнейшее сердечное ваше желание, сударь, заключается в том, чтобы обладать щегольским сюртуком, вышедшим из мастерских Линзея, Вольсея и К°. Вы говорили как-то, что не пожалели бы двадцати гиней за сюртук, изготовленный нашею фирмой. Не отпирайтесь, я знаю, что вы это говорили. Граф Тюфяков еще дороднее вас, а между тем какую изящную фигуру съумели мы ему придать! Смогла-ли бы какая-нибудь иная фирма, кроме нас, одеть графа Тюфякова так, чтобы у него имелся хоть сколько-нибудь приличный вид? Пусть-ка она попытается это сделать! Что касается до нас, сударь, то мы съумели бы сделать даже самого разжиревшого толстяка в мире щеголеватым джентльменом!

-- Если я нуждаюсь в хорошо сшитом сюртуке, чего, разумеется, отрицать не стану, то мне известны с другой стороны люди, которым не помешало бы обзавестись порядочным париком.

парик, г-н Розанчиков, а я обязуюсь честным словом сшить для вас сюртук, хотя до сих пор ни разу еще в жизни не прикасался ножницами к сукну иначе как по заказу настоящого великосветского джентльмена.

-- Разумеется, не шутя, - подтвердил портной. - Мы можем даже сейчас же приступить к делу, - объявил он, вынимая из кармана полоску пергамента, которую джентльмены его профессии имеют обыкновение носить с собою. Установив Розанчикова в надлежащую позу, Вольсей безотлагательно принялся производить над ним так называемое предварительное измерение. Он чувствовал, как билось от полноты счастья сердце Розанчикова в то время, как пергаментная мерка проходила над этим нежным внутренним органом парфюмера.

Затем, спустив шторы и убедившись, что дверь заперта крепко на-крепко, портной покраснел сильнее чем когда-либо, уселся в кресло, указанное ему Розанчиковым и, сняв с себя черный парик, предоставил свою голову в распоряжение великого парикмахера. Розанчиков поглядел на эту голову, а затем, ощупав и измерив ее по всем направлениям, сидел минуты с три в глубоком раздумье, опершись локтями на колени и поддерживая руками собственную свою голову. Все это время он пристально смотрел на череп портного, а потом встал, обошел вокруг него раза два или три и сказал:

-- С меня и этого достаточно, г-н Вольсей. Считайте, что дело у нас в шляпе. А теперь, сударь, - добавил он с видимым душевным облегчением, - а теперь, Вольсей, - выпьем-ка по рюмочке ликеру, чтобы отпраздновать сегодняшнее наше счастливое свидание!

презирал не только этого джентльмена, но и себя самого за то, что вступил с ним в сделку и унизился до изъявления готовности сшить сюртук простому цырюльнику.

Взглянув из окна своей конторы на улицу как раз в ту минуту, когда портной выходил из парфюмерного магазина, мистер Валькер должен был роковым образом обратить внимание на этот факт и сообразить, что готовится нечто необычайное, если два таких смертельных врага, как г-н Розанчиков и Вольсей, признали уместным повидаться друг с другом.