Г-жа Воронокрылова.
Глава III. Что произошло вследствие розыскания мистером Валькером "Королевских Сапожных Щеток".

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Г-жа Воронокрылова. Глава III. Что произошло вследствие розыскания мистером Валькером "Королевских Сапожных Щеток". (старая орфография)

ГЛАВА III.
Что произошло вследствие розыскания мистером Валькером "Королевских Сапожных Щеток".

Не трудно объяснить, каким именно образом капитану удалось завоевать в "Королевских Сапожных Щетках" великолепную позицию, которую он занимал в тот вечер, когда до такой степени изумил Розанчикова звуками зловещого своего "браво".

Проникнуть в трактирное заведение было, разумеется, не трудно. Двери его гостеприимно открывались перед каждым, кому вздумалось бы произнести магическое слово "кружку пива!" Без сомнения, и Говард Валькер воспользовался подобным магическим словом при первом своем появлении в "Королевских Щетках". Он потребовал, чтобы ему указали комнату, где можно было бы маленько отдохнуть, и его провели как раз в то самое святилище, в котором происходили заседания клуба "Телячьих Почек". Засвидетельствовав, что поданное ему пиво лучшее из всех, какие ему случалось где-либо пробовать, за исключением, впрочем, Баварии и некоторых местностей Испании, - объявив. что чувствует себя страшно "разбитым" и проголодавшимся, он спросил, не отыщется-ли в ресторане чего-нибудь такого, чем можно было бы заморить червячка?

-- Обыкновенно я обедаю много позже, хозяин, - объявил он, бросив в уплату за пиво полсоверена, - но ваша комнатка кажется мне такою уютной, а виндзорския кресла до того мягкими, что отобедать здесь мне было бы приятнее, чем в лучшем лондонском клубе.

-- Один из лучших лондонских клубов собирается как раз именно в этой комнате, сударь, - объявил до чрезвычайности польщенный Крумп. - Членами его состоят некоторые из лучших здешних столичных джентльменов. Мы называем его клубом "Телячьих Почек".

-- Да, ведь, это, прости Господи, тот самый клуб, о котором так часто рассказывал приятель мой Розанчиков, - клуб, в котором собираются некоторые из самых выдающихся лондонских коммерсантов!

-- У нас бывают люди и получше г-на Розанчикова, - возразил Крумп. - Разумеется, и он тоже не дурной человек, но все-таки найдутся люди и почище его, например, хотя бы мистер Клинкер, мистер Вольсей, известной фирмы Линзея, Вольсея и комп...

-- Еще бы про нее не знать! Это, ведь, первая фирма во всем Лондоне. Мундиры её носит вся наша гвардия! - воскликнул Валькер.

Он продолжал с таким благодушием беседовать с мистером Крумпом, что честный трактирщик ушел в буфетную в восторге от своего гостя и сообщил своей супруге, что в-ъ помещении "Телячьих Почек" сидит замечательно изящный великосветский джентльмен, собирающийся у них отобедать.

Фортуна всячески благоприятствовала храброму капитану. Сам Крумп обедал всегда в это время, и когда г-жа Крумп вошла в залу осведомиться у гостя, не угодно-ли ему будет скушать ломтик ростбифа, изготовленного на обед для семьи, можете представить удивление этой дамы, узнавшей в посетителе шутника, приятеля Арчибальда Розанчикова, веселого джентльмена, с которым она имела счастие встретиться лишь за день перед тем! Капитан тотчас же просил дозволения съесть свой ломтик ростбифа за одним столом с семейством хозяина, и г-жа Крумп не нашла основательного повода к отказу в этой просьбе. Капитана пригласили, поэтому, в буфетную за прилавок. Девица Крумп, имевшая привычку опаздывать к обеду, изумилась еще сильнее своей мамаши, увидев джентльмена, занимавшого за столом четвертое место, как раз напротив её собственного прибора. Ожидала-ли она свидеться так скоро с обворожительным незнакомцем? Это высказали, по крайней мере, большие её черные глаза, когда, взглянув мельком в лицо мистера Валькера, они встретились с его взглядом, а затем, мгновенно потупившись опять к тарелке, сделали вид, будто углубились в созерцание лежавшей там вареной говядины под морковным соусом. Щечки девицы зарделись румянцем и стали не в пример краснее моркови, но хорошенькое её личико удачно скрыло свое смущение в тени роскошных шелковистых, черных, как смоль, кудрей.

О, прелестная Мортиана, глаза твои, которые капитан так метко сравнивал с биллиардными шарами, производили на него могущественное действие! Они, если так можно выразиться, попадали прямо в лузы его сердца. Он галантно предложил угостить все общество бутылкой шампанского. Предложение это не встретило особенного противодействия. Мистер Крумп, под предлогом отправиться в погреб (где, по его словам, хранилось несколько ящиков лучшого во всей Европе шампанского), позвал мальчишку Дика и приказал ему сбегать как можно скорее к соседнему виноторговцу за парочкой бутылок означенного драгоценного напитка.

Дело в том, что капитан Валькер, заметив, что хозяин собирается идти в погреб, радушно посоветовал ему принести кстати уже две бутылки. Можно себе представить, что после того, как эти две бутылки были выпиты (причем на долю г-жи Крумп пришлось не менее девяти бокалов), все общество сделалось до чрезвычайности веселым, счастливым и преисполненным взаимного доверия. Крумп рассказывал про свои королевския сапожные щетки и августейшие сапоги, которые ими когда-то чистились, бывшая мисс Деланси распространялась о минувших своих сценических подвигах и о картинах, украшавших стены комнаты. Мисс Моргиана сделалась тоже весьма сообщительной, так что солнце не успело еще закатиться, а капитан ознакомился уже в подробности со всею подноготной семьи Крумпов. Он узнал, что Моргиана не интересуется в сущности ни одним из обоих своих поклонников, из-за которых между её родителями произошла тут же при нем маленькая ссора. Г-жа Крумп упомянула при нем о приданом Моргианы, и это заставило его возгореться еще сильнее любовью к прелестной девице. Затем подали чай с необычайно вкусным сладким печеньем. Чаепитие сменилось безмятежною игрою в криббедж и пением, - тем самым пением, которое доставило сперва такое наслаждение Розанчикову и Вольсею, а затем привело их обоих в бешенство и отчаяние.

К концу вечера портной пришел в еще более сильное бешенство, а парфюмер - в большее, чем когда либо, отчаяние. Розанчиков поднес Моргиане скромный свой дар, состоявший из двух флаконов одеколона.

-- Пфуй, - заметил на это капитан, заливаясь лошадиным смехом. - Это пахнет лавочником!

Он позволил себе также подшучивать над париком портного, который, не обладая должной находчивостью, в состоянии был только ругаться про себя сквозь зубы. Наконец, капитан Валькер рассказывал разные потешные истории про свой клуб и своих приятелей-лордов. Разве можно было при таких обстоятельствах Розанчикову или Вольсею соперничать с блестящим джентльменом, подобным Говарду Валькеру?

Старик Крумп, обладавший изрядно дозой врожденного здравого смысла, позволявшого ему отличать хорошее от дурного, сразу же возненавидел капитана. Г-жа Крумп тоже не восчувствовала к нему полного доверия, но Моргиана признала его прелестнейшим человеком, какого свет когда-либо производил.

* * *

Обычный утренний костюм Розанчикова состоял из синяго атласного галстуха, с вышитыми на нем бабочками, украшенного золотою булавкой с драгоценным камнем, - легкого шалевого жилета и визитки ревенного цвета. Визитка эта (называвшаяся, если не ошибаюсь, "тальони") не застегивалась в талии и как будто даже её не имела, но в действительности употреблялась толстяками, дабы произвести такое впечатление, как будто у них имелась талия. Позволю себе заметить, что дородному человеку до чрезвычайности легко придать себе вид человека, обладающого талией. Стоит только стянуть немножко среднюю часть туловища каким-нибудь пажем, и жир, выступающий по обе его стороны, произведет желаемое впечатление. Почтенный наш парикмахер обыкновенно прибегал к этому приему, так что его фигура уподоблялась подушке, перерезанной почти на двое веревкою.

Розанчиков стоял, усмехаясь, в дверях магазина, перебирая свои кудри, толстыми жирными пальцами, сверкавшими маслом и перстнями. Он казался в утреннем своем костюме до такой степени довольным и счастливым, что выглянувший в окно агент-коммиссионер сразу ощутил полную уверенность в существования направленного против него заговора между портным и парикмахером. Как удалось Валькеру разузнать сущность этого заговора? Увы, восторг и тщеславие бедняги Розанчикова не дозволили ему сохранить в тайне причину его радости. Язык у него чесался и сердце было переполнено до такой степени, что он, кажется, готов был поделиться своей тайной даже с самим Ландышевым.

-- Как только будет сшит мне сюртук, - разсуждал сам с собою бондстритский мечтатель, - я найму у Снеффля буланого иноходца, купленного от Эстли, и начну кататься но парку. Естественно, что я стану проезжать при этом через Малое Бункерское Подворье. Я буду носить серые брюки с бархатными лампасами, золоченные шпоры и французские лакированные сапоги. Если мне не удастся тогда провалить одновременно и капитана и портного, то пусть меня тогда не станут больше называть Арчибальдом. Кстати, я выкину еще вот какую штуку: найму маленький шарабан и приглашу Крумпов обедать в "Звезде и Подвязке". Я поеду рядом с их экипажем верхом на коне до самого Ричмонда. Положим, что это далеконько, но Снеффль, я знаю, даст мне хорошее седло и, кроме того, у буланого иноходца очень эластичная побежка, так что меня на нем не растрясет.

Таким образом почтенный парикмахер услаждал себя постройкою воздушных замков, великолепнейшим из которых являлась волшебная греза, рисовавшая девицу Крумп в белом атласном платье перед алтарем церкви св. Георгия на Ганноверской площади, отдающую ему, Розанчикову, в вечное владение её руку и сердце. Вольсея он нисколько не боялся, а потому решил сделать портному превосходнейший парик, какой только в состоянии создать парикмахерское искусство.

Мысленно уладив таким образом все к величайшему своему удовольствию, бедняга послал за полдестью розовой почтовой бумаги и несколькими шикарными конвертами, украшенными филигранным тиснением. На одном из листков он написал красивым почерком пригласительную записку следующого содержания:

"Павильон благоуханий в Бондстрите".

"Мистер Арчибальд Розанчиков, кланяясь госпоже и девице Круиз, просит оказать ему честь, осчастливив в будущее воскресенье своим обществом, дабы разделить с ним обед в ричмондском ресторане "Звезды и Подвязки".

"С вашего позволения экипаж г-на Розанчикова будет у ваших дверей ровно в три часа пополудни, а сам этот джентльмен, опять-таки, с вашего дозволения, милостивейшия государыни, поедет верхом на коне рядом с этим экипажем".

Записка была вложена в конверт, украшенный, как уже упомянуто, филигранным рисунком. Запечатав конверт золотисто-желтым сюргучем, Розанчиков отправил его по городской почте в ресторан "Королевских Сапожных Щеток", куда, разумеется, зашел вечером и сам за ответом. Как и следовало ожидать, он намекнул хозяйке ресторана и её дочери, что в воскресенье разсчитывает явиться перед ними в новом щегольском сюртуке. Как и следовало ожидать, капитану Валькеру пришлось случайно зайти на другой день в тот же ресторан с билетами в театр для г-жи Крумп и её дочери. Понятно, что при таких обстоятельствах ему рассказали о предстоявшей этим особам прекрасного пола загородной поездке в шарабане мистера Снеффля и под конвоем Розанчикова, который будет возседать верхом на коне.

Капитан Валькер не держал собственных лошадей, но у богатых его приятелей из Регентского клуба имелось достаточное количество таковых в собственных и наемных конюшнях. Некоторые из них стояли в таттерсале г-на Снеффля, старого товарища капитана (по закрытому заведению). Мистеру Валькеру не трудно было поэтому возобновить с ним знакомство. Неудивительно, если в субботу капитан явился под ручку с лордом Вокзалом в наемные конюшни Снеффля и принялся осматривать там лошадей, из которых одне принадлежали частным владельцам, другия были выставлены на продажу, а третьи отдавались в наем. Благодаря нескольким шутливым вопросам насчет клуба "Телячьих Почек" и т. п., капитан не замедлил стать на самую дружескую ногу с мистером Снеффлем и узнал, на какой именно лошади поедет в воскресенье верхом г-н Розанчиков.

Чудовище-Валькер решил в уме своем, что Розанчиков во время увеселительной поездки непременно должен грохнуться с коня и утратить всякий престиж в глазах Моргианы.

-- Это замечательное животное, - объяснил Снеффль, указывая на старую лошадь, - тот самый знаменитый "Император", который восхищал несколько лет тому назад публику Эстлейского цирка. Г-н Дюкру разстался с ним единственно лишь потому, что не в состоянии был равнодушно глядеть на этого коня после смерти первой своей супруги, которая всегда на нем ездила. Я купил "Императора", разсчитывая, что на нем приятно будет ездить дамам и пожилым джентльменам, так как он обладает изумительно эластичными ходами, и ездок чувствует себя на нем также спокойно, как в кресле. К сожалению, его можно с спокойной совестью отдавать в наймы только по воскресеньям.

-- Почему же это, позвольте спросить? - осведомился капитан Валькер. - Разве ваш "Император" смирнее по воскресеньям, чем в другие дни недели?

-- Оттого, что по воскресеньям у нас на улицах не играет музыка. Первый джентльмен, нанявший у меня этого коня, вынужден был танцовать на нем кадриль в Верхне-Брукской улице под шарманку, которая играла кадриль из "Фолишон"! Это по истине замечательная лошадь! Если вы помните еще пьесу "Сражение под Аустерлицем", в которой г-жа Дюкру исполняла роль женщины-гусара, то вам, разумеется, известно, что она и её лошадь умирали под звуки гимна "Боже, храни императора Франца". От этого самого и конь прозван "Императором". Как только начнут играть этот гимн, он сейчас взвивается на дыбы, начинает отбивать по воздуху такт передними ногами, а затем искусно падает на землю, словно убитый пушечным ядром. Он устроил раз такую штуку с одною дамой на площади перед Генслейским театром, и с тех пор я никогда не одолжаю его приятелям, кроме как по воскресным дням, когда подобной оказии не может случиться. Розанчиков мой приятель, и я ни за что не посажу этого беднягу на лошадь, которую считаю незаслуживающей полного доверия.

Побеседовав еще несколько времени с мистером Снэффлем, лорд Вокзал и его приятель простились с хозяином таттерсаля и направились к Регентскому клубу. Надо полагать, что им пришла на ум какая-нибудь забавная шутка. По крайней мере, его сиятельство хохотал чуть не до упада и кричал на всю улицу: - Вот так штука!.. Просто умора Да и только. Поедем в линейке и захватим с собой Лэнгли! Клянусь Юпитером, я готов заплатить за такую забаву тысячу фунтов стерлингов! - и т. д. и т. д.

В субботу, в десять часов утра, мистер Вольсей с пакетом, завернутым в желтый носовой платок, зашел к г-ну Розанчикову. В пакете этом оказался изящнейший и превосходнейший сюртук, который когда-либо случалось надевать джентльмену. Он сидел на Розанчикове, как если бы был на него отлит, нигде его не жал, но тем не менее производил, благодаря художественности своего покроя, по истине чарующее впечатление. Парфюмер, с восторгом глядя на свое изображение в зеркале, находил, что в этом сюртуке имеет вид величественного и вместе с тем бодрого джентльмена, принадлежащого к высшей аристократии и дослужившагося в королевской британской армии, по крайней мере, до чина подполковника, если не больше.

Портной, тоже с удовольствием взиравший на художественное свое произведение, сказал:

-- Нечего греха таить, вы, Розанчиков, человек дородный, и с этим фактом надо помириться. Во всяком случае теперь, сударь, вы походите скорее на Геркулеса, чем на Фальстафа и, если справедлива наша английская поговорка, что платье делает джентльмена, то вы теперь обратились в такового. Советую вам только отказаться от синяго галстуха и брюк с лампасами. Позволю себе рекомендовать взамен того спокойный и непритязательный костюм. Если в простеньком жилете, темных брюках, черном галстухе и черной шляпе вы не окажетесь завтра наиболее прилично одетым человеком во всей Европе, то я соглашусь стать вместо чистокровного англичанина каким-нибудь голландцем.

Парик оказался тоже в своем роде художественным произведением. Он был сооружен не в таком цветущем стиле, какой, по мнению Розанчикова, приличествовал его собственной особе, но отличался изящною, строгой простотою. Надев его на портного, Розанчиков сказал:

-- Можно подумать, что он у вас и вырос на голове. Никто не скажет, что эти волосы не того цвета, которым наделила их у вас мать-природа. (Г-н Вольсей покраснел). В нем вы кажетесь на десять лет моложе и, разумеется, вам никогда в жизни не придется больше носить на себе эту гадость, годную разве только для вороньяго пугала, - добавил он, указывая на прежний парик портного.

Посмотрев на себя в зеркало, Вольсей тоже пришел в восхищение. Соперники пожали друг другу руки и ощутили прилив взаимно-дружественных чувств. Растроганный парфюмер, сообщив портному об увеселительной поездке, предположенной на завтрашний день, предложил ему место в экипаже и за обеденным столом в ресторане "Звезды и Подвязки".

-- Не угодно-ли вам будет прокатиться верхом? - осведомился Розанчиков слегка покровительственным тоном. - Снеффль даст вам надежную лошадь, и нам можно будет тогда провожать дам верхом на конях по обе стороны их экипажа.

Предложение это было принято Розанчиковым, и оба джентльмена разстались, чтобы встретиться вечером опять в клубе "Телячьих Почек", где установившияся между ними дружеския отношения произвели на все общество самое благоприятное впечатление.

В клубе мистер Снеффль сделал Вольсею тоже предложение, с каким обращался к нему перед тем парфюмер. Раз, что Розанчиков едет на "Императоре", то и Вольсею не мешало бы сесть верхом на коня. Портной опять-таки отвечал скромным отказом, объявив, что никогда еще в жизни не садился на лошадь, а потому предпочитает ехать в экипаже. В этот вечер репутация Розанчикова, как щеголеватого светского джентльмена, значительно возросла, по крайней мере, в клубе "Телячьих Почек".

В воскресенье, ровнехонько в два часа пополудни, оба кавалера были уже у дверей "Королевских Сапожных Щеток", где их встретили две улыбающияся особы прекрасного пола.

-- Боже мой, г-н Розанчиков! - воскликнула девица Крумп, словно остолбеневшая при взгляде на парикмахера. - Я никогда еще не видала вас таким красавцем!

это желание.

-- А осмотрите-ка, пожалуйста, мамаша, - вскричала Моргиана, - что такое случилось с г-н Вольсеем? Он со вчерашняго дня как будто помолодел лет на десять!

Погода стояла прекрасная. Розанчиков с молодецким видом сидел на своем коне, бежавшем бойкою иноходью. Надев шляпу на бекрень и подбоченившись, он бросал через плечо победоносные взгляды на Моргиану каждый раз, когда его "Император" опережал шарабан. Этот достопримечательный конь тревожно насторожил уши, проезжая в Ричмонде мимо Эбенезеровской часовни, где прихожане как раз в это время пели хором какой-то священный гимн. Кроме этого инцидента с Розанчиковым не приключилось во всю дорогу ничего опасного. По прибытии в Ричмонд он вовсе не чувствовал себя разбитым или утомленным. Пустив своего "Императора" во всю прыть, он успел сдать его на попечение конюха, - встретить подъезжавший к крыльцу шарабан и помочь дамам высадиться из такового.

Нет ни малейшей надобности описывать, какой именно обед был сервирован веселому обществу, прибывшему в ресторан "Звезды и Подвязки". Если общество это не роспило за обедом нескольких бутылочек шампанского, то я во всяком случае сильно ошибаюсь. Вероятно, среди всего населения земного шара трудно было бы отыскать другую группу из четырех человек, находившихся в таком жизнерадостном настроении. Среди демонстративного ухаживания парфюмера и рыцарской галантности портного, Моргиана, надо полагать, совершенно забыла храброго капитана, или, по крайней мере, чувствовала себя весьма счастливой в его отсутствии.

-- Не сядете-ли вы в экипаж? - спросила Моргиана у Розанчикова, устремив на него один из нежнейших своих взглядов. Можно ведь посадить Дика верхом на вашу лошадь!

Арчибальду, однако, слишком уже нравилась верховая езда.

-- Я, признаться, боюсь, что он не усидит на "Императоре", - возразил Розанчиков, многозначительно подмигнув девице Крумп и, гордо подбоченившись, пустился гарцовать рядом с шарабаном. Месяц, с помощью газовых фонарей, великолепно освещал всю окрестную местность и придавал ей необычайно оживленный вид.

Шарабан не успел еще далеко отъехать из Ричмонда, когда послышались нежные жалобные звуки рожка, на котором очевидно весьма хороший музыкант исполнял религиозный гимн.

и её обожателям, все более усиливалось. Шарабан ехал приблизительно со скоростью восьми верст в час, и Розанчиков заставлял своего "Императора" бежать иноходью, с этой же самой скоростью.

-- Это наверное какая-нибудь любезность с вашей стороны, г-н Вольсей! - сказала романтически настроенная Моргиана, обращаясь к кавалеру, сидевшему на противуположной скамейке шарабана, - Г-н Розанчиков угостил нас обедом, а вы угощаете теперь музыкой.

Весь вечер, в продолжении веселого пиршества в ресторане "Звезды и Подвязки", Вольсей чувствовал по временам словно легкие болезненные уколы при мысли о том, что Розанчиков, благодаря сравнительно большей разговорчивости, захватывал себе большую чем бы следовало долю благосклонного внимания г-жи Крумп и её прелестной дочери. Уплачивая половину расходов, почтенный портной естественно мог находить для себя обидным, что вся заслуга целиком приписывается парфюмеру. Поэтому, когда Моргиана осведомилась у Вольсея, не он-ли позаботился нанять музыку, портной необдуманно дал ей уклончивый ответ на этот вопрос. Он как будто желал оставить ее при ошибочном мнении, что и в самом деле обнаружил таковую галантность.

-- Если эта музыка нравится вам, мисс Моргиана, - сказал коварный дипломат, - то разве я мог бы желать чего-нибудь лучшого? Чтобы доставить вам удовольствие, я охотно нанял бы, кажется, весь оркестр Дрюриленского театра!

Рожок к тому времени оказался почти уже возле шарабана. Девице Крумп стоило бы только оглянуться, и она узнала бы, откуда раздавалась очаровывавшая ее музыка. За ними медленно ехала большая линейка, запряженная четырьмя лошадьми, которыми правил, сидя на козлах, маленький джентльмен в белом сюртуке и голубом галстухе. Рядом с ним помещался другой джентльмен, исполнявший на рожке дивные мелодии, так восхищавшия девицу Крумп. Он действительно играл очень недурно, и английский национальный гимн такими нежными тонами вырывался из медного отверстия рожка, что Моргиана, её мамаша, портной и сам Розанчиков, ехавший рядом с шарабаном, были в одинаковой степени очарованы.

Вольсей, мучимый угрызениями совести, только что хотел принести полное покаяние и объявить: - Клянусь честью, сударыня, я тут ровно непричем, - когда джентльмен, правивший линейкой сказал музыканту:

-- Ну, теперь начинайте!

Рожок немедленно заиграл:

"".

-- Тта-та-та-та-та-та.

При звуках этой мелодии "Император" взвился на дыбы и принялся размахивать в такт но воздуху передними ногами.

Розанчиков взревел от ужаса и обхватил обеими руками шею своего коня, который, не смотря на это, продолжал изображать из себя монумент. Г-жа Крумп пронзительно вскрикнула, Вольсей, Дик, кучер шарабана, лорд Вокзал, правивший линейкой, и два грума его сиятельства разразились неудержимым хохотом. Моргиана кричала: - Спасите его, спасите, - а Розанчиков, не помня себя от страха, орал: - Стой!.. Пропала моя головушка... Ай, помогите,-до тех пор, пока, наконец, "Император" не упал тут же посреди дороги мертвым, словно убитый на повал пушечным ядром.

О вы, жестокосердые люди, склонные смеяться над бедствиями ваших ближних! Вообразите себе душевное состояние бедняги Розанчикова, лежавшого под "Императором". Он упал очень спокойно, а животное лежало на нем не шевелясь. И конь, и всадник казались оба в одинаковой степени мертвыми. Парфюмер не лишился чувств, но был не в силах шевельнуть пальцем от ужаса. Он лежал в луже, воображая, что лужа эта образовалась из его собственной крови. Без сомнения, он остался бы целую ночь в таком положении, если бы грумы благородного лорда, сидевшие, сложа руки, на запятках в шляпах, украшенных кокардами, не слезли оттуда и не вытащили несчастного всадника за шиворот из под лошади, которая продолжала лежать совершенно недвижимо.

"Душка Маша Каллаган"? - предложил кучер, отпущенный мистером Снеффлем вместе с шарабаном для загородной поездки.

Как только рожок заиграл эту веселую песенку, "Император" немедленно же воскрес и принялся изящно танцевать под такт музыки. Грумы, счищавшие тем временем с Розанчикова грязь, обтирая его о фонарный столб, пригласили этого джентльмена сесть снова на коня. Он на это, однако, не согласился. Сердце его слишком уже изстрадалось! Дамы охотно потеснились, чтобы дать ему местечко в шарабане. Дик сел верхом на "Императора" и отправился на нем прямо в Таттерсаль. Линейка тоже уехала, причем рожок наигрывал: "Что же мог бы значить этот странный сон?" Панталоны у Розанчикова лопнули, а сюртук оказался на спине разорванным. Сам он сидел, нахмурив брови и смотрел на своего соперника с сосредоточенной бешеной злобой.

-- Очень вы ушиблись, милейший г-н Арчибальд? - спросила Моргиана с непритворным состраданием.

-- Ах, г-н Вольсей, - добавила мягкосердечная девушка, - как могли вы так над ним подшутить!

-- Ах вы, подлая бестия! - взревел Розанчиков, - принявший это за новое оскорбление. - Вы еще смеете смеяться надо мною, несчастное вы созданье? Вот же вам, вот, сударь!.. - С этими словами он яростно набросился на своего соперника, вовсе по ожидавшого подобного нападения и чуть его не задушил, схватив за горло. Затем парфюмер с невообразимой быстротою нанес портному несколько ударов но носу и ушам, подставил ему фонари под обоими глазами и в заключение, сорвав с головы парик, швырнул его на дорогу. Моргиана увидела тогда, что природа наделила Вольсея рыжими волосами!