Виригинцы.
Часть третья.
Глава XIII, в которой принц поднимается в гору и опять спускается.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Виригинцы. Часть третья. Глава XIII, в которой принц поднимается в гору и опять спускается. (старая орфография)

ГЛАВА XIII,
В КОТОРОЙ ПРИНЦ ПОДНИМАЕТСЯ В ГОРУ И ОПЯТЬ СПУСКАЕТСЯ.

Мы хорошо понимаем достохвальное негодование всех верноподданных короля британцев, когда им привелось прочитать о поступке мистера Джоржа Варрингтона с храбрым и великодушным принцем, любимым сыном лучшого из государей, - с главнокомандующим британской армией. Какою неоценимою милостью пренебрег молодой человек! Какой прекрасный случай к повышению отклонил он от себя! Вилль Эсмонд, язык которого изобиловал различного рода ругательствами, употреблял отборные проклятия, когда разговор касался поведения его кузена, и выражал восторг, что молодой дикарь сам резал себе горло. Кузен Кастльвуд говорил, что дикий джентльмен имел полное право скальпировать себя, если это ему нравилось; а может статься, прибавил он с чувством сострадания, наш кузен, мистер Варрингтон, вдоволь уже наслушался военной трескотни в походе Брэддока и теперь воинственный жар его совершенно охладел. Мистер Вилль восхищался, что младший брат пошел к чорту, и еще более восхищался, что за ним последовал и старший. Он говорил, что при первой встрече с мистером Джоржем постарается высказать ему свое мнение.

-- Если ты намерен оскорбить Джоржа, по крайней мере постарайся распорядиться так, чтоб не узнал об этом его брат Гарри! - сказала лэди Мария, и, разумеется, при этом со стороны мистера Вилля обрушилось на близнецов еще более проклятий.

-- Перестаньте, пожалуйста! вскричал он. - Терпеть не могу этих споров! Нельзя же всем мужчинам в нашем семействе быть воинами!

-- Я не слышала, чтобы вы, милорд, когда нибудь изъявляли желание быть воином, сказали лэди Мария.

-- Никогда, мой друг. Напротив: я изъявлял желание не быть воином! Я считаю нашим защитником Вилля; а для нашего дома этого и весьма достаточно. Тоже самое можно сказать и относительно двух индейцев: Джорж любит учиться, а Гарри - драться. Как жалко, Вилль, что ты, намереваясь подраться, имел под рукой Гарри, а не кузена Джоржа.

-- Нечего сказать; ваша рука тоже хороша, особливо в пикете, сказала мать Вилля.

-- Да, она у меня довольно хороша, протяжно произнес милорд, осматривая пальцы. - Перчатки милорда Герви и мои, я думаю, сшиты по одной мерке. Моя рука, как вы говорите, более способна для карт, чем для оружия. Ну, да и ваша рука, лэди Кастльвуд, очень проворна. Если бы вы знали, как я благословляю день, в который вы наложили ее на моего оплакиваемого отца!

Этой игрой сарказма, как и другими играми, в которых требовалось искусство, милорд, обладавший хладнокровием и не находивший в семействе равного себе соперника, готов был заниматься во всякое время.

Мадам де Бернштэйн, услышав о поступке мистера Варрингтона, чрезвычайно сердилась, бушевала и бранила свою челядь; она разбранила бы и Джоржа, но уже сделалась стара и не имела энергии девических лет. Кроме того, она в некотором отношении немного боялась племянника и обращалась с ним почтительно.

-- Ты никогда не составишь себе карьеры при дворе, с тяжелым вздохом сказала она, когда вскоре после неудачной своей просьбы, молодой джентльмен навестил ее.

-- Такая карьера никогда и не была моим желанием, сказал Джорж с видом человека, вполне сознающого свое достоинство.

-- Вашим желанием было помочь Гарри? Приняв предложение герцога, вы впоследствии могли бы оказать услугу своему брату. Принцы не любят, чтобы отказывались от их милостей, и я не удивляюсь, что его высочество оскорбился.

-- Генерал Ламберт говорил тоже самое, краснея признавался Джорж. - Теперь я сам вижу, что я виноват. Но, пожалуйста, примите вы в соображение и то обстоятельство, что я никогда не бывал при дворе, да, кажется, и не мог бы там представлять собою лицо чем нибудь замечательное.

-- Ну, этого я не думаю, любезный племянник, сказала тетка, нюхая табак.

-- Я никогда не гнался за славой подобного рода и могу совершенно свободно обойтись без нея, продолжал Джорж. Когда его высочество говорил со мной, и говорил очень ласково, - я думал, что из меня выйдет дурной воин, а из брата - отличный. Гарри имеет множество прекрасных качеств для этой профессии, в которых у меня большой недостаток; он несравненно лучше и полезнее меня может быть военным офицером. Представим, например, что герцог находится в битве; под ним ранят лошадь, как это случилось с главнокомандующим в Америке.. Не лучше ли бы иметь ему лошадь с такою отвагой и силою, что в состоянии увести его куда угодно, чем такую, которая не могла бы стащить своей собственной тяжести.

-- Au fait. Конь его высочества должен быть сильный конь, мой милый! заметила старая лэди.

-- Expende Hannibalem, произнес Джорж, пожав плечами. Наш Аннибал весит не безделицу.

-- Когда мистер Вольф и мистер Ламберт нападали на меня так же, как и вы, мадам, прибавил Джорж с непринужденным смехом: - я защищался так же, как и теперь. Я сказал, что предложил принцу лучшого воина в фамилии, и два джентльмена допускали, что моя опрометчивость некоторым образом извинительна. Кто знает; может статься, они оправдают меня и перед его высочеством. Я был уже в сражении и убедился, как мало способен я к этой профессии. Недавно мы были в театре и видели шотландскую пьесу, наделавшую много шуму. Когда герой пьесы, молодой Норваль, выражал страстное желание следовать на поле битвы за храбрым вождем, я невольно подумал: как похож он на моего Гарри, и был бы еще более похож, еслиб не хвастался. Гарри влюблен в красный мундир, и если мы не будем содействовать ему поступить в военную службу, то он непременно позволит завербовать себя. У него постоянно перед глазами карта Германии; он повсюду следует за прусским королем. Он ничего не боится. А что касается до меня, то я лучше люблю книги и спокойствие, люблю читать о битвах в Гомере и Лукане.

-- Поэтому, мой друг, что же побудило тебя сделаться воином? Почему ты вместо себя не послал Гарри с Брэддоком? спросила мадам де Бернштэйн.

-- Моя мать любила младшого сына больше меня, - угрюмо отвечал Джорж. Кроме того, при нашествии неприятеля на наше отечество, я, как старший в роде, считал обязанностию идти в этот поход. Будь я шотландцем двенадцать лет тому назад, я был бы....

Объяснение Джоржа несколько успокоило мадам де Бернштэйн, эту старуху далеко не строгих правил; за то для верноподданнического сердца сэра Майльза Варрингтона и его жены поступок молодого человека был жестоким ударом.

-- По письму моей сестры Эсмонд Варрингтон, говорила милэди: - я думала, что вдова моего брата - женщина с здравым умом и разсудком, и что дала своим детям приличное воспитание. Скажите сэр Майльз, - скажите, любезный Томас Клэйпуль, как должны мы смотреть на поведение, из которого истекают столь плачевные результаты для этих обоих молодых людей?

-- Старший, кажется, превосходно знает латинский язык, и сверх того говорит по-французски и по-немецки. На рауте баронессы ясам слышал, как он разговаривал с ганноверским посланником, сказал мистер Клэйпуль. - По-французски он объясняется очень свободно; а когда затруднялся говорить на чистом немецком языке, посланник начал по-латыни, и они так бегло говорили, что обратили на себя внимание всего общества.

-- Ах, Томас, - тут дело не в языке, а в правилах! воскликнула добродетельная матрона. Какие же правила мистера Варрингтона, если он решился отвергнуть предложение принца?... А разве он умеет говорить по-немецки? Тем скорее молодой человек должен был принять предложение его высочества и быть полезным в компании! Посмотрите на нашего сына, посмотрите на Майльза!

-- Подними головку, милый Майли! сказал папа.

-- Надеюсь, сэр Майльз, что вы, как член палаты общин и как английский джентльмен, будете завтра у его высочества на выходе и скажете, что еслиб подобное предложение сделано было нашему сыну, мы бы приняли его, несмотря на то, что нашему мальчику всего десять лет.

-- И в самом деле, Майли, из тебя вышел бы отличный маленький барабанщик или флейтщик, произнес папа. Майли, хочешь быть маленьким солдатом?

-- Всем, сэр, решительно всем. Варрингтон должен быть готов во всякую минуту жертвовать за государя своею жизнию! - вскричала мать, указывая на мальчика, который, поняв слова матери, в туже минуту протестовал против них громким ревом, среди которого Скрюби увела его из комнаты. Сэр Майльз, повинуясь приказаниям супруги, отправился на следующий день к его высочеству на выход и поспешил выразить свою преданность, которую принц не замедлил принять, сказав при этом:

-- Никто и не сомневался, что сэр Майльз Варрингтон не отказался бы от предложения.

-- Лэди Варрингтон повсюду повторяла этот комплимент, очень лестный и с тем вместе доказывающий, что августейшая фамилия безусловно могла положиться на преданность Варрингтонов.

что нибудь нелепое в жизни: когда проиграем процесс; когда входим в комнату, в которой общество бранило нас; когда обанкротится наш банкир; когда мы сами будем красоваться в тех столбцах лондонской газеты, в которых объявляют о банкротстве; короче, - когда мы сделаем какую нибудь замечательную ошибку, или чрез свою оплошность доведем себя до несчастия. Кому не знакомо это кислое, печальное лицо? Кого не оплакивали неоцененные родственники, - не мертвого, а живого? - Вы говорите, что только не ваши? В таком случае, сэр, - если вы никогда не делали промахов, если вы постоянно были счастливы, добры и осторожны, если из вашего рта ни разу не вырывалось неблагоразумное слово, если вы никогда не согрешали и не каялись, никогда не делали глупостей, никогда ни о чем не сожалели, - в таком случае, сэр, вы величайший мудрец, которому не следует тратить времени на чтение пустого романа; эта басня до вас не относится.

Со стороны сэра Майльза несправедливо было бы напуститься на Джоржа и сердиться на него за отказ от предложения, сделанного его королевским величеством, потому что сэр Майльз сам соглашался с видами Джоржа избрать поприще спокойнее военного, о чем и мадам Эсмонд писала из Виргинии Майльзу Варрингтону. Джорж объявил матери о намерении поступить в Темпль и приготовить себя к гражданским обязанностям, к исполнению которых он, по натуральному порядку вещей, рано или поздно будет призван. Никто не одобрял решимости Джоржа так искренно, как дядя, сэр Майльз. Он даже отрекомендовал его известному юристу, под руководством которого, - мы это смело можем допустить, - молодой джентльмен мог делать быстрые успехи. Мадам Эсмонд тоже одобряла выбор сына, вполне соглашаясь с сэром Майльзом (которому просила засвидетельствовать свое глубочайшее почтение, а равно и его супруге), что британской конституции завидовал весь свет и что изучение её должно служить целью для каждого английского джентльмена. Главнейшее обстоятельство, которое не нравилось матери Джоржа и против которого она сильно возставала, заключалось в том, что сын её, поступив в Темпль, должен был сидеть за одним столом, есть тощую баранину и пить жиденькое пиво из оловянных кружек, вместе с грубыми студентами в мантиях, какие носят деревенские писцы. Это отвращение разделял и младший брат Джоржа. "Для меня, говорил Гарри, как для младшого брата, это бы еще ничего; я приготовился ко всем лишениям и неприятностям; но видеть Джоржа в адвокатской мантии, сидеть за одним столом с сыновьями неизвестных родителей и обедать на грязной оловянной посуде - это ужасно!" Гарри крайне не нравилось такое унижение со стороны брата, - он никак не мог представить себе Джоржа за конторкой, и очень сожалел, что был неисполним план, о котором мадам Эсмонд намекала в её письмах, именно: обратиться к начальнику Темпля и объяснить, что мистер Варрингтон - джентльмен благороднейшей фамилии, что он имеет в Америке большое поместье и что его следует сажать с отборнейшим обществом в заведении. Еще к большему унынию Гарри, мистер Спенсер, услышав идеи молодого человека и его матери, разразился громким смехом. Из бумаг Варрингтона я не мог узнать, обращались ли к начальнику Темпля с этим предложением. Кроме литературных занятий и исторических исследований - двух своих любимых предметов, мистер Варрингтон изучал отечественные законы, принимал участие в судебных следствиях в Вестминстере, слушал там Генли, Пратта и Моррея и наконец посещал великия и знаменитые школы красноречия и патриотизма - два парламента.

и вообще говорили в очень лестных выражениях, так что сердце доброго дяди окончательно смягчилось, а Дора и Флора снова начали улыбаться кузену. Это примирение состоялось в то время, когда его королевское высочество герцог, после поражения французами в деле при Гастенбеке, заключил с французами знаменитую капитуляцию, которую его величество Георг II отказался утвердить. После этого безславного подвига, его высочество, как всем известно, отказался от командования, положил маршалский жезл, приобретенный, надо сказать правду, без особенного счастья или искусства, и с тех пор никогда не являлся в главе армий или в общественной жизни. Толстый воин не позволял себе произнести ни одной жалобы против отца и государя; но так как он оставил свое поприще с оскорбленной честью и уже более не имел ни влияния, ни силы и не мог раздавать места, то надо полагать, что вместе с уменьшением уважения к его высочеству уменьшился и гнев сэра Майльза Варрингтона к его племяннику.

Однажды, когда наши два джентльмена прогуливались вместе с другом своим, мистером Ламбертом, в Сентджемском парке, они встретили его высочество в простом платье и без звезды, низко откланялись ему, и его высочеству угодно было остановиться и поговорить с ними.

Он спросил мистера Ламберта, нравится ли ему новый начальник гвардейской кавалерии, лорд Лигоньер, и новые его обязанности? Узнав молодых людей, благодаря непогрешительно-твердой памяти, которою отличался весь царский род, герцог сказал мистеру Варрингтону:

-- Вы, милостивый государь, прекрасно сделали, что не отправились со мной, когда весною я вас приглашал.

-- Я тогда очень сожалел, отвечал мистер Варрингтон, сделав самый почтительный поклон: - теперь я еще более сожалею.

Обстоятельство этой встречи и разговор, при ней происходивший, произвели столь глубокое впечатление на душу мистрисс Эсмонд Варрингтон, что она рассказывала их за анекдот сотни раз, пока его не узнали все друзья и знакомые; наконец уже стало скучно и слушать.

Джентльмены наши прогулялись по парку и потом отправились в улицу Странд.

-- Потому что он храбр, как лев, произнес Гарри.

-- Потому что вы безтолковый лев; потому что вы обращаетесь спиной к востоку и приветствуете заходящее солнце. Скажите, пожалуйста, к чему оказывать такую учтивость человеку в совершенном позоре и опале? Ваш дядя еще больше прогневится, - ну, да и я в свою очередь не похвалю вас.

Мистер Ламберт любил пошутить, не показывая и признака гнева.