Дениc Дюваль.
Глава I. Родословное дерево моего семейства.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дениc Дюваль. Глава I. Родословное дерево моего семейства. (старая орфография)

ДЕНИС ДЮВАЛЬ.

ГЛАВА I.
РОДОСЛОВНОЕ ДЕРЕВО МОЕГО СЕМЕЙСТВА.

На зло моей жене, которой очень не нравятся шутки в деле родословных, я однажды нарисовал родословное дерево моих предков, и на верхушке его изобразил Клода Дюваля, капитана и головореза времен Карла II, повешенным за шею. Но этим я только хотел подшутить над моей супругой и моим сыном. Никто из нас, Дювалей, на сколько мне известно, не был повешен. Мальчиком мне не раз случилось испытывать сладость веревки, но она не затягивала мне шеи. Что же касается преследований, вынесенных во Франции моими предками за протестантскую веру, которую мы приняли с давних времен и упорно исповедывали, то эти преследованья не навлекли на нас смерти; счастливее многих своих единоверцев, мы отделывались штрафами, бедностью и изгнанием из отечества.

Целому свету известно, как изуверство Людовика XIV изгнало из Франции в Англию многия семейства, сделавшияся верными подданными Великобритании. В числе этих выходцев был и мой дед с женою. Они поселились в Уинчельси, в графстве Соссекс, где со времен королевы Елизаветы и страшной Варфоломеевской ночи стояла Французская церковь. В трех милях, в местечке Рай, находилась другая колония наших соотечественников с церковью же, другой fester burg, в котором, под защитою Британии, мы свободно могли исповедывать веру наших отцов и петь песни нашего Сиона.

Мой дед был старшиной и уставщиком Уинчельсской церкви, пастором которой был Monsieur Денис, отец контр-адмирала сэра Питера Дениса, баронета, моего благодушного покровителя. Сэр Питер находился вместе с Энсоном на знаменитом Центурионе и обязан своим первым повышением этому великому мореходцу. Вы все, без сомнения, помните, что никто другой, как капитан Денис, доставил нашу добрую королеву, Шарлотту, из Штаде в Англию, после девяти-дневного бурного переезда (7-го сентября 1761 г.). Ребенком меня возили в его дом, находившийся в Грит Орманд-Стрите, в Лондоне; бывал я также и в замке адмирала, Валенсе, близь Уэстергама в Кенте, где жил полковник Уольф, отец знаменитого генерала Джемса Уольфа, достославного покорителя Квебека.

Отец мой, имевший склонность к кочевой жизни, случайно находился в Дувре в 1761, во время проезда уполномоченных, отправлявшихся для подписания трактата о мире, известном под именем парижского мира.

были из Альзаса, говорил по английски, по французски и по немецки.

Мистер - нуждался в доверенном приближенном лице, которое хорошо владело бы языками; отец мой предложил свои услуги и был принят, благодаря преимущественно ходатайству капитана Дениса, корабль которого стоял в то время близь Дувра.

Очутившись в Париже, отцу моему, нужно же было побывать в нашей родине Альзасе, и, имея всего на всего две гинеи в кармане, он, как водится, разсудил за блого, влюбиться в мою мать и жениться на ней. Monsieur mon père, сдаетя мне, был блудным сыном; но он считался у своих родителей единственным детищем, оставшимся в живых, и когда он, голодный и без гроша, возвратился в Уинчельси с женою на руках, они закололи лучшого откормленного тельца и приютили обоих скитальцев. Мать моя, вскоре после замужества, получила от родителей своих во Франции небольшое наследство, и с величайшею нежностью ухаживала за моей бабушкой во все время продолжительной болезни, которая свела почтенную леди в могилу. О всех этих обстоятельствах, я лично ничего не знал, будучи в ту пору двух или трехлетним ребенком; я спал и кричал, ел и пил, рос и подвергался равным детским недугам, точь в точь, как и другия, подобные мне, милые крошки.

Мать моя была женщина горячого нрава, ревнивая, вспыльчивая и властолюбивая, но великодушная по природе и умевшая прощать. Я имею основание думать, что батюшка мой доставлял ей слишком много случаев упражняться в этой последней добродетели, так как, в течение своей недолгой жизни, он, то и дело, попадался в беду. Во время рыболовной экспедиции к берегам Франции с ним случилось какое-то несчастие; он вернулся домой, чтобы умереть, и был похоронен в Уинчельси; но причина его смерти оставалась мне неизвестною до той поры, пока мой добрый друг, сэр Питер, не открыл мне ее много лет спустя, когда и самого меня постигли неудачи.

Я родился в один день с его королевским высочеством, герцогом Иоркским, т. е. 13 августа 1763 года, и был известен между мальчишками в Уинчельси под именем епископа оснабрукского. У нас, могу вас заверить, между Французскими и английскими мальчиками происходила не одна отчаянная стычка. Дед мой, помимо своего звания старшины и уставщика Французской церкви в Уинчельси, был цирюльником по ремеслу, и мне самому, коли уж вы хотите знать, не раз приходилось на моем веку пудрить и завивать голову какого нибудь джентльмена, и брать его за нос и брить. Не из тщеславия говорю я, что мне случалось сбивать мыло и орудовать щеткой. Но, что пользы скрывать это? Тот же sèait, как говорят французы. Да вот хоть бы сэр Гёмфри Говард, который служил вместе со мною младшим лейтенантом на е; он уверяет, будто происходить от Норфолькских Говардов; но отец его был башмашником, и мы прозвали его Гёмфри Сноб.

Во Франции очень немногия знатные дамы сами кормят детей своих грудью; малюток отдают на воспитанье женам фермеров, и они пользуются таким образом хорошими кормилицами и лучшим, быть может, уходом, чем у своих сухопарых матерей. Мать моей матери, жена честного лотарингского фермера (потому что я первый из своей семьи сделался дворянином и избрал себе девизом fecnnus ipsi не из гордости, а из чувства признательности к своей счастливой звезде), вскормила Клариссу де-Виомениль, девицу знатного лотарингского рода; нежная дружба продолжала связывать молочных сестер долгое время - даже после замужества обеих. Матушка переехала в Англию женою monsieur mon papa; mademoiselle де-Виомениль пристроилась замуж на родине. Она принадлежала к протестантской ветви дома Виоменилей, беднейшей вследствие того, что представители её оставались верны своей религии. Остальные члены семейства были католики и состояли в великом почете при Версальском дворе.

Вскоре, после прибытия моей матери в Англию, она узнала, что любезная её молочная сестра Кларисса выходит замуж за протестантского дворянина, Виконта де-Барр: то был единственный сын графа Савернского, камергера его польского величества короля Станислава, отца Французской королевы. Monsieur де-Саверн, по женитьбе сына, отдал ему свой дом в Саверне, и здесь новобрачная чета провела несколько времени. Я не говорю молодая чета, потому что Виконт де-Барр был двадцатью пятью годами старше своей жены; последней, в то время, когда родители выдали ее замуж, было всего осьмнадцать лет. Так как у матушки было слабое зрение, или, сказать правду, она не совсем бойко читала, то на мою долю, когда я был мальчиком, всегда приходилось разбирать послания Виконтессы к её молочной сестре, её доброй Урсуле; и не раз моей голове больно доставалось от матушкиной скалки, хотя я и старался читать, как можно лучше. Она вообще не скупилась на колотушки, не баловала ребенка, и, вероятно благодаря этому-то обстоятельству, я и вырос таким молодцом: рост мои теперь - шесть футов и два дюйма без каблуков, а весом я - до пятнадцати стонов, как оказалось в прошлый вторник, когда меня свесили вместе с нашей свиньею. Примечанье: окороки моего соседа в Дар-Коттедже лучшие в целом Гампшайре.

Я был так молод, что не мог понимать всего, что читал матушке; но я помню, что матушка обыкновенно разражалась ворчаньем в своем обычном резком тоне (она ростом и голосом походила на гренадера и в заключение имела красивые черные усики). - "Итак, восклицала матушка: она страдает! ma biche несчастна; у нея дурной муж. Он скотина, да и все мужчины скоты". И при этом она сердито взглядывала на дедушку, который был скромным маленьким человечком, трепетал перед своею невесткой и находился у нея в строжайшем повиновении. Вслед за тем матушка начинала божиться, что поехала бы на родину, на помощь к своей Biche, но не знает на кого оставить этих двух болванов? Последнее относилось к дедушке и ко мне. К тому же madame Дюваль была необходима дома. Она многим дамам убирала головы с большим вкусом, на Французский манер, и умела не хуже любого цирюльника в целом графСтве брить, завивать, стричь волосы и надвязывать косичку. Делом дедушки и подмастерья было завивать парики. Когда я жил дома, я был еще слишком мал для этой работы, и потому меня уволили от нея, и отправили в превосходную школу - гимназию Покака, в Рай. Там я научился говорить по английски, как настоящий британец, (ведь я и был им от рожденья); а не так как мы говорили дома, где у нас было в употреблении странное альзасское наречие, состоявшее из смешения французского с немецким. У Покака же я позанялся немного латынью и имел в первые два месяца великое множество драк. Помню, что мой покровитель пришел однажды проведать меня в голубом с белым мундире, шитом золотом, в шелковых чулках и белых штанах. С ним вместе пришли два Офицера. "Где тут Денис Дюваль?" спросил он, заглядывая в классную комнату, между тем, как все мальчики переглядывались с изумлением, при виде такого важного джентльмена. Юный Денис в эту самую минуту стоял на скамье в наказание за драку, если не ошибаюсь; на одном глазе у него красовался синяк, величиною с выпущенное яйцо. "Денису не мешало бы давать своим кулакам поменьше воли прогуливаться по носам других мальчиков," проговорил учитель, а капитан подарил мне семи-шиллинговую монету, от которой, помнится, у меня в тот же вечер осталось всего два пенса. Все время моего пребывания в школе Покака я имел квартиру и стол у мистера Роджа, торговца, который имел бакалейную лавку в Рай, и в то же время промышлял на море: он имел долю в рыболовном судне, и в сети его попадалась самая как вы вскоре услышите. Он был важным лицем между Уэсманцами, и я ходил с ним в его собственную церковь, но, в эту раннюю пору моей молодости, я разсеянно относился к этим священным и глубоко знаменательным обрядам; я был ветреным мальчиком и ни об чем не думал, кроме волчков, обручей и кегель.

Капитан Денис был очень приветливый, живой господин; он спросил у учителя, мистера Котся, как называется по латыни вакация и выразил надежду, что мистер Котс позволит мальчикам погулять. На это предложение все мы, мальчишки, отвечали одобрительным возгласом; что же касается до меня, то капитан Денис воскликнул; "Мистер Котс, я насильно вербую этого молодца с подбитым глазом в свое распоряжение и намереваюсь взять его с собою обедать в гостинницу Звезды". Нечего и говорить, что я очень охотно соскочил с своей лавки и последовал за покровителем. Он отправился вместе со мною и двумя офицерами в гостинницу Звезды. После обеда они велели подать себе пуншу на целую крону, и хотя я и отказался от этого напитка, имея к рому и водке неодолимое отвращение, тем не менее мне было приятно сидеть в обществе джентльменов, которых, по видимому, забавляла моя ребяческая болтовня. Капитан Денис спросил у меня, чему я учусь, и я поспешил блеснуть перед ним моим небольшим запасом знаний. Помнится мне, что я велеречиво толковал о Корделии либо Кррнелии Непоте, и по всем вероятиям страшно важничал. Он спросил у меня, нравится ли мне мистер Родж, у которого я имел квартиру и стол. Я объявил, что не слишком-то его долюбливаю, и особенно терпеть не могу мисс Родж и их подмастерье, преимущественно за то, что они всегда... тут я остановился. "Но сор из избы не годится выносить", проговорил я; у нас в школе это не водится.

домой и отдам Агнесе, т. е. почти все, и только немножко оставлю себе.

-- Так ты любишь море, и катаешься по нему иногда? спросил капитан Денис.

-- Как же, я бывал на ловле. Мистер Родж держит лодку пополам с дедушкой, и я помогаю чистить ее; меня научили править рулем, и много мне доставалось колотушек, когда я правил не в ту сторону. Говорят, что я хороший кормчий. Глаз у меня верный, и я хорошо запоминаю мысы, береговые скалы и тому подобные вещи.

Тут я назвал несколько мест, на нашем берегу и даже Французском.

-- Какую же рыбу вы ловите? спросил капитан.

Им-то хорошо было известно, в какую игру играет мистер Родж, хотя я в простоте своей и не понимал её.

-- Так ты не хочешь глотнуть пунша? спросил капитан Денис.

-- Нет, сэр, я дал себе торжественное обещание не брать его в рот, с той самой поры, как я видел мисс Родж такою странною.

Так болтал я с моим покровителем и его приятелями; они заставили меня спеть им французскую песенку, потом немецкую, смеялись и видимо потешались моими прыжками и ужимками. Капитан Денис проводил меня до моей квартиры, и я рассказал ему, как изо всех дней в неделе больше всего люблю воскресенье, т. е. одно воскресенье через каждые две недели, потому что я тогда, рано утром, отправляюсь пешком к матушке и дедушке в Уинчельси, и видаюсь с Агнесой.

Но кто же, скажите, была эта Агнеса? Имя её в настоящую минуту Агнеса Дюваль, и она сидит возле меня за своим рабочим столиком. Встреча с нею произвела переворот моей жизни. Подобный выигрыш в жизненной лоттерее достается на долю очень немногим. Все, что я ни сделал хорошого, было внушено желанием осчастливить ее. Без нея я, быть может, на веки остался бы в той темной среде, в которой родился, и не знал бы, что значит быть честным и счастливым, но мой добрый ангел, что сидит теперь рядом со мною, во время явился ко мне на помощь. Всем, что я имею, я ей обязан; но за то и я отдаю ей все, что имею, а больше этого кто же может дать?