Ньюкомы.
Часть вторая.
Глава VI. Братья Ньюкома.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ньюкомы. Часть вторая. Глава VI. Братья Ньюкома. (старая орфография)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

VI.
Братья Ньюкома.

У этого доброго полковника, кроме страстно-любимого им сына, было еще, по-крайней мере, десятка два усыновленных детей, которым он решился заступить место отца. Он то и дело разъезжал в почтовых каретах из одной школы в другую, чтоб видеть сыновей Джэка Броуна кавалериста, или дочерей мистрисс Смит, жены гражданского чиновника, или сироту бедного Тома Гикса, за которым некому было присматривать, с-тех-пор, как холера унесла Тома и жену его. На борте корабля, на котором он возвратился из Калькутты, находилась целая дюжина маленьких детей обоего пола; некоторых он тотчас отвез к их друзьям, прежде-чем ехать к своим, несмотря на то, что сердце его нетерпеливо рвалось к сыну, в школу Капуцинов. Повидавшись с детьми и осыпав их щедротами, (огромные карманы его белых шаровар, всегда были набиты золотыми и серебряными деньгами, которыми он звенел, если не крутил усов - и всякой, глядя на его обращение с ребятишками, невольно сам становился ребенком); посетивши заведение мисс Пинкертон, или заведение доктора и члена Академии Рэмшорна в Чисвике, и увидавши маленького Тома Дэвиса или маленькую Фанни Гольмс, честный воин возвращался домой и тотчас принимался писать длинное письмо к родителям Тома или Фанни, в далекий край - Индию; он наполнял счастьем сердца родителей, извещая об их детях и восхищал самих детей своей лаской и щедростью. Все торговки яблоками и апельсинами (в особенности те, у которых были маленькия дети за лотками), все метельщики улиц по дороге между Псротским и Восточным кварталами, знали его и были его пансионерами. Братья его в Триднидльской улице глядели на него во ней глаза, когда он вынимал у них банковые билеты.

Одно из маленьких созданий, которых добрый Ньюком взял на свое попечение, по счастью жило близь Портсмута; а когда верный своему слову полковник доставил мисс Фипис её бабушке, супруге адмирала Фиписа в Саутэмитон, мисс Фипис уцепилась за своего хранителя с воплями и слезами, так-что ее надо было оторвать от него. Пока девицы её тетки не утешили ее клубникой, которой она еще никогда не отведывала, маленькая Индианка не могла успокоиться после разставанья с милым полковником. Маленький Кокс, сын Тома Кокса из туземной инфантерии, был перенесен в эту ночь спящим с Георга в почтовую контору. Малютка Кокс проснулся на заре и был очень удивлен, когда увидал, что карета катилась мимо прелестной зелени но Бромлейской дороге. Добрый джентльмен вручил маленького весельчака его дяде доктору Коксу, в Блумсберийском сквэре, прежде чем ехать на свою квартиру, и тогда только отправился туда, куда влекло его любящее сердце.

Он писал из Портсмута к своим братьям, чтоб объявить им о своем приезде и несколько слов Клэйву, сообщавшим ему то же известие. Письмо было подано мальчику в одно время с чашкой чаю и булкой с маслом, какие раздавали осьмидесяти остальным мальчикам, пансионерам того же дома, где находился наш маленький приятель. Как лицо юноши должно было зарумяниться и как должны-были сиять глаза его, когда он прочел эту новость. Когда начальник дома, достопочтенный мистер Попкинсон вошел в большую залу, с добродушным лицом, и сказал: "Ньюком, вас спрашивают", Клэйв знал кто приехал. Он не обращает внимания на известного кулачного бойца, старого Годжа, который проревел: "проклятый Ньюком! я тебе задам, за то, что ты пролил чай на мои новые шаровары". Он бежит в ту комнату, где ожидает его незнакомец. Мы затворим дверь, если позволите, чтобы не видать этой сцены.

Еслиб Клэйв и не был таким милым и красивым человеком, как немногие в этой школе и даже во всем околотке, и тогда нет сомнения, что страстно-любящий отец был бы им совершенно доволен и одарил бы его сотней воображаемых достоинств; но, по справедливости, в глазах и движениях юноши, было все, чего только может пожелать отец; и я надеюсь, что художник, который будет иллюстрировать его сочинение, постарается отдать справедливость портрету Клэйва. Мистер Клэйв и сам, этот живописец может быть вполне уверен, не очень-то будет доволен, если не будет обращено должного внимания на его лицо и на всю его особу. Он еще не обладает такими пышными усами и бакенбардами, с которыми впоследствии изобразил себя, но он олицетворение здоровья, силы, деятельности и веселости. У него широкий лоб, оттененный множеством волнистых светлых волос; гибкости его стана могла бы позавидовать любая женщина; выражение его рта доказывает, что смех ему привычен; и притом у него пара голубых глаз, блистающих умом и добродушной откровенностью. Нечему удивляться, что восхищенный отец не может на него наглядеться. Одним словом, этот юноша имеет полное право быть героем повести.

Когда колокол прозвонил призыв ко вторым классам, мистер Попкинс, облеченный в шапку и мантию, вошел в комнату, чтоб пожать руку полковника Ньюкома и объявить, что он позволяет Клэйву считать этот день праздником. Он мы слова не упомянул о том, сколько накануне Клэйв наделал бед, а именно - о страшной суматохе в спальнях, где юноша был найден с тремя другими за ужином: пирогом со свининой и двумя бутылками лучшого старого портвейна, из гостинницы под вывескою "Красной коровы" в Капуцинском переулке.

Когда колокол перестал звонить, и все заботливые пчелки толпами влетели в свой улей, оставленное ими место опустело. Полковник и его сын стали вдвоем ходить по рекреационному двору, этой плоскости, усыпанной песком и отрешенной от всякой растительности, подобно Аравийский пустыне; но, не смотря на то, носящей местное название "луга". Они гуляют по лугу, медленным шагом вступают в переходы и Клэпп показывает отцу его собственное имя "Томас Ньюком", вырезанное на одном из сводов сорок лет назад. Пока они разговаривают, мальчик искоса поглядывает на своею нового друга и удивляется его просторным шароварам, длинным усам и желтому лицу. У него странный вид, думает Клэйв, очень странный, но очень добрый, и все в нем показывает джентльмена, до самых малостей: не так как отец Мэртина, который приезжал навещать сына в дорогом нижнем платье и поразительно-гнусной шляпе и вдруг принялся бросать в мальчиков медные деньги, чтоб они их ловили. Он разразился хохотом при невероятно-смешной мысли о том, чтоб подобный ему джентльмен стал драться за медные деньги.

Потом, приказавши мальчику быть готовым к его возвращению (и вы можете быть уверены, что мистер Клэйв просмотрел все глаза, прежде чем появился его отец), полковник быстро покатил в своем кабриолете в Сиги, чтоб пожать руки своим братьям, которых не видал с-тех-пор, как они были скромные маленькие люди, в синих курточках и под надзором глубокомысленного наставника.

Он быстро пробежал мимо писцов через банкирский дом и ворвался в гостиную, где сидели хозяева. Он очень удивил этих спокойных джентльменов горячностью своих приветствий, крепкими пожиманьем рук и громкими высокими тонами голоса, который отдавался в стеклянных стенах гостиной и действительно мог быть слышен писцами в той зале, где они занимались. Он тотчас отличил Брэйана от Гобсона - несчастное маленькое приключение с ходулями, навсегда оставило знак на носу сэра Брэйана Ньюкома, старшого из близнецов. У сэра Брэнана была плешивая голова и светлые волосы, короткия бакенбарды, светложелтый жилет, очень чистые сапоги и руки. Он походил на портрет одного джентльмена, бывший на выставке: с важной осанкой, с кроткой улыбкой государственного человека, сидит этот джентльмен за столом и разпечатывает письма; под руками у него портфель и серебреная чернильница; позади колонна с приподнятым красным занавесом, а в отдалении парк и громовая туча, темнеющая на небе. И в самом-деле, точно такой портрет висит до-сих-пор в Ньюкоме над большим буфетом и над тремя большими серебряными блюдами, поднесенными от такого же числа благородных компаний их достоуважаемому директору и председателю.

Лицом Гобсон Ньюком эксквайр похож был на старшого брата, но собой был дородней его. Он позволял своим рыжим бакенбардам рости там, где их природа у него посеяла, на щеках и под подбородком. Он носил толстые башмаки с гвоздями или сапоги с круглыми носками и узкие шаровары об одной штрипке. Он подражал в своих приемах деревенскому джентльмену. Шляпу он носил с широкими полями, а пространные карманы его урезанного фрака вечно были набиты произведениями сельской промышленности: образчиками бобов или ржи, которое он обыкновенно раскусывал и жевал, даже на бирже, или хвостиками плетей или пилюлями для лошадей; словом, он был добрый, старый деревеиский джентльмен. Если на Триднидльской улице бывало ясно, он говорил: "славная погода для покоса"; если шел дождь, говорил: "для деревни это необходимо"; если морозило: "а сегодня нет охоты, любезный Томкинс" и так далее. Когда он ехал из Крайэнтонь-сквэра в Сити, вы бы его приняли - и он был рад, когда это случалось - за веселого деревенского сквайра. Он был дельнее своего степенного и величественного брата, над которым подсмеивался и шутил по-своему; он справедливо говорил, что, желающий застать его утром дома, должен встать очень рано.

Полковник ворвался в самое святилище этих достойных джентльменов, и каждый принял его соответственно синему характеру. Сэр Брэйан пожалел, что лэди Анны не было в Лондоне; она находилась в Брэйтоне с детьми, которые были все в кори. Гобсон сказал: "Мария не может угостить тебя таким же хорошим обществом, какое может тебе доставить милэди; но скажи, который день ты хочешь выбрать, чтоб у нас отобедать? Посмотрим, сегодня вторник; завтра у нас собирается общество. Нет, завтра мы приглашены". Он подразумевал, что стол его был полон, и что он ни сколько не хлопочет о тесноте; но сообщить это обстоятельство полковнику было совершенно безполезно.

-- В пятницу мы обедаем у судьи Боджа - странное имя: Бодж - не правда ли? в субботу я поеду в Марбль-Гэд, чтоб присмотреть за сенокосом. Приходи в понедельник, Том, и я представлю тебя миссам и молодым людям.

-- Я приведу Клэйва, сказал полковник Ньюком, несколько смущенный таким приемом. После его болезни невестка была очень добра к нему.

-- Нет не надо, не води мальчиков; в мальчиках нет толку; они остаются разговаривать внизу и вовсе не нужны дамам в гостиной. Пришли его обедать с детьми в воскресенье, если хочешь, а сам поезжай со мной в Марбль-Гэд; я покажу тебе такой обильный покос, что ты рот разинет. Ты любишь хозяйство?

-- Я не видал своего сына несколько лет, сказал полковник: я бы лучше провел субботу и воскресенье с ним, если позволишь, а в другой раз мы поедем в Марбль-Гэд вместе с тобой.

-- Ну, хорошо! Приглашение остается приглашением. Я с своей стороны не знаю ничего приятнее, как выбраться из этого проклятого Сити и нюхать свежее сено, да любоваться посевами, да провести воскресенье спокойно. Честный джентльмен, соображаясь с собственной наклонностью к земледелию, полагал, что всякой человек должен находить удовольствие в подобном препровождении времени.

-- Я надеюсь видеть тебя зимою в Ньюкоме, говорит старший брат с ласковой улыбкой. Не могу тебя позабавить тигриной охотой, но фазанов найдешь ты в наших джонглях множество. И он очень мило засмеялся при этой скромной выходке.

Полковник взглянул на него с изумлением. - Я буду в Ньюкоме прежде зимы; я буду там, если Богу угодно, через несколько дней.

-- В самом деле! проговорил баронет с величайшимь изумлением. Ты хочешь поглядеть на колыбель нашего рода? Я полагаю, Ньюкомы жили там еще до Вильгельма-Завоевателя. Во времена нашего деда это было только селение - теперь это огромный цветущий город, для которого я надеюсь... я полагаю, выхлопотать хартию.

-- Вот как! сказал полковник. А я так отправляюсь в Ньюком повидаться с родней.

-- С родней! Какие-же у нас там родные? Мои дети, за исключением Бэрнса... Бэрнс, это твой дядя, полковник Томас Ньюком. Мне очень приятно, брат, познакомить тебя с моим старшим сыном.

Молодой человек с красивыми волосами: томный, бледный, одетый по законам высшого фэшен вошел при последних словах в комнату и с улыбкой отвечал на поклон полковника. - Очень рад вас видеть, поверьте, проговорил мололой человек. Нашли вы большие перемены в Лондоне, с-тех-пор, как его оставили? Теперь самое лучшее время для приезжающих: сэзон в самой середине.

безбородый юноша оказалх ему покровительство и удостоил вопроса о том - нашел ли он перемену в Лондоне.

-- Не знаю, переменился ли Лондон, сказал полковник, кусая ногти: знаю только одно, что не таким я ожидал найдти его.

-- Право, мне кажется, что сегодня также жарко, как в Индии, заметил молодой Бэрнс Ньюком.

-- Жарко! сказал полковник с усмешкой. А мне кажется, всем вам должно быть здесь очень холодно.

-- То же самое говорил сэр Томас де Бутс, сэр, замечает Барнс, повернувшись к своему отцу. Помните, когда он приехал из Ботбэя? И припоминаю его слова лэди Федерстон, в одну, как нам казалось, очень жаркую ночь: он говорил, что ему до крайности холодно. Знали вы его в в Индии, полковник Ньюком? Его очень любят в конной гвардии, за то терпеть не могут в полку.

Полковник Ньюком прошептал при этом такое желание относительно последних минут жизни сэра Томаса де Бутса, которое - надеемся никогда не будет исполнено этом достойным кавалерийским офицером.

-- Брат собирается ехать в Ньюком на будущей недели, Бэрнс, сказал баронет, желая сделать разговор более занимательным для новоприбывшого полковника. - Когда ты вошел, он только-что говорил о своем намерении, а я спрашивало., что его туда тянет?

-- Слыхали вы когда нибудь о Саре Масон? спросил полковник.

-- Я никогда не слыхало, отвечал баронет.

-- Сара Масон? Нет, клянусь честью, не думаю, чтобы и я когда слышал, прибавил молодой человек.

-- Очень жаль, сказало, полковник с усмешкой. Она вам приходится сродни: она мне тетка или двоюродная сестра. Я обыкновенно звал ее теткой - она, мой отец и мать работали вместе на мельнице в Ньюкоме.

-- Припоминаю, припоминаю теперь, вскрикивает баронет. - Мы платим ей по сорока фунтов в год из твоих денег.... помнишь, брать? Взгляни в счеты полковника Hьюкома. Я очень хорошо помню это имя. Но я думал, что она была твоей нянькой и - и старой служанкой моего отца.

-- Да, она была моей нянькой и старой служанкой отца, отвечал полковник; но вместе с тем она была двоюродной сестрой моей матери: как была счастлива моя мать, имея такую служанку, или - правильнее сказать - как была она счастлива, имея служанку вообще! В целом свете нет женщины лучше и вернее. - Мистер Гобсон всегда радовался смущению своего брата и оставался очень доволен, если кто нибудь сбивал баронета с его любимого конька. "Я уверен", шепнул он учтиво сэру Брэйану, "что память о бедных друзьях и родственниках доставит вам большой кредит."

-- Мне кажется, брат, ты также мог бы о ней вспомнить, проворчал полковник. Лицо его пылало; он очень сердился и досадовал на черствость сердца сэра Брэйана.

-- Извини меня, я не вижу в этом нужды, сказал сэр Брэйан. - Я не состою в родстве с мистрисс Масон, и не помню - видал ли я ее когда-нибудь... Не могу ли я быть чем-нибудь тебе полезен, брат? сделай милость, приказывай и мне, и Бэрнсу: после утренних часов в Сити, он всегда к твоим услугам. Я пригвожден к этой конторе целое утро, а к Нижнему парламенту целый вечер... - Сию минуту, мистер Квильтер. Прощай, любезный полковник. Как тебе Индия в прок пошла! как ты моложав! Верно горячие ветры ничто, сравнительно с бурями в парламенте. - (Вполголоса): Гобсон, ты справишься об этом - мм, - об этом стряпчем - м-мм-м-мм потребуешь сюда в 12 часов насчет этого-мм... Очень жаль, что я должен проститься - это так тяжело, когда встретишься после стольких лет.

-- Очень, сказал полковник. Вспомни и пришли за мной, если когда-нибудь будешь иметь во мне нужду!

-- О, разумеется, сказал старший брат, и подумал, что, вряд-ли это когда-нибудь случится!

-- Лэди Анна будет также в восхищенье, когда узнает о твоем приезде. Поклонись от меня Клэйву - замечательно хорошенький мальчик - прощай! И баронет ушел, и плешивая голова его теперь виднелась рядом, с доверенным, седым затылком мистера Квильгера; оба лица их были обращены к главной книге, огромного формата.

Мистер Гобсон проводил полковника до дверей и дружески пожал ему руку, когда тот садился в свой наемный кабриолет. Извощик спросил куда его везти? но бедный Ньюком едва ли сам знал - где он был и куда поедет. "Куда везти! а! - о! - ах! - ну, вези меня куда-нибудь прочь от этого места"! - было все, что он мог, сказать, и, вероятно, извощик подумал, что везет какого-нибудь обманутого в своих ожиданиях должника, который тщетно просил возобновить свой вексель. В сущности, Томас Ньюком лишнее трасировал в своих маленьких счетах. В банке его братьев не было такого баланса расположения, какое простодушное создание ожидало там найдти.

Когда он ушел, сэр Брэйан возвратился в гостиную, где сидел молодой Бэрнс, прочитывая бумаги. - Кажется, почтенный дядюшка привез из Индии порядочный запас кайэнского перцу, сэр? сказал он своему отцу.

-- Он очень чистосердечный и простой человек, отвечал баронет; немножко эксцентрик, но ведь он был более тридцати лет в отлучк. Разумеется, ты зайдешь к нему завтра поутру. Позаботься, как можешь, об его устройстве. Кого пригласить нам на обед? Я думаю нескольких членов дирекции Ост-индской компании. Попроси его, Бэрнс, в пятницу или в субботу - нет: в субботу я обедаю у Спинеров. Во всяком случае постарайся быть к нему внимательнее.

-- Не намерен-ли он перевезти свою родню в город, сэр? Я вовсе не желаю встречаться с мистрисс Масон: какая-нибудь прачка или содержательница харчевни, продолжал молодой Бэрнс, с пошлой улыбкой.

-- Перестань, Бэрнс! ты насмехаешься надо всем - все вы, молодые люди, таковы. Привязанность полковника Ньюкома к его старой няньке делает ему величайшую честь, заметил баронет, который на этот раз действительно думал то, что говорил.

-- Надеюсь, маменька не позволит этой женщине долее оставаться в Ньюкоме. Я уверен, что она была прачкой и в былые годы катала белье моему дядюшке. Его костюм преисполнил меня почтительным удивлением. Он пренебрегает употреблением штрипок и видимо не имеет ни малейшого понятия о существовании перчаток. Желаю знать - сожгла-ли бы себя на костре покойная тетушка, если бы он умер в Индии? - Мистер Квильтер, вошедший с кипою банковых билетов, положил конец этом саркастическим замечаниям, и молодой Ньюком, занявшись своим делом (которого был знаток), позабыл о дяде, до тех самых пор, когда, кончив занятия в Сити, отправился в клуб Байса сообщить нескольким молодым джентльменам известие о ново-прибывшем родственнике.

шагом, с щегольским зонтиком в руке. На возвратном пути, при переходе Чэрринг-Кросса, маленькие сапоги Бэрнса медленнее скользили по мостовой, голова томно опускалась вниз, а зонтик волочился за своим владельцем по троттоару. (Бэрнс наклонял голову еще ниже и на лице его появлялась приторно-разочарованная улыбка, когда он слегка приподнимал шляпу и раскланивался с кем-нибудь из проезжавших в каретах). В этом случае ни один дэнди пэлль-мэлльского троттоара не мог сравняться с Бэрнсом.

Гевисайд - высокий, молодой офицер, старый сэр Томас-де-Бутс и известный всему миру Орас Фоджи стоят у одного из клубских окон и зевая раскрывают рты не уже окна. По Сент-джемской улице конюхи в красных куртках ироваживают лошадей. Каретные извощики у биржи угощаются пивом. Джентльмены, с грумами позади, едут в парк. Проносятся экипажи знатных дам, с коронами над гербами и с кучерами в серебристых париках. Провинциалы пристально глядят в клубския окна. Иностранцы болтают и смеются, и посматривают на дам в каретах, и курят, и с каким-то наслаждением плюют по сторонам. Полицейский сержант идет, потупив голову, по троттоару. Пять часов - пэлль-мэлльский полдень.

-- Вот маленький Ньюком, говорит мистер Орас Фоджи. Он и полицейский всегда появляются в публике вместе.

прокатили бы его на черняках, чорт возьми! Только сэр Томас употребил выражение гораздо сильнее чорт возьми: вообще почтенный кавалерист выражался очень энергично.

-- Важное дело забавлять вас, замечает Фоджи.

-- Вы не можете, Фоджи, отвечает Чарли. Все ваши анекдоты старше моей бабушки. Как поживаете, Бэрни? (Входит Бэрнс Ньюком). Каково идут ваши делишки, по три процента, маленький нищенка? Я бы желал, чтобы вы немножко со мной поделились: кстати, скажите вашему отцу, что я подам за него голос, если он позволит мне трасировать лишки с моего капитала, - повесьте меня, если не подам!

Бэрнс приказывает подать себе рюмку абсэнту и пьет, а Гевисайд заключает свои грациозные шутки следующими фразами: послушайте, Бэрни, ваше имя Бэрни и вы - банкир. Вы верно из жидов, а? хоросо! сколько-зе вы позалуете мне за мою пилюльку?

-- Ослите в Нижней палате, Гевисайд! говорит молодой человек с утомленным видом (Капитан Чарльз Гевисайд - член законодательного правления и заслужил громкую известность во всей палате своими подражаниями ослиному реву, которые проводят его партию в восторг, а противную в смущение). Не ревите здесь. Я ненавижу лавочных разговоров вне лавки.

-- Что говорят в Сити о Русских? спрашивает Орас Фоджи, служивший по дипломатической части. - Отошел флот от Кронштадта, или нет?

-- Почем я знаю, отвечает Бэрнс. Разве об этом ни чего не сказано в вечерних газетах?

-- Из Индии очень неблагоприятные вести, генерал, продолжает Фоджи... вот карета лэди Доддингтовь - как она мила! - Это движение Рэнджит Синга на Пешэвор, этот флот на Ирравади - все это очень плохо, а Пенгвин не способен быть генерал-губернатором Индии в трудные времена.

-- А Гостлер не способен быть главнокомандующим: такого старого дурака на свете не бывало, - просто-ханжа и старая баба! замечает сэр Томас, который сам искал должности сэра Гостлера.

говорит мистер Бэрнс, - напротив! Действительно сэр де Бутс певал в своей молодости с герцогом Иоркскимь и даже соперничал с Костигэном, но был побежден этим артистом вакханалий.

Сэр Томас глядит на Бэрнса так, как будто хочет спросить: а тебе, щенок, что за дело? Но сэру Томасу необходимо ехать в Индию и, зная силу Ньюкомов в Лиденголльской улице, он считает нужным быт повежливее со щенком и еще раз вымещает досаду на запряжнике.

-- А у меня дядя приехал из Индии, право приехал, говорит Бэрнс Ньюком. Оттого-то я так и утомлен сегодня. Отправляюсь покупать ему пару перчаток, четырнадцатый номер, и отыскивать портного, только, разумеется не такого, который шьет на молодых людей. Скорей портного Фоджи. Я бы взял портного моего отца, да отец шьет себе платье в провинции, в своем городе: вы знаете - он хлопочет о популярности.

-- Ваш дядюшка - не полковник-ли Ньюком, в Бенгальской кавалерии? спрашивасть сэр Томас де Бутс.

у меня двоюродных братьев и сестриц между браминами? Может-быть нам придется краснеть за него?

-- Знаете ли что, молодой человек? Вам бы нисколько не повредило, еслибы вы были на него похожи. Конечно он человек странный; его зовут Дон-Кихотом в Индии... Полагаю, вы читали Дон-Кихота?

-- И не слыхивал никогда, честное слово! А зачем вам угодно, чтобы я был похож на него? Покорно вас благодарю: я вовсе не желаю на него быть похожим.

-- Это вам загвоздка, милейший мой Бэрни, замечает Чарльз Гевисайд, в то время, как негодующий генерал отходит прочь, покраснев от гнева и ворча себе под нос. Бэрни преспокойно допивает остаток абсэнта.

а сам столько же смыслит в игре, как старая кукла. Воображает что может давать мне уроки на бильярде, а я на двадцать очков дам ему пятнадцать вперед и буду держать пари на его старую голову. Зачем пускают в клуб таких господ? Хотите сыграть в пикет до обеда, Гевисайд?... Эге! посмотрите, вот идет мой дядюшка с сыном, вот этот господин с длинными усами и в коротких шароварах. Наверное отправляются обедать в Ковент-Гарден, а оттуда в театр... Мое почтение, Нанкинец!

И достойная пара отправилась в игорную комнату и засела за пикет до-тех-пор, пока не село солнце и не наступило время обеда.