Ньюкомы.
Часть третья.
Глава XII. В которой вс е приглашаются на обед.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ньюкомы. Часть третья. Глава XII. В которой вс е приглашаются на обед. (старая орфография)

XII.
В которой все приглашаются на обед.

Джон Джэмс отворил дверь, спеша приветствовать своего друга и покровителя, появление которого всегда радовало взоры юноши: это был никто иной, как Клэйв Ньюком - по мнению Ридлея самый богатый, счастливый, красивый, благородный и могущественный юноша изо всего острова Великобритании. Какой же мальчик с благородными порывами не имеет к кому-нибудь особенного влечения в детстве? Пока не явится порабощающий образ женщины, у каждого юноши есть друг из друзей, товарищ из товарищей, которому он пишет длинные письма во время вакации и любит его всею нежностью своего сердца; чью сестру он предлагает взять за себя в последствии замуж; с кем он делится своими деньгами; за кого он готов, если нужно, в огонь и в воду, словом, кого он избирает своим героем.

Клэйв быть божеством юности Джона Джэмса: когда ему нужно было написать Фаддея Варшавского, какого побудь принца, Айвэнго, или кого-нибудь особенно величественного, он всегда брал Клэйва своей моделью. Сердце Ридлея радостно билось, когда он видел молодого человека. Он бы с радостью сходил в школу капуцинов, с письмом или поручением к Клэйву, в надежде увидать его, услыхать от него ласковое слово, или пожать его руку. Отставной дворецкий лорда Тодмордена жил на хлебах в больнице капуцинов - мы уже говорили, что в этом старинном заведении есть отделения для стариков, также как и для мальчиков, - этот старик ходил иногда по воскресеньям обедать к своему преемнику, и ворчал от самого обеда до девяти часов вечера, т. е. до-тех-пор, как он должен был возвращаться к капуцинам, чтоб быть там у ворот прежде десяти; он ворчал на обед, ворчал на пиво, ворчал на множество часовен, за которыми должен быть смотреть, на платье, которое носил, на дурное обращение начальника, на недостаток изюма в пуддинге, как обыкновенно ворчат старики и школьники. Надо было удивляться, что за вкус получил Джон Джэмс к этому нестерпимому, сварливому, неприятному, глупому, перепачканному нюхательным табаком старику, и какие он находил предлоги, чтоб ходить к нему в старую больницу, где он жили. В самом-то деле он предпринимал это путешествие для того, чтобы иметь возможность увидать Клэйва. Он посылал Клэйву ноты, пакеты с рисунками; благодарил его за одолженные ему книги, просил совета на счет будущого чтения - что бы то ни было, только чтоб взглянуть на того, кто был его гордостью, покровителем и образцом.

Боюсь - не употреблял ли его Клэйв Ньюком на посылки за ромом с апельсинным соком и сахаром, и за сигарами, назначая местом свидания какой-нибудь определенный пункт в школьных владениях, куда и являлся для получения запретных покупок. Бедный юноша известен был всем мальчикам и прозывался полишинелем Ньюкома. Он был все, что угодно, только не горбун; у него были длинные и сухощавые руки, желтобледный цвет лица, большой лоб, волнистые, черные волосы, и большие задумчивые глаза.

-- Как? это ты, Джон Джэмс? закричал весело Клэйв, когда его смиренный друг появился у двери. Папа, это мой приятель Ридлей, тот самый, который умеет рисовать.

-- Я знаю кой-кого, который в рисованьи всякого такого молодого человека за пояс заткнет, говорит полковник посмотрев на Клэйва с нежностью. Он думал, что подобного гения не было во всем свете, и уже помышлял о том, чтобы мистер Лин из Гэй-Маркета издал рисунки Клэйва.

-- Это мой отец, только что приехавший из Индии, - и мистер Пенденнис, старый воспитанник капуцинов. Дома дядюшка? Оба джентльмена наградили несколько покровительственным склонением головы юношу, представленного им под именем Джона Джэмса. Наружность у него была невзрачная. А полковник Ньюком, не смотря на то, что совсем не высокомерный человек, имеет однако свои военные понятия, и говорит с управительским сыном как с рядовым солдатом, благосклонно, но без короткости.

-- Мистер Гонимэн у себя, господа! говорит смиренно юноша. Прикажете провести вас в его комнату? И мы отправились на верх за своим провожатым. Мы нашли мистера Гонимэна на софе, углубившагося в занятия; перед ним лежал огромный фолиант. Роман спрятан был под подушку. Клэйв нашел его там, не много погодя, когда дядя его удалился на некоторое время в свою уборную. Он согласился прервать свои богословския занятия, и пойдти обедать с шурином.

Когда Клэйв и друзья его были у дверей комнаты Гонимэна, в то самое время, когда мы входили к богослову и увидали его сидящим в параде перед своим in-folio, Клэйв шепнул Джону Джэмсу: "пойдем, мой друг, покажи нам свои рисунки. Что ты теперь делаешь?"

-- Я рисовал Арабския ночи, говорит Джон Джэмс, у себя на верху. Услыхал, что кто-то звонит, подумал, что это вы и сошел вниз.

-- Покажи нам свои картинки. Поведи нас к себе в комнату, вскрикивает Клэйв.

-- Как? вы хотите ко мне идти? говорит тот. Ведь это такой крошечный уголок.

-- Нужды нет, пойдем, говорит Клэйв; и оба юноши исчезают вместе, оставив трех взрослых джентльменов разговаривающими, или скорее, нас двоих, - слушающими Гонимэна, который распространяется о прекрасной погоде, о трудностях духовного звания, о чести, которую ему сделал полковник Ньюком своим посещением, и пр. с свойственным ему красноречием.

Спустя несколько времени, Клэйв возвращается с верху без Джона Джэмса. Он очень взволнован.

-- О, сэр, говорит он своему отцу, вот вы говорите о моих рисунках - еслиб вы видели рисунки Джона Джэмса! Клянусь Юпитером, этот мальчик гений. Какая прелесть, сэр. Вам кажется, что вы читаете Арабския ночи, знаете ли, только глядя на эти картинки. Тут Шехерезада рассказывает сказки и - как ее называют? - Динарзада и султан сидят в постеле и слушают. Какой страшный старик! Это видно, что он многим своим женам отрезал головы. Не могу понять откуда этот человек берет свои идеи. Я могу превзойдти его в изображении лошадей - я это знаю - и собак; но я могу нарисовать только то, что вижу. Тогда - как он, кажется, видит то, чего мы не видим, понимаете? О, я решился быть художником, скорей всего другого. - И он принялся рисовать лошадей и собак на дядином столе, вокруг которого сидели старшие.

-- Я устроился там на верху с Джоном Джэмсом, говорит Клэйв, работая пером. У нас будет общая мастерская; может-быть, мы поедем вместе в чужие край; не правда ли, папа, это будет очень весело?

-- Любезный Клэйв, замечает мистер Гонимэн с видом ласкового достоинства, есть степени в обществе, которые мы должны уважать. Вы конечно не думаете сделаться художником по ремеслу. Этот промысел очень хорош для вашего юного protégé; но для вас....

-- Что же для меня? возражает Клэйв. Мы совсем не такие важные люди как иные, которых я знаю; а если б это и было, по-моему, живописец ничем не хуже законника, или лекаря, или даже воина. В жизнеописании доктора Джонсона, которое отец мой постоянно читает - я больше всего люблю читать о сэр Джосие Рейнольдсе: я думаю, что это лучший джентльмен из всей книги. А я! разве я не желал бы написать такую картину как лорд Гэтфильд в национальной галлерее! Разве это не была бы победа? Я думаю, что я охотней остался бы победителем на этом поприще, чем при Гибралтаре. А эти три грации - о, как оне прелестны! А этот кардинал Бофор в Дольвиче! - как он пугает меня: я не смею глядеть на него. Разве Рейнольдс не был обреаывалмцик денег, вот и все! и разве Рубенс не был кирпичник? А впоследствии он был посланником и кавалером ордена Бани; тем же был и Вандик. А Тициан, а Рафаэль, а Веласкез? - Я бы попросил вас побезпокоиться и указать мне на джентльменов лучше этих, дядюшка Чарльз.

-- Я далек от мысли, что призвание к живописи не уважительно, говорит дядюшка Чарльз; но, по светским понятиям, бывают звания несравненно почетней, и мне кажется, что сын полковника Ньюкома...

-- Будем следовать своей склонности, сказал полковник; пока призвание человека благородно, оно прилично джентльмену. И еслиб ему пришла охота играть на скрипке - действительно на скрипке - я бы этому не противился.

-- Что за чудак был на верху! снова начинает Клэйв, подняв голову от своего маранья. Он ходил взад и вперед по площадке в шлафроке, почти безо всякого другого платья, держа в одной руке тарелку, а в другой свиную котлету, которую чавкал. В роде этого (и Клэйв начертил какую то фигуру). Как бы вы думали, сэр? Он говорит, что был в Вертепе Гармонии в ту ночь, когда вы так разгорячились по поводу капитана Костигэна. Он тотчас узнал меня и сказал: "сэр, ваш отец поступил, как истинный джентльмен, как христианин, как честный человек. Maxima debelur puer о reverentia. Засвидетельствуйте ему мое почтение. Я не знаю его высоко-уважаемого имени. Его высоко-уважаемого имени, говорит Клэйв, помирая со-смеху - это были его собственные слова. И объясните ему, что я сам сирота - в тесных обстоятельствах. - Он говорил, что - в стесненых обстоятельствах; и я бы сердечно желал, чтоб он усыновил меня."

Юноша надул лицо и старался говорить самым громким и густым басом; из его подражания и из нарисованной им картинки я тотчас догадался, что он дразнил Фреда Бэйгэма.

-- Он иногда приходит сюда, говорит мистер Гонимэн с беззаботным видом. Хозяин и хозяйка мои были у правителями в доме его отца, Бэйгэма из Бэйгэма, члена одной из первых фамилий в Европе. А мистер Фредерик Бэйгэм, этот эксцентрический человек по преимуществу, о котором вы говорите, был приватным воспитанником любезного моего родителя, в счастливые наши дни в Боргэмбэри.

Не успел он проговорить, как у двери послышался стук, и прежде чем хозяин сказал "войдите!" появился мистер Фредерик Бэйсам, облеченный в любимый свой костюм особенного свойства. В то время мы носили чрезвычайно высокие галстухи; только очень немногия поэтическия и эксцентрическия особы позволяли себе байроновские ворота; но Фред Бэйгэн повязывал шею простой лентой, которая не мешала его огромным рыжим бакенбардам свободно виться по обширным щекам его. Он носил черный балахон и шляпу с широкими полями, что делало его несколько похожим на проповедника - диссидента. В другия времена вы могли увидать его в зеленом кафтане, с голубой косынкой на шее, так как-будто он целый век возился с торфом на железных дорогах.

-- Я слышал от молодого человека здешняго дома - кто вы такой, полковник Ньюком, сказал он с большой важностью, и случайно присутствовал там в ту ночь; потому-что я устал от многотрудных литературных занятий и чувствовал необходимость немного освежиться. Я случайно присутствовал, сэр, при такой сцене, которая делает вам величайшую честь, о которой я говорил, не зная вас, вашему сыну с чем-то похожим на легкомыслие. Он самый ingenui vullus puer ingenuique pudoris. Пенденнис, здоровы ли вы? И я хотел, сэр, сойдти вниз, и предложить вам выслушать несколько слов в мою защиту, если то, что я сказал, отзывается обидой джентльмену, который был совершенно прав, как я сказал всей зале, когда вы из нея вышли, что мистер Пенденнис вероятно помнит.

Лицо мистера Пенденниса выражало удивление и - может быть - отрицание.

общественные люди: мы часто принуждены искать развлечения в такой час, когда прочие счастливцы погружены в сладкий сон.

-- А в каком роде ваши замечания, мистер Бэйгэм? спрашивает полковник, несколько мрачно, потому-что ему показалось, будто Бэйгэм принимает тон какого-то persiflage, который был вовсе не по вкусу индейскому джентльмену.

Не говоря людям ничего, кроме слов вежливости, он был как на горячих угольях при одном намеке, что кто-нибудь позволить себе с ним какую-нибудь вольность.

от своего семейства. Я достаю хлеб, как умею. В тот вечер я читал лекцию о духе некоторых наших комических писателей в Парофнопеоне. Аудиенция моя была не многочисленна, может быть, соразмерная моим заслугам. Возвращаясь домой пешком, я зашел съесть яйцо и выпить стакан пива, после двенадцати часов ночи, и был свидетелем сцены, сделавшей вам столько чести. Что это? Мне кажется это смешное изображение самого меня. - Он взял со стола эскиз, набросанный Клэйвом. - Я люблю шутку даже на свой собственный счет; я сам готов помогать общему смеху над шуткой, которая порождена веселым добродушием.

Эта речь совершенно примирила с Фредом честного полковника.

-- Нет сомнения, что тот кто нарисовал это, мистер Бэйгэм, ни на вас и ни на кого зла не имеет, что еще что! Плут нарисовал меня, сэр, своего собственного отца; я послал этот рисунок маиору Гоббсу, который командует моим полком. Сам Чиннери, сэр, не мог бы схватить лучше сходства; он рисовал меня конным, он рисовал меня пешим, он рисовал мистера Бинни, моего друга, который живет со мной. У нас десятки его рисунков в моей квартире, и, если мы сделаете нам одолжение отобедать сегодня с нами и с этими джентльменами, вы увидите, что не на одних вас Клэйв делает каррикатуры.

-- Я только-что немножко пообедал на верху, сэр. Я человек умеренный, и могу жить, если это нужно, как Спартанец; но, чтоб не отстать от такого хорошого общества, готов снова приняться за ножик и вилку. Вы извините мой дорожный костюм? Я имею здесь комнату на случай, а постоянно живу в деревне.

Когда Гонимэн был готов, полковник, который чувствовал величайшее уважение к духовенству, ни под каким видом не хотел выходить из комнаты, прежде пастора, и взял его под руку, чтоб идти вместе. Тогда Бэйгэм достался на долю мистера Пенденниса, и они также пошли вдвоем. Через Гилль-Стрит и Бэрклей-Сквэр они шли довольно прямо; по от Гэй-Гилля мистер Бэйгэм сделал внезапный гальс на бакборт, путаясь в лабиринте конюшен и давая огромный крюк от улицы КлиффОрд, куда йгы шли. Он намекнул на кабриолет, но Пендсннис отказался ехать, по правде сказать, тревожась и не доуневая куда направляется его эксцентрический спутник. Есть причины, проворчал Бэйгэм, которых нет нужды объенять такому опытному человеку, как вы, почему должны избегать Бонд-Стрита некоторете люди, находящиеся в исключительном положении. Мне otb запаха Труфйтской помады делается дурно. Скажите мне, Пендеопис, что этот индейский воин очень богатый раджа? Как вы думаете, не может ли он мне доставить место в Ост-индской компании. Я бы с радостью взял какую-нибудь честную должность, где верность могла бы принести пользу, где бы оценили гений и наградили бы храбрость. Вот мы и пришли. Отель кажется поместительный. Я до-сих-пор еще в нем не был.

"Нас будет больше обещать, чем я ожидал", сказал наш хозяин. "Я встретил своего брата Брэйана верхом, отдающого карточки у дверей этого большого дома в улице... как ее?

-- Это дом русского посольства, говорит мистер Гонимэн, знавший город в совершенстве.

-- Брэйан сказал, что приглашение отказано, и что он будет обедать с нами, продолжает полковник.

-- Так ли я понял, полковник Ньюком? говорит мистер Фредерик Бэйгэм. Вы родня этому знаменитому банкиру, сэру Брэйану Ньюкому, который дает такие необычайно пышные обеды в Парк-Лэне.

-- Что такое пышный обед? спрашивает смеясь полковник. Я обедал у брата прошлую среду, и конечно это был весьма большой обед. Сам генерал-губернатор не мог бы сделать более великолепного угощения. Но знаете ли, что мне почти ничего не досталось? Я не ем краев посуды; а что касается до рост-бифа старой Англии, ну, блюдо было поставлено на стол, и мгновенно очищено как угощение в честь посвящения Санхо в Баратарии. Обед наш не продолжался даже и до девяти часов. Я люблю выпить маленькую рюмку бордосского вина, и поболтать после обеда; но так и быть - (нет сомнения, достойный джентльмен упрекал себя, что зашел слишком далеко и раскаялся в самую пору). - Наш обед будет, надеюсь, совсем не таков. Джэк Бинни позаботился об этом. Он - веселый товарищ и славный разскащик. Вы встретите еще одного или двух человек за нашим обедом: сэра Томаса де-Бутса; он также не последний весельчак за стаканом вина, товарища мистера Пенденниса, мистера Уаррингтона и племянника моего, Бэрнса Ньюкома - сухой человек с первого раза, но я ручаюсь за то, что в нем есть много хорошого, когда его узнаешь; почти в каждом это есть, сказал добродушный мудрец. - Клэйв, шалун, смотри, будь осторожен с шампанским!

-- Говорю вам, Пенденнис, заметил при этом Бэйгэм, я решительно думаю, что Фред Бэйгэм вошел в хорошее дело.

Мистер Пенденнис, видя, что собирается большое общество пошел переодеться в свою комнату. "Гм! говорит мистер Бэйгэм, не вижу надобности. Какой же здравомыслящий человек обращает внимание на наружность своего соседа? Он глядит сюда, сэр, и разсматривает тут, и Бэйгэм ударил себя в лоб, который был очень широк и потом в сердце, которое, по его мнению, было с правой стороны.

-- Оно теперь в деревне моего дяди, отвечает мистер Бэйгэм с большой важностью, и я принимаю ваше гостеприимство так, как вы мне предлагаете его, полковник Ньюком, откровенно и радушно.

Честный мистер Бинни появился не за долго до назначению часу для принятия гостей, одетый в пару узких панталон, белые шелковые чулки и бальные башмаки; плешивая голова его сияла как бильярдный шар; веселые щеки покрывались румянцем добродушия. Он был склонен к удовольствию. - Гей, друзья! говорит он; да мы просидим эдак до ночи. Мы не сидели до ночи с прощального обеда в Плимуте.

-- Ей Богу, веселая! что за песню спел этот Том Моррис.

-- А я думаю, что ты всех за пояс заткнешь в Томе Баулинге, сам Том! вскрикивает восхищенный сожитель полковника. Мистер Пенденнис вытаращил глаза от изумления при мысли о возможности возобновить подобные увеселения, но заградил себе уста осторожностью. Теперь кареты начинают подъезжать и гости полковника собираются.