Ньюкомы.
Часть третья.
Глава XV. Старые лэди.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ньюкомы. Часть третья. Глава XV. Старые лэди. (старая орфография)

XV.
Старые лэди.

Вышеприведенное письмо и разговор показывают, каковы были поступки и история нашего деятельного полковника, с последней главы, в которой они были записаны. Он и Клэйв отправились на ливерпульскую почту, и ехали от Ливерпуля до Ньюкома в почтовой карете, на паре лошадей, которая доставила их к Королевскому Гербу. Полковник наслаждался ездой в почтовой карете - быстрый переезд по окрестностям радовал и восторгал его дух. Кроме того, разве у него не было на этот случай наречения Д--а Джонсона, что быстрое путешествие в почтовой карете одно из самых высших наслаждений в жизни; а пребывание в удобной гостинице - одно из её главных удовольствий. В дороге он был счастлив и шумлив, как мальчик. Он разговаривал с служанками и дружился с трактирщиками; получал все сведения, какие только мог собрать, относительно городов, в которые приезжал, и переезжал от одного вида к другому, или от редкости к редкости с неутомимым веселым расположением духа и внимательностию. Для Клэйва было полезно посмотреть людей и города; посетить мельницы, мануфактуры, загородные дома, кафедральные церкви. Он предлагал тысячу вопросов обо всем, что его окружало; а если кто-нибудь заботился узнать - кто такой Томас Ньюком и какой его чин и занятия, этот кто-нибудь без труда получал ответы на свои вопросы от снисходительного путешественника.

Трактирщик Королевского Герба, мистер Гэплоу, о котором уже было упомянуто, через пять минут знал, кто его гость и зачем приехал. Разве не было имени полковника Ньюкома на всех его сундуках и ящиках? Разве его слуга не был готов отвечать на все вопросы, касающиеся полковника и его сына? Ньюком представил Клэйва хозяину, когда тот принес гостю бутылку вина. Полковник с старинным радушием предлагал хозяину выпить рюмку своего напитка и редко забывал говорить ему: "Это мой сын, сэр. Мы вместе путешествуем, для того, чтобы осмотреть страну. Каждый английский джентльмен должен видеть свое отечество прежде, чем отправиться в чужие краи - как мы и имеем намерение сделать в последствии - объехать Европу. И я вам буду благодарен, если вы мне укажете, что есть замечательного в вашем городе, и что мы должны осмотреть - древности, мануфактуры, замки, находящиеся в окружности. Мы желаем все видеть, сэр - все". Обработанный дневник этих внутренних поездок еще существует в юношеской летописи Клэйва, а в великолепной рукописи полковника - чопорная роспись посещенным местам и приводящие в ужас отчеты заплаченных трактирных счетов.

И так, мистер Тэплоу узнал в пять минут, что его гость был брат сэра Брэйана, члена их общества, и видел записку, посланную через дворника на имя мистрисс Сары Масон, с известием, что полковник приехал и будет у нея после своего обеда. Мистер Тэплоу не нашел удобным сказать своему гостю, что привычная гостиница сэра Брэйана - Синий-дом - Ребок, а не Королевский Герб. Может быть, политика полковника была совершенно иная? О том не ведало вино мистера Тэплоу.

Несколько самых веселых товарищей изо всего Ньюкома имеют обыкновение сходиться в Королевский Герб, как в свой клуб, и проводят там безсчетное множество веселых вечеров и говорят безчисленное множество шуток.

Дифф, хлебник; старый мистер Видлер, когда может урваться от своих медицинских трудов (рука у него теперь очень дрожит, надо признаться, и нос очень красен); Наррот, аукционист; и эта забавная собака, Том Поттс - даровитый фельетонист Independent'а - были довольно частыми посетителями Королевского Герба. Обед полковника еще не кончился, как уже некоторые из этих джентльменов знали, какие у него были блюда, знали, что он спросил бутылку хересу и бутылку бордосского, как истинный джентльмен; знали, сколько он заплатил ямщикам; знали, что он путешествовал с лакеем; что он приехал повидаться с старой няней и родственницей своего семейства. Каждый из этих веселых Британцев хорошо думал о полковнике за его приветливость и щедрость, и сравнивали их с поведением тория баронета - их представителя.

Приезд его произвел ощущение в городе. Синий клуб в Ребоке разбирал его также, как и несговорчивые либералы Королевского Герба. Мистер Спирс, агент сэра Брэйана, не знал, как поступить, и просил совета сэра Брэйана по следующей ночной почте. Почтенный д-ъ Больдерс, ректор, оставил свою карточку.

Между-тем не корысть и не обязанность, но любовь и благодарность привлекли Томаса Ньюкома на родину его отца. Только что кончился обед, полковник с Клэйвом отправились, в сопровождении дворника, который был перед тем их посланным, в скромный домик, где жила подруга детства Томаса Ньюкома. Добрая старуха положила свои очки в Библию и кинулась в объятия своего мальчика, - мальчика, которому было более пятидесяти лет. Она обнимала Клэйва еще горячее и чаще, чем его отца. Она не узнала своего полковника с усами. Клэйв был настоящий портрет милого мальчика, как тот оставил ее почти сорок лет назад. и так же страстно, как она прильнула к мальчику, память ее всегда лепилась вокруг того минувшого времени, когда они были вместе. Добрая душа рассказывала бесконечные истории о детстве её любимца, о его резвостях и красоте. Настоящее было для нея туманно, но прошедшее было все еще блестяще и светло. Когда они болтали, сидя за большим чайным столом, и им прислуживала красивая девочка, услуги которой щедрость полковника упрочила для своей старой кормилицы, доброе старое создание настаивало, чтобы Клэйв сел рядом с ней. Все больше и больше она убеждалась, что он действительно её мальчик, забывая в этой сладостной и святой мечте, что бронзовое лицо, редеющие волосы и задумчивые глаза ветерана, сидевшого перед ней, принадлежали её питомцу прежних дней. Таким-образом почти половину времени, определенного для человеческой жизни, которую он провел розно с нею, день и ночь, где бы он ни был, в болезни или в здоровом состоянии, в горе или в опасности, непорочная любовь её и молитвы напутствовала отсутствующого любимца.

Так-как у нашего полковника не было ровно никакого дела, разумеется, движения его были чрезвычайно быстры и он мог только самое короткое время проводить в одном и том же месте, как этот вечер, субботу, так и следующий день, воскресенье, в которое он намеревался быть верным спутником своей милой, старой кормилицы в церковь. И как будет торжествен для нея этот день, когда её полковник и прекрасный блестящий сын его, войдут с ней вместе, и мистер Такс, викарий, будет на него смотреть, и сам почтенный д-ъ Больдерс поглядит на него с кафедры, и все соседи будут тревожиться и перешептываться, разумеется, кто бы такой был этот красивый военный джентльмен и великолепный молодой человек, сидящие рядом с старой мистрисс Масон и так дружелюбно провожающие ее из церкви? Эту субботу и воскресенье полковник проведет вместе с доброй, старой Масон, но в понедельник он должен уехать; во вторник ему надо быть в Лондоне, у него в Лондоне есть важное дело - а именно: Том Гамильтон, его полка, будет выбираться в этот день в члены Восточного клуба, и может ли Томас Ньюком быть в отсутствии при таком обстоятельстве? Он уезжает из Королевского Герба сквозь ряд ухмыляющихся служанок, улыбающихся лакеев и благодарящих дворников, провожаемый до почтовой кареты, дверцы которой затворяет услужливый Тэплоу, а клуб решает в тот же вечер, что он - козырь, и все в заботливом городке, прежде окончания следующого дня, уже слышали об его приезде и отъезде, хвалили его приветливость и щедрость, и нет сомнения противополагали все это - поведению баронета, его брата, который с некоторых пор получил позорное прозвище Скрьюкома, в окружности замка своих предков.

Добрая, старая няня Масон должна будет принять и отдать десятка два визитов, и при каждом, можете быть уверены, торжественный приезд полковника будет предметом разсуждений и похвал. Мистрисс Масон покажет свою чудесную индийскую шаль и свою великолепную Библию, с крупной печатию и с благосклонно надписью - от Томаса Ньюкома его милому старому другу; её маленькая служанка выставить на показ свое новое платье; викарий увидит Библию, а мистрисс Бодлерс придет в восторг от шали; и старые друзья и смиренные собеседники доброй старой лэди, проходя в воскресенье мимо великолепных ворот Ньюкомского парка, на-верху которых красуется вновь выдуманный герб баронета, раззолоченный, резной и выпуклый, также будут рассказывать историю о милосердом полковнике и о его жестоком брате. Когда это было, чтоб сэр Брэйан посетил коттэдж старой женщины, или чтоб его пристав освободил ее от подати? Какое доброе дело, кроме не многих тонких одеял, нищенского угля и билетов на получение супу, сделал когда-либо Ньюкомский парк для бедного? А что касается богатства полковника, Господи помилуй, он был в Индии все эти тридцать пять лет; состояние баронета, капля в море сравнительно с ним. Полковник - добрейший, лучший и богатейший из смертных. Эти факты и суждения вдохновили красноречивое перо "Пининга Тома", когда он сочинил саркастическое послание к Newcome Independent, которое мы прочли из-за плеча сэра Брэйана Ньюкома в последней главе.

И вы можете быть уверены, что Томас Ньюком не много провел недель в Англии, прежде чем добрая маленькая мисс Гонимэн, в Брэйтоне, была обрадована посещением её дорогого полковника. Завистливый Гоулер, хмурясь из своего окна со сводом, где запачканые мухами билетики все еще объявляли, что его квартиры не заняты, был уязвлен видом желтой почтовой кареты, которая подъехала к двери мисс Гонимэн, и, выгрузив двух джентльменов, поехала прочь с лакеем и вещами в какую-то другую гостинницу, но не к Гоулеру. Пока этот негодяй проклинал свою злую судьбу и ненавидел еще глубже лучшую долю мисс Гонимэн, достойная маленькая лэди угощала своего полковника сестринскими объятиями и торжественным приемом. Ганна, счастливая ключница, была представлена и получила пожатие руки. Полковник знал все, что касалось Ганны: не прошло недели с-тех-пор, как он приехал в Англию, а корзина с банками варенья её трудов и с языком её соленья прибыла на имя полковника. В тот самый вечер, как лакей поместил вещи полковника Ньюкома в соседней гостиннице, Ганна завладела сорочкой полковника: они с своей госпожой заранее сговорились сделать дюжину этого платья семейному благодетелю.

Все подарки, которые Ньюком когда-либо присылал свояченице из Индии, были вынуты из ваты и лавенды, где честное существо держало их. Был жаркий июньский день, а между-тем мисс Гонимэн все-таки надела свою яркую красную кашмировую шаль; её большая брошка, изображающая Хеджа Агры красовалась на её воротничке; и её браслеты (она обыкновенно говорила, "мне дали понять, милая, что они называются у туземцев Бэнгли"), украшали рукава облекавшие её сухощавые, старые руки, задрожавшия от удовольствия, когда их сжал её добрый полковник из полковников. Как трудились эти руки в то утро! Какую оне сбили молочную яичницу! - Какое торжество пастетной корки окончили! Не прошло десяти минут пребывания полковника в доме, как появились пресловутые телячьи котлеты. Как же был прибран целый дом в ожидании его приезда! Мистер Кун, этот обязательный иностранный джентльмен изготовил французское блюдо. Бэтти была на стороже, ей было приказано ставить котлеты на огонь в ту минуту, как карета полковника подъедет к двери её госпожи. Глаза доброй женщины сверкнули, старая рука и голос дрогнули, когда, поднявши светлую рюмку мадеры, мисс Гонимэн пила за здоровье полковника. "Ручаюсь вам, любезный полковник", сказала она, покачивая головой, украшенной высокой надстройкой из кружев и лент, "ручаюсь вам, что я пью ваше здоровье хорошим вином!" Вино было прислано им же самим; также, как и китайская заслонка, и рабочий ящик сандального дерева, и слоновой кости футляр для визитных карточек, и эти великолепные розовые и белые шахматы, выточенные из слоновой кости и представляющие маленьких ципаев и мандаринов с башенками на спинах слонов, Георг III и его королева из розовой слоновой кости, против китайского императора и ферези из белой - наслаждение детства Клэйва, главное украшение гостиной старой девицы.

Маленькое угощение мисс Гонимэн провозгласили верхом кухонного искусства. Когда собрали со стола, послышался топот маленьких ног у дверей гостиной, оне отворились и появились - во-первых толстая кормилица с прыгающим младенцем; во-вторых и в-третьих, две маленькия девочки в маленьких платьицах, в маленьких панталончиках, с длинными локонами, с голубыми глазами, и с голубыми под-стать лентами; в четвертых, маленький Альфред, теперь совершенно оправившийся от болезни и державший за руку пятую особу, мисс Этель Ньюком, зарумянившуюся, как роза.

Ганна, скаля зубы, исправляла должность церемониймейстера, называя по именам "мисс Ньюкомы, маленькие мистеры Ньюкомы, повидаться с полковником, если позволите, ма-ам", причем она присела и лукаво кивнула головой молодому Клэйву, разглаживая свой новый шелковый фартук. Ганна, в честь полковника, была также в новом платье, раздувающемся и шелестящем. Мисс Этель не переставала краснеть, приближаясь к своему дяде; честный воин вскочил и также покраснел. Мистер Клэйв также встал, когда маленький Альфред, которому он был большим другом, подбежал к нему. Клэйв встал, засмеялся, кивнул Этели и продолжал в тоже время кушать пряничные орехи. Что же касается полковника Томаса Ньюкома и его племянницы, они влюбились друг в друга мгновенно, как принц Камаральзаман и китайская принцесса.

Я отказал одному художнику: несчастное создание оказалось крайне неспособным изобразить высокия, прелестные и трогательные личности и происшествия, которыми без сомнения будет изобиловать это повествование; я сомневаюсь даже, может-ли живописец, приглашенный на его место, сделать так портрет мисс Этели Ньюком, чтобы он удовлетворил её друзей и собственное её чувство справедливости. Её румянца, о котором мы упоминали, он не может передать. Как вы его представите пунктиром и типографическими чернилами? Эта доброта, которая светится в глазах полковника, придает выражение самим морщинам около них, окружает его лицо как-бы сиянием... какой художник может написать это? Так-как художник не в состоянии выполнить этой работы, пусть читатель предоставит своему воображению написать для себя взгляд вежливости к женщине, удивления к юной красавице, покровительства к невинному ребенку: все это выражается на добром лице полковника, когда глаза его останавливаются на Этели Ньюком.

"Мама прислала нас поздравить вас с приездом в Англию, дядюшка", сказала мисс Этель, приближаясь и не думая ни на минуту сбросить с себя этой милой краски, которую она внесла в комнату, и которая для нея служит очаровательным символом юности, скромности и красоты.

грацией и достоинством. Собственно говоря, не было ни капли сходства, а между-тем во взгляде, голосе и движениях девочки было что-то такое отчего забилось сердце полковника и какой-то образ прошлого встал и поклонился ему. Глаза, которые освещали его молодость (и которые он видел во сне и в мыслях неизменно, в продолжение многих лет, как-будто бы они смотрели на него с неба), казалось, просияли над ним после тридцати пяти лет. Он вспомнил такой же прекрасный сгиб шеи и густые волосы, такую же легкую ножку и воздушный стан, такую же тоненькую ручку, лежавшую когда-то на его руке - и теперь разлученную с ней в течение десяти тысяч долгих дней. Давно уже сказано, что мы ничего не забываем: также, как горячечные вдруг начинают говорить языком своего детства, мы бываем иногда поражены воспоминаниями, и люди, которых мы прежде любили, снова появляются перед нами также полными жизни, как и в то время, когда были предметом наших ежедневных разговоров, когда их присутствие радовало наши взоры, когда звуки их голоса раздавались в наших ушах, когда с страстною печалью и слезами мы последний раз бросались в их объятия. Разлука есть смерть, по-крайней-мере в здешнем мире. Всякая страсть приходит к концу, она заключается в гроб, уносится в почтовой карете, исчезает из жизни тем или другим путем, засыпается глыбой земли и скрывается от наших очей. Но она была частицей нашей души и поэтому вечна. Разве мать не любит своего умершого ребенка? Разве человек не любит своей прежней любовницы? Даже тогда, когда около него сидит веселая, нежная жена с дюжиной детей, играющих у её ног? Нет сомнения, что, когда старый воин держал в своих руках ручку девочки, этот маленький талисман перенес его снова в Гэдс, и он увидал свою Леонору....

Альфред смотрит несколько времени на дядю в белых шароварах, потом неотступно просит Клэйва нарисовать ему картинку; и через минуту сидит у него на коленах. Он всегда карабкается на кого-нибудь или на что-нибудь, или вертится на стульях, или свешивается через перила, или становится на чью-нибудь голову или на свою собственную - по мере того как подвигается его выздоравливание, шалости его становятся ужасны. Мисс Гонимэн и Ганна будут рассказывать о его опустошениях несколько деть сряду, после того как маленький человечек их оставит. Когда он будет веселым, молодым гвардейцем и приедет повидаться с ними в Брэйтон, оне покажут ему голубой китайский кувшин, в виде дракона, на который ему вздумалось сесть, и который он так горько оплакивал, когда разбил.

Когда это маленькое общество, улыбаясь вышло и отправилось гулять на морской берег, полковник сел и снова принялся за прерванный десерт. Мисс Гонимэн рассказывает о детях и их матери, о достоинствах мистера Куна, и о красоте мисс Этели, многозначительно поглядывая на Клэйва, которому больше не хочется ни пряничных орехов, ни десерту, ни вина, и юношеский нос которого обращен теперь к окну. Какая добросердая женщина, будь она молода или стара, не любит устроивать свадеб? Полковник, не отводя от стола глаз говорить: "она напоминает мне о - об одной особе, которую я знал когда-то."

нога; - но, милая моя, добрая лэди, полковник и не думает о покойной мистрисс Кэзи.

Он выпил достаточное количество мадеры: безъискусственный, ласковый прием всех в этом месте, молодых и старых расплавил его сердце и он пошел на верх сделать визит своей невестке, к которой подошел с самым вежливым поклоном, какой следовал лэди её звания. Где он научился этим утонченным приемам, которым каждый из нас, знавших его, удивлялся? У него была естественная простота, навык к благосклонности и благородным мыслям; чистая душа, и потому - выше лицемерия и притворства - может-быть, французы с которыми он был так дружен в своей ранней молодости, уделили ему некоторую прелесть обращения их vielle cour - ужь конечно его сводные братья ничего подобного не заимствовали. "Что это значит, почему Бэрнс писал о своем дяде, будто он смешон?" говорила леди Анна своей дочери тот же вечер. "Твой дядя восхитителен. Я никогда не видала более совершенного grand seigneur И это человек, которого дядя Гобсон, и твой бедняжка папа, представили нам чем-то в роде медведя! Мистер Ньюком, у которого у самого лакейский тон! Полковник - совершенство. Что хочет доказать Бэрнс, осмеивая его? Я бы желала, чтоб у Бэрнса был такой облагороженный вид; но увы, он похож на своего бедняжку - папа. Que voulez vous, моя милая? Ньюкомы - люди почтенные; Ньюкомы - люди богатые; но чтоб они были люди изящные - нет. Я ни и не обманывала себя этой мыслью, когда выходила за твоего бедняжку - папа. Одним словом я объявляю, что полковник Ньюком такой человек, которого мы обязаны отличать всячески. Когда мы возвратимся в Лондон, я представлю его всему нашему семейству: бедный полковник! Пусть он увидит, что в его семействе есть некоторые представительные родные, кроме тех, которых он встретит у мистрисс Ньюком, в Брэйанстон-Сквэре. Тебе надо поехать в Брэйанстон-Сквэр тотчас, как мы возвратимся в Лондон, ты должна пригласить своих кузин и их гувернантку, и мы сделаем для них маленький вечер. Мистрисс Ньюком невыносима, но мы никогда не должны покидать своих родных, Этель. Когда ты начнешь выезжать, ты должна там обедать и поехать к ней на бал. Каждая молодая девушка, стоящая в твоем положении в свете, должна делать жертвы и исполнять обязанности относительно своих родных. Посмотри на меня. Зачем я вышла за твоего бедного, доброго папа? Из обязанности. Разве тетка твоя, Фанни, убежавшая с капитаном Кэнонбэри, была счастлива? У них одиннадцать человек детей и они в Болонье умирают с голоду. Подумай: три сына Фанни ходят в школу в желтых чулках. Твой папа помогает им. Я уверена, что мой папа с-ума бы сошел, еслиб дожил до этого дня! Она приезжала с одним из этил несчастных в Парк-Лэн; но я не могла их видеть. Моя чувствительность не допустила меня до этого. Когда моя горничная... у меня тогда была горничная француженка - Луиза ты помнишь - поведение её было abominable Prérille - когда она пришла и сказала мне, что милэди Фанни внизу с маленьким джентльменом, qui parlait des bas jaunes, надо нам больше оставаться болтать здесь. Да благословит тебя небо, моя душенька! Вон окна полковника! Гляди, он курит на своем балконе - это должна быть комната Клэйва. Клэйв славный, добрый мальчик. Это было очень мило с его стороны - нарисовать столько картинок для Альфреда. Убери рисунки, Этель. Мистер Сми видел некоторые из них в Парк-Лэне, и говорил что в них виден замечательный талант. Какой был талант у твоей тетки Эмили к рисованию; только она рисовала цветы! У меня не было ни какого таланта в особенности, так всегда говорила мама - а доктор Бельпер говорил: "Любезная лэди Уэльгэм" (это было до смерти дедушки), "есть у мисс Анны талант пришивать пуговицы и делать gудины?" - пудины он выговаривал. Прощай, мое сокровище. Да сохранит тебя Господь, моя Этель!"

Полковник видел с своего балкона стройную фигуру удаляющейся девушки, и с любовью посмотрел ей в след: дым от его сигары вился в воздухе, и он составил из него замок, в котором Клэйв был лордом, а эта хорошенькая Этель лэди. - Какое это откровенное, благородное, светлое юное существо!" думал он. - Как она радостна и весела; как она добра к мисс Гонимэн; она обошлась с ней так почтительно, как этого заслуживает старая лэди - как она ласкова с своими братьями и сестрами. Какой у нея нежный голос! Какая хорошенькая, беленькая ручка! Когда она мне подала ее, у меня на руке лежала как-будто беленькая птичка. Мне надо носить перчатки, право, и платье мое в-самом-деле старомодное, как говорит Бинни; какая была бы славная парочка - это дитя с Клэйвом! Она напоминает мне пару глаз, которых я не видал уже тридцать лет. Я бы желал, чтобы Клэйв на ней женился; желал бы видеть его вне бед и опасностей, в которые попадаются молодые люди, и невредимым с такой милой девушкой как она. Еслиб так угодно было Богу, я мог бы быть счастлив сам и устроить счастье женщины. Но судьба всегда была против меня. Я желал бы видеть Клэйва счастливым, и потом сказать Nuno dimittis

-- Благодарю, полковник, отвечает Кин, который вошел-было приготовить носгель своему господину, и хотел уйдти, как вдруг полковник вернул его.

-- Необыкновенно побелело по швам, полковник, отвечает тот.

-- Старше оно, чем платье других особ? - Кин должен сознаться, с важным видом, что платье полковника очень плохо.

Кинь уходит, реша, что господин его - старый козырь; это мнение он тотчас же сообщил мистеру Куну, человеку лэди Ганн, но время длинной попойки между этими двумя джентльменами. И так-как каждый из нас, так или иначе подвергается этой домашней критике, избежать которой не могут люди самые великие, я говорю, счастлив тот, о котором слуги его говорят хорошо.