Ньюкомы.
Часть третья.
Глава XVI. В которой мистер Шеррик отдает в наймы свой дом в Фицрой-Сквэре.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ньюкомы. Часть третья. Глава XVI. В которой мистер Шеррик отдает в наймы свой дом в Фицрой-Сквэре. (старая орфография)

XVI.
В которой мистер Шеррик отдает в наймы свой дом в Фицрой-Сквэре.

Не смотря на насмешки газеты Newcome Independent и на несчастную поездку полковника на родину его кормилицы, он все-таки оставался в большой милости в Парк-Лэне, куда достойный джентльмен делал ежедневные посещения, и бывал всегда принят с радушием и почти с любовью, по-крайней-мере дамами и детьми. Кто брал с собой детей в Астлей, как не дядя Ньюком? И видал его там посреди купы этого маленького народа, посреди всех детей вместе. Он был в восхищенье и смеялся штукам фигляра с кольцом. Он смотрел "Битву при Ватерлоо" со вниманием, не переводя духу, и был поражен, поражен, клянусь Юпитером, сэр - изумительным сходством главного действующого лица с императором Наполеоном, которого могилу он посетил, возвращаясь из Индии, о чем и заблагоразсудил рассказать своему маленькому обществу, сидевшему в куче вокруг него: маленькия девочки, дочери сэра Брэйана, каждая держали по одному пальцу доблестной его руки; молодые мистеры Альфред и Эдуард хлопали и кричали "ура", возле него, в то время, как мистер Клэйв и мисс Этель сидели в глубине ложи, наслаждаясь сценой, но сохраняя decorum, приличный их высшему возрасту и благоразумию. Что касается Клэйва, он был гораздо старше по этим предметам, чем убеленный сединами воин, отец его. Весело было слышать откровенный смех полковника при шутках паяца и видеть его нежность и простоту, с которыми он наблюдал за счастливым юным племенем. Как расточительно снабжал он их сластями в антрактах! Тогда он садился посреди их и сам ел апельсин с большим удовольствием. Я бы желал знать, какую сумму денег взял бы мистер Бэрнс Ньюком за то, чтоб просидеть пять часов сряду с своими маленькими братьями и сестрами в общественной ложе и есть апельсин перед лицом всего собрания? Когда маленький Альфред поступил в Гарроу, вы можете быть уверены, что полковник Ньюком и Клэйв мчались туда чтоб навестить маленького человека и дарили его по-королевски. Какие деньги отданы лучше тех, которые идут на школьные гостинцы? Как ласка помнится реципиентами в последствии! Блого тому, кто дает и кто принимает. Вспомните, как счастливы бывали вы такими благодеяниями в собственные ваши ранния лета, и ступайте в первый хороший день, и понесите гостинец своему племяннику в школу!

Орган благосклонности был так развит у полковника, что ему бы хотелось излить свои щедроты и на молодое поколение, своих племянников и племянниц в Брэйнистон-Сквэре, точно также как на их двоюродных в Парк-Лэне; но мистрисс Ньюком была слишком добродетельна, чтобы допустить подобное баловство детям. Она сделала бедному джентльмену выговор за посягательство на её сыновей, когда эти юноши возвратились домой на праздники, и очень их огорчила, заставив отдать назад блестящие золотые соверены, на которые дядя думал их угостить.

-- Я не охуждаю других семейств, говорит она; я не намекаю на другия семейства, давая знать, без сомнения, что она не намекает на Парк-Лэн. Там могут быть дети, которым дозволено принимать деньги от взрослых друзей их отцов. Там могут быть дети, которые протягивают руки для подарков, и таким-образом становятся корыстолюбивыми с ранних лет. Я не делаю никаких заключений относительно семьи других. Я только смотрю, думаю и молюсь за счастье моей собственной, обожаемой семьи. Мои дети ни в чем не нуждаются. Небо с изобилием снабдило их всякого рода комфортом, изысканностью и роскошью. К чему нам обязываться другим, когда у нас у самих всего много? Я бы считала это неблагодарностью, полковник Ньюком, недостатком врожденного чувства приличия, еслиб позволила моим сыновьям принимать деньги. Помните, что я не делаю никаких намеков. Когда они отправляются в школу, всегда получают по соверену от своего отца, и по шиллингу в неделю, что очень достаточно для карманных денег. Когда они дома, я желаю, чтоб они имели умственные удовольствия: я их посылаю в политехническую школу с профессором Гийоном, который так добр, что объясняет им некоторые чудеса науки и удивительные законы механики. Я посылала их с картинную галлерею Британского музея. Я езжу cъ ними сама на восхитительные лекции в заведение улицы Альбермэрль. Я не желаю, чтоб они посещали театральные представления. Я не охуждаю тех, которые ездят в театр; напротив! Что я такое, чтоб могла позволять себе судить поведение других? Когда вы писали из Индии, изъявляя желание, чтоб наш сын познакомился с творениями Шекспира, я уступила свое Мнение с-разу. Могу ли я вступиться посредником между ребенком и его отцом? Я одобрила мальчика идти в театр и послала его в партер с одним из наших лакеев.

-- И вы были так добры, что посылали ему гостинцев также, милая Мария, говорит добродушный полковник, прерывая её проповедь; но "добродетель" была не из таких, которых легко сбыть с рук.

-- А почему, полковник Ньюком, воскликнула добродетель, прижимая пухленькую ручку к своему сердцу, почему и так угощала Клэйва? Потому-что я стояла к нему in loco parentis: потому-что он был мне - как сын, а я ему - как мать. Я ему снисходила больше чем своим собственным детям. Тогда он считал себя счастливым бывать у нас в доме: тогда, может-быть, Парк-Лэн не так часто бывал для него открыт как Брэйанстон-Сквэр; но я не делаю никаких намеков. Тогда он не ходил в другой дом шесть раз, а в мой один. Он был простой, доверчивый, благородный мальчик. Он не был ослеплен светским званием, или титулом, или пышностью. Этого он не мог найдти в Брэйанстон-Сквэре. Купеческая жена, дочь деревенского стряпчого - нельзя было ожидать, чтоб мой смиренный столь окружала именитая аристократия; я бы этого не пожелала, еслиб и могла. Я слишком люблю свое собственное семейство; я слишком честна, слишком проста, позвольте мне сознаться с-разу, полковник Ньюкомь, слишком горда! А теперь, теперь отец его возвратился в Англию и я уступила его; а он, не встречаясь с знаменитой аристократией в моем доме, больше сюда не ходит.

Слезы катились из её маленьких глаз, пока она говорила, и она закрыла свое круглое лицо носовым платком.

Еслиб полковник читал в это утро газету, он бы мог видеть между тем отделом, который называется "Светскими объявлениями", причину, может-быть того, что невестка его выказала столько злобы и добродетели. Morning Post объявлял, что вчерашний день сэр Брэйан и лэди Ньюком угощали обедом Его высокомочие персидского посланника и Букших-Бея; достопочтенного Кэнон Роу, президента контрольного совета, и леди Луизу Роу, графа И--, графиню Кью, графа Кью, сэра Кюррея Бофтоня, генерал-маиора Гуккера и его супругу, полковника Ньюкома и мистера Ораса Фоджи. За тем у её милости было собрание, на котором присутствовали такие-то и такие-то.

Этот каталог известных имен был прочитан мистрисс Ньюком её супругу за завтраком, и прочитан с обычными комментариями.

-- Президент контрольного совета, председатель приказа ост-индской директории, бывший генерал-губернатор Индии и целый полк Кью. "Не правда-ли, Мария, полковник был в хорошей компании", вскрикивает мистер Ньюком со смехом. "Вот бы какой обед тебе дать ему. Надо было пригласить таких господ, которые могли бы потолковать об Индии. Когда полковник обедал у нас, его посадили между старой леди Уармелли и профессором Рутсом. Неудивительно, что тотчас после обеда он отправился спать. Я сам засыпал раза два или три во время этого проклятого и длинного спора между профессором Рутсом и д--ъ Уиндусом. Этот Уиндус чертовский спорщик.

-- Доктор Уиндус человек ученый, имя его имеет европейскую известность, говорит торжественно Мария. Всякой умный человек предпочтет такую компанию титулованным, но пустым членам того семейства, из которого брат твой взял себе жену.

-- Ты опять начинаешь, Полли! У тебя всегда какой-нибудь крючок против леди Анны и её родственников, добродетельно замечает мистер Ньюком.

науки, людей разума всякому светскому званию.

-- Ну, и оставайся при своем, говорит Гобсон своей супруге. У тебя свое общество, у леди Анны свое. Ты идешь своей дорогой, леди Анна своей. Ты женщина с высшими взглядами, милая Полли: всякой это знает. Я просто сельский фермер и останусь сельским фермером. Как скоро ты счастлива, счастлив и я. Мне нет дела о чем говорят за обедом наши гости: о греческом языке или об алгебре. Право, моя милая, я уверен, что ты в состоянии управляться с самым ученым из них.

-- Я старалась наверстать потерянное время и недоконченное воспитание прилежанием, говорит мистрисс Ньюком. Ты женился на дочери бедного стряпчого. Вы не искали себе жены между дочерями пэров, мистер Ньюком.

-- Нет, нет. Я не такой дурак, вскрикивает мистер Ньюком, с удивлением поглядывая на свою дородную супругу, сидевшую за серебряным чайником.

-- Мое воспитание было не кончено, и я уразумела его недостатки, и, кажется, успела развить скромные дарования, которыми небо наделило меня, мистер Ньюком.

Читать я предоставляю тебе, моя милая. Кажется, мне подали лошадей. Послушай, я бы очень желал, чтобы ты когда-нибудь позвала лэди Анну. Поезжай к ней, она хорошая женщина. Я знаю, она ветрена и все такое, да и Брэйан слишком задирает нос, но право и он не дурной человек. Мне очень хочется, чтобы вы поближе сошлись с его женой.

Отправляясь в Сити, мистер Ньюком зашел взглянуть на новый дом, No 120, на Фицройском сквэре, нанятой его братом полковником, вместе с его другом, мистером Бинни. Хитрая штука мистер Бинни: привез с собой из Индии порядочный запас денег, и теперь придумывает, как-бы их поместить в верные руки за проценты. Он был представлен братьям Ньюкомам. Мистер Ньюком очень хорошого мнения о друге полковника.

Дом велик, по надо сознаться - несколько мрачен. Незадолго перед тем, в пем помещался женский пансион, которого дела были не в цветущем состоянии. До сих пор еще виден след медной дощечки - мадам Латур, оставленой на огромной, темной двери: сени украшены во вкусе конца прошедшого столетия, с погребальной урной перед входом, с гирляндами и бараньими головами по углам. Мадам Латур, которая держала когда-то желтую карету и возила в ней гулять своих воспитанниц в парк Регента, - была изгнанницей (родилась она в Ислингтоне; имя её отца было Григсон), подобно Самуилу Шеррику, тому мистеру Шеррику, которого винные погреба подкапываются под капеллу лэди Уиттльси, где проповедует красноречивый мистер Гонимэн. Дом принадлежит мистеру Шеррику. Кой-кто уверяет, что настоящее его имя - Шедрак, что его знавали еще мальчиком, когда он торговал апельсинами, что потом он был театральным хористом, а потом секретарем у какого-то великого трагика. Я с своей стороны ничего не знаю об этих историях. Был он или не был соучастником мистера Кэмпиона в гостинице "Пастуха"; но теперь у него прекрасная дача, в Аббейроде; теперь он ведет хорошее, даже громкое знакомство, преимущественно с представителями спорта; ездит верхом и в экипажах на превосходных лошадях; имеет ложу в опере и свободный доступ за кулисы. Он красив собой, с большими черными глазами, сияет драгоценными каменьями, носит испанскую бородку, и после обеда очень нежно поет сентиментальные песни. Кому какое дело, что за религию исповедывали предки мистера Шеррика, и чем он занимался в молодости? Мистер Гонимэн, человек безспорно почтенный, представил мистера Шеррика полковнику и Бинни. Мистер Шеррик снабдил их погреб некоторым количеством того самого вина, о котором Гонимэн говорил такия милые речи. Вино было недорого; оно бывало даже недурно, если вы входили с Шерриком в дела единственно на счет вина. Входя в его магазин с готовыми деньгами в руке, как всегда поступали наши простодушные друзья, вы заранее могли быть уверены, что мистер Шеррик примет вас превосходно.

Никакого нет сомнения, что, наняв дом, полковник, мистер Бинни и Клэйв находили большое удовольствие в осмотре комнат, в посещении мебельных лавок и в закупках различных украшений для своей новой обители. Дом их нисколько не походил на другие дома; в нем было трое господ и четверо - пятеро слуг. Кин прислуживал полковнику и его сыну; какой-то болезненный мальчишка в сапогах мистеру Бинни; мистрисс Кин заведывала кухней и содержала в чистоте комнаты при помощи двух служанок. Сам полковник отличался необыкновенным искусством приготовлять рубленную баранину, pot-au-feu которых сочинителю этой биографии всегда был отведен уголок.

forte Клэйва заключалось в рисовании - он делал эскизы лошадей и собак, эскизы всех служителей, начиная с больноглазого мальчишки и кончая племянницей мистрисс Кин, краснощекой девушкой, которую добродетельная домоправительница то и дело сзывала вниз. Он нарисовал своего отца во всех позах - спящим, гуляющим, верхом на коне; рисовал веселого малютку, мистера Бинни, то на кресле с протянутыми пухленькими ноженками, то на маленькой лошадке, на которой Бинни очень живо подпрыгивал. Молодой Ридлей был неразлучным другом Клэйва. Сбыв с рук по-утру Грейндли, с его классиками и математическими уроками, и отъездив с отцом, Клэйв отправлялся в художественную академию Гэндиша, где Ридлей конечно успевал провести несколько часов за работой, прежде чем его молодой друг и патрон покидал книги для кисти.

-- "О," скажет Клэйв, если вы теперь заговорите с ним о тех минувших днях, - "веселое было время! Не думаю, чтобы тогда в целом Лондоне нашелся молодой человек счастливее меня."

И вот, в мастерской Клэйва, до-сих-пор висит портрет, написанный в один присест: портрет мужчины, с маленькой лысиной, с волосами, тронутыми сединой, с длинными усами, с легкой, ласковой улыбкой на губах и с задумчивыми глазами. И Клэйв показывает своим детям портрет их деда, и говорит им, что в целом свете никогда не бывало джентльмена благороднее.