Ньюкомы.
Часть четвертая.
Глава XVIII. Новые товарищи.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ньюкомы. Часть четвертая. Глава XVIII. Новые товарищи. (старая орфография)

XVIII.
Новые товарищи.

Клэйв очень смешно рассказывал о молодых учениках школы Гэндиша, которые, все были различных возрастов и сословий, и между которыми молодой человек занял свое место с добродушием и веселостью, редко покидавшими его в жизни и доставлявшими ему удобства везде, куда бы судьба его ни забросила. Он, правду сказать, везде как дома - и в блестящей гостиной, и в трактирной зале; и также может любезно разговаривать с хозяйкой дома высшого общества, как и с веселой трактирщицей, продающей вино за прилавком. Не было ни одного Гэндишита, который бы в короткое время не расположился к молодому человеку - от мистера Чиверса, старшого ученика, до пострелёнка Гарри Гукера, который в двенадцать лет видел столько же горя и рисовал также хорошо, как многие ученики в двадцать пять, и Боба Троттера, маленького мученика целой студии, который был постоянно на посылках у молодых людей и носил им яблоки, апельсины и грецкие орехи. Клэйв посмотрел во все глаза с удивлением, когда впервые увидал эти простые угощения и то удовольствие, которое они доставляли некоторым из молодых людей. Они были в восхищении от сосисок; не скрывали своей любви к пирожкам с ягодами; держали пари на инбирное пиво, и брали и давали верхи этою пенистою жидкостью. Между учениками был один молодой Еврей, над которым его собратии студенты обыкновенно подшучивали, предлагая ему сандвичи с ветчиной, свиные колбасы, и т. п. Этот молодой человек (сделавшийся впоследствии страшным богачем и обанкротившийся только три месяца тому) в то время покупал кокосовые орехи и продавал их с барышом товарищам. Никогда не бывало, чтобы карманы его не были набиты рейсфедерами, французскими карандашами, гранатовыми булавками, которыми он постоянно торговал. Он обращался очень грубо с Гендишем, который, казалось, боялся его. Поговаривали, что дела профессора не совсем-то в хорошем положении, и что старик Мосс имеет на него тайное влияние. Гонимэн и Бэйгэм, прийдя однажды в студию, чтобы видеться с Клэйвом, казалось, оба смутились, увидав сидящого там молодого Мосса (копирующого Марса).

-- Па знает обоих этих господ, объявил он потом Клэйву, злобно подмигнув своими восточными глазами. Зайдите к нам, мистер Ньюком, когда вам случится проходить через Уардор, и взгляните - не понадобится ли вам что-нибудь из нашего товара. (Слова эти он произносил посвоему - с сильным акцентом.)

этих праздников мистера Мосса, в пунцовом кафтане и в сапогах с высокими каблуками. "Иоикс! Смотри вперед! кричал он с безпокойством другому сыну Востока, своему младшему брату, одетому мичманом.

Однажды Клэйв купил у мистера Мосса полдюжины театральных билетов и роздал их младшим товарищам студии. Но когда ловкий молодой человек на другой день снова попытался соблазнить его, "мистер Мосс," - сказал Клэйв с большим достоинством, - "я вам очень благодарен на ваше предложение, только, когда мне вздумается идти в театр, я лучше заплачу за билет при входе".

Мистер Чиверс сидел обыкновенно в углу комнаты, трудясь над литографским камнем. Он был суровый и брюзгливый молодой человек; находил всегда какую-нибудь вину в младших учениках, для которых служил предметом насмешек; - за ним старше всех по знаниям и летам был выше-помянутый Мак-Коллон: оба они сначала были более обыкновенного грубы и придирчивы с Клэйвом; их оскорбляло его богатство, а светскость, свободное обращение и видимое влияние на младших учеников возбуждало их подозрительность. Сначала Клэйв не уступал мистеру Чиверсу и платил обидой за обиду; но когда он узнал, что Чиверс - сын безпомощной вдовы, что он содержит ее тем, что получает от музыкальных продавцов за свои литографическия виньетки, и скудным вознаграждением за свои уроки в Гэйгэте; - когда Клэйв заметил, или ему показалось, что старший ученик в классе смотрит голодными глазами, как наслаждаются, завтракая хлебом с сыром и разными сластями, другие его товарищи, - отвечаю вам, что вражда мистера Клэйва к Чиверсу мгновенно перешла в сострадание и расположение; он искал и без сомнения нашел средство помочь Чиверсу, не оскорбляя его гордости.

Не по-далеку от школы Гэндиша было, а - может-быть - есть и теперь, другое заведение для обучения живописи - школа Баркера, в которой, сверх того, писали с натуры и костюмов; ее посещали студенты, далеко обогнавшие в живописи учеников Гэвдиша. Между этими последними и Баркеритами было постоянное соперничество и соревнование, и в школ, и вне её. Гэндиш послал более учеников в королевскую академию; Гэндиш сформировал трех медалиствов; и последний студент королевской академии, посланный в Рим, был Гэндишит. Баркер, напротив, презирал и ненавидел королевскую академию, и смеялся над тамошними произведениями. Баркер выставлял свои картины в Пэль-Мэле и в Соффольской улице: он осыпал насмешками старого Гзидиша и его картины, сделал окрошку из его "Àngli", и изрубил в куски "Короля Альфреда". Молодые люди обеих школ обыкновенно встречались в кофейной Лёнди; играли там на бильярде, курили и дрались. Пока Клэйв и приятель его Джон Джэмс не поступили к Гэншшу, выигрыш постоянно оставался на стороне Баркеритов. Фред Бэйгэм, который знал все кофейни в городе и которого заглавные буквы были вырезаны на дверях тысячи таверн, одно время постоянно посещал Лёнди, играл пульку с молодыми людьми и брезгал мочить свою бороду в их кружках с пивом, когда они его угощали. И сам усердно их угощал, когда случались деньги. Вообще он был почетным членом академии Баркера. Мало того, когда долго не приходил гвардеец, служивший натурщиком для одной из героических картин Баркера - Бэйгэм обнажал свои руки и атлетическия плечи и становился в позу Франца Эдуарда перед Филиппою, высасывающей из раны яд. Он приводил своих друзей к этой картине на выставке и с гордостью на нее указывал.

-- Посмотрите на этот двойной мускул, сэр; а. теперь на этот - это торжество Баркера, сэр; а это мускул Фреда Бэйгэма, сэр.

подать в случае нужды Фрэд Бэйгэм, и много, как слышно, добрых дел и благородных услуг и благотворений было сделано этим веселым чудаком, или другими, по его ходатайству. Его предостережения как нельзя больше были полезны Клэйву, в то время, как наш молодой человек начинал свое житейское поприще, и он признавался, что Фрэд удержал его своими мудрыми советами от многих промахов.

Спустя немного времени по вступлении Клэйва и Джона Джэмса в школу Гэндиша, она начала с успехом подвизаться в борьбе с своей соперницей. Молчаливый юноша признан был гением. Копии его были превосходны по нежности и оконченности. Рисунки дышали грацией и богатством фантазии. Мистер Гэндиш относил к себе гений Джона Джэмса; Клэйв всегда с любовью признавался, что он, как живописец, многим обязан своему другу, его вкусу, восторженному увлечению и добросовестному изучению искусства. Что до Клэйва, то, успевая в академии, в свете он успевал вдвое больше. Он был очень красив, отважен; веселость и откровенность его восхищали всех и покоряли ему сердца. Денег у него всегда было вдоволь и он сыпал ими, как юный лорд. Он мог легко побивать на бильярде весь клуб Лёнди и давать вперед даже непобедимому Фрэду Бэйгэму. Он пел славные песни за их веселыми ужинами, и для Джона Джэмса не было большого наслаждения, как слушать его свежий голос и следить глазами за молодым победителем по бильярду, где шары, казалось, были у него в полном повиновении.

Нельзя сказать, чтобы Клэйв был одним из самых лучших учеников мистера Гэндиша. Некоторые из молодых студентов утверждали, что - не приезжай Клэйв в класс на лошади - профессор Гэндиш изменил бы своему обыкновению и не выставлял бы Клэйва достохвальным примером. Надобно сознаться, что юные лэди прочли в "Книге Баронетов" историю дяди Клэйва и что молодой Гэндиш, вероятно ради пользы искусства, начертил тэму для картины, в которой, на основании этой достоверной книги, один из Ньюкомов был представлен весело-подходящим к Смитфильдскому костру, среди злокозненных Доминиканцев; убеждения их не производили ни малейшого влияния на мученика из рода Ньюкомов. Сэнди М. Коллон ответил на этот эскиз контр-эскизом, на котором брадобрей короля Эдуарда Исповедника изображен в хлопотах около бороды своего монарха. На этот сатирический рисунок Клэйв не преминул ответить рисунком, представлявшим Соунея Бина М. Коллона, вождя тезоименного клана: вождь сходит со своих гор в Эдинбурге и останавливается в изумлении, увидав в первый раз пару штанов. Подобные каррикатуры вращались безпрестанно между студентами академии Гэндиша. Между ними не было ни одного, который бы не пострадал от каррикатур так или иначе. Тот, у кого глаза разбегались несколько врознь, был наделяем самым плачевным косоглазием. Юноша, награжденный от природы некоторою длиннотою носа, был изображаем каррикатуристами с чудовищным хоботом. Маленький Бобби Мосс, жидок - артист из Уардор-Стрита, был представляем в трех шляпах, одна на другой, и с мешком старого платья за плечами. Не были пощажены и сутуловатые плеча Джона Джэмса, хотя Клэйв с негодованием возставал на это уродливое изображение его друга горбуном и утверждал, что грешно смеяться над природным безобразием.

высокомерен, и повелителен; очень может быть, что образ его жизни и окружавшее его общество способствовали развитию некоторых недостатков его характера и усилили в нем ту самовлюбленность, в которой упрекали его враги и - нельзя сказать - чтобы несправедливо. Известно, что он и теперь еще с большим прискорбием жалуется на свое раннее освобождение из школы и сознается, что лишние два года под Ферулой его тирана Ольд-Годжа, принесли бы ему не мало пользы. Жалуется он и на то, что его не отдали в коллегию, где молодой человек, если не приобретет дальнейших познаний, по-крайней-мере, научится встречаться в обществе с равными себе и без сомнения признавать лучших, между тем, как в художественном классе бедного мистера Гэвдиша, юный джентльмен не встречал ни одного товарища, который, так или иначе, не был бы его льстецом - подчиненным или поклонником. Влияние его богатой и знатной родни производило большее или меньшее впечатление на весь этот бедный народ, который был на посылках у Клэйва и старался наперерыв снискать расположение молодого набоба. Добросердечие заставляло его принимать эти льстивые послуги, а врожденные снисходительность и веселость вовлекали в такое общество, от которого ему лучше бы было быть подальше. Можно предположить наверное, что ловкий юноша Мосс, которого родители торговали картинами, мебелью, разной ветошью и галантерейным товаром, приносил Клэйва в жертву своим расчетам, снабжая его перстнями, цепочками, запонками, ярко сияющими булавками и тому подобными безделушками: плутоватый Клэйв обыкновенно хранил их в своей конторке и надевал только за глазами родителя и мистера Бинни, не спускавшого с юноши сторожких глаз.

Мистер Клэйв обыкновенно выходил из дому около полудня, то-есть, именно в то время, когда думали, что он отправляется в студию Гендиша. Но всегда ли юный джентльмен сидел в это время на школьной лавке и благоговейно копировал антики, как предполагал его отец? Мне кажется, что его место часто бывало пусто. Приятель его Джон Джэмс работал каждый день и целый день. Несколько раз степенный молодой студент замечал отсутствие своего патрона и, без сомнений преследывал его кроткими увещаниями; но когда Клэйв принимался за дело, оно кипело в его руках и Ридлей слишком его любил, чтобы намекнуть дома об отлучках молодого повесы. Поэтому отец Клэйва ни мало не сомневался, что все поступки его сына были совершенно правильны и что он был лучшим из лучших юношей.

"Если этот юноша будет продолжать так же очаровательно, как он начал", - отзывался Бэрнс Ньюком о своем родственнике, - "он скоро сделается образцом. Вчера вечером я трудами, сопровождали мистера Ньюкома и его приятеля: распивали арак в беседке. Мой двоюродный братец Клэйв - отличный юноша: я уверен, что он принесет честь нашему семейству."